Текст книги "Жаркое лето 82 года"

7 июня – над Цидоном

Что за чёрт?! Опять?! Меня будят или мне снится?

Но нет, кто-то теребит меня за ногу и не останавливается…

Открываю глаза и поворачиваюсь к нарушителю спокойствия – это один из «первоклашек», но кто именно, не могу разглядеть из-за сумрака, царящего в бункере с двухъярусными кроватями, на которых мы, лётчики-резервисты, спали.

«Вставай! Быстрее! Тебя ждут в КП!» – сдавлено прошептал мне «первоклашка», и, убедившись, что я проснулся, пошёл будить других по полученному им списку.

Гадая, «что сейчас?», бросаю взгляд на часы – 6:30. Без промедления залезаю в лётный комбинезон, зашнуровываю ботинки и быстро шагаю к выходу из бункера. Наученный вчерашним горьким опытом, закрываю правый глаз и, прикрываясь ладошкой от утреннего света, быстро пересекаю открытое пространство до здания эскадрильи.

В КП действительно уже ждут моего появления. Обрадовавшись моему приходу, дежурный руководитель полётов – Рам, 1-й замкомэск, быстро даёт мне вводные данные.

Вчера ночью в рамках совместной десантной операции флота, танкистов и ВДВ наши войска обошли по морю город Цидон и высадились севернее него, в устье реки Аували. За ночь они закрепились и сейчас начинают движение навстречу нашим войскам, которые продолжают продвижение от государственной границы, начатое вчера в полдень, используя основные дороги в прибережной полосе Ливана. Эти дороги проходили через и около города Тира (Цор на иврите), и продвижение войск там было затруднено сопротивлением, оказанным противником. Десантная высадка в устье Аували классическим стратегическим манёвром лишала врага подкреплений с севера – из Дамура и Бейрута, и ставила в безвыходное положение группировку боевиков на всём западе южного Ливана.

Насущная задача десанта была обойти город Цидон с севера и северо-востока и перерезать все дороги на север, северо-восток и запад от города. Задача ВВС – помочь им в этом, снося с лица земли все точки сопротивления, которые им мешают.

Для этого Штаб ВВС выделил около 50 «Скайхоков» для патрулирования над Цидоном и для работы по целям, которые укажут офицеры связи и наведения, находящиеся с передовыми войсками, так сказать, «в окопах». Каждому звену выделяется по 20 минут работы, а так как район работы достаточно далёк от баз эскадрилий «Скайхоков», то в небе собирались караваны по 2—3 звена, от 2 до 4 самолётов в каждом, направляющиеся к Цидону и от него.

Наша эскадрилья должна была послать в Цидон 4 пары, первой из которых надлежало взлететь как можно скорее, так как ребята там с восходом солнца наткнулись на сопротивление и попросили немедленной помощи. Поскольку я был первым ведущим, который добрался до КП, то меня и поставили в первую пару. А вторым номером мне дали Хаима Д., студента второго курса экономического факультета университета Бар Илан, закончившего Лётную школу ВВС через год или полтора после меня. Переглянувшись меж собой, понимая, что сейчас самое важное – это бежать как можно скорей к самолётам, мы без лишних слов поспешили в раздевалку, проводя на ходу краткий инструктаж и координацию действий.

Схватив экипировку – G-сьюты и парашютные привязи, каски и камеры прицелов, пакеты карт и аэрофотоснимков побережья Цидона, которые ночью приготовили «первоклашки», – мы прыгнули в автобус и продолжали одеваться, застёгиваться и завязываться по дороге в капониры.

Там нас уже ждали – книги на подпись, для экономии времени, поднесли прямо к самолётам. Быстро, но тщательно провожу внешний осмотр – не забываю горький опыт моего товарища-одногодки по Лётной школе, который спешил на вылет, и ни он, ни его штурман не провели надлежащий внешний осмотр, прежде чем уселись в кабину своего «Фантома». При взлёте, после отрыва от земли, внешняя часть левого крыла сложилась, и самолёт, уже приподнявшись на несколько метров над ВПП, перевернулся на спину и рухнул на землю, взметая вверх огромный огненный шар… Они просто не заметили выступающий из поверхности крыла жёлто-чёрный штырь складываемой части крыла, кричащий, что в таком положении самолёт к полёту не готов.

