Текст книги "Без суда и следствия"

– Вы? – И разочарованно протянула: – Ну, пожалуйста…

К доске вышел невысокий коренастый парень, одетый неброско. Его черные волосы были собраны сзади в хвост. Глаза у него тоже были черные, вдобавок он обладал весьма мужественными чертами лица…

– Юля! Я так не могу! Я не могу, слышишь?

Сумка выпала из моих рук на пол. В полутьме узенькой прихожей Юлины растерянные глаза уставились на меня.

– Так, что произошло?

– Я больше не вынесу там ни секунды. Это тупо, это отвратительно! Ты не понимаешь… Это целое стадо забитых тупиц с интеллектом табуретки. Сегодня понять смысл происходящего, увидев эту формулу, смогла я одна! Это бред, тупость, бюрократия, черт знает что! Такого отвратительного невежества я еще не встречала. И, кроме меня, никто этого не понял!

– Да, такое могли выдумать только больные, – согласилась сестра, взглянув на формулу рейтинга. – И каким надо быть кретином, чтобы пришло в голову… вот такое… Но ты ведь тоже не ангел! – перевела она глаза на меня.

– Речь не об этом. Я больше не могу, не хочу, слышишь? Я ничего не понимаю, я не могу сидеть каждый день четыре пары. Мне плохо!

Я и правда была в истерике.

– Успокойся! Выхода у тебя все равно нет. Придется терпеть. Ничего, привыкнешь – со временем все пройдет. Я не думаю, что бывает намного лучше. В жизни тебе придется очень много терпеть, дорогуша. Поверь, бывают ситуации гораздо хуже твоего института…

Со временем не прошло. И терпеть я тоже не научилась. Мне опротивело абсолютно все: от лиц преподавателей и однокурсников до институтских стен. А не прошло еще и недели занятий.

Я узнала, что на следующей паре вызвать меня к доске собирается преподаватель по высшей математике. Узнала совершенно случайно. Так получилось, что я вышла очень рано и, соответственно, рано приехала в институт. В аудитории, кроме меня, оказался только черноволосый парень – тот самый, что спас меня на самой первой паре по физике. Имени его я не знала.

А третьей прибежала Людка и с порога заявила:

– Я только что встретила в коридоре нашего козла по вышке. И он мне почему-то сказал, что собирается вызвать тебя доказывать ту теорему, которую он давал домой.

– Почему – меня? – испугалась я.

– А чтобы наказать. Тебя же на прошлой лекции не было.

Прошлую лекцию я прогуляла. Мне стало нехорошо. И дома не прикасалась ни к какой теореме. А вчера вечером мы с Юлей и Володей ходили на премьеру какого-то интеллектуально-эротического фильма и вернулись домой поздно. Фильм испортил мне настроение (хотя оно и так было плохим), и я легла спать.

– Люда, я не пойду на следующую пару.

– Дура! Он в деканат на тебя телегу накатает, и тебя лишат стипендии.

Это она правду говорила: чтобы не дали стипендию, достаточно было одной двойки.

И тогда в поисках очередного спасения я посмотрела на парня, сидевшего с абсолютно непроницаемым лицом.

– Как его зовут? – тихо спросила я.

– Андрей Каюнов.

Я встала и подошла к нему:

– Андрей, ты доказал теорему по вышке?

– Доказал.

– Тогда спаси меня.

Он улыбнулся и протянул мне тетрадь. Я быстро переписала доказательство.

– Ты спасаешь меня уже второй раз, – улыбнулась я ему, возвращая тетрадь.

Он снова улыбнулся, и эта улыбка сделала его несколько старше. Но я обратила внимание на его необычайно умные глаза (прежде я ни у кого не встречала таких глаз), и, сопоставив факты, подумала, что передо мной незаурядная личность – ребенок явно не серийного производства.

Правда, уже через несколько минут напрочь забыла о нем.

