Текст книги "Они уходят, я остаюсь. Как оставить в прошлом детские травмы, поверить в себя и исполнить мечты"

Папа

Отец ходил на работу молча и быстро, никогда со мной не разговаривал, но за руку держал крепко. Так же мы возвращались обратно. Иногда я шла позади, держа в поле зрения его высокий широкоплечий силуэт. Мои танцы папа считал абсолютно глупым и ненужным занятием.

– Вот лучше б на аккордеоне играла, – говорил он, – будешь?

– Буду! – быстро и уверенно соглашалась я, не имея понятия, что такое аккордеон.

Потом я узнала, что это инструмент, похожий на баян, а на нем играли дедушки в деревне. Я подумала: «Какой странный выбор» и «Будет сложно удержать огромную “гармошку”, но согласилась. Мне хотелось его порадовать, а раз он считает, что аккордеон – прекрасный инструмент, я обязательно научусь на нем играть, буду радовать папу каждый вечер. Однако на аккордеон он меня так и не отвел. Отец, как и дед, всегда был для меня серым кардиналом. Его не было видно, особого участия в моей жизни он не принимал, но сильный дух всегда чувствовался где-то рядом.

Однажды нас с группой по танцам пригласили выступать в Пакистан. Уже собрали паспорта, поставили визы, мы все воодушевленно ждали поездки в новую невиданную страну, как вдруг папа сказал:

– Еще чего, какой-то непонятный тур в страну, где сейчас война! Вы хотите отослать ребенка, чтоб мы его больше не увидели?

Я ревела, ведь мне так хотелось поехать за границу. А за неделю до отъезда выяснилось, что фирмы, которая нас приглашала, не существует и неизвестно, куда бы мы приехали и вернулись ли бы назад вообще. Узнав это, я молча села на диван и посмотрела на папу с удивлением и уважением. С тех пор он оставался для меня безусловным авторитетом. Отец часто меня разглядывал. Однажды я услышала их спор с мамой.

– Как ты считаешь, она красивая? – спросила мама.

– Нет. Красивые обычно глупые.

– Тогда пусть лучше будет некрасивая.

– Да, ничего красивого в ней нет. Вот израстется, там посмотрим, – подытожил отец.

В тот момент я подумала, что он считает меня умной, и так обрадовалась, что решила учиться на одни пятерки. На мою прилежность повлиял и другой эпизод.

– Она много играет в куклы! – жаловалась отцу учительница в первом классе.

Папа слушал и молчал, стыдливо поглядывая на меня. Тем временем мне самой хотелось провалиться сквозь землю, я чувствовала себя виноватой. По дороге домой мы не проронили ни слова. Всю дорогу я боялась и ждала, что он начнет ругать меня, но отец молчал. Не играть я не могла. Куклы заменяли мне настоящих друзей: они говорили между собой, разыгрывали ситуации из жизни, ссорились, мирились, обижались, жили. Однако мне по-прежнему хотелось сделать что-то, что заставит его перестать злиться на меня; стать хорошей и заслужить похвалу. Я все время тянула руку, отвечала, тщательно делала домашнюю работу…

И вот я получила первый похвальный лист и дневник с годовыми пятерками по окончании первого года обучения. Потом и второго. И третьего. А заветной похвалы так и не дождалась. Папа объяснил маме, что в школе его все знают, уважают, а оценки мне ставят «по блату», математику я знаю плохо и уж точно пятерок не заслуживаю.

– Ты не рубишь в математике, – говорил он.

И я «не рубила». Пока в 7-м классе случайно не написала несколько контрольных на пятерки и мне не поставили пять за четверть. Это было удивительно, я смеялась и говорила, что произошла ошибка, ведь пять за четверть мне поставить не могли. На следующий год меня отправили на олимпиаду по математике. Мы приехали на автобусе в другую школу, где нас посадили в отдельный класс и выдали листы с заданиями. Я смотрела по сторонам и удивлялась: «Что я делаю среди всех этих умных ребят, которые отлично считают? Я же не рублю в математике!» Справа от меня сидел парень с жутко умным видом, настоящий математик. Его жирные волосы были затянуты в хвост на затылке, сухие и обветренные губы безмолвно шевелились. С левой стороны сидел другой парень со светлыми волосами, его губы тоже были обветрены, а взгляд сосредоточен, – казалось, я вижу, как его мозг двигается в черепной коробке, пока он читает задачи. Что я делаю среди всех этих мозговитых интровертов? Я же совсем не рублю в математике. Я посмотрела в окно, ветер срывал последние желтые листья с берез, нужно было приступать к заданиям. Осеннее солнце светило ярко.

