Текст книги "Нас называли ночными ведьмами"

Бершанская была награждена двумя полководческими орденами: орденом Суворова III степени и орденом Александра Невского. Не единственная ли женщина в стране? Кроме того, она имела два ордена Красного Знамени, Отечественной войны II степени и «Знак Почета»…

В Краснодаре и Керчи есть улицы имени Бершанской. Она является почетным гражданином г. Краснодара…

И все-таки это было несправедливо – не представить ее к званию Героя. Она мало летала сама, только по разрешению командира дивизии при очень сложной обстановке над целью, ведь ее личный вылет не имел значения: радио на машинах не было, вести за собой ночью полк она не могла. Важнее всего было ее личное руководство полетами на старте, оперативное управление боевой работой.

А разве другие командиры не награждались за подвиги их частей? После войны мы неоднократно, но безрезультатно писали об этом в правительство. Зато похоронили Бершанскую на Новодевичьем кладбище. Помогла Валентина Терешкова, к которой я обратилась…

32 девушки погибли в нашем полку. Среди них и те, кто заживо сгорел в самолете, был сбит над целью, и те, кто погиб в авиакатастрофе или умер от болезни. Но это все наши военные потери.

Для авиационного полка такие потери невелики. Это объяснялось в первую очередь мастерством наших летчиков, а также особенностями наших замечательных самолетов, которые одновременно и легко и трудно было сбить. Но для нас каждая утрата была невосполнима, каждая девушка была неповторимой личностью. Мы любили друг друга, и боль потерь живет в наших сердцах до сих пор. Вспомним их:

Малахова Анна и Виноградова Маша – Энгельс, 9 марта 1942 г.

Тормосина Лилия и Комогорцева Надя – Энгельс, 9 марта 1942 г.

Ольховская Люба и Тарасова Вера – Донбасс, сбиты в июне 1942 г.

Ефимова Тоня – умерла от болезни, декабрь 1942 г.

Ступина Валя – умерла от болезни весной 1943 г.

Макогон Полина и Свистунова Лида – разбились при посадке 1 апреля 1943 г., Пашковская.

Пашкова Юля – умерла 4 апреля 1943 г. после аварии в Пашковской.

Носаль Дуся – убита в самолете 23 апреля 1943 г.

Высоцкая Аня и Докутович Галя – сгорели над «Голубой линией» 1 августа 1943 г.

Рогова Соня и Сухорукова Женя — —«—

Полунина Валя и Каширина Ира – —«—

Крутова Женя и Саликова Лена – —«—

Белкина Паша и Фролова Тамара – сбиты в 1943 г., Кубань

Масленникова Люда – погибла при бомбежке, 1943 г.

Володина Таисия и Бондарева Аня – потеряли ориентировку, Тамань, март 1944 г.

Прокопьева Панна и Руднева Женя – сгорели над Керчью 9 апреля 1944 г.

Варакина Люба – погибла на аэродроме в другом полку в 1944 г.

Макарова Таня и Белик Вера – сгорели в Польше 29 августа 1944 г.

Санфирова Леля – подорвалась на мине после прыжка с горящего самолета 13 декабря 1944 г., Польша.

Колокольникова Аня – разбилась на мотоцикле, 1945 г., Германия.

После войны майор Рачкевич объездила все места, над которыми горели наши самолеты, нашла могилы всех погибших. В нашем полку нет «без вести пропавших». Трудно представить себе это, но вблизи передовой линии люди вытаскивали из-под обломков тела погибших и хоронили их…

Я уже писала, что до 1944 года летали мы без парашютов, да кто же и когда летал с парашютами на таких самолетах? Если сбивали над нашей территорией, то летчик, часто даже раненный, ухитрялся сесть на вынужденную, а если на той стороне, то лучше смерть, чем плен…

Сейчас нам кажется, что это было ошибкой командования и нашей тоже. Людей обрекали на смерть, не оставляя им надежды избежать плена, сесть на парашюте на нейтральной полосе, даже на вражеской территории, выйти к нам, остаться в живых, а не гореть вместе со своим самолетом. Вышли же Санфирова с Гашевой с вражеской стороны на Тамани… С другой стороны, сгорели Таня Макарова и Вера Белик над нашей территорией…

Когда мы прибыли на фронт, нас было 115, четырех похоронили в Энгельсе, 9 человек ушли из полка по разным причинам: ликвидировали должности комиссаров эскадрилий, перевели на партийную работу, по состоянию здоровья.