Глава 6

На следующее утро после ареста Андрея я проснулась необычайно рано. Накануне забыла задернуть шторы, и теперь потоки света вливались в комнату сквозь раскрытые окна. Как назло, день был солнечный и теплый. Проснувшись, едва открыв глаза, я сразу же почувствовала, как должно измениться все в моем дне… Сидя на кровати, я думала о том, что теперь делать. Когда-то мне приходилось слышать, что к следователю для допроса вызывают повесткой. Но кто знает, сколько эта повестка может идти? Нет, ждать я не могла. Было необходимо добиться встречи с прокурором и следователем раньше, чем они вызовут меня к себе. Надо знать, на основании чего был арестован мой муж, что у них есть такое, позволяющее предъявить ему уголовное обвинение? И для этого нужен был хороший адвокат. Стоп. Кто вел юридические дела галереи? Может быть, у Андрея уже был адвокат? Именно этим я и решила заняться.

Не откладывая дела в долгий ящик, я позвонила другу Андрея, совладельцу галереи Геннадию Кремеру. Ни Кремер, ни его очередная подруга ничего не знали об аресте. Я не стала им говорить. Адвоката у галереи не было. Юридическую сторону (оформление договоров и т. д.) представляла некая фирма-посредник, с ней вел дела нотариус, ни Андрей, ни Кремер не знали ничего об этой фирме. Контора занималась исключительно гражданскими делами.

Кремер очень заинтересовался моими расспросами и, в свою очередь, спросил, придет ли в галерею Андрей. О первом (почему я всем этим интересуюсь) я говорить не стала, на второе же ответила «нет» и повесила трубку.

В вестибюле прокуратуры был другой дежурный. Я спросила, могу ли я видеть прокурора, и мне ответили, что могу записаться на прием во второй половине дня.

В приемной сидела молоденькая девчонка.

– Что вы хотели? – осведомилась она.

– Запишите меня сегодня на прием к прокурору! – потребовала я.

– Через месяц. Раньше нельзя, все занято.

Я вынула купюру в двадцать долларов и положила перед девицей на стол. Она спрятала деньги в сумочку, окинула мою фигуру презрительным взглядом, потом открыла ящик стола и вытащила листок с гербовой печатью в углу.

– Фамилия?

– Татьяна Каюнова.

– Сегодня в три. Не опаздывайте.

Я вышла из приемной. Мягкий ковер заглушал шаги, и у поворота я лицом к лицу столкнулась со следователем.

– Вы здесь? – удивился он.

– Очень хорошо, что я вас встретила! Я хочу с вами поговорить и узнать, за что арестовали моего мужа.

– Я собирался вызвать вас повесткой.

– Но я не собираюсь сидеть и ждать сложа руки, пока вы незаконно держите моего мужа в тюрьме!

– Вы зря разговариваете таким тоном. Все совершенно законно. Каюнова арестовали за убийство. Вернее, за три убийства.

– У вас есть доказательства? Может, свидетели?

– Вы что, его адвокат?

– Я – его жена! Андрей невиновен!

– Неужели вы не разглядели за столько лет, что живете с психом?

– Не смейте его оскорблять! Мой муж не псих, и он не совершал никаких убийств!

– Оставьте этот тон! У меня нет времени с вами разговаривать, я спешу. Меня ждет слишком много дел.

– Что, допросы с пристрастием?

– Будь моя воля, я бы вашего мужа повесил на центральной площади на виду у всех!

– Вы ответите за эти слова!

– Да бросьте! Это еще самое мягкое, на что он может рассчитывать. Ладно, мы с вами побеседуем, но позже.

– Имейте в виду – никаких показаний я давать не собираюсь.

– Вообще-то, я хотел вас вызвать официальной повесткой, – повторил он. – Но раз уж вы здесь, то запишитесь на прием к прокурору.

– Уже записалась. Сегодня, в три часа.

– Вот как? Действуете быстро. Я буду, там и побеседуем. А пока извините.

– Я могу увидеть мужа? Где он содержится?

– Никаких свиданий! Исключено!

Он резко повернулся и ушел. А я поспешила покинуть здание прокуратуры.

Шла по улицам, знакомым и близким столько лет, и почему-то все они казались мне чужими. Словно неудачно собранная декорация из плохой сказки для взрослых. Когда я проходила мимо одного проспекта (любимого места наших с Андреем прогулок), к горлу подступил горький ком. Я не плакала ни разу после ареста Андрея. Не было слез.