Как всегда, уделяю особое внимание настройкам взрывателей. Наша конфигурация – два бидона под крыльями, шесть 250-килограммовых бомб Мк-82 под брюхом и ещё по одной Мк-82 под каждым крылом. Для пущей уверенности, что бомба наверняка взорвётся, в каждой устанавливали 2 взрывателя – один впереди, другой сзади. Обычно передний взрыватель был настроен на немедленный взрыв, при ударе о землю, что хорошо подходило для незащищённой цели, как пехота, автомобили, зенитки. А задний – на чуть-чуть отсроченный взрыв, что было хорошо для бункеров и зданий, где для пущего эффекта надо дать бомбе проникнуть вглубь цели, прежде чем её взорвать. На панели системы вооружения в кабине пилота был тумблер, при помощи которого можно выбрать использование переднего и заднего взрывателей или только заднего. Это давало нам, лётчикам, возможность принимать решение в воздухе насчёт требуемого эффекта от наших бомб – косить траву осколками или рыть воронки и раздвигать стены.

Залезаю в кабину. Быстрыми движениями привязываюсь, закрываю фонарь и завожу двигатель. Настраиваю навигационную систему и выруливаю из капонира. Последние проверки перед ВПП, выравниваемся и взлетаем. Самолёт тяжёлый – больше 6000 литров топлива и 2 тонны бомб, – разгоняется медленно. Но ничего страшного – плотный утренний воздух даёт двигателю достаточно силы, чтобы разогнать наши «Скайхоки» до требуемых для взлёта в этой конфигурации 180 узлов. После взлёта выполняю небольшую змейку, чтобы Хаим быстрее нагнал меня, и продолжаю набор высоты до 3000 футов. Берём курс на северную оконечность Ашдодского порта, а оттуда начинаем набор высоты курсом на север.

За те 20 минут, которые нам лететь до границы, открываю папки с картами, достаю кодовые карты Цидона и его окрестностей и перекладываю поближе соответствующие аэрофотосъёмки.

В таких полётах фактор неизвестности очень велик – заранее не известно почти ничего: ни какая цель, ни где она по отношению к зениткам и к нашим войскам, ни откуда заходить, ни чего остерегаться. Данные о цели мы должны получить от офицера связи и наведения на земле. Качество связи с ними, мягко говоря, обычно оставляет желать лучшего: слабые батарейки раций, поломанные или погнутые антенны, плохие зоны покрытия передатчиков, помехи от двигателей армейских джипов и грузовиков – всё это мешало понять речь офицеров связи и наведения.

Но хуже этого было то, что большинство этих ребят боялись нажать на кнопку передатчика, а нажав, боялись отпустить. Они любили, начав говорить, думать, что сказать в продолжение, а пока держать кнопку передатчика нажатой, блокируя тем самым связь для всех на этой частоте. И диалог с ними был длинным, путанным и проблематичным.

Они обычно не понимали, что мы сверху видим далеко, а они, особенно пригнувшись за камнем, нет. То, что для них выглядело как вершина горы, для нас было в лучшем случае небольшой складкой на местности, за которой действительно могла быть горка, но явно не та, которую они имели в виду. Хуже всего была их привычка перед началом разговора, нажав на кнопку передачи, «фуфукать» в микрофон, чтобы его проверить. Они даже не представляли, какие страдания это приносило нашим ушам и как это нас злило… Зная всё это, иногда начальство посылало в качестве офицеров связи и наведения молодых лётчиков – нашей эскадрилье пришлось послать таким образом на передовую одного из ребят, Йонатана Э. Но шанса, что в этот раз именно он или ему подобный лётчик выйдет на связь, не было – десант операция сложная и опасная, там каждый человек на счету, и таскать с собой и подвергать опасности необученных сухопутному бою лётчиков смысла не было. Почти все офицеры ВДВ проходили подготовку в наведении самолётов на цель, но я ожидал проблем с этим делом…

Пересекаем границу – переводим тумблеры вооружения на боевое положение, переходим на связь с диспетчером отдела атаки воздушного контроля. Радио спокойно. Продолжаем путь на север.

Подлетая к Тире, перехожу на связь с офицером связи и наведения. Вызываю его, используя его позывной: «Авнет! К тебе пара с железом на работу!» – намекая на то, что у нас фугасные бомбы в железной оболочке. К моему удивлению, он меня слышит с первого раза и сразу отвечает: «Тут Авнет! Я тебя слышу! Готов получить цель?»

Ага – по голосу парень немного в напряжении, и у него уже есть для нас готовая цель… Значит, там внизу «экшен»! Ладно! Отвечаю, что готов, и, пилотируя самолёт левой рукой, записываю правой данные от Авнета.

