Текст книги "Нас называли ночными ведьмами"

Как и договорились, Руфа и ее подруги Катя Рябова и Надя Комогорцева сразу по приезде обратились в военкомат с просьбой отправить их на фронт. Там обещали, что, когда понадобится, их вызовут. И девушки ждали. Впрочем, не ждали, а усиленно готовились, совершенствовались в стрельбе, занимались в школе медсестер.

Однажды, придя в университет, Руфа узнала от подруг о том, что ЦК комсомола объявил набор девушек-комсомолок в авиационную часть. Снова Руфа услышала имя Марины Расковой, известной летчицы, Героя Советского Союза. Всего года три назад это имя стало известно всей стране. Будучи штурманом самолета «Родина», Раскова вместе с летчицами Валентиной Гризодубовой и Полиной Осипенко совершила героический перелет из Москвы на Дальний Восток. Теперь Раскова набирала девушек в авиационные полки. Это было здорово! Одно беспокоило Руфу: возьмут ли…

– Катя, ведь мы не умеем летать…

– А разве там только летчики? Нужны люди и на земле…

– Я бы пошла кем угодно!

– Мы же стрелять умеем. А стрелки, наверное, тоже нужны…

На следующий день Руфа спешила по московским улицам, обгоняя прохожих. В кармане у нее лежала рекомендация от бюро комсомола университета. Теперь все зависело от нее самой – добьется ли она, докажет ли, что ее место на фронте…

Было сухое октябрьское утро. Стояла золотая осень. Пожелтевшие листья еще прочно держались на деревьях, светило солнце, но воздух был по-осеннему холодным. Руфа старалась вообразить, как встретится она с Расковой. Ей представлялась красивая женщина в шлеме, которая улыбалась со страниц газет ясной, открытой улыбкой.

У входа в серое массивное здание на углу Маросейки, где помещался ЦК комсомола, Руфа задержалась. Перед ней, весело переговариваясь, шли девушки в военной форме. В пилотках, подтянутые, туго подпоясанные ремнями. По голубым петлицам она поняла – летчицы. Их, конечно, там ждут. Руфа оглядела себя: синие матерчатые тапочки на резиновой подошве, старое перелицованное пальто… Да ничего! Выпрямившись, она решительно потянула на себя дверь…

В переполненном коридоре второго этажа десятки девушек стояли группами, сидели на подоконниках, возбужденно переговаривались. Все поглядывали на тяжелую дубовую дверь, за которой заседала отборочная комиссия.

Здесь Руфа встретила Катю и Надю и других студенток со своего факультета. В центре университетской группы стояла Ирина Ракобольская, высокая энергичная девушка, которую Руфа много раз видела в бюро комсомола университета. Она охотно и уверенно отвечала на вопросы, отвечала весело и так, будто все знала, и от нее зависело, как поступит комиссия в том или ином случае. На самом же деле знала она не больше других, а шутливо-уверенный тон нужен был ей только для того, чтобы успокоить девушек, иным из которых мелочи казались серьезными проблемами.

Дуся Пасько, темненькая миниатюрная девушка, самая маленькая ростом, встревоженно спрашивала:

– А на рост очень обращают внимание?

– Я думаю, что и по твоему росту найдется работа, – отвечала Ирина. – Тебе поручат осмотр шасси…

Дуся смеялась вместе со всеми и ненадолго успокаивалась.

– У меня всегда не очень получалось с физкультурой. А ведь это важно, – полувопросительно-полузадумчиво говорила Женя Руднева, глядя на Ирину большими серьезными глазами.

– Ничего, подтянешься. Жизнь заставит! До сих пор ты у мамы под крылышком жила…

Руфу не тревожили подобные вопросы. Она была хорошей спортсменкой, крепкой и закаленной. Но все-таки она волновалась. Потому что ей очень хотелось попасть в армию, потому что сейчас должна была решиться ее судьба.