Комментарий психолога

Фигуры родителей всегда значимы для ребенка. До определенного возраста детям свойственен эгоцентризм – это абсолютная норма. В случае с эмоционально незрелым родителем, в особенности с тем, кто страдает химическими зависимостями, – ребенок делает себя причиной родительского поведения: «Хочу сделать все, чтобы он не злился, мне просто нужно постараться». Эмоционально незрелый родитель будет нарочито холодным и отвергающим. Его внимание и одобрение – вечно недостижимая цель для маленького и не очень ребенка. Но детской психике свойственно преувеличивать позитивные черты родителя и искать бесконечные оправдания «непродуктивного», а порой и болезненного поведения: «Просто надо лучше учиться, и тогда папа порадуется за меня, он будет доволен».

«Все мы родом из детства» – фраза А. Экзюпери, которая позволяет точно описать механизм присвоения убеждений. Сначала главными критиками являются родители: мы слышим их оценки, фразы, суждения; как они размышляют и какие действия совершают и с ребенком, и с другими людьми, и с самими собой. Спустя какое-то время нам уже не нужен внешний оценщик и критик – мы носим его с собой, присваивая мысли и поведение родителей: мы наш главный судья. Если родители давали оценки определенным когнитивным или внешним особенностям ребенка – это словно «приданое», о котором не просишь, но получаешь «в подарок». С ним сложно расстаться, ведь ты даже не замечаешь, что «носишь» его. Будто неудобная или колющая одежда – первое время ощущаешь ее на коже, спустя пару часов отвлекаешься и она уже становится привычной; а проносив несколько месяцев, от нее уже невозможно отказаться.

Наша первая квартира

Когда я училась в младших классах, родители часто обсуждали возможность переезда из деревянного дома в благополучный район. Я мечтала вместе с ними. Мне говорили: «Не рассказывай никому о планах, а то не сбудется». А кому было рассказывать? Одноклассники и так жили в хороших квартирах, в панельных или кирпичных домах. Мне было даже неловко говорить, что я моюсь раз в неделю, когда бываю в городе в гостях у бабушки на выходных. У соседей напротив нашего дома не было даже калитки, их забор заметно косил в сторону. Зато другие соседи, а потом и друзья, имели двухэтажный дом с настоящей ванной и столовой. Мы часто бегали смотреть эту ванную и прочие богатства. Хозяева гордились имуществом и важно водили нас по первому и второму этажам, показывая разные удобства и преимущества. Я подружилась с девочками, двумя сестрами примерно моего возраста. Абсолютно не похожие друг на друга, они увидели во мне связующее звено их противоположностей. Мы вместе варили супы из одуванчиков и лазили по деревьям. У них имелось еще одно чудо того времени – видеомагнитофон. У меня не было даже телевизора, а у них – настоящий видеомагнитофон, да еще и с кассетами.

Бабушка и дедушка по папиной линии жили в благоустроенной 3-комнатной квартире на четвертом этаже. Она работала заведующей садиком, он – военный. Меня забирали в гости на субботу-воскресенье. Папа мило называл их «родичи», а мне всегда слышалось слово «кроличьи», и я искренне не понимала, почему их называют «кроликами», ведь это его мама и папа. Потом набралась смелости и спросила, хотя мне всегда было немного страшно задавать лишние вопросы. Отец часто хихикал над моими деревенскими словечками и выражениями, я не понимала, как реагировать. Было безумно неприятно, что надо мной смеются, но сам факт, что я веселю папу, радовал. Так случилось и с кроликами: папа смеялся еще месяц над моим предположением, и я с ним.