Долетаем до Цидона. Начинаю широкий левый круг, чтобы было время найти на карте местоположение переданной цели. Получается в середине городской застройки, в паре километров от моря. Но ведь у нас твёрдый запрет бомбёжки населённых пунктов! Переспрашиваю у Авнета данные. Проверяю с Хаимом – может, я где-то ошибся. Нет, у Хаима то же самое – центр города.

Перехожу на связь с диспетчером воздушного контроля, спрашиваю, есть ли разрешение бомбить цель в городе, которую мне дает офицер наведения. Диспетчер сидит на прямой линии со Штабом ВВС – ему проще всего проверить с командованием… Через минуту получаю ответ – можно, но только если оттуда ведётся огонь, который угрожает нашим войскам, и источник этого огня определён явно и положительно.

Всё это время мы кружим в море, километрах в пяти от Цидона. Над городом довольно тихо, в русле Аували, от моря до дороги на Бейрут, пыль – там движение наших танков. То тут, то там в северо-восточной части города видны на земле небольшие пуфы разрывов – результаты миномётного или пушечного огня.

Спрашиваю Авнет, видит ли он цель, может ли он навести меня на неё визуально. Получаю шокирующий ответ: «Я не вижу это место». Вот это да… Так как же он меня туда посылает? А время идёт, и временные рамки работы моего звена над Цидоном сокращаются.

Спрашиваю: «Авнет! Почему не видишь?» Получаю ответ: «Я залёг. По мне стреляют. Не могу поднять голову!» Ну вот! И что сейчас?!

Решение назревает само собой… «Авнет, твоё местоположение?»

В ответ – молчание. Я уже начинаю думать, что он, может быть, боится выдать себя…

Через минуту выходит на связь, даёт мне своё местоположение по кодовой карте – он прячется в низине, около пересечения русла Аували и шоссе на Бейрут.

Спрашиваю, откуда по нему ведут огонь. Он даёт мне координаты поворота небольшой дороги, идущей в город, – метров 500—700 юго-восточнее него. Там дорога делает крутую петлю на склоне возвышенности, и оттуда явно всё внизу простреливается… Но такое маленькое расстояние между нашими войсками и противником – это проблема: по «уставу», чтобы избежать попадания в своих, атаковать ближе, чем 1000 метров от своих, запрещено. Однако, насколько я понимаю, положение наших ребят там, внизу, проблематично, и я решаю, что надо им помочь. И сделать это надо осторожно. Во избежание возможных ошибок и проблем решаю, что на эту петлю на дороге зайду только я. Я-то точно знаю, где что, а Хаим, может, и не уловил всех деталей, времени скоординироваться у нас нет, и уж лучше рискнуть четырьмя бомбами, чем восемью.

Перевожу переключатели системы вооружения на сброс 4 бомб с интервалом в 100 миллисекунд между ними – это даст достаточно хорошую кучность попаданий. Переключатель взрывателей ставлю на «передний + задний» – мне надо «покосить траву» там, где эта чёртова дорога петляет.

Беру курс на восток, говорю Хаиму, что я захожу на петлю в дороге и чтобы он не заходил за мной, а оставался прикрывать меня сверху – может, и увидит что-то важное.

Соблюдаю все предосторожности – здесь всё может быть – и захожу в пике в общем направлении на северо-восток – восток. Так мои бомбы принесут больше пользы из-за топографии склона возвышенности. Прицеливаюсь, сбрасываю бомбы, выхожу к горизонту, задираю нос, даю самолёту «дышать» в наборе высоты и опускаю крыло – посмотреть, что там у этой дороги. А там движение и вспышки… Пока четыре столба пламени и дыма не накрывают их…

Авнет не сдерживается и орёт мне в ухо: «Здорово! Молодец! Они прекратили огонь!» Ну и слава Богу… Теперь можно заняться нормальным делом…

Прошу его дать нам цель.

Отвечает: «Минуточку».

Мы пока удаляемся обратно в море – там зениток нет…

Время бежит вперёд и с каждой секундой его становится у нас меньше. Топлива тоже. У нас с Хаимом остаётся 12 бомб и 5 минут времени, пока нас отсюда не прогонит следующее звено.

Авнет возвращается и даёт нам новую цель – в продолжение «нашей дороги» большое

7-этажное здание, с крыши которого ведётся огонь из крупнокалиберных пулемётов. Этот дом я нахожу быстро – он один такой во всей округе и расположен очень стратегически.