Дождавшись своей очереди, Руфа вошла. Среди незнакомых женщин в военной форме она сразу угадала Раскову по «Золотой Звезде» на груди. Раскова была в темной гимнастерке, на гладких волосах, собранных в пучок, – синий берет. Подняв голову от бумаг, Раскова внимательно взглянула на Руфу. Нет, она не улыбалась той ясной и открытой улыбкой, какая запомнилась Руфе по газетам. Взгляд ее был серьезным, но в то же время дружелюбным и ободряющим.

– Фамилия?

– Гашева.

Руфа протянула рекомендацию. Раскова улыбнулась:

– Тоже из университета?

– Да.

– Как со здоровьем?

– Все хорошо.

Руфу спросили, на каком курсе она учится, москвичка ли она, занимается ли спортом. Узнав, что Руфа хорошо стреляет, изучила пулемет, Раскова обрадованно сказала:

– Ну, вот и отлично! Запишем вас в группу вооруженцев. Не возражаете?

Руфа быстра кивнула. Она не имела понятия, что такое «вооруженец», но это было не важно. Главное, ее куда-то запишут! Берут!

– Завтра пройдете медицинскую комиссию, – сказала одна из помощниц Расковой и по-военному распорядилась: – Можете идти.

Перед тем как явиться на сборный пункт, Руфа должна была сообщить обо всем маме. Дома, кроме брата Коли, никого не оставалось: отчим находился в командировке, младший брат Борька у тети Гути, маминой сестры, а мать лечилась в санатории. Руфе не хотелось расстраивать больную маму, она долго думала, как же ей поступить, – и придумала. Вечером села писать письма. Написала сразу около десятка писем и отвезла тете, которая жила за городом.

– Тетя, – сказала она, – я ухожу в армию. Это для мамы. Там я написала, что меня посылают в школу пулеметчиков, где я должна обучать стрельбе тех, кто уходит на фронт. Пусть мама не волнуется…

– А где ты будешь на самом деле? – спросила тетя с тревогой.

– Я еще не знаю точно. Ничего не знаю. Напишу вам. А вы пока посылайте маме по письму раз в неделю. Можно и чаще…

– Хорошо-хорошо, девочка, ты только береги себя.

Тетя заплакала. Она плакала молча и сквозь слезы что-то шептала, но отговаривать Руфу не пыталась, зная, что это все равно не поможет: если девочка так решила, то ничто ее не остановит.

– Не плачьте, тетя. Я буду вам писать. Обязательно. Вот только Колю и Борьку…

– Не волнуйся. Я посмотрю за ними. Все будет хорошо…

Сборный пункт находился в здании академии имени Жуковского. Сюда в течение двух недель съезжались женщины-авиаторы из разных городов страны. Здесь собралась большая группа квалифицированных летчиц и техников, а также совсем еще не обученных девушек-комсомолок – студенток и работниц московских предприятий, которые впоследствии стали штурманами и вооруженцами.

Когда выдали военную форму, не обошлось без курьезов. Тоненькая казашка Хиваз Доспанова трижды обернула широкий скрипучий ремень вокруг талии. А у Дуси Пасько, которую очень беспокоил маленький рост, шинель влачилась по полу. Девушки утопали в гимнастерках, воротники болтались как хомуты, огромные кирзовые сапоги не держались на ногах.

И все же форма как-то сразу заставила всех подтянуться. Руфа быстро освоилась с ней. Когда-то, учась в стрелковой школе, она тоже носила форму, и ей это нравилось.

Понемногу девушки привыкали к новой, военной жизни. Подъем, зарядка на улице, завтрак, занятия… Все в строго определенное время, по расписанию.

По ночам душераздирающе выли сирены, предупреждая о воздушном налете. Тогда девушки в обязательном порядке шли в ближайшее метро «Динамо», в тоннель, чтобы там переждать налет.

Раскову Руфа видела в эти дни только мельком: она руководила формированием и была по горло занята хозяйственными и организационными делами. Но однажды Марина Михайловна собрала всех и рассказала о планах на будущее. Вся группа должна была ехать в город Энгельс в летную школу, чтобы там пройти ускоренными темпами курс теоретической и практической подготовки.

…Ранним осенним утром колонна девушек в серых шинелях тронулась в путь. На московских улицах, припорошенных свежим снегом, было пустынно. Только кое-где уже собирались очереди перед магазинами. До Казанского вокзала, где ждал товарный эшелон, который должен был увезти их из Москвы, шли долго.