Бабушка с дедом любили папу. Все, что он говорил, было для них законом. Я всегда ждала пятницы и прямиком из школы бежала сразу к ним. Бабушка старалась меня порадовать: покупала пирожные по дороге с работы, с утра варила овсяную кашу, самую вкусную в мире, и стряпала творожные шарики. Все это мне безумно нравилось: пахло сахаром и любовью. В субботу бабушка заводила огромную кастрюлю теста и полдня готовила булки, сосиски в тесте и сахарные лапки. Тазик с сосисками отправлялся к папе, а лапки с сахаром доставались мне. Я спросила, почему эти булочки называют лапками, и бабушка ответила, что их форма напоминает гусиные лапки. Еще она любила радовать нас хворостом, отдельно готовила сахарную пудру и обильно посыпала ею хрустящий золотистый десерт.

Мне выделили отдельную комнату, настоящую кровать и телевизор. Я могла смотреть мультики сколько захочу. Тут царила атмосфера спокойствия и комфорта, любящей семьи и поддержки: меня не ругали, домашнюю работу разрешали делать в любое удобное время. В воскресенье ком подкатывал к горлу от понимания, что нужно возвращаться в деревянный дом и начинать переживать за родителей, которые часто и громко ругались, били тарелки и толкались. Тревога и страх не покидали меня. Находясь у бабушки, я представляла, что останусь здесь жить навсегда. Не хотелось возвращаться в холодный деревянный дом, полный ссор и скандалов. Но выбора не было.

Однако в последние дни на старой квартире родители много шутили, смеялись, и мне было радостно. Лето вступило в свои права, а вместе с ним и переезд. В новый дом хотели все. Папе удалось договориться с нужными людьми, и чудо свершилось. Меня отправили в деревню на каникулы, а вернулась я уже в квартиру в пятиэтажном кирпичном доме. Счастье перекрывало несущественные мелочи: новые соседи по лестничной клетке были алкоголиками, в подъезде жутко пахло сыростью и гнилью, сама квартира находилась на первом этаже, в окно частенько заглядывали прохожие. И все равно я была счастлива!

Комментарий психолога

Дом начинается там, где возникают стабильные и понятные для ребенка отношения. Такой яркий контраст двух разных, но очень близких миров – холодный и тягостный дом родителей и теплый и притягательный дом бабушки и дедушки, наполненный заботой и уютом. Важно понимать, что не сама роль родителя рождает привязанность у ребенка, а именно здоровое, заботливое и принимающее отношение. Любовь рождается не в удобных квартирах, в маленьких поступках: горячее печенье на завтрак, разрешение заниматься домашними делами когда удобно, возможность выслушать другого. Все это позволяет ребенку обрести дом, а главное – значимые и ценные для него отношения. Отношения, которые не хочется покидать, мнение взрослого, которого не хочется разочаровывать и расстраивать. Это лучшая «прививка» от дурной компании или импульсивных поступков в будущем.

Папа ушел, а мы остались

Папа ушел, когда я училась в старших классах, и мы с мамой остались жить в полупустой квартире. Дома было холодно, отопление работало плохо. Ночью я укрывалась одеялом по уши, спала крепко. Однажды проснулась от легкого щекотания на щеке. Сонная, я не разобрала, кто это, автоматически схватила невидимое нечто и сжала. Что-то щелкнуло. Звук был, будто сдавили яйцо или лопнул маленький шарик в ладони. Я почувствовала, как теплое содержимое вытекло мне в руку. Глаза автоматически открылись, но в темноте я ничего не увидела. Из-под одеяла вылезать было холодно, да и страшно тащиться до выключателя. Однако я и так поняла, что с потолка на меня свалился таракан, которого я раздавила, и теперь он у меня в руке. Я отряхнула ладонь и накрылась с головой. Дышать стало трудно, я высунула нос. Но мне в голову пришла мысль, что другой таракан может залезть в ноздри, поэтому снова засунула голову под одеяло. Их всегда было много, перед сном я стряхивала рыжих тварей с дивана, на котором спала, тщательно осматривала пространство вокруг и только потом выключала свет. Последующие ночи я старалась голову не высовывать.

Наступила первая осень без папы, солнце светило ярко, деревья постепенно сбрасывали листву. Сквозь ветки я увидела огромную трещину вдоль нашей пятиэтажки и принялась внимательно ее разглядывать. Она начиналась от основания первого этажа, витиевато поднимаясь вверх прямо до крыши. Это зрелище настолько меня испугало, что я еле дождалась маму с работы, чтобы спросить, не развалится ли наш дом. Она меня успокоила, уверив, что трещина в доме давно и странно, что я не замечала ее раньше.