Позже я бродила по комнатам, подбирая с пола разбросанные вещи, и горечь неоднократно подступала к горлу. Андрей любил своих учеников, я же никогда не вспоминала о школе. Годы, проведенные в ней, до сих пор кажутся мне вырванными из жизни. Я столько лет стремилась отогнать от себя прочь лица одноклассников и учителей. Пыталась думать об этом, но в памяти моей возникало лишь что-то липкое, по-особенному темное и тягучее.

Однажды я совершенно случайно проезжала мимо школы, где работал Андрей. Оставив машину напротив ворот, вошла внутрь. Пожилая благообразная учительница показала мне нужный класс. Я очень хотела знать, какое занятие нашел себе мой муж-идиот. Потому что он всегда был идиотом. Дверь в класс была приоткрыта, и я заглянула внутрь. В окружении кучи детей Андрей сидел на краю стола и что-то увлеченно рассказывал этим обращенным к нему детским мордочкам, жадно ловящим каждое слово. Дети не сидели за партами, они собрались вокруг него – кто на столах, кто на подоконниках – и впитывали в себя все сказанное. Мордочки горели восторгом. Самое удивительное, что поразило меня больше всего, – не было ни одного ребенка, который сидел бы за партой, уткнувшись в телефон! Телефонов в их руках вообще не было. Не знаю, что он такое рассказывал им, но я отошла от дверей и вернулась домой.

Однажды я даже взбесилась, когда Андрей полчаса обсуждал по телефону со своим восьмилетним учеником какой-то модный ютуб-канал. Я посчитала такое неслыханным: даже с близкими друзьями, даже со мной Андрей никогда не разговаривал вот так. Я чувствовала, что, общаясь с ними, малолетними художниками, мой муж счастлив. Осенью он вывозил свой класс за город, в лес – рисовать деревья, – и возвращался часов в десять вечера с охапкой желтых листьев и озорным блеском в глазах. Андрей никогда не рассказывал о своих учениках. Редкое исключение составлял разве что Дима. В самом начале, когда он только сообщил мне новость и я открытым текстом объяснила, что он больной, придурок, идиот, Андрей только рассмеялся:

– Зато мне нравится! Дети – светлые, с ними легко, они говорят, что думают, без утайки, без лжи. И если привязываются к тебе, то от всего сердца. Впрочем, как и ты к ним.

Помню как сейчас. 28 июля. Утро… День… Вечер… Туман… И до сих пор острая боль обжигает память: той ночью, 28-го, вернувшись с неизвестной ночной отлучки, он пришел без портфеля…

– Филипп Евгеньевич?

– Да. Кто говорит?

– Татьяна Каюнова.

– Хм… До меня дошли некоторые вести… Они соответствуют действительности?

Меня неприятно поразил ледяной, застывший тон.

– Вы имеете в виду арест моего мужа?

– Да. Он действительно арестован?

– Я надеюсь, что это ошибка.

– Очень странно… Еще максимум час, и все это попадет в Сеть. Это вы понимаете? И там будет фигурировать ваша фамилия.

– Да.

– Мне по-человечески вас жаль… – вздыхает он.

– Вы недовольны моей работой?

– Нет, почему же, напротив. Вы одна из самых талантливых в амплуа диктора, ведущего. И мне искренне жаль, что вы попали в беду. Я могу что-то сделать для вас лично?

– Да. Я не смогу выйти в эфир сегодня.

– Почему? По какой причине?

– Я должна быть в прокуратуре, чтобы все выяснить. Я надеюсь, что это просто ошибка.

– Но завтра вы будете на работе?

– Конечно. Все выяснится…

– Вас вызвали в прокуратуру повесткой?

– Нет, я иду сама – я должна знать… Филипп Евгеньевич, я вас очень прошу – пожалуйста, не называйте в сегодняшних новостях имя моего мужа!

– К сожалению, я не понимаю, о чем вы просите, это же бесполезно. Есть Интернет…

– Скажите, что убийца арестован, ему будет предъявлено обвинение, но не называйте имени!

