Текст книги "Нас называли ночными ведьмами"

– Руфочка, не надо, слышишь…

Склонившись к правому борту кабины, Леля умоляла ее вернуться. Потом замолчала. Она ничего не могла сделать. Старалась только вести самолет как можно осторожнее. А это было трудно: к весу контейнера прибавился еще вес Руфы, и крен усилился…

Прижавшись всем телом к поверхности крыла, ухватившись рукой за ленту-расчалку, соединяющую верхнее крыло с нижним, Руфа медленно подползала к передней кромке. Туда, где светлел контейнер. Леля следила за каждым ее движением, боясь шелохнуться, переживая с ней каждое движение. Ей казалось, что не Руфа, а сама она ползет по крылу, каждую секунду рискуя сорваться.

Вот Руфа протянула руку к контейнеру и попыталась раскачать его. Но он не поддавался. Тогда она осторожно подтянулась на руках поближе и стала отвинчивать болты крепления. Все напрасно – контейнер не сбрасывался. Передохнув, она опять стала раскачивать контейнер…

Лучи прожекторов постепенно, один за другим, оставили самолет. Они переключились на другой По-2, который прилетел к цели и готовился бомбить ее. Мысленно Леля повторяла: «Руфочка, ползи назад. Ну, дорогая. Скорее. Назад…»

Убедившись, что контейнер не сбросить, Руфа завернула винты, закрепив его в прежнем положении. Осторожно начала отползать. И только теперь ей стало страшно. Она почувствовала, как дрожат руки от напряжения, как тяжело ползти по гладкому крылу под напором встречного ветра…

Возле кабины она поднялась на ноги, держась рукой за борт. Оставался еще один шаг, один-единственный. Но силы вдруг покинули ее. Ноги налились свинцом и, словно чужие, не повиновались. Борт кабины выскальзывал из ослабевшей руки.

– Ну, Руфочка, держись! Держись!

Лелин голос донесся откуда-то издалека, будто во сне… Огромным усилием воли она заставила себя сделать еще шаг – и перевалилась за борт, упала в кабину.

Сначала Леля молчала. Потом, минуты через две-три, когда Руфа пришла в себя и как ни в чем не бывало спокойно произнесла: «Леля, возьми левее, вон на тот пожар», вдруг набросилась на нее:

– Ты что это придумала! Дуреха!! Соображаешь ты что-нибудь?! Да ты понимаешь, что могло случиться? Понимаешь?!

– Я должна была сделать это, Леля. Иначе…

– Иначе, иначе…

– Ну, ничего же не случилось, – успокаивала ее Руфа.

Они обе умолкли, думая о том, что впереди их ждет еще одно испытание. Справа у передней кромки крыла светлел контейнер, наполненный горючей жидкостью. Толчок при посадке – и контейнер упадет, жидкость воспламенится…

При подходе к аэродрому Руфа выстрелила две красные ракеты – сигнал бедствия.

– На всякий случай… при посадке… будь готова выскочить из самолета.

Леля говорила отрывисто, и Руфа чувствовала, что вся она собранна и напряжена до предела. На посадку зашли так, чтобы приземлиться подальше от стартовых огней и самолетов.

На старте зажгли посадочный прожектор, и свет его упал на поле. Площадка не была идеально ровной, и даже при самом плавном приземлении возможны были толчки.

До последнего момента, когда колеса коснулись земли, Леля удерживала самолет от крена. Покачиваясь, он побежал по освещенному полю. Приземление было отличным, без единого толчка. Контейнер все так же виднелся из-под крыла.

Пробежав немного по земле, самолет остановился. Леля медленно зарулила в сторону и выключила мотор. Со старта уже бежали техники и вооруженцы.

Обе облегченно вздохнули…

В сентябре 1943 года советские войска, прорвав «Голубую линию», пошли в наступление. Штурмом был взят Новороссийск. В этом штурме принимала участие группа из десяти экипажей женского авиаполка. Они были отправлены в район Геленджика, откуда летали бомбить передний край и оборонительные позиции врага под Новороссийском. Руководила этой группой заместитель командира по летной части Серафима Амосова. «Голубая линия» была прорвана в нескольких местах, и вскоре весь Таманский полуостров был освобожден от захватчиков.