Шагая по заснеженной мостовой, Руфа думала о том, что теперь все уже окончательно решилось: она будет воевать. И хотя сначала им предстояло ехать на восток, в тыл, а не на фронт, Руфе казалось, что именно в это осеннее утро 1941 года она едет на войну, прямо в бой.

Одно только угнетало: фронт неумолимо приближался к Москве, и как раз в это тяжелое время нужно было покидать ее… Город стоял притихший, настороженный, ощетинившись дулами зениток, прикрывшись белым покрывалом раннего снега, словно маскировочным халатом. Редкие прохожие останавливались, молча провожая взглядом колонну.

Внезапно из одной очереди выбежала женщина и пронзительным голосом крикнула:

– Девоньки! Воюйте там как следует! Бейте его, проклятого! Бейте!

Высоко подняв руку, она погрозила кому-то кулаком, платок соскользнул с ее головы на плечи, ветер растрепал седые волосы. Она молча постояла на тротуаре, будто задумавшись о чем-то, потом медленно пошла к очереди.

Сердце у Руфы больно сжалось. Долго она не могла забыть этот надрывный крик…

Поезд отошел, когда уже вечерело. Руфа стояла у открытой двери теплушки, прислонившись к стенке, и смотрела в темнеющее небо, на живую сеть, сотканную из лучей прожекторов: в городе была объявлена воздушная тревога. Между лучами вспыхивали искорки зенитных разрывов. Кто-то тихо запел:

 
          Дан приказ ему на запад,
Ей – в другую сторону…
 

Стучали колеса вагонов. Москва постепенно отдалялась…

Летная школа. Здесь Руфа впервые увидела большой аэродром и на нем самолеты, самые разные: тяжелые четырехмоторные ТБ-4, похожие на стрекоз двукрылые Р-6 и У-2, низенькие Су-2, серебристые СБ, учебные и боевые, истребители и бомбардировщики.

Вскоре после прибытия был окончательно утрясен состав групп, летной, штурманской и технической, созданных на время учебы. Руфу и ее университетских подруг перевели в штурманскую группу. Девушки обрадовались, так как это значило, что они будут летать.

Потекли дни. Ежедневно – по десять-двенадцать часов занятий. Руфа изучала навигацию, аэродинамику, бомбометание. Шли занятия по стрельбе из пулемета, пистолета, ну и, конечно, изучение уставов и строевая подготовка.

В штурманской группе часто вела занятия Марина Михайловна Раскова. Несмотря на свою загруженность другими делами, она находила для этого время. По тому, с какой увлеченностью рассказывала Раскова о полетах, о способах самолетовождения, можно было догадаться, как любит она свою профессию. Эту любовь она умела передать и «новобранцам».

Марина Михайловна казалась девушкам идеалом человека. Что-то было в этой женщине такое, что притягивало к ней, заставляло удивляться и восхищаться ею. Некоторая сдержанность в движениях и словах и вместе с тем кипучая энергия, скрытая где-то внутри и проявляющаяся во всем, что она делала, сочетались в ней с женским обаянием и большим мужеством.

Руфа смотрела, как Марина Михайловна ходит по классу и, не спеша, очень просто и понятно объясняет новый материал, как вспыхивают в ее глазах радостные огоньки, когда она замечает быстрые успехи своих учениц. Часто представляла она себе эту женщину во фронтовой обстановке, в трудных условиях и воображала, как поступила бы Раскова в том или ином случае.

Прошла осень с дождями и ветрами, с непролазной грязью на дорогах. Незаметно наступила зима. Декабрь принес радостное известие о разгроме немцев под Москвой. Слушая по радио сообщение Совинформбюро, Руфа глотала слезы. Москва выстояла, враг потерпел поражение! Хотелось скорее на фронт, чтобы гнать гитлеровцев, гнать дальше с советской земли…

И вот наступил день, когда начались практические занятия штурманов, или, иначе говоря, тренировочные полеты.