– Это невозможно! Вы бредите! В вашей просьбе нет смысла.

– Я лишь прошу об отсрочке до утра. Завтра в первых же новостях сообщите об этом первыми. Но до завтрашнего утра еще остается время, и может выясниться, что арест Андрея был просто недоразумением или ошибкой. Я вас очень прошу! Сегодня все встанет на свои места. Я же знаю, мой муж невиновен. Пожалуйста, не сообщайте его имени в сегодняшнем вечернем выпуске! Я же сотрудница вашего канала, я вас очень прошу…

– Хм… Это слишком сложно.

– Филипп Евгеньевич, а если моего мужа освободят уже сегодня? Если действительно произошло недоразумение? Сообщив имя убийцы утром, вы все равно ничего не потеряете! Я вас очень прошу, ради всего святого…

Долгое молчание. Лед в чужом голосе, калечащий мембрану. Я, наверное, на самом деле сошла с ума.

– С вечерними новостями выйдет Алла. То, о чем вы просите, сделать очень сложно.

– Филипп Евгеньевич!

– Ну ладно. – Снова глубокий вздох. – Я постараюсь сделать для вас это невозможное одолжение.

– Я так вам благодарна…

– Сегодня вечером имя вашего мужа в эфире не прозвучит. Я вам это обещаю. Но завтра…

Когда я повесила телефонную трубку и дрожащими руками вытерла со лба пот, я уже сомневалась в том, что наступит завтра.

Позвонили в дверь. Я складывала в ящик разбросанные фотографии с нашей свадьбы, и внутренний голос подсказывал, что теперь мне не следовало бы никого ждать. По крайней мере, к добру. Но я все-таки подошла к двери и глянула в глазок. Это была моя соседка по лестничной клетке, жена бизнесмена, с которой мы познакомились во время ареста. Я открыла дверь.

– Здравствуйте. – Она боком протиснулась в прихожую, и меня поразило странное выражение ее лица.

– Ваш муж уже дома?

– Нет.

– Как, его еще не отпустили? Мы были уверены, что это ошибка. Разве не так? – В ее взгляде первой нотой звучит опасение и обертоном – разочарование.

– Не знаю.

Странное выражение приняло более яркий оттенок. Я охарактеризовала бы его как злорадство здорового человека, входящего в тифозный барак.

– Зайдите, – сказала я.

– Нет-нет, я на минуточку! – Она внутренне приняла защитную стойку, словно атмосфера моей квартиры могла ее задушить.

– Слушаю вас.

– Я пришла с вами попрощаться. Мы с мужем уезжаем отсюда.

– Вот как?

– Мы уже договорились с покупателем нашей квартиры. Он переедет через год – сейчас он за границей. А мы уезжаем отсюда завтра. Эта, нынешняя квартира больше не удовлетворяет нашим требованиям. Видите ли, она слишком мала, вдобавок – шумный район и… неподобающая положению моего мужа обстановка. Вы понимаете, что я хочу сказать?

– Нет.

– Ну как же… Эти обстоятельства с арестом вашего мужа…

– А вы тут при чем?

– Вы меня неправильно поняли… У моего мужа очень тяжелая, напряженная работа, ему необходимы безопасность и покой.

– Зачем вы ко мне явились? – Что-то дрогнуло во мне, и на поверхность стала медленно подыматься лава.

– Я только хотела попрощаться, – растянула она губы.

– Вы это сделали, теперь можете идти.

– Ну вот, вы на меня рассердились. Но вы должны понять, что действительно неприятно жить рядом с человеком, который обвиняется в таком отвратительном преступлении. Мы с мужем были просто возмущены всей отталкивающей жестокостью…

– Убирайтесь!

– Хм, вы обиделись, но арестовали-то не моего мужа, а вашего! Следует же смотреть правде в глаза. В общем, я пришла, чтобы просто сказать вам: будет лучше, если вы съедете с этой квартиры!

– Почему же?