Полк двигался вперед, перелетая все ближе к Крыму.

В освобожденных станицах местные жители рассказывали девушкам о том, что говорили немцы о женщинах-летчицах. «Ночные ведьмы» – так называли их гитлеровцы, утверждая, что это женщины-бандиты, выпущенные из тюрем… Жители рассказывали, как удачно бомбили девушки, показывали, где ложились бомбы, где стояли немецкие зенитки и прожекторы.

За участие в освобождении Таманского полуострова 46-й гвардейский авиационный полк получил наименование «Таманский». Полгода в ночном кубанском небе – срок немалый. Шестнадцать летчиц и штурманов полка отдали свои жизни в этих боях.

В небольшом рыбачьем поселке Пересыпь полк задержался надолго, до весны 1944 года. Поселок был расположен на крутом берегу Азовского моря. Через него проходила дорога от Темрюка к Керченскому проливу.

Самолеты стояли на ровной площадке рядом с поселком. Площадка кончалась крутым обрывом – дальше, внизу, плескалось море…

Отсюда в течение нескольких месяцев девушки летали через пролив в район Керчи. Весь Керченский полуостров был забит прожекторами и зенитной артиллерией. К тому же глубокая осень, зима и начало весны не баловали хорошей погодой. Частые штормы, сильные северо-восточные ветры, низкая облачность, нагоняемая с моря, усложняли и без того тяжелые полеты.

Сначала там, за проливом, не было ни клочка «своей» земли. Потом десантники захватили часть прибрежного района южнее Керчи.

При высадке морского десанта поднялся шторм. Катера, мотоботы, танкеры, на которых плыли под вражеским огнем десантники, разбросало по всему Керченскому проливу, и только немногие из них достигли крымского берега. Здесь, в районе небольшого поселка Эльтиген, десантники закрепились и держались в течение полутора месяцев, отрезанные от основных сил. Подбросить подкрепления с Большой земли было невозможно: гитлеровцы блокировали все подходы с моря. Моряки сидели без продовольствия, кончались боеприпасы. Им приходилось рассчитывать исключительно на собственную выдержку и стойкость. А гитлеровцы напирали, пытаясь сбросить десант в море.

Тогда на помощь десантникам были посланы самолеты По-2. В течение многих ночей девушки летали к Эльтигену. Снижаясь над поселком, с малой высоты сбрасывали они морякам мешки с боеприпасами, медикаментами, картошкой и сухарями.

Одна из таких ночей особенно запомнилась Руфе. Погода была отвратительная – низкая облачность, сильный ветер у земли, временами дождь.

Леля дежурила по полетам, и Руфа летела на задание с другой летчицей – Верой Тихомировой.

– Погодка что надо! – сказала Вера, забираясь в кабину. – Вряд ли нас там ждут сегодня…

– Тем лучше, – ответила Руфа. – Может быть, обстрела не будет.

Однако обстрел был. Как только самолет, пролетев над Керченским проливом, стал приближаться к берегу, открыли огонь немецкие морские катера. Перед мотором, рассекая тьму, взметнулись огненные трассы.

– Вправо, вправо отверни! – сказала Руфа.

Вера бросила самолет в сторону, но и там стреляли. Самолет летел низко, на высоте не более ста пятидесяти метров, и немцы находили его не только по шуму мотора – в темноте светились голубоватые выхлопы пламени из патрубков.

Убрав газ, Вера лавировала между пулеметными трассами. Высота падала.

Но вот под крылом зачернел берег. Катера остались позади. Руфа всматривалась в очертания береговой линии. Подправив курс, сказала:

– Видишь, поселок чуть левее. И светлое пятно. Заходи прямо на него. Только давай пониже спустимся.

Внизу, на площадке у школы, замигал огонек. Кто-то из десантников с помощью карманного фонарика показывал, куда бросать мешки. В ответ Вера помигала ему самолетными огнями. Фонарик погас. С высоты двадцати-тридцати метров Руфа бросила мешки на площадку у светлого здания школы. Снова засигналил фонарик, – видно, ждали.

Обратно летели в сплошной темноте. Над проливом шел дождь. Чернота ночи сгустилась, и Руфе казалось, что самолет летит где-то в бездонной пропасти.