Собираясь на аэродром, Руфа волновалась. Шутка ли – первый полет! Хотелось поскорее узнать, что это такое – быть в воздухе, летать.

На улице мороз холодил щеки. Сухой, рассыпчатый снег сверкал под солнечными лучами, поскрипывал под ногами, отмечая каждый шаг. Идти по белому полю было легко и весело.

Издали самолеты казались игрушечными. Возле них двигались маленькие фигурки людей, совсем одинаковые. У крайнего самолета носился с веселым лаем Дружок, значит там были Надя и Катя: жизнерадостный пес очень привязался к Наде и всюду сопровождал ее. Вскоре Руфа услышала Катин голос:

– Гашева-а! Сюда!

Катя махала рукой, маленькая, похожая на шарик, в теплом меховом комбинезоне, шлеме и мохнатых унтах. Руфа сошла с протоптанной дорожки и направилась к самолету. Навстречу ей устремился Дружок.

– Наше звено летит первым, – сообщила Катя.

В звено входили они втроем, и Катя была назначена штурманом звена.

Светлобровая Надя, с розовыми, словно накрашенными щеками и сияющими синими глазами, уже приготовилась к полету.

– Я уже три раза садилась в кабину, а летчика все нет…

Вскоре пришла летчица. Спросила:

– Ну, кто первый?

– Комогорцева первая.

Надя забралась в кабину, помахала рукой… Минут через двадцать самолет сел. Вылезая, Надя рассказывала под шум мотора, работающего на малых оборотах:

– Как интересно! Сверху все-все видно… Мы и над городом пролетели! И над Волгой!

Руфа быстро влезла на крыло, уселась в кабине. Самолет порулил на старт, а через минуту он уже бежал по белому полю, разбрасывая снежную пыль. Бежал ровно и отделился от земли без толчка, почти незаметно. Руфа вдруг ощутила, что она – в воздухе, летит! От сознания того, что она, как птица, летит над землей, сильнее забилось сердце и захватило дух. Высота росла, и все меньше и меньше становились внизу дома, ангары, дороги.

Лететь было приятно. Ровно гудел мотор. Пропеллер, вращаясь, рисовал в воздухе прозрачный диск. За белой далью, словно приподнятая над землей, чуть темнела линия горизонта. При развороте одно крыло опускалось, зато второе взмывало вверх, в голубизну.

Когда Руфа смотрела на крыло, устремленное в небо, то ей казалось, что оно не движется. Плавные очертания серебристого крыла – и голубое небо…

Она была счастлива. Ей хотелось, чтобы полет все продолжался. Хотелось подольше побыть в этом новом для нее волшебном мире.

Когда самолет сел, летчица спросила:

– Ну, понравилось?

– Очень!

– А на какой скорости летели? На приборы смотрела?

– Н-нет…

Летчица засмеялась:

– Значит, в самом деле понравилось!

Зима на Волге была морозной, дули сухие холодные ветры. Девушки ходили с обожженными ветром лицами, но полетов не прекращали.

Полеты, полеты… В то время как летчики отрабатывали технику пилотирования, штурманы летали по треугольнику, на определение ветра, по неизвестному маршруту, на бомбометание.

Руфа летала с увлечением. В воздухе она чувствовала себя уверенно, свои штурманские обязанности выполняла хорошо, метко бомбила, и ей казалось, что, в общем-то, ничего сложного во всем этом нет. Но однажды во время полета погода испортилась, пошел сильный снег. Вокруг стояла сплошная снежная стена, земля не просматривалась. Летчик-инструктор авиашколы, снизившись, летел на небольшой высоте, но и это не помогало. Уже давно нужно было разворачиваться, но деревни, которая служила поворотным пунктом, все не было. Руфа забеспокоилась, поняв, что просто не заметила ее. А летчик летел себе и летел. Наконец, чувствуя, что деревню проскочили, он спросил по переговорному аппарату коротко:

– Куда лететь?

Руфа растерялась. Ей вдруг показалось, что самолет залетел бог знает как далеко. Всегда все было так ясно и понятно, а сейчас… В самом деле – куда? Нужно было дать летчику обратный курс, и она стала прикидывать по карте.