Оттуда без труда можно держать круговую оборону и контролировать подходы к шоссе на Бейрут. А главное, он «пробка в горлышке» русла Аували, в котором скапливаются наши войска в попытке рвануть наперерез Бейрутского шоссе.

Перевожу переключатели системы вооружения на сброс оставшихся 4 бомб с тем же интервалом. На этот раз переключатель взрывателей ставлю на «задний» – мне надо попасть в крышу, проломить её и фактически взрывом своих бомб раздвинуть стены дома. Напоминаю Хаиму сделать то же с взрывателями и сбросить все его бомбы в этом заходе – времени на ещё один у нас уже не будет.

Берём курс к цели, планируем заход с севера, вдоль здания. Видим внизу жидкий зенитный огонь – нам такая оппозиция не мешает, хотя и игнорировать её нельзя…

Достаточно одной пули в двигатель или систему управления, чтобы сбить самолёт.

Заходим на высокой скорости, сбрасываем бомбы. На выходе не отрываю глаз от дома. Вижу, как что-то меняется в поверхности его крыши и верхних этажей, и он тут же окутывается огромным облаком дыма.

Авнет опять кричит нам: «Отлично! Молодцы!» Его настроение явно улучшилось, судя по голосу…

На подходе наше второе звено – я слышу, как они вызывают Авнета. Мы с Хаимом уходим на запад, в море, чтобы не мешать им. Прощаемся с Авнетом и переходим на связь с диспетчером.

Домой «топаем» на отдалении от берега. Пересекаем границу, выключаем все тумблеры системы вооружения. Чувствую, что проголодался, – вспоминаю, что даже кофе не пили, не то чтобы позавтракать… А мы в самолётах уже почти два часа…

Приземляемся без особых приключений, хотя нам пришлось подождать над авиабазой, пока очередная волна «Фантомов» и «Скайхоков» не взлетит на свои задания и четвёрка F-15 не приземлится после завершения своего патрулирования на перехват. Нам-то что – у нашего «Скайхока» форсажной камеры нет, мы очень экономны в пожирании топлива на малых скоростях, мы можем и подождать… Да вот только туго привязанная к креслу-катапульте задница ноет и даёт о себе знать: всё-таки сидеть неподвижно два часа – это не просто… В следующий раз по дороге домой надо будет освободить на время – до захода на посадку – один из тазобедренных ремней крепления к катапульте…

Добираемся до эскадрильи, рапортуем – руководителю полётов, штабным. В Штабе ВВС интересуются, как там, в устье Аували. Рассказываем, что видели…

Поднимаемся в столовую – там нам достаются остатки завтрака, на которые мы набрасываемся без лишних размышлений. Насытившись, с чашкой «турецкого» кофе в руках пролистываем утренние газеты, которые завезли нам в эскадрилью. А там почти на всю страницу снимок хвоста «Скайхока» с эмблемой нашей эскадрильи и портрет Ахиаза в окружении боевиков ФАТХ. То, что они опубликовали фотографию Ахиаза, это хороший знак – это значит, что он жив и что сейчас та сторона позаботится о его благополучии, пока не обменяют его на сотни пленных боевиков.

Так незаметно пробежало время, наступил полдень, и для меня полёты на сегодня закончились.

Успехи нашей операции в южном Ливане, а в особенности десант севернее Цидона и захват главной прибрежной дороги на Бейрут, ошеломили сирийцев, и те решили действовать – начали ввод своих бронетанковых войск и элитной пехоты (полков «коммандос») в Ливан. Всё это сопровождалось батареями зенитно-ракетных комплексов (ЗРК) и зенитных орудий калибром 57-мм, 23-мм и самоходными установками ЗСУ-4Х23.

Штаб ВВС, в свою очередь, начал подготовку к возможной операции по уничтожению сирийского щита ПВО в Ливане. Возможной, потому что разрешения правительства на эту операцию ещё не было. Но, тем не менее, в эскадрилью поступило указание проверить все планы заранее подготовленных операций по атаке сирийских радаров и батарей ПВО в Ливане. И меня посадили за стол в бункере КП – поднимать заранее заготовленные карты угроз ПВО и наносить на них данные новых батарей ЗРК, проверять, насколько новые батареи угрожают планируемым маршрутам, перечитывать и обновлять данные для инструктажа и прочее. Чем я и был занят до поздней ночи…

Назавтра должна была начаться судьбоносная для ВВС (да и всего Израиля) операция по уничтожению сирийских батарей ЗРК в Ливане. Наша эскадрилья должна была участвовать в ней восьмёркой самолётов, задачей которых было уничтожение элементов батарей ПВО. А по плану полётов, созданному моим другом, 2-м замкомэском, и одобренному командиром эскадрильи, моя завтрашняя роль в операции сводилась… к руководству полётами в КП эскадрильи.