Ветер усилился. Море штормило. Дул знаменитый норд-ост. Самолет летел против ветра, продвигаясь вперед очень медленно.

Стартовые огни на аэродроме горели непрерывно, посадочную полосу освещал прожектор. Самолеты заходили на посадку один за другим. Видно было, как на земле каждый садящийся самолет встречают техники и вооруженцы, которые сразу же бросаются к нему, как только колеса коснутся земли. Самолет рулит, а они удерживают его за крылья и хвостовое оперение, чтобы не перевернуло порывом ветра…

Когда Вера посадила самолет, кто-то крикнул:

– Полеты запрещены!

Действительно, в такую погоду летать было почти невозможно. Но все знали – моряки сидят на плацдарме без еды, без патронов. И хотя командир полка запретила полеты, она все же разрешила нескольким наиболее опытным экипажам продолжать боевые вылеты.

К Руфе подбежала Леля, дежурившая на старте:

– Ну как ты, Руфочка? Полетишь еще?

– Конечно. Вера готова.

– Я знаю…

Почему-то Леле не нравилось, когда Руфа летала с другими летчицами…

До утра Руфа с Верой слетали к Эльтигену еще два раза. На своем маленьком По-2 сквозь дождь и непогоду пробивались они к крымскому берегу. Зато как благодарили потом летчиц те моряки, которым удалось выйти живыми из этого кромешного ада.

В одну из напряженных боевых ночей над целью загорелся самолет Жени Рудневой. В ту ночь Женя, штурман полка, «вывозила» молодую, недавно прибывшую летчицу Прокопьеву.

Леля и Руфа уже возвращались с цели, когда зажглись прожекторы. Руфа оглянулась и увидела в перекрестье лучей самолет. Ярко освещенный, он казался светлым, беззащитным мотыльком. Вдруг снизу застрочила автоматическая зенитная пушка «Эрликон». Это была та самая пушка, от которой Руфа с Лелей только что благополучно ускользнули.

Лучи прожекторов крепко держали маленький светлый самолетик, оказавшийся в самом центре разрывов. Но что это? Руфа заметила на самолете красное пятно… Пятно быстро увеличивалось, и скоро огонь охватил всю машину.

– Горит самолет, Леля!

– Кто вылетел за нами?

– Не знаю.

С земли взметнулись фонтаны огня. Четыре. Один за другим. Разрывы бомб. Это отбомбился по цели горящий самолет…

По-2 продолжал лететь на запад; не разворачиваясь. Руфа увидела, как вспыхнули огоньки, зеленые, белые, красные: это рвались ракеты. Они хранились в кабине штурмана. А может быть, в кармане комбинезона.

Вскоре самолет стал разваливаться на части. Вниз падали пылающие куски…

На земле девушки узнали: вернулись все самолеты, кроме одного, на котором вылетели Прокопьева и Руднева. Та самая Женя Руднева, у которой «не ладилось с физкультурой». Женя, которую Руфа хорошо знала еще по университету: девушка была влюблена в астрономию, писала научные статьи, и ей прочили будущее ученого. Женя, которая блестяще освоила штурманскую профессию, и ее, новичка в авиации, не побоялись назначить штурманом полка. Женя, которую все в полку любили за человечность и душевную мягкость, за неутомимость и бесстрашие…

Утром после полетов к Руфе подошла Ира Ракобольская, начальник штаба полка. Собрались и другие университетские подруги Жени: Катя Рябова, Дуся Пасько, Аня Еленина, Лариса Радчикова…

– Как-то не верится, что Жени нет… Просто в голове не укладывается…

– Полк без Жени – это невозможно…

Говорить не хотелось. Несмотря на то что в полку было уже немало потерь, всех потрясла гибель Жени.

А спустя два дня началась операция по освобождению Крыма. После интенсивной артиллерийской подготовки и бомбардировки с воздуха немецких позиций наши войска перешли в наступление.

Гитлеровцы отступали. Колонны машин шли ночью с включенными фарами, чтобы не свалиться с обрыва на крутых горных дорогах. И каждую ночь летали девушки бомбить эти автоколонны. Бомбили они и немецкий аэродром под Севастополем. Дважды Руфе удавалось бросить бомбы прямо по старту, где стояли готовые к вылету самолеты.