– Курс 190 градусов, – сказала она неуверенно. С этим курсом, она считала, можно было выйти в район аэродрома… Ну а если они пролетят стороной и не увидят его? Курс ведь не точный… Она подумала и, уже когда летчик начал разворот, поправилась: – Курс 270 градусов.

– Это почему же? – спросил летчик недовольно.

Действительно, разница была слишком велика. Но Руфа объяснила:

– Выйдем сначала на Волгу. Уж реку-то не проскочим. А потом вдоль нее на юг… До самого аэродрома.

Летчик развернулся и теперь держал курс на Волгу. Руфа с тревогой смотрела вниз: кругом было белым-бело. Время тянулось так медленно, что она уже подумала, не проскочили ли они и Волгу. Наконец сквозь снежную пелену проступили извилистые очертания берега.

– Вот она! Теперь курс на юг, вдоль реки.

Самолет летел низко, почти на бреющем. Через некоторое время Руфа увидела на земле постройки и городок летной школы. Летчик посадил самолет. Он ничего не сказал Руфе. Возможно, он и сам бы нашел аэродром, без ее помощи, но ей почему-то казалось, что не заблудились они только благодаря ей.

Впервые Руфа почувствовала ответственность, настоящую ответственность штурмана за полет.

В феврале 1942 года были сформированы три женских полка: истребительный, полк дневных бомбардировщиков и полк ночных бомбардировщиков. Командиром полка легких ночных бомбардировщиков, куда попала Руфа, назначили Евдокию Давидовну Бершанскую – опытную летчицу, которая уже несколько лет работала в гражданском воздушном флоте. Руфа с уважением смотрела на крепкую молодую женщину с приятным лицом, у которой на груди поблескивал орден.

Теперь, когда каждый полк стал самостоятельной боевой частью, тренировкой руководили командиры полков, и в каждом полку летчики и штурманы летали на своих боевых самолетах.

Руфа стала летать ночью на самолете По-2. В мирное время он применялся как учебный, а на войне хорошо зарекомендовал себя как легкий ночной бомбардировщик. Малая скорость самолета позволяла бомбить с большой точностью, однако та же малая скорость делала его уязвимым для зенитного огня. Поэтому использовать По-2 можно было только ночью.

Первое время, когда Руфа стала летать ночью, ей казалось, что в темноте ничего нельзя рассмотреть, но вскоре она привыкла и стала видеть как кошка. Ее назначили штурманом в экипаж к Ирине Себровой, которая до войны работала летчиком-инструктором в одном из московских аэроклубов. Ира оказалась очень милой, простой и симпатичной, и у Руфы скоро сложились с ней хорошие, дружеские отношения.

Время шло. Приближалась весна и время отлета на фронт.

И вдруг произошла катастрофа…

Экипажи летали на учебное бомбометание. Штурманы бомбили цель на полигоне, где на земле был выложен крест из костров. Погасить костры учебными бомбами значило попасть в цель.

Мартовская ночь была темной, небо заволакивали тучи, и в воздухе невозможно было отличить, где земля, а где небо, – сплошная чернота. И никаких световых точек, которые могли бы служить ориентирами. Только на железнодорожном разъезде в стороне от полигона светились огни семафоров.

В эту черную ночь на полигоне разбились два самолета. Погибли четыре девушки, и среди них – Надя Комогорцева, подруга Руфы. Надя, которая так хотела на фронт…

В середине ночи пошел снег, и погода окончательно испортилась. Самолет, на котором летели Ира и Руфа, при развороте над полигоном на высоте около четырехсот метров вошел в глубокую спираль и стал быстро терять высоту, приближаясь к земле. Ира пыталась вывести его в нормальный полет, но удалось ей это только у самой земли. Скорость снижения еще не была погашена, и По-2 стукнулся о землю. Самолет был поврежден. Девушки, к счастью, отделались легкими ушибами.

Гибель четырех девушек явилась первым большим горем в полку. Катастрофа отодвинула срок отлета на фронт почти на два месяца.

И все же он пришел, этот день. Полк ночных бомбардировщиков первым из трех женских полков улетал на фронт.