– Мы хотим получить приличные деньги за свою жилплощадь, а это будет весьма проблематично при таком соседстве. Правда, мы еще не рассказали нашему покупателю, с кем рядом он собирается жить, но очень скоро вся эта история станет известна. И когда он узнает, то может снизить цену. Потому что ни один нормальный человек не захочет жить рядом с семейкой убийцы-маньяка.

Я все еще старалась вести себя хладнокровно, удерживая лаву внутри. Что-то мне подсказывало: если я дам ей по морде, ничего хорошего из этого не выйдет.

– Вы все сказали?

– Нет, не все! Своим присутствием здесь вы снижаете цены на недвижимость в этом доме.

Я распахнула дверь настежь и указала направление:

– Вон!

Она вышла, презрительно фыркнув:

– Вы такая же, как ваш супруг!

Громко захлопнув дверь, я прислонилась к стенному шкафу. Ноги отказывались держать меня. И горькие, долго сдерживаемые слезы покатились по щекам.

Собираясь в мрачное здание прокуратуры, я пришла к уверенности, что все случившееся со мной – полный бред. Так не бывает. Андрея отпустят, ведь ясно же – это ошибка. И вечером, дома, мы вместе будем смеяться над этим. Потому что все закончится хорошо – не иначе. День был жаркий, солнечные лучи, словно в зеркалах, отражались в стеклах домов и прыгали по мостовым маленькими светлыми зайчиками. Я чувствовала в себе уверенность, словно твердо знала: через час Андрея отпустят. И он вернется. И я приготовлю что-то необычное на ужин. И все обязательно будет хорошо.

Девушка в приемной, увидев меня, уткнулась в компьютер.

– Я могу войти?

– Идите. Вас ждут.

Ждут?

Я вошла в кабинет прокурора. Первым, кого я увидела, был следователь, он сидел на одном конце стола Т-образной формы. Вторым был человек, при взгляде на которого я подумала: что с такой внешностью он делает здесь? Ему было лет тридцать (вместе со следователем они смотрелись как отец с сыном), и он был просто красавцем. Это был потрясающе сложенный блондин примерно двухметрового роста. Безукоризненный темный костюм, сшитый по последней моде в Париже. Модный галстук пастельной расцветки. Супершикарная стрижка. Лицо манекенщика, повадки – тоже. Последний айфон. Массивная челюсть, что-то грубоватое в разрезе глаз, в скулах. Жестокий узкий рот. Накачанные мускулы явно раздували рукава парижского пиджака… Его портили только глаза. Прозрачно-голубые, большие глаза были слегка навыкате, в них сквозило что-то рачье или бычье, что-то на удивление тупое. Наверное, примерно такой взгляд был у барана из пословицы про новые ворота. Когда я разглядела их, очарование пропало, словно его совсем и не было.

Да, я отношусь к тем женщинам, для которых во внешности мужчины главное – глаза. И все-таки этому блондину куда больше подошла бы роль манекенщика или кинозвезды, чем прокурора.

Он рассматривал меня с таким же пристальным вниманием. Когда взаимное разглядывание стало невыносимым, я сказала:

– Вы прокурор?

– Да. Садитесь.

Я присела напротив следователя.

– Меня зовут Татьяна Каюнова.

– Я знаю.

– По какому праву был арестован мой муж?

– По юридическому, – ответил прокурор.

– Вы думаете, с вами кто-то стал бы нянчиться, если бы вы не являлись бывшей телезвездой? – вступил в разговор следователь. «Бывшей» – слово резануло меня ножом по сердцу.

– Это правда. – Я вновь услышала голос прокурора. – Для вас сделано исключение. Поэтому вы и находитесь сейчас здесь. – У него вдобавок был еще и женский голос. – Вашему мужу будет предъявлено обвинение в трех предумышленных убийствах. Впрочем, юридические тонкости вам ничего не скажут. Очень много они сказали бы вашему адвокату, если бы вы привели его с собой.

– Моему адвокату?

– Вернее, адвокату вашего мужа. Надеюсь, вы знаете, что по закону ему полагается адвокат? Вы достаточно состоятельны, чтобы оплатить все расходы. Или хотите, чтобы у вашего мужа был бесплатный государственный защитник?

– Нет, я найду адвоката.