Крым был освобожден в течение месяца. Девятого мая взвился красный флаг над Севастополем, а еще через два дня война в Крыму кончилась.

Большой перелет из Крыма на Смоленщину девушки совершили на своих По-2 в несколько этапов, делая остановки в Мелитополе, Харькове, Курске, Брянске. 46-й гвардейский Таманский полк был передан в состав 2-го Белорусского фронта.

Конечный пункт – аэродром в Сеще, где до войны была крупная авиационная база. Потом этот большой аэродром использовали гитлеровцы.

Когда Леля зарулила самолет на стоянку и выключила мотор, первыми словами, которые произнесла Руфа, были:

– Какие чудесные березки! Леля, ты только посмотри, совсем как под Москвой…

Целая роща тоненьких нарядных березок, опушенных первой зеленью, тянулась по краю аэродрома. А над ней синело майское небо. И вспомнилось Руфе родное Подмосковье… И так вдруг потянуло домой!

Два с половиной года прошло с тех пор, как она уехала из дому на войну. Сколько дорог пройдено за это время!

Донбасс. Первые вылеты… Отступление жарким, пыльным летом 1942 года. Станицы, хутора и пехота, пехота, бредущая по дорогам… Потом – битва за Кавказ. Полеты, полеты над горами, в туман и непогоду… «Голубая линия», где за самолетами ПО-2 охотились вражеские ночные истребители… Керченский полуостров с плотным заградительным огнем, с лесом прожекторов, с ветрами и штормовой погодой… И наконец, Севастополь. Два длинных года, заполненные бомбами, взрывами, зенитками.

И вдруг – родные березки!

Руфа смотрела и смотрела на них. Сердце защемило радостно и тоскливо, и на мгновение ей показалось, что войны нет. Просто – роща в Подмосковье, и она, Руфа, в легком платье бежит по лесу. И солнечные пятна мелькают на зеленой траве.

Руфа шла по тропинке и ласково прикасалась рукой к белым тонким стволам. Стояла тишина. Та особенная лесная тишина, которую так хорошо слушать…

Внезапно где-то недалеко раздался тяжелый взрыв. За ним еще один. Руфа остановилась, прислушиваясь.

– Мины подрывают, – сказала Леля. – 3десь ведь все было заминировано.

И сразу исчезла тишина. Продолжалась война…

Прошел месяц, и 2-й Белорусский фронт двинулся в наступление. Вклинившись во вражескую оборону, наши войска расчленили силы гитлеровцев и быстрым темпом пошли вперед, оставляя позади отдельные недобитые вражеские группировки, большие и маленькие.

Девушкам приходилось теперь летать не только за линию фронта – они часто бомбили крупные соединения немецких войск, оказавшиеся в окружении и нежелающие сдаваться. Гитлеровцы бродили по лесам группами и в одиночку. Иногда, изголодавшиеся и отощавшие, они сами шли сдаваться.

Однажды днем во время перелета на новую площадку Руфа заметила во ржи людей, которые пытались там прятаться.

– Леля, давай посмотрим поближе. Подверни немного вправо. Кажется, это немцы…

Пролетев бреющим над полем, девушки убедились, что не ошиблись. Во ржи действительно прятались немцы. Их было довольно много. Кое-кто из них даже попытался стрелять в самолет.

На аэродроме Леля и Руфа рассказали о том, что видели. Отряд, выделенный батальоном обслуживания, прочесал поле и захватил несколько десятков пленных.

Руфа видела потом этих пленных, которые под конвоем уныло шли на сборный пункт. Теперь, когда гитлеровцы отступали под напором советских войск, они совсем не походили на прежних наглых «завоевателей».

Как-то раз Леля и Руфа получили задание бомбить днем. Большая группировка фашистских войск, оказавшаяся в нашем тылу, надеясь прорваться к своим основным силам, упорно сопротивлялась. Сложить оружие гитлеровцы отказывались. Тогда в полк пришел приказ: выделить несколько экипажей и пробомбить лес, где засели гитлеровцы.

Лететь среди бела дня на По-2 было опасно. Фашисты были хорошо вооружены, а ПО-2 с его малой скоростью представлял собой прекрасную мишень.