А когда окончили войну, в полку было 230 человек, в два раза больше; летного состава стало 80 человек вместо 40.

Если произвести несложные подсчеты, то можно видеть, что во время войны, уже на фронте, мы приняли в полк 150 женщин, обучили их и ввели в строй целый новый полк! Не прерывая боевой работы.

Обычно авиаполки уходили на переформирование в тыл, там получали пополнение, самолеты, учились и вылетали на фронт. Истребители-штурмовики через месяц-два боев оставались снова почти без машин и экипажей.

Мы ни разу не уходили в тыл. Летчикам давали отдохнуть пару недель в прифронтовых санаториях, там и подлечивали раны.

Иногда из-за погоды или при подготовке сложной наземной операции полк мог неделю не летать, это было активное «академическое» время. Время теоретических, тактических конференций, тренировок, самодеятельности, литературных журналов. Мы не любили эти дни… Полк становился каким-то неуправляемым, не таким дружным, многие болели…

Кончилась война. Евдокия Бершанская вышла замуж за Бочарова, тем самым символически объединив наши полки. Три однополчанки защитили докторские диссертации, около десяти – кандидатские. Появились среди нас врачи и педагоги, редакторы и общественные деятели, немногие продолжили свой путь в авиации. Марина Чечнева летала на спортивных самолетах, стала мастером спорта, была награждена орденом. Установила мировой рекорд. Затем окончила Высшую партийную школу, защитила диссертацию, выпустила несколько книг о полке.

Дина Никулина все время жила в Ростове, занималась административной работой. А недавно наша бесстрашная летчица погибла от руки бандита, «современного фашиста», как пишет П. Гельман. Он пришел в дом героини, назвался другом фронтового товарища, напал на хозяйку, избил ее и трехлетнюю внучку, забрал боевые награды и исчез. Вскоре Дина скончалась…

Надя Попова много лет работает в Комитете ветеранов войны России.

Наташа Меклин (Кравцова) – член Союза писателей, выпустила много книг, в том числе писала о наших девушках…

Хочу рассказать об удивительной судьбе близкого мне человека – Саши Хорошиловой. В полк она пришла в Москве, после второго курса педагогического института, где училась на историческом факультете.

В штурманскую группу не попала, была зачислена вооруженцем и при формировании полка назначена старшим техником эскадрильи по вооружению. Отличалась тем, что ввертывала взрыватели в бомбы голыми руками, и зимой руки ее не примерзали к металлу. Делала все как-то особенно быстро.

Была она мала ростом, круглолица, курноса, с улыбчивым приветливым лицом. Хрипловатым голосом пела рязанские частушки и активно участвовала в комсомольской работе. Через какое-то время выбрали Сашку комсоргом полка…

Потом пришло указание – все политработники в авиации должны освоить какую-либо летную специальность, чтобы они могли лично показывать пример боевой работы. Саша выучилась на штурмана и стала азартно летать. У нее не было своего летчика, она оставалась комсоргом и летала, заменяя кого-то из штурманов в экипаже. Насколько я помню, Саша успела сделать около 300 боевых вылетов. Мы дружили с ней, она была веселым товарищем. Когда летчики доложили, что над Керчью горит самолет, я рассчитала по времени вылета, что это экипаж с Рудневой или Хорошиловой. Сгорела Женя Руднева…

После войны Саша вышла замуж за артиллериста Сережу, буквально за пару месяцев сдала все экзамены в институте и уехала с ним в сибирскую деревню, к его родителям. Он пошел служить в милицию, а Сашу стали обучать, как ухаживать за овцами. Она была в отчаянии: «Как жить, что делать?» Нашлась – уехала в город, поступила работать в институт, защитила кандидатскую диссертацию по экономике, родила троих детей. Сережу тоже уговорила учиться на вечернем отделении, а сама стала работать над докторской…

Когда Саша приезжала в Москву, я удивлялась, как она справляется? Трое детей, муж работает и учится, помощи по дому никакой – нет ни мамы, ни няни.