Можете представить себе моё настроение на ночь глядя…

8 июня – сидя на земле

Сегодня я дежурный руководитель полётов.

Со мной Рони (Рон) Т. – лётчик из поколения войны Судного дня 1973 года. Ему крупно не повезло – пару недель тому назад он сломал ногу и сейчас скачет по эскадрилье на костылях, с загипсованной ниже колена ногой. Но с началом боевых действий он добровольно прибыл в эскадрилью и с тех пор сидит днями напролёт в КП как помощник руководителя полётов.

Вообще-то Рони – дипломированный врач-гинеколог: после завершения своей службы по контракту после Лётной школы он пошёл учиться в мединститут, окончил его и сейчас проходил практику в одном из известных израильских женских центров. В свободное от дел время он рассказывал нам, молодым, которые не могли не шутнуть в его сторону по поводу его увлечения медициной женщин, насколько эта сфера технически интересна, особенно УЗИ, которое он сравнивал с авиационным бортовым радаром… Так как я за последние полгода проходил с женой несколько сессий УЗИ – то есть она проходила, а я наблюдал – и у меня было достаточно опыта полётов с бортовым РЛС на «Фантомах», то я с ним соглашался. Что Рони, в свою очередь, расценивал как поощрение продолжать развивать вслух свою теорию, к вящему смущению (от медицинских подробностей) присутствовавших 18—20-летних штабс-сержанток…

Рони мог бы продолжать заниматься своими делами в своём медицинском центре, но, услышав самолёты в небе, он сообщил на работе, что его призвали, а в эскадрилье уговорил комэска, что сумеет помочь в КП, – несмотря на то, что прежде «штабного» опыта у него не было – что он и сумел доказать, заодно завоевав наше всеобщее уважение…

Моё дежурство началось в 7 утра – в это время стало довольно светло, солнце было достаточно высоко, чтобы разведка смогла заглянуть вглубь территории противника и понять ситуацию на фронте и в прифронтовой полосе, и Штаб ВВС начал заваливать боевые эскадрильи кучей данных, указаний и приказов.

Как видно, новая дислокация сирийских батарей зенитно-ракетных комплексов (ЗРК), предназначенная прикрыть вход и развертывание сирийских бронетанковых дивизий в Южном Ливане, ставила перед руководством ЦАХАЛа, да и всей страны, непростые дилеммы.

С одной стороны, сирийские танки в Южном Ливане были непозволительны для Израиля. А воевать с ними, и тем более уничтожить их, без участия ВВС было бы неправильно и накладно (в смысле собственных потерь). И стратегически и тактически надо было разобраться с ними – и с танками, и с батареями ЗРК, которые их должны были прикрывать.

Однако все помнили печальные результаты попыток уничтожить сирийские батареи ЗРК в войне Судного дня 1973 года. Все – это и ВВС, и ЦАХАЛ, и правительство… Не говоря уж о простом народе. Выражение «ракета ПВО смяла крыло самолёта» генерала Эзера Вайцмана, в прошлом Командующего ВВС и архитектора победных операций по уничтожению ВВС Египта и Сирии в 67-м году, было известно всем и считалось приговором, который обжалованию не подлежит… Подтверждали это и действия наших противников, в основном Сирии, но и других, по увеличению расходов на покупки систем ПВО и ЗРК и расширению и уплотнению районов, защищённых ЗРК.

Тогда, в 1973 году, несмотря на бесспорную военную победу, вся страна, и в том числе ВВС, были ошеломлены своими потерями и сюрпризом начала войны (в которой страна была застигнута врасплох), что не преминуло сказаться и на политическом климате страны в последующие годы.

ВВС Израиля потеряли 102 самолёта в ту войну, и после неё командование провело серию «разборок полётов» и начало несколько параллельных процессов реорганизации в применении огневой мощи ВВС, управлении боевыми операциями, вооружении, связи и обучении лётного состава.

По результатам изучения причин потерь 1973 года оказалось, что меньше половины самолётов было сбито ракетами ПВО, а большинство пало жертвой зенитной артиллерии. Причём львиная доля погибших и подбитых самолётов была поражена огнём зенитных самоходных установок ЗСУ-23Х4, обладавших собственным радаром наведения, спаренным с четырёхствольной скорострельной 23-миллиметровой пушкой.