Когда самолет приблизился к лесу, гитлеровцы открыли по нему огонь из всех имевшихся у них видов оружия. Стреляли из автоматов, пулеметов, зенитных орудий…

– Бросишь бомбы, и я сразу же спикирую. Приготовься! – предупредила Леля.

– Ладно. Еще немного… Буду бомбить по центру.

– Осторожно – слева пулемет!

По-2 шел на небольшой высоте, чуть выше трехсот метров. Маневрировать было трудно: стреляли кругом. Руфа напряженно ждала момента, когда они окажутся над центром леса. Рванула рычаг. Бомбы отделились от самолета.

– Давай!

Внизу грохнули взрывы, и сразу же Леля резко бросила машину к земле. Руфе даже показалось, что самолет падает…

На бреющем девушки пролетели над лесом, над самыми верхушками деревьев, и вскоре оказались у своего аэродрома.

Когда самолет приземлился, подошла Бершанская:

– Спасибо, девочки.

Голос у нее был хрипловатый, и Руфа поняла, что командир полка все еще волнуется.

Механик Тося придирчиво осмотрела самолет. Покачала головой и как-то чересчур уж сердито сказала:

– Хорошо, что долетели. Смотрите, что делается…

И она показала им десятки мелких пробоин по всей машине. Вид при этом у нее был такой, будто это они сами изрешетили самолет. Тося тоже волновалась.

Спустя час гитлеровцы выслали парламентеров…

Через несколько дней перед началом полетов к Руфе подошла парторг полка Мария Рунт и сказала:

– Приехал представитель политотдела дивизии для вручения партийных билетов.

Кроме Руфы, партийные билеты получили в этот день еще три девушки. Представитель политотдела поздравил Руфу:

– Товарищ Гашева, мне очень приятно вручить партийный билет вам, отличному штурману не только полка, но и всей дивизии. Желаю вам дальнейших успехов!

Вечером из дивизии прилетел По-2 и привез боевую задачу. К Руфиному удивлению, из самолета вышел Михаил. Отдав пакет Бершанской, он подошел к Руфе:

– Я только на пять минут. Летал за боевой задачей и для вас тоже прихватил. Наш аэродром отсюда ведь недалеко – в десяти километрах. Так что по пути…

Он всегда находил какой-нибудь повод, чтобы слетать в женский полк и хоть на минуту увидеть Руфу. И всегда оказывалось, что ему «по пути».

Руфа достала небольшую красную книжечку, которую она спрятала в карман гимнастерки, и протянула Михаилу:

– Вот, сегодня получила.

Он заулыбался:

– Очень рад за тебя. Прими от меня самые искренние поздравления…

Порывшись в кармане, он что-то вынул и вложил в Руфин партбилет.

– Что это? – спросила Руфа и покраснела, догадавшись, что это фотография. – Посмотреть можно?

– Пока лучше смотри на меня. Я скоро улечу…

Руфа рассмеялась. А Михаил тем временем достал свой партбилет и раскрыл его: там лежала фотография Руфы.

– Откуда же это? Я ведь не дарила.

– Это не важно. Рано или поздно…

– Что рано или поздно?

– Но ведь ты никому не дарила? – сказал Михаил не то вопросительно, не то утвердительно.

– Ладно, считай, что это я тебе дала фотографию.

– Ну, вот и прекрасно. Именно этого я и ждал.

Потом он вдруг стал серьезным:

– Вчера залетал в свою деревню. Недавно ее освободили…

Руфа знала, что его старики жили где-то под Оршей. Михаил говорил ей об этом.

– Ну, как родные? Живы?

– Живы отец, мать, сестра… Все там, конечно, разорено. Плохо им было… Один брат партизанил. А вот второго… второго немцы расстреляли. За связь с партизанами…

Они помолчали. Потом Михаил тихо сказал:

– Мне пора.

– Счастливого пути!

– Тебе удачных полетов!

Он быстро зашагал к самолету.

Этой ночью во время полетов Руфа все время чувствовала, что в левом кармане гимнастерки лежит она, красная книжечка, билет члена Коммунистической партии. Время от времени Руфа, как бы проверяя, на месте ли партбилет, притрагивалась к груди и сквозь ткань комбинезона и гимнастерки прощупывала его плотную обложку.