Было веселое майское утро. Светило солнце, и небо синело так ярко, будто звало ввысь. Там, в синеве, проходила невидимая дорога на фронт.

Новенькие По-2, поблескивая крыльями, стояли на зеленом поле аэродрома, готовые к вылету. Сидя в своей кабине, Руфа поглядывала по сторонам. На коленях у нее лежал планшет с картой, где был проложен маршрут полета. Карта была огромная – Руфа склеила несколько больших листов и сложила гармошкой. Маршрут проходил через Сталинград к реке Миус, по которой тянулась линия фронта…

Вылет затягивался. В передней кабине ведущего самолета сидела Бершанская, командир полка, и нетерпеливо поглядывала на Раскову, которая широким шагом ходила рядом, давая последние указания. К Расковой то и дело подбегали техники, что-то выясняли, уточняли. И сама она кому-то махала рукой, что-то кричала. У кого-то не запускался мотор, кто-то не успел занять свое место.

Наконец все готово. Самолеты ведущего звена дружно начинают разбег и взлетают. За ними остальные. В воздухе весь полк собирается в общий строй. Курс – на юг. На фронт.

Первое место базирования полка – небольшой донбасский поселок Труд Горняка. Чистенький, с белыми хатками и улицами, поросшими травой.

Сначала Руфа никак не могла связать понятие «фронт» с этим аккуратненьким зеленым поселком. Ей всегда представлялось, что прифронтовая полоса – это что-то грохочущее и содрогающееся от стрельбы, где нужно постоянно куда-то прятаться, где непременно холодно, голодно и тесно… А здесь было тихо и спокойно. Правда, изредка пролетали над головой вражеские бомбардировщики и время от времени раздавались глухие взрывы на близлежащей железнодорожной станции…

Аэродромом служило большое поле, на котором росла густая трава. Жили девушки в поселке.

Несколько дней Раскова оставалась вместе с полком, пока не передала его в руки нового начальства. Убедившись, что полк принят в дивизию, она собралась лететь назад, в Энгельс.

Перед отлетом Марина Михайловна собрала весь полк. Стояла жара. В тесной комнате было душно. В окна светило заходящее солнце, его мягкие оранжевые лучи падали на стену ровными прямоугольниками. От солнечных лучей ярко горела красная скатерть на столе, розовато светилось лицо Марины Михайловны, стоявшей у стола.

Руфа слушала Раскову, смотрела на нее, взволнованную, раскрасневшуюся, и ей казалось, что вся она пронизана светом, исходящим откуда-то изнутри.

– Нелегко придется вам на фронте, – говорила Раскова. – Ведь вы – первый боевой полк, в котором нет ни одного мужчины. Естественно, что вам придется приложить немало усилий, чтобы доказать боеспособность полка. Но я уверена: вы, девушки, выдержите все испытания. Я надеюсь, что вы добьетесь гвардейского звания!

Больше Руфе никогда уже не пришлось увидеть Раскову. Спустя семь месяцев во время перелета на фронтовой аэродром Марина Михайловна разбилась.

Ее самолет попал в полосу сильного снегопада и врезался в гору…

Почти три недели полку не давали боевого задания. Из дивизии и армии приезжали бесконечные представители и комиссии, проверяли, изучали. Было ясно: на девушек смотрели с недоверием. Но делать нечего, пришлось начальству примириться с тем, что существует такой полк, где нет мужчин, где – одни девчонки…

И вот наступила первая боевая ночь. С приходом темноты на задание вылетели один за другим три самолета. Открыла счет боевых вылетов полка Евдокия Давидовна Бершанская. Следом за ней поднялись в воздух командиры эскадрилий Амосова и Ольховская.

В следующую ночь летал весь полк, обе эскадрильи. К первому боевому вылету Руфа приготовилась со всей тщательностью. Точно рассчитала маршрут, проверила данные для бомбометания, разложила в кабине все предметы штурманского снаряжения.