Когда родители разошлись, я думала, меня ждет свобода от переживаний, скандалов и угрозы жизни. Но не тут-то было. Папа злился на маму, как он часто повторял, «за отравленную жизнь и загубленную молодость». Когда выпивал, он вечерами возвращался, бил стекла, вырывал дверные звонки и телефонные провода. Это был новый этап страха, доселе неведомый. До этого я больше переживала за маму, как бы отец ненароком ее не ударил. На выходных, ночуя у бабушки, представляла, что всего этого кошмара не существует, но приходилось возвращаться в реальность. Теперь же угроза жизни нависла не только над мамой, но и надо мной. Не знаю, что конкретно пугало. Точно не смерть, скорее само ощущение ее приближения. Однажды папа так сильно долбил в дверь, что железные петли готовы были соскочить. А потом его кто-то спугнул в подъезде. Мы будто находились в закрытой клетке, невозможно было позвать на помощь или вызвать милицию. Я плакала и молилась: часто о том, чтобы кто-нибудь проходил мимо, чтобы не пострадали ни папа, ни мы. В тот период я приобрела прочную связь с Богом. Никто меня не учил, не рассказывал, как и что делать. Но в те страшные вечера я уходила в комнату и молилась, желудок выворачивало наизнанку. Затем нас обязательно кто-то спасал: милиция, если я успевала вызвать, или соседи, услышавшие крики. А потом папа исчез.

Комментарий психолога

Хронический стресс, связанный с угрозой жизни как ребенку, так и его близким, не проходит бесследно. Травматичный опыт – словно большая рана, которая может зажить, но навсегда оставит шрам на коже человека. Он является напоминанием, как важно все контролировать, «иначе случится катастрофа»; как важно проверять, что о тебе подумают другие, «иначе жди непоправимых последствий».

Оставаясь наедине со своей проблемой, чувствуя постоянную тревогу и беспомощность, человеку свойственно искать пути решения, опираясь на религию или «магическое мышление». Молитвы становятся важными ритуалами, которые позволяют хотя бы немного отвлечься и сконцентрироваться на чем-то, кроме внешней, не поддающейся контролю ситуации. Это дает иллюзорное ощущение контроля: на внешнюю ситуацию влияет мало, но помогает справиться с бесконечным тревожным штормом внутри, успокоить постоянный рой мыслей. Концентрация на чем-то одном действительно позволяет снизить эмоциональные переживания и сфокусироваться на моменте «здесь и сейчас». Тревожные мысли всегда про будущее, а концентрация – про настоящее. По этой причине эффективны практики медитации и осознанности – они позволяют успокоить «тревожный ум».

Первая встреча с отцом

После развода родителей отношения с мамой складывались по-разному. Срывы и крики без объяснения причин сменялись нежностью и предложением поспать в ее кровати. Утром мама обнимала меня, и я искренне верила: теперь мы станем ближе. Но ничего не получалось. Время шло, общий язык мы почти не находили. Хотя я усердно училась, занималась дополнительно английским, танцевала и следила за домом, мама все равно находила повод меня отчитать. Тогда я впервые решила пойти к отцу. На тот момент мы не виделись несколько лет. Я знала, что он стал директором школы, знала, где школа находилась. Я надела белую дубленку, доставшуюся по наследству от мамы. Верхняя пуговица еле держалась, однако я замоталась шарфом, чтобы ее не было видно, и пошла к отцу. Руки тряслись, голос дрожал, но уверенным шагом я направилась в школу и спросила уборщицу, где кабинет директора. Меня проводили до учительской. Я еще минуту мешкала, и затем, еле дыша, постучала в дверь и вошла. Отец был в кабинете. Он не просто удивился, мое появление без предупреждения его ошарашило. Скорее всего, папа решал какие-то рабочие вопросы.