– Леля, давай постараемся чем-нибудь отметить этот день…

– Все, что от меня зависит, пожалуйста!

В воздухе и на земле Руфа берегла каждую минуту, экономила каждый километр пути. Полет за полетом, на цель и обратно… Один, два, пять, семь… За ночь они с Лелей сделали восемь боевых вылетов, на два вылета обогнав остальные экипажи. Результаты были отличные. Им удалось разбомбить склад боеприпасов. Восьмой раз самолет взлетал уже утром, в предрассветной мгле. Вернулись девушки последними, когда все летчики уже разрулили свои машины по стоянкам.

– Ну, довольна? – спросила Леля.

– Еще бы!

Руфа усталым движением стянула с головы шлем.

Из-за деревьев вставало солнце нового дня.

И вот уже освобождена Белоруссия. Стремительно продвигаясь вперед, войска 2-го Белорусского фронта вступили на польскую землю.

Был август. Полк стоял в бывшем помещичьем имении. Девушки летали бомбить врага за рекой Нарев, в районе польских городов Ломжа, Остроленка, Вышкува.

В эти дни погибли летчица Таня Макарова и штурман Вера Белик. Их самолет был сбит немецким ночным истребителем. Горящий По-2 упал возле передовой. Этот экипаж считался одним из лучших в полку. Девушки летали вместе с первого дня, почти три года.

После этого случая в полку появились наконец парашюты. До сих пор летали без парашютов: вместо них брали дополнительный груз бомб…

Как-то днем были проведены тренировочные прыжки с парашютом для тех, кто никогда не прыгал. Руфа прыгнула дважды. Все прошло отлично, и ей даже понравилось.

Вообще к парашютам относились недостаточно серьезно. И тогда уже, когда их ввели в обязательном порядке, девушки часто ворчали: «И так еле ноги волочишь после полетов, а тут еще парашюты тащить…»

Действительно, сделав за ночь по нескольку вылетов, девушки просто падали от усталости.

Но все же парашюты пригодились. И в первую очередь Руфа испытала это на себе…

…В ту декабрьскую ночь Леля и Руфа, уже сделав два вылета, поднялись в воздух в третий раз. Для Руфы это был восемьсот тринадцатый боевой вылет. Железнодорожная станция Насельск, которую они бомбили, находилась севернее Варшавы.

Прицелившись, Руфа сбросила бомбы. Самолет обстреляли. Развернувшись, Леля взяла курс домой.

– Обстрел прекратился, – сказала Руфа.

Далеко впереди поблескивала лента реки Нарев. Линия фронта была уже близко, когда Руфа вдруг увидела, что горит правое крыло. Сначала она не поверила своим глазам:

– Леля! Ты видишь?

Леля молча кивнула. У Руфы неприятно засосало под ложечкой: внизу чужая земля, немцы… Вспомнилась Кубань и тот полет, из которого они с Лелей не вернулись. Это было полтора года назад. Сейчас Руфа опять переживала тревожно-гнетущее чувство, как и в тот раз, когда остановился мотор и они летели в темноте, теряя высоту, и знали, что не долетят, не перетянут через линию фронта. Тогда все кончилось благополучно. А теперь? Что ждет их теперь?

Огонь быстро расползался в стороны, подбираясь все ближе к кабине. Леля тянула время, – видно, надежда долететь до линии фронта не покидала ее. Но вот уже медлить нельзя… Руфа услышала голос командира:

– Руфа, быстрее вылезай! Прыгай!

Машинально ощупав парашют, Руфа начала выбираться из кабины. Все еще не верилось, что придется прыгать. Обеими ногами она стала на крыло – в лицо ударила горячая волна, всю ее обдало жаром. Руфа успела лишь заметить, что Леля тоже вылезает, – и тут же ее сдуло струей воздуха…

Падая, она дернула за кольцо. Но парашют почему-то не раскрылся, и Руфа камнем понеслась в черную пропасть. Ее охватил ужас, и она, собрав все силы, рванула кольцо еще раз. Тут ее сильно тряхнуло, и над головой раскрылся белый купол.