Самолеты были готовы к вылету задолго до наступления темноты. С подвешенными бомбами они стояли на поле, рассредоточенные в шахматном порядке, освещенные косыми лучами заходящего солнца. Руфе казалось, что время тянется бесконечно долго…

В нескольких километрах от аэродрома базировался еще один полк той же дивизии, в котором летчики летали тоже на самолетах По-2. У них уже был некоторый боевой опыт, и многие из них в этот день пришли посмотреть на первый боевой вылет девушек.

– Вы штурман?

Руфа обернулась и увидела высокого голубоглазого парня, младшего лейтенанта, который, улыбаясь, ждал ответа.

– Да. А откуда вы знаете?

– Я все знаю. А зовут вас… – подумав, он сказал: – Руфина Гашева.

Руфа удивленно подняла брови. Потом, проследив за его взглядом, рассмеялась: на планшете химическим карандашом было выведено ее имя.

Младший лейтенант представился:

– Будем знакомы. Пляц. Михаил Пляц.

Она протянула руку:

– Очень приятно.

– А вы не боитесь?

– Кого? Вас? – улыбнулась Руфа.

– Нет, лететь. На боевое задание.

– А-а-а. Нет, не боюсь.

– Напрасно. Там стреляют. Иногда даже очень сильно. Я вот каждый раз боюсь…

Он говорил с серьезным видом, и непонятно было, шутит он или нет. Руфа нахмурилась:

– Вы познакомились со мной для того, чтобы сказать это?

– Нет, зачем же. Просто хочется предупредить вас. И вообще я бы не пускал девушек в полет… Что мы – сами не справимся? Кто это придумал…

– Ну, знаете! Что это у вас за взгляды?

В это время его кто-то позвал.

– Простите.

Легкой походкой он зашагал в сторону, высокий, худощавый. Подошла Ира и спросила:

– С кем это ты говорила?

– Не знаю. Какой-то Михаил.

Вскоре она забыла о нем. Солнце зашло, земля стала серой. Наступала темнота. Здесь, на юге, темнело быстро. На лиловом небе показались первые звезды.

Со старта была подана команда первым самолетам приготовиться к вылету. Зарокотали моторы. Самолеты стали медленно подруливать к линии старта.

Пока Ира рулила, Руфа вынула бортжурнал, чтобы сделать в нем первую запись. Вдруг сквозь шум мотора Руфа услышала голос:

– Гашева!

Рядом с самолетом шагал Михаил и, улыбаясь, махал ей рукой.

– Я не успел пожелать вам успешного вылета! Там не так уж страшно… Ни пуха ни пера!

– К черту! – крикнула ему Руфа.

– Вот это я понимаю!

Полет прошел самым обыкновенным образом. Все было спокойно, никто не стрелял. Руфа сразу нашла небольшой населенный пункт, вблизи от которого находился лесок, где стояли немецкие автомашины. Бросив бомбы по цели, она увидела взрывы. Все было очень просто, настолько просто, что она почувствовала даже разочарование.

– Ира, почему же не стреляли?

– Наверное, тут нет зениток.

– Как в обычном тренировочном полете…

Девушки не знали, что для первых боевых вылетов командование специально выбирало слабо укрепленные объекты, чтобы ввести молодых летчиц в боевую обстановку постепенно.

Но уже через два дня их самолет был обстрелян. Во время разворота над целью снизу брызнули пулеметные очереди. Яркие огоньки вспыхнули перед мотором. Ира успела резко отвернуть самолет. Бомбы уже были сброшены, и теперь Ира спешила быстрее уйти от того места, где стрелял зенитный пулемет.

– Ну вот, теперь я чувствую, что мы не зря бомбим! – радовалась Руфа.

Однако настоящее боевое крещение девушки получили под Таганрогом, где стояли десятки зенитных и прожекторных установок. Зенитки стреляли не переставая. Разрывы снарядов оглушали сухим треском, самолет дрожал, пахло гарью…

После этого вылета Ира сказала:

– Теперь ты должна просто прыгать от счастья. Нас ведь по-настоящему окрестили…

В июле 1942 года гитлеровцы прорвали оборону советских частей на реке Миус и двинулись в наступление. Нашим войскам пришлось отходить.

Отступая, полк не прекращал боевой работы. Днем обычно перелетали на новое место, быстро, на ходу подыскивая пригодные площадки, а ночью летали бомбить наступающего врага, его войска и технику на переправах через Дон, на дорогах.