«Что ты, Ирина, у меня за каждым из детей закреплена какая-то функция: один моет всем калоши, другая убирает кухню, ходит в магазин. Главное, что это они делают не для себя, а для всех, надо только четко поставить задачу».

Я помню, что «калоши» меня совсем сразили, и я быстро переняла опыт, назначая своих сыновей дежурными по обеду, ужину, магазинам – «для всех».

Последние годы Саша заведовала кафедрой экономики в одном из институтов в Одессе. Сергей стал кандидатом наук.

Меня всегда поражало это стремительное превращение деревенской девочки в комсорга полка, потом штурмана, а затем в доктора наук, профессора, преподавателя вуза. Восхищало ее умение поднимать всех вокруг себя…

* * *

Осталось нас уже не очень много – меньше половины.

Из университета в нашем полку воевало десять девочек. Две погибли. В университет вернулись три: Катя Рябова, Дуся Пасько и я. Девочки окончили механико-математический факультет, аспирантуру и ушли преподавать в другие вузы. Я осталась на физическом факультете, где и работаю профессором на кафедре космических лучей. Уже в университете награждена орденом, получила звание заслуженного деятеля науки РФ…

Руфа Гашева и Полина Гельман окончили Военный институт иностранных языков, Руфа стала переводчиком, а Полина защитила диссертацию и преподавала в Институте общественных наук. Аня Еленина работала над диафильмами. Из нашего полка пять бывших студенток университета стали Героями Советского Союза.

Женя Руднева живет в памяти своего любимого ГАИШа; не только сотрудники, но и студенты знают ее имя и гордятся им.

В 1976 году по представлению Института теоретической астрономии АН СССР Центр по малым планетам (обсерватория Цинциннати, США) утвердил название вновь открытой советскими астрономами малой планеты № 1907 в честь Евгении Максимовны Рудневой. Отныне она называется «Малая планета (1907) Руднева».

И как хорошо сказал поэт:

 
          Когда вы песни на земле поете,
Тихонечко вам небо подпоет.
Погибшие за Родину в полете,
Мы вечно продолжаем свой полет.
 

Е. Евтушенко. Песня из фильма «В небе ночные ведьмы», поставленного Евгенией Жигуленко

Да, я знаю, женщина может все! Но и сейчас, когда ночами во сне мы снова видим огненный столб от догорающего самолета, нас особенно остро пронизывает чувство: этого не должно больше быть! Мы хотим, чтобы наши дети и внуки никогда не видели, как горят их друзья в самолетах и танках, никогда не задыхались в горящих городах, чтобы земля для них оставалась зеленой, прекрасной, мирной… Но для этого нельзя забывать о том, что было!

Часть II
Н. Кравцова
Три года под зенитным огнем
На горящем самолете

Три года под зенитным огнем

Пустынными улицами Москвы мы идем колонной к Казанскому вокзалу. Серое октябрьское утро. Бьет в лицо колючий снежок. Зима 1941-го наступила рано.

Нас много, девушек в больших не по росту шинелях и огромных кирзовых сапогах. В такт шагу позвякивают котелки, привязанные к рюкзакам. Сбоку у каждой – пустая кобура для пистолета, фляга и еще какие-то ненужные вещи, которые почему-то непременно должны входить в комплект «снаряжения».

Москва военная провожает нас. Из скверов торчат стволы зениток, стоят трамваи, брошенные, полузанесенные снегом. Метро не работает. На станциях и в тоннелях люди прячутся от бомбежки.

Но мы не унываем. Потому что мы уже солдаты: на нас новенькая военная форма со скрипучим кожаным ремнем. Теперь всё позади: и отборочная комиссия во главе с Мариной Расковой, и медицинская комиссия, и две шумные недели в здании академии Жуковского, где находился сборный пункт. Сюда съезжались из разных городов девушки – пилоты и техники, здесь мы постигали азы военной дисциплины и сущность субординации.