Приземлилась Руфа благополучно. Отстегнув лямки, она высвободилась из парашюта и отползла в сторону. Сначала в темноте трудно было что-нибудь разобрать. На земле стоял сильный грохот, – казалось, стреляли сразу со всех сторон. Хотелось куда-нибудь спрятаться. Она нашла воронку от снаряда и залезла в нее.

Первое, что увидела Руфа, оглядевшись, был По-2, пылавший на земле. Он показался ей живым существом, боевым товарищем, принявшим смерть без крика, без стонов, как и подобает настоящему воину.

Несмотря на холод, ей было жарко, лицо горело. В висках стучало, и почему-то назойливо лез в голову веселый мотив из «Севильского цирюльника».

Нужно было успокоиться, сосредоточиться. Вынув пистолет, Руфа положила руки на край воронки, опустила на них голову и прижалась лбом к холодному металлу. Мысли постепенно пришли в порядок. Прежде всего она должна определить, где восток, – там линия фронта. Но как? Звезды не просматривались: было облачно. Значит, по приводным прожекторам. Их было несколько, и все они работали по-разному. Сообразив наконец, где находится передовая, она поползла в ту сторону.

Она ползла машинально, а в голове молотом стучала одна и та же мысль: «Леля! Где Леля? Что с ней? Благополучно ли приземлилась? Может быть, она ушиблась, сломала ногу и лежит одна, беспомощная? А может быть, ее схватили немцы?» И снова Руфа вспоминала Кубань, когда они вместе ползли, перебираясь через линию фронта. Вместе…

Вдруг рука ее наткнулась на что-то холодное, металлическое. Осторожно Руфа ощупала предмет. Он имел цилиндрическую форму. Мина! Что же делать? Здесь было минное поле. Руфа огляделась вокруг, но в черной тьме не увидела ничего. Только сзади, на небольшой горке, где она приземлилась, белел парашют.

Так ничего и не придумав, она снова двинулась вперед, шаря перед собой рукой, а потом палкой, как будто это могло спасти ее. Через некоторое время перед ней возникла стена из колючей проволоки. Она попыталась подлезть под проволоку, но у нее ничего не получилось. И тут при свете вспыхнувшей ракеты Руфа увидела совсем близко небольшую группу людей, человека три-четыре. Они быстро шли, пригнувшись к земле, по направлению к белевшему в темноте парашюту. Руфа замерла на месте: свои или немцы?

Когда они прошли, она снова сделала попытку пробраться через проволоку. Долго возилась, исцарапала руки и лицо, порвала комбинезон. Наконец ей удалось преодолеть препятствие.

Через некоторое время ей показалось, что впереди разговаривают. Она подползла поближе, прислушалась. И вдруг совершенно отчетливо услышала отборную русскую ругань, которая в эту минуту прозвучала для нее как чудесная музыка. Свои! Она встала во весь рост и крикнула:

– Послушайте, товарищи!..

В ответ закричали:

– Давай сюда, родная!

И сразу же другой голос:

– Стой! Осторожно: тут мины!

Но Руфа уже была в траншее. Только тут она почувствовала, как устала. Ноги заледенели: унты были потеряны. На одной ноге остался меховой носок, другого не было. Его потом нашли и передали Руфе солдаты, ходившие к парашюту искать ее.

В траншее Руфу окружили бойцы, дали горячего чая, кто-то снял с себя сапоги и предложил ей. Потом ее повели на командный пункт.

Долго шли по извилистой траншее, пока не уткнулись в блиндаж. Руфа двигалась как в тумане. В насквозь прокуренном помещении было много народу. Руфу расспрашивали, она отвечала. Качали головой: чуть бы раньше прыгнуть – и снесло бы прямо к немцам.

Ширина нейтральной полосы, на которую она приземлилась, была не больше трехсот метров. Отсюда, с земли, всё видели: как загорелся самолет, как падал.

Ей хотелось спросить о Леле, но она не могла решиться. «Почему они не говорят о ней ни слова? Почему?» – думала Руфа. И, словно угадав ее мысли, кто-то произнес:

– А подружке вашей не повезло – подорвалась на минах.