– Прекрасно. Итак, мы отвлеклись. Ваш муж виновен в трех убийствах.

– Насколько я знаю, вину доказывает суд.

– Мера наказания по данной статье максимальна – пожизненное заключение. Конечно, если вашего мужа признают психически здоровым. А его признают, даже не сомневайтесь.

Из моих рук выпала сумочка и с глухим стуком упала на пол.

– Вы хотите сказать, что суд может вынести такой приговор…

– Да, и я надеюсь, что вынесет. Я убежден в виновности Каюнова. И на суде я лично буду требовать пожизненного. Вы меня поняли?

Я подняла с пола сумку, одновременно скрыв выражение лица. Тем временем прокурор открыл ящик стола и достал прозрачный целлофановый пакет.

– Вам знакома эта вещь?

В прозрачном пакетике была записная книжка Андрея.

– Да, безусловно.

– Что же это?

– Записная книжка моего мужа. Я сама ее подарила ему. Он… он любил записывать свои заметки по старинке, на бумаге. А гаджеты ему были неприятны.

– Блокнот был найден на месте первого убийства. На нем отпечатки пальцев вашего мужа.

– Но это же естественно! Андрей выбежал на улицу, увидел собравшуюся толпу и полицию и в суматохе выронил блокнот.

– Вы не поняли! Блокнот был найден в подвале возле трупа. В самом подвале.

– Это все равно ни о чем не говорит. Его могли туда подбросить.

– Вы узнаете почерк?

Прокурор вынул блокнот из пакетика и раскрыл его на середине. На чистом листке была надпись, сделанная карандашом и, очевидно, в большой спешке:

«Дима Морозов. 26 июля, 11 часов. Прекратить эту историю!» Почерк принадлежал Андрею.

– Вы узнаете почерк?

– Нет.

– А как насчет статьи о даче ложных свидетельских показаний?

– Это официальный допрос?

– Считайте, что да. Кому принадлежит почерк?

– Не знаю.

– Вы его несомненно узнали. Это почерк Каюнова. Есть заключение экспертизы. Вы уже поняли, что Каюнов виновен в этой смерти? Мы сделали ошибку, не арестовав его сразу. И вот в результате еще два трупа. Два детских трупа! Скоро будут известны результаты психиатрической экспертизы. Ну, какие они будут, я вам уже сказал. Ваш муж давно был в связи с Димой Морозовым. Он чем-то запугал ребенка. Существуют показания матери Морозова о том, что ребенок жаловался на «плохого человека», который его преследовал. Преследовал в сексуальном плане. Мать не обратила внимания.

– Разве упоминалось имя Андрея?

– Косвенно. В конце концов мальчик начал угрожать, что расскажет всем правду. Для вашего мужа огласка была хуже смерти. Тут он и решил расправиться с Димой. Он назначил ему встречу утром 26 июля в своей галерее, расположенной за два дома от места убийства. Но в галерею мальчик не входил. Скорее всего, убийца дожидался ребенка на улице и под каким-то предлогом сумел заманить в подвал. Свидетельские показания всех, кто находился в галерее в то утро, подтверждают: Каюнов вышел утром и вернулся только в половине двенадцатого.

– В котором часу вышел?

– Существует свидетельница, которая столкнулась с ним в воротах дома по Перевальной, 15, в тот момент, когда Каюнов выходил оттуда. По ее словам, он был в невменяемом состоянии – именно поэтому свидетельница (пенсионерка, живущая в этом же доме) его и запомнила. Итак, Каюнов заманил ребенка в подвал, изнасиловал (в который раз) и зверски убил. А убегая с места преступления, в спешке уронил свой блокнот. Видимо, потерю он заметил только через некоторое время. Именно поэтому он решил вернуться на место преступления, но труп уже обнаружили, там была полиция и толпа. Тогда, надеясь смыть с себя подозрения, он инсценировал сцену опознания, сообщив, что беспокоился, почему мальчик опаздывает, и решил дождаться его на улице. Позже Каюнов изменил свои показания.

Блондин встал со своего кресла и, засунув руки в карманы брюк, пошел вокруг стола.