…Подковки сапог стучат по булыжнику. Мы идем на войну. Правда, сначала предстоит учеба в летной школе, в городе Энгельсе на Волге, где мы будем изучать теорию и практику летного дела.

Идем по утреннему городу, поем бодрые песни. Редкие прохожие останавливаются, глядя на нас, а пожилые женщины подходят к самому краю тротуара, молча стоят и крестят нас, провожая колонну грустным взглядом.

На вокзале грузим в теплушки матрацы, мешки, продовольствие. Только к вечеру эшелон трогается. В потемневшем небе первые вспышки разрывов. Воздушная тревога: гудят паровозы, заводы, грохочут зенитки. Двери в теплушках раздвинуты, тихо звучит песня:

 
          Прощай, прощай, Москва моя родная,
На бой с врагами уезжаю я…
 

Мы смотрим в московское небо. Многие – в последний раз.

* * *

Семь месяцев мы провели в летной школе в городе Энгельсе под Саратовом. Здесь собралось много женщин-авиаторов, приехавших по приглашению известного штурмана, Героя Советского Союза Марины Расковой, которая активно взялась за формирование трех женских авиационных полков.

Сначала всех разделили по группам: летчики, штурманы и техники. Каждая группа изучала необходимые для данной профессии предметы. Раскова привлекала к преподавательской работе известных специалистов и сама преподавала штурманские дисциплины.

Когда теоретический курс был завершен, из всего личного состава были сформированы три отдельных авиаполка: 586-й истребительный полк на самолетах Як-1, 587-й полк пикирующих бомбардировщиков на самолетах Пе-2 и 588-й полк ночных легких бомбардировщиков на самолетах По-2. Начались практические занятия, тренировочные полеты, стрельбы, воздушный бой, бомбометание…

Все три полка участвовали в боевых действиях до последнего дня войны. Но чисто женским (ни одного мужчины) оставался только наш полк ночных бомбардировщиков.

* * *

Один из первых приказов: всем – короткая стрижка. Никаких кос, никаких локонов.

…Пожилой парикмахер, последний раз щелкнув ножницами, отступил от зеркала, и я увидела коротковолосого мальчишку, который смотрел прямо на меня. Неужели это я? Ну да, это мой вздернутый нос, мои глаза, брови… И все же – нет, не я. Кто-то совсем другой, ухватившись за ручки кресла, испуганно и удивленно таращил на меня глаза…

У мальчишки на самой макушке смешно торчал хохолок. Я попробовала пригладить прямые, как иголки, волосы, но они не поддавались. Растерянно я оглянулась на мастера, и он скороговоркой сказал:

– Ничего-ничего, это с непривычки. Потом улягутся. Следующий!

Женя Руднева спокойно улыбнулась мне и села. Тонкая шея в широком вырезе гимнастерки. Строгий взгляд серо-голубых глаз. Тугая светлая коса. Глядя на себя в зеркало, Женя стала неторопливо расплетать косу. Наконец она тряхнула головой, и по плечам ее рассыпались золотистые волосы. Все кругом застыли: неужели они сейчас упадут на пол, эти чудные волосы?..

Поглядывая на Женю, мастер стал молча выдвигать и задвигать ящики, ворошил там что-то, перекладывал щетки, гребенки… Потом тяжело вздохнул:

– Стричь? – спросил негромко.

Женя удивленно подняла глаза и утвердительно кивнула. И он сразу нахмурился, сердито проворчал, обернувшись к нам:

– Тут и так тесно, а вы все столпились… Работать мешаете!

И снова защелкали ножницы, неумолимо, решительно. Даже слишком решительно.

Повернувшись, я пошла к выходу. Справа и слева от меня неслышно, как снег, падали кольца и пряди, светлые и темные. И мягко ступали сапоги по этому ковру из девичьих волос.

* * *

…Долго девушки не могли привыкнуть к тому, чтобы обращаться к подруге, с которой спала рядом, которую называла «Ира» или «Ириша», официально: «товарищ начальник штаба» или «товарищ лейтенант». Строгости воинской дисциплины казались ненужными.

Вот как об этом вспоминает авиатехник Мария Щелканова:

«С первых же дней организации полка к нам прибыла инженер старший лейтенант Озеркова – строгая, по-военному подтянутая, физически закаленная. Прибыла она из иркутского военного училища, где вела педагогическую работу.