Это было сказано таким спокойным, ко всему привычным голосом, что Руфа не сразу поняла. А когда смысл этих слов дошел до ее сознания, внутри у нее будто что-то оборвалось…

Она автоматически продолжала отвечать на вопросы, но все окружающее перестало для нее существовать. Все, кроме Лели. «Подорвалась… Леля подорвалась…»

– Она тоже шла через минное поле. Но там были мины противопехотные. А вы наткнулись на противотанковые, потому и прошли.

«Да, да… Я прошла. А вот Леля…»

Потом Руфу куда-то повезли на машине. Машина подъехала к землянке. Руфа оказалась перед генералом. Он задал ей несколько вопросов. Она односложно отвечала, ничего не понимая, не чувствуя, как каменная. Генерал протянул ей стакан:

– Пей!

Это был спирт. Покачав головой, Руфа отказалась:

– Не хочу.

Тогда он решительно приказал:

– Пей, тебе говорят!

Она выпила спирт как воду. Потом пришла медсестра, дала снотворное, но Руфа не уснула. Она знала: на рассвете Лелю должны были вынести с минного поля. Уставившись стеклянными глазами куда-то в угол, она сидела и ждала рассвета. И опять в ушах звучал все тот же веселый мотив.

Часто приходила медсестра, что-то говорила. В памяти у Руфы оставалось только то, что касалось Лели.

Утром Лелю должны были принести. За ней пойдут саперы… А может быть, она жива?

Наступило утро. Лелю нашли, принесли. Руфа вышла из землянки посмотреть на нее. Леля лежала на повозке, и казалось, что она спит, склонив голову на плечо. Руфа видела только лицо, все остальное было закрыто брезентом.

Перед Руфой на повозке лежала Леля. Она была мертва. Ей оторвало ногу и вырвало правый бок. Все это Руфа уже знала. Но ничто не шевельнулось в ней. Она равнодушно смотрела на подругу, как будто это была не она, а груда камней.

Потом приехали летчицы из полка. Обнимали, утешали Руфу, старались отвлечь от мыслей о Леле. Когда сели в машину, Руфа сняла сапоги – передать солдату. Ей укутали ноги, и всю дорогу она молчала.

Спустя час показался аэродром и на нем – замаскированные самолеты По-2. Машина въехала в большой тенистый парк и остановилась у дома, где жили летчицы. Руфа сразу же встрепенулась, заспешила и, выпрыгнув из машины, босиком побежала в свою комнату. Ей казалось, что настоящая Леля там, живая…

Два дня она лежала с открытыми глазами на койке и никак не могла уснуть. Возле нее дежурили, давали ей порошки. Она послушно принимала их, но сон все равно не приходил.

Лелю решили похоронить в Гродно, на советской территории. Когда Руфа узнала, что Лелю увезут, то ночью пошла проститься с ней. Девушки-часовые пропустили Руфу в клуб, где лежала Леля. Медленно подошла она к гробу и упала… Очнулась она у себя в комнате. В тот же день Руфу отправили в санаторий, где она пробыла почти месяц. Первое время она не могла ни спать, ни есть, ни на что не реагировала, словно совсем выключилась из жизни. Врачи говорили, что у нее психотравма.

Целые дни Руфа проводила у камина одна. Уставившись в одну точку, молча смотрела, как полыхает огонь. Она не могла оторвать глаз от пляшущих языков пламени. Ей все казалось, что она сидит в самолете, а пламя ползет по крылу, приближаясь к кабине.

Все, что случилось в ту ночь, никак не могло улечься в голове, стать прошлым. Отдельные моменты пережитого вдруг живо всплывали в памяти. Только Руфа никак не могла связать их вместе, и это было мучительно…

Но однажды, когда она, как обычно, сидела, тупо уставившись в огонь, обрывки воспоминаний как-то сами собой соединились, и ей стало легче. Вечером она уснула и впервые за все это время проспала до утра.

А еще через несколько дней Руфа вернулась в полк. Сначала она опасалась: а вдруг после всего пережитого она будет бояться летать? Ведь иногда случается такое. Но все обошлось. Она снова начала летать на боевые задания, с хорошей летчицей – Надей Поповой. Надя была энергичная и веселая девушка, много смеялась. На Лелю она ничем не была похожа, но в полете Руфа часто называла ее Лелей…