– В этих измененных показаниях, – продолжал он, – ваш муж утверждал, что убийца позвонил ему в галерею с номера, который не был определен, и вызвал в подвал. Вернее, утверждает, – поправил сам себя прокурор, очевидно, желая быть подчеркнуто точным. – Больше показания он пока не менял. Каюнов якобы пришел и увидел ребенка уже убитым, там потерял блокнот, но полицию вызвать не решился. Он утверждает, что вышел из галереи в 11:15 и отсутствовал ровно пятнадцать минут. Однако совладелец галереи, все утро находившийся в одной комнате с Каюновым, свидетельствует, что никакого звонка не слышал и Каюнов покинул галерею ровно в одиннадцать утра. Каюнов настаивает на том, что, увидев полицию и толпу возле дома, он выскочил на улицу, чтобы опознать ребенка, но сообщить, что он уже был на месте убийства, не решился.

– Теперь. – Заканчивая свой обход, прокурор оказался у меня за спиной и остановился. Его голос зазвучал прямо над моей макушкой. – Что же мы знаем о других двух убийствах… Двоим приятелям Димы было известно, с кем тот должен был встретиться. А также известно зачем. Когда мальчик не вернулся, они пошли к убийце, чтобы все выяснить. Очевидно, они еще не знали, что Дима убит. А может, знали, это не играет большой роли. Может, они просто хотели его припугнуть. Каюнов же под каким-то предлогом повез их за город. Вернее, приказал им самим ехать за город и ждать его там. Где он убивает их, так же расчленяет трупы и разбрасывает части тел по зарослям. Неподалеку от строений железнодорожной станции найдены орудия убийства. На них – отпечатки пальцев только вашего мужа.

Последние слова он произнес с чувством, с толком, с расстановкой, даже склонился надо мной для этого.

– Каюнов утверждает, – пошел он дальше, к своему месту, – что орудия убийства в портфеле были каким-то образом подброшены ему в галерею утром 27 июля. А на станцию Белозерскую его, как и в первом случае, вызвали по телефону. И он поехал, захватив с собой портфель с орудиями убийства (это топор и клещи), чтобы самостоятельно расквитаться с убийцей. Однако, проблуждав в лесу и никого не встретив, выбросил портфель в кусты и вернулся в город. То есть, – блондин вернулся на свое место и сел в кресло, – по его словам, убитых детей он не видел. Его запомнила кассирша пригородной кассы, когда Каюнов брал билет на электричку. По ее словам, детей с ним не было, он взял только один билет. Поэтому резонно утверждать, что с детьми он встретился уже на Белозерской. Теперь вы видите – нет ни малейших сомнений в том, что убийца – ваш муж. Так что, если больше вопросов ко мне нет – вы свободны.

– Есть! В котором часу был убит Дима Морозов?

– По времени все сходится.

– Я хотела бы знать…

– Это будет знать только адвокат. Вы сами понимаете, что следствие не может пока разглашать информацию, которой располагает.

– И время других убийств узнать тоже нельзя?

– Я уже ответил на ваш вопрос.

– Почему вы не спрашиваете меня, уезжал ли вечером на Белозерскую Андрей?

– Вы будете допрошены отдельно.

– Я могу увидеться с мужем?

– Нет. Идет следствие. Свидания запрещены.

Во время всей беседы следователь не проронил ни слова.

– Когда будет суд? – Все, что осталось мне спросить.

– Когда закончится следствие. Точно сказать не могу.

– Где содержится Андрей?

– В следственном изоляторе. Уезжать из города вам запрещено. Вас вызовут повесткой для дачи показаний.

Выйдя из кабинета, я почувствовала, как земля уходит из-под ног.

Я намеренно не подходила к компьютеру. Боялась. А в семь часов вечера включила телевизор, чтобы посмотреть новости «Городского канала». Последним сообщением было:

А теперь подробности о деле убитых детей. Убийца арестован и содержится под стражей. Ведется следствие. По утверждению прокурора, ни малейших сомнений в вине подозреваемого нет. Невероятная сенсация: убийцей оказался известный художник Андрей Каюнов. Подробности – в завтрашних выпусках новостей…