Весь коллектив механиков и техников невзлюбил ее. За что? За то, что она начала с муштры, выправки, строгого соблюдения уставных правил. Требовала, чтобы мы дословно повторяли ее приказания, докладывали об исполнении, подходили и отходили по форме. А мы, люди, пришедшие с гражданской службы, считали соблюдение внешней дисциплины ненужной формальностью. Мы были убеждены, что и без следования букве устава честно и самоотверженно выполняем свой долг.

А Озеркова была неумолима и не шла ни на какие уступки. В любое время – и днем и ночью, в мороз и в бурю – она поднимала нас „по тревоге“ и с часами в руках следила за точным выполнением своих приказаний.

Только позже, на фронте, мы изменили свое отношение к Озерковой. Мы поняли, что своей требовательностью и строгостью она закаляла нас, готовила к преодолению трудностей, с которыми мы встретились в боевой обстановке. Только на фронте мы поняли свою ошибку: Озеркова не сухой бездушный формалист, за которого мы ее принимали, а живой, прямой, отзывчивый человек. Мы полюбили Соню Озеркову, оценили ее как талантливого руководителя, старшего товарища и друга».

* * *

Из дневника штурмана Гали Докутович (летная школа, Энгельс):

«6.1.1942…Утром не пошли на зарядку, сидели дома, изучали карту. После завтрака пришли сдавать район старшему лейтенанту. Почти половину группы она отправила на аэродром. Первый раз в жизни поднялись в воздух Надя Комогорцева, Катя Рябова и другие. Катя отморозила щеку, но все вернулись радостные, возбужденные, рассказывали друг другу о своих первых ощущениях в воздухе.

8.1.1942…В воздух как штурман я поднялась впервые. Теперь я понимаю, как может захватить штурманское дело! Немного полетаешь и ходишь как зачарованная, скорей хочется опять в воздух… Группа сейчас на занятиях… В классе сидят девять человек. Остальные на аэродроме, летают. А небо такое зовущее, голубое, солнечное…

5.2.1942…Теперь летаем на восстановление ориентировки. Очень интересно… Чудны́е какие мы вчера в столовую пришли после ночных полетов! Лица красные, волосы лохматые, глаза воспаленные. Пришли в час ночи прямо в комбинезонах, унтах. Сидим едим, а Женя Жигуленко клонит и клонит голову Вере Белик на плечо, глаза совсем закрываются. Мороз не особенно сильный –24 градуса, у нас это считается тепло…

31.1.1942…По сигналу тревоги мы оделись и вышли на аэродром. Погода была ужасная: ураганный ветер поднимал в воздух сугробы снега, залепляя глаза, нос; снег на лице таял, лицо становилось мокрым, от ветра сразу покрывалось коркой льда. Ресницы сразу превращались в ледяные сосульки, в пяти шагах уже ничего не было видно. И мы шли по аэродрому, навстречу ветру, спешили на поле держать самолеты. Шли по компасу через снежные сугробы, ураган буквально валил с ног. Но вышли точно на самолеты. Часов пять стояли у машин, оберегая их от урагана. Потом ветер немного утих… А сегодня опять ярко светит солнце… Вчера в ангаре дверь погнуло и сорвало…»

* * *

Как ослепительно блестит на солнце снег! Я иду по белому полю, под ногами легкий хруст, надо мной голубеет небо. Мороз приятно холодит лицо. Сегодня мы летаем по неизвестному маршруту. Вдали стоит тяжелый четырехмоторный бомбардировщик ТБ-3. Фигурки людей под его большими крыльями кажутся крошечными…

Вот и самолет. По высокой лесенке мы забираемся в кабину. Дружок остается внизу, преданными глазами смотрит в открытую дверцу, готовый по первому зову прыгнуть в нее.

В кабине почти все уже в сборе. Сидят, слушают Раскову. Марина Михайловна рассказывает, как, вынужденно прыгнув с парашютом, она встретилась в тайге с медведем.

– Я притворилась спящей. Он подошел, стал обнюхивать мое лицо и вдруг лизнул в нос. Язык шершавый, мне захотелось чихнуть.

В это время в кабину заглядывает летчик, вопросительно смотрит на Раскову.

– Запускайте моторы! – командует она, все еще улыбаясь.

– Есть запускать моторы!

– Ну, теперь за работу, – говорит она уже серьезно. – Сегодня летим по новому маршруту. Следите по своим картам, делайте расчеты. Я в любой момент могу спросить о местонахождении самолета.

Мы вынимаем из планшетов карты, готовим навигационные линейки, ветрочеты. Самолет, тяжело разбегаясь, взлетает. Под рифленым крылом медленно проплывают ангары, здания, Волга…

* * *

Контрольный полет прошел хорошо. Женя Руднева медленно пошла от самолета, увязая в снегу меховыми унтами. Комбинезон был ей велик, сидел на ней мешковато. На комбинезоне болтались веревочки с привязанными к ним предметами штурманского снаряжения. Ветрочет, навигационную линейку, карандаш и резинку Женя специально привязывала, чтобы не растерять в полете и всегда иметь их под рукой.

Женя была не очень расторопна. Раньше она мало занималась спортом, и теперь, в армии, это мешало ей. В университете она изучала астрономию, увлекалась математикой, философией, литературой. Уже на третьем курсе она писала научные статьи по астрономии, и ей предсказывали будущее ученого. Но Женя ушла воевать…

На занятиях Женя всегда задавала вопросы. Человеку, не знавшему ее, могло показаться, что она не понимает самых простых вещей. На самом деле все было не так.

…Идут занятия по аэродинамике. В аудитории тишина. Преподаватель чертит на доске схемы, пишет формулы. Мы записываем. Все кажется простым и понятным. Но вот он кончил, отряхнул от мела руки и повернулся:

– Все ясно?

Кто-то поднял руку. Ну конечно, это Женя. Раздается ее нежный голосок:

– Разрешите? А почему вы написали эту формулу? Как она выводится?

Преподаватель задумывается: в самом деле, как ее вывести?

Женя смотрит на него серьезно и выжидающе. И он начинает объяснять, углубляясь в высшую математику.

– Больше вопросов нет?

Не проходит и дня, чтобы Женя не спросила: «А почему?» Ей хочется знать все. Знать глубоко. Ее интересуют и причины явлений, и следствия. Так она привыкла учиться в университете.

* * *

Командир нашего 588-го полка ночных бомбардировщиков Евдокия Бершанская имела большой летный опыт. Окончив Батайскую летную школу, она в течение десяти лет работала пилотом гражданского воздушного флота. За отличную работу в авиации была награждена орденом «Знак Почета».

Суровая на вид, с острым взглядом зеленоватых глаз, она не сразу стала нам близка и понятна. Но вся ее суровость моментально исчезала, стоило ей улыбнуться. Такая мягкая смущенно-застенчивая улыбка бывает только у хороших людей.

Приняв наш полк, Бершанская сразу же приступила к работе. Подготовка к фронту шла интенсивно, несмотря на холодную зиму. Наши легкокрылые самолеты По-2 с двумя открытыми кабинами летали в любую погоду. Мы основательно замерзали, продуваемые морозными ветрами, хотя одевались тепло. Наши лица от постоянных колючих ветров стали коричневыми.

Весну ждали с нетерпением: она обещала тепло и скорую отправку на фронт. Бершанская нас успокаивала:

– Теперь уже скоро. Вся программа выполнена. Имейте выдержку.

И вдруг случилось несчастье: разбились три наших самолета. Погибли четыре девушки: Лиля Тормосина, Надя Комогорцева, Аня Малахова и Маша Виноградова. Темной безлунной ночью во время тренировочного полета. Пошел густой снег, видимости никакой, а высота полета небольшая. Отлет на фронт был отодвинут. И снова полеты по незнакомому маршруту, на бомбометание, в прожекторах…

Наконец в мае 1942 года, совершив на своих новеньких По-2 большой перелет из Энгельса в Донбасс, мы прибыли на Южный фронт. Лидировала строй По-2 наш командир Бершанская, а штурманом у нее была Марина Раскова.

* * *

Из письма Марины Расковой от 25 мая 1942 года в Энгельс М. Казариновой, начштаба полка Пе-2:

«…Долетели мы сюда благополучно, все в полном составе. Девчатам досталось крепко, но они молодцы – сдали экзамен. На отрезке Энгельс – Кумысолечебница пришлось проходить холодный фронт. Строй провели сквозь узкий коридор между двумя грозовыми башнями. Около 30 минут шли в дожде. Но все девчата справились… В Кумысолечебнице аэродрома никакого нет. Просто поле. Привезли на всех всего 500 кг бензина. Горючее пришлось поровну делить ведрами. Еле удалось так, чтобы у всех было по 50 кг. С этим горючим нужно было „топать“ в Сталинград. Ночью нам приказали входить в Сталинград через входные ворота[13]13
  Авиационный термин.


[Закрыть], а это еще удлиняло путь. Поэтому этот отрезок переживали мы с Дусей Бершанской крепко… Горючего хватило, но в баках осталось по 4–6 кг, а у Себровой над аэродромом остановился винт, но села она благополучно.

…Из Сталинграда вылетели под прикрытием „чаек“. Они нас провожали долго, так как Яки в это время играли с „мессерами“ за облаками. Пришлось всех тащить бреющим. При этом был встречный ветер и жуткая болтанка. Досталось народу крепко. Даже Амосовой пришлось натереть мозоли. Перед Морозовской нас снова встретили „чайки“ и прикрывали нашу посадку. Здесь мы уже на территории фронта. Народ так утомился, что не пошли ужинать, спали как убитые. Вообще девчат не узнать. Все вдруг стали военными, чего нельзя было сказать о них в Энгельсе. Такие стали быстрые, серьезные, дружные. Хороший народ. Провожу их до самого места и тогда полечу в Москву…»

Через восемь месяцев Герой Советского Союза Марина Михайловна Раскова, командир полка пикирующих бомбардировщиков Пе-2, разбилась при перелете на фронтовой аэродром, попав в сильный снегопад.

* * *

…Нет, совсем не так я представляла себе фронт. Небольшой донбасский поселок Труд Горняка под Краснодоном. Мирные белые хатки. Густая трава по пояс, а в траве ромашки и клевер. Легкомысленно щебечут птицы в кустах, прыгая с ветки на ветку. Разве это похоже на войну?

Правда, линия фронта отсюда километрах в тридцати, по реке Миус. Но ведь и там, наверное, солнце, трава, цветы… Не верится.

Временами тишину разрывает неровный гул груженных бомбами самолетов. Немцы методично бомбят узловую станцию Лихая. Взрывы сотрясают землю. Отбомбившись, самолеты возвращаются. Летят они низко и гудят нагло, вызывающе. Мы видим черные кресты на крыльях. Где же наши истребители?! Их нет… Их слишком мало. Но где-то в тылу работают заводы, где-то испытывают самолеты. Их ждут здесь, на фронте. Так ждут…

Впрочем, не раз мы наблюдали, как наши одинокие «ишачки» дерзко вступали в неравный бой, вклиниваясь в строй самолетов врага. И как часто, сдерживая слезы, приходилось провожать взглядом до самой земли дымящийся самолет бесстрашного истребителя.

Первые дни мы привыкали к обстановке, изучали район боевых действий. Побывали в Краснодоне, куда нас возили в городскую баню. Жители с интересом рассматривали нас, летчиц, одетых в гимнастерки и брюки, вооруженных пистолетами. И может быть, среди толпы молодежи, стоявшей у машины, были Уля Громова и Люба Шевцова… Только тогда еще никто не мог знать, что всего какой-нибудь месяц спустя немцы прорвут нашу оборону, займут Краснодон и Ростов, другие города и продвинутся вплоть до Кавказских гор и к Сталинграду. Никто даже подумать об этом не мог: ведь линия фронта долгое время была стабильной. И ходили себе по Краснодону обыкновенные девочки Уля и Люба, а будущее уже готовило им тяжкие испытания…

* * *

Наше прибытие на фронт никого из начальства не обрадовало. К полку отнеслись с недоверием и в дивизии, куда мы вошли, и в Воздушной армии. Даже растерялись: как быть? Случай из ряда вон выходящий! Полк из девчонок! И хотят воевать! Да ведь они испугаются и заплачут…

К нам стали приезжать комиссии, инспекторы, проверяли, изучали, присматривались. И в конце концов вынуждены были признать, что мы хорошо подготовлены к ночным полетам и умеем бомбить.

Первые боевые полеты не произвели на нас сильного впечатления. Над целью было сравнительно спокойно, только по маршруту изредка постреливал зенитный пулемет. Мы возвращались разочарованные: все происходило как в обычном тренировочном полете на бомбометание. Вскоре мы узнали, что первые несколько дней нам давали слабо укрепленные цели, чтобы ввести полк в боевую обстановку постепенно.

Освоившись, мы уже по-настоящему, под обстрелом и в прожекторах, бомбили немцев на реке Миус. А в это время, в разгар лета 1942 года, немцы прорвали оборону советских войск и начали большое наступление, устремившись двумя лавинами: к Сталинграду и на Кавказ, к южным нефтяным районам.

Наши По-2 бомбили переправы на Дону, наступающие немецкие части на дорогах. Ночью – боевая работа, днем – перелет на новую площадку. Все дальше на юг…

В Донбассе в первую боевую ночь мы потеряли один экипаж: с задания не вернулись командир эскадрильи Люба Ольховская и штурман эскадрильи Вера Тарасова.

* * *

Из воспоминаний Героя Советского Союза Раисы Ароновой:

«…Поднимается в воздух самолет командира полка. Потом с интервалом в пять минут взлетают комэски: Амосова со штурманом Розановой и Ольховская с Тарасовой. Больше часа проходит в томительном ожидании. Наконец приземляется Бершанская, докладывает командиру дивизии:

– Товарищ полковник, задание выполнено!

Попов улыбается, двумя руками энергично трясет руку Бершанской:

– Поздравляю с первым боевым вылетом!

Некоторое время спустя пришел самолет Амосовой. Третьего самолета не было. Прошли все сроки, когда по самым оптимистическим расчетам горючее в самолете Ольховской должно было кончиться. Мы поняли, что случилась беда. Первая боевая потеря…

Что же случилось с Любой Ольховской и Верой Тарасовой? Почти двадцать три года мы ничего не знали. В начале 1965 года до командира полка дошло письмо, в котором жители поселка Софьино-Бродского обратились в редакцию газеты „Правда“. В письме сообщалось, что примерно в середине июня 1942 года ночью в стороне города Снежного они слышали разрывы бомб, а потом видели стрельбу по самолету. Утром около поселка нашли сбитый самолет По-2. В передней кабине сидела, склонив голову на борт, красивая темно-русая девушка в летном комбинезоне. Во второй кабине находилась другая девушка – лицо круглое, чуть вздернутый нос. Обе были мертвы. Жители поселка тайком похоронили летчиц. Теперь, когда страна готовилась отметить 20-летие победы над фашистской Германией, жители решили выяснить имена погибших.

Не было никакого сомнения, что речь шла о Любе Ольховской и Вере Тарасовой. Комиссар полка Евдокия Яковлевна Рачкевич стала собираться в дорогу… 8 мая 1965 года при огромном стечении народа состоялись похороны. Прах погибших летчиц перенесли из безымянной могилы на городскую площадь Снежного. Среди множества венков на новой могиле были венки от однополчан…»

* * *

Раскатистые взрывы сотрясают воздух. Дрожит земля. Весь день бомбят Ростов. Отсюда, из станицы Ольгинской, хорошо видно, как заходят на город немецкие самолеты, как летят вниз бомбы.

Скоро город будет оставлен. Наши войска уйдут. И полк наш улетит. А пока мы ходим по станице, будто все идет как надо, никто не говорит об отступлении.

Местные жители сидят у своих домов, смотрят в сторону Ростова. Деды тихо переговариваются, медленно набивают трубки, дымят, думают. Бабки охают, всплескивая руками, строят разные предположения, но продолжают продавать семечки. Пока мы в станице, они на что-то надеются.