Путь отступления лежал от Ростова через Сальские степи к предгорьям Кавказа. В широких просторах Сальских степей действовали немецкие танки, и дважды по тревоге девушкам приходилось садиться в самолеты и спешно покидать свои летные площадки, спасаясь от танков.

В первые дни боев погибли командир эскадрильи Люба Ольховская и штурман эскадрильи Вера Тарасова. В полку были произведены некоторые перемещения людей по должности, и Руфу назначили летать с другой летчицей – Ольгой Санфировой. Руфа стала штурманом звена, а Ольга заместителем командира эскадрильи.

Ольга, или, как все ее звали, Леля, была старше Руфы лет на пять. Темноволосая, с мягкими карими глазами и еле заметной улыбкой, таившейся в уголках рта, она казалась очень женственной. Однако характер у нее был решительный. Руфу немного пугала сдержанность, даже замкнутость новой летчицы, и долго между ними не могли установиться дружеские отношения. Несмотря на то что им все время приходилось быть вместе, Леля больше дружила с Тосей, своим механиком.

К Руфе Леля относилась как к девочке, которая мало смыслит в авиации. Сама она уже имела стаж летной работы, и, видимо, ей нелегко было привыкнуть к тому, что в полете она должна слушаться Руфу, своего штурмана, которая начала летать только недавно. Да и Руфа чувствовала себя перед Лелей девчонкой и злилась на себя за это. Хотя в общем Леля чем-то нравилась ей. Наверное, своей смелостью, независимостью.

Стояло жаркое лето. По дорогам шли отступающие войска, ехали повозки, машины. Сухая пыль висела в воздухе, не оседая.

Руфа похудела, осунулась. Спать приходилось мало: ночью летали бомбить, а днем перебазировались, отступая все дальше и дальше на юг. Она все ждала, что кончится отступление… Должно же оно кончиться! Но поток отступающих войск продолжал катиться.

Степи, степи… Станицы, хутора, конезаводы…

Наконец последний перелет – к Тереку и дальше к городу Грозному.

На новое место Леля и Руфа вылетели уже под вечер. Еще светило солнце. Маршрут лежал к поселку Эльхотово на Тереке. Пока они летели, солнце зашло. Кавказские горы, которые Руфа видела далеко на горизонте, приблизились. По мере того как самолет подлетал к ним, они вырастали, становились все выше, выше и, наконец, превратились в огромную высокую стену с острыми пиками скалистых вершин. Вершины гор еще были освещены косыми лучами солнца, а внизу уже лежал мрак.

Руфа впервые видела горы. Настоящие большие горы. Да и Леле не приходилось их видеть. Маленький По-2, который летел сначала на бреющем, испугавшись высокой стены, выросшей впереди, стал забираться выше и выше, хотя надобности в этом не было: поселок Эльхотово лежал у подножия небольшого хребта, который расступался в этом месте, чтобы пропустить бурлящий Терек.

– У нас уже восемьсот метров, – напомнила Руфа летчице.

Леля кивнула.

– Может быть, спустимся?

Та снова кивнула и, сбавив обороты мотора, перешла на планирование.

Внизу земля совсем потеряла краски, и казалось, что все мелкие речушки, и небольшие хребты, и долины затянуло туманом. Руфа внимательно разглядывала землю, но никак не могла найти Эльхотово. Темнота наступила быстро, как это всегда бывает на юге.

– Я не вижу нашей точки, – виновато сказала она.

Леля промолчала. Она не следила за ориентировкой, рассчитывая, что маршрут простой и Эльхотово нетрудно будет найти. Но горы… они помешали.

– Посмотри внимательней, – сказала Леля Руфе.

Руфа изо всех сил пыталась разобрать, где они сейчас летят, но ничего не получалось. Невысокого хребта, который пересекал маршрут, не было. А может быть, они пролетели над ним на большой высоте, не заметив его. Теперь самолет летел на высоте сто метров. Внизу проплывали ровные площадки, небольшие населенные пункты. Впереди высились огромные горы.