Мы не виделись два или три года, но он совсем не изменился. Отец подскочил с кресла, шок не позволял ему произнести ни слова. Мне хотелось избавить папу от этой неловкости, и я начала шутить, смеяться, рассказывать, как живу и про разные забавные ситуации. Мне было неловко, что я нарушила его рутинный день, – хотелось максимально сгладить ситуацию. Вдруг отец встал, открыл сейф и положил передо мной пачку денег, перетянутую резинкой, и сказал, чтобы я купила себе что-нибудь. Я согласилась, хотя этот поступок был для меня неожиданностью. Затем обняла папу, забрала деньги и поехала на танцы.

Сердце колотилось, эйфория от встречи заставляла меня улыбаться. Не помню, как села в нужный троллейбус, но очнулась, сидя на дерматиновом сиденье. Я достала пачку денег и пересчитала купюры. Там было пятьдесят рублей. Можно отдать их маме, но я впервые решила потратить что-то на себя и купила модную шапку. Это было приятно. Позже я хотела снова навестить папу, но боялась, что он решит, будто я за деньгами. Следующий визит состоялся гораздо позже. А тогда я смаковала встречу, вспоминая слова, сказанные нами, жесты и детали обстановки кабинета.

Комментарий психолога

Развод и разрыв отношений, несомненно, являются трудной жизненной ситуацией для любого человека. Как бы мы к ней ни готовились или какими бы холодными отношениями уже ни были. Отсутствие привычных действий, ритуалов, пусть даже уже несущих в себе дискомофорт и тяжесть от отношений, в любом случае служит для нашей психики стрессом и дисбалансом. Человеку нужно привыкать жить по-другому. Женщине, которая переживает тяжелый разрыв в отношениях, очень свойственно поляризованное поведение и эмоциональное состояние. Отсутствие баланса в отношениях с другими проявляется в двух крайних точках: срывы, крики и истерики и проявление теплоты, заботы и нежности. Подобные эмоциональные всплески свидетельствуют о переживании глубокой потери и отчаяния и пребывании в зависимых отношениях. Подобные отношения рождаются между теми людьми, которые лишены навыка эффективной коммуникации, контроля эмоций, а значит, налаживание отношений после переживания потери вряд ли возможно без отработки навыка общения. Ребенок в этом эмоциональном и поведенческом землетрясении становится случайным пострадавшим от непредсказуемого поведения родителя. Постепенно он усваивает такое поведение и привыкает к непредсказуемости не только мамы или папы, но и всех окружающих. Теряется опора, а значит, создается плодородная почва для постоянной тревоги, вины и импульсивности. Постоянные отчитывания и требования – основа для «выученной беспомощности», когда ребенок усваивает, что его поведение, каким бы оно ни было, не приводит к результату (ведь он все равно получит негативную оценку), а следовательно, и проявлять активность, стараться – бессмысленно.

Желание встретиться с отцом в том числе продиктовано именно сложными и тяжелыми отношениями с матерью. Отсутствие поддерживающего взрослого рождает желание попробовать получить поддержку на другой стороне конфликта. Но даже там, к огромному сожалению, ребенок встречает не возможность поговорить, получить одобрение или похвалу, а денежный эквивалент этого процесса.

Прощение

Когда я родила второго ребенка, первую дочь, в роддоме появился отец. Осеннее солнце светило ярко. Он приехал прямо с дачи, в спортивном костюме и с огромной собакой на поводке. Я вышла к нему на улицу. Он нервничал.

– Что-то я разволновался, не переживал так, даже когда ты родилась.

– Почему? – улыбнулась я. – Все же хорошо, роды прошли быстро, малыш чувствует себя прекрасно.

– Не знаю, вспомнилось все…

Мне не нужны были слова.

По его глазам я поняла боль человека, который сожалеет о прошлом. Спустя 26 лет папа пришел к отправной точке. Впервые я получила то, о чем мечтала всю жизнь.

Тогда, когда это для меня уже ничего не значило.

Комментарий психолога

Принятие всегда приходит чуть позже: когда ты уже точно перестал требовать от мира быть не таким, какой он есть на самом деле. Осознание прошлых ошибок порой приходит намного позже возможности все исправить, и тогда сожаление становится не возможностью наладить отношения, а тяжким грузом. Сложно сказать, что именно служило причиной осознания потери возможных отношений и участия в жизни дочери: рождение второго внука или возраст отца, но, вероятнее всего, все эти факторы сошлись воедино. Для одного это стало болезненной точкой, а для другой – точкой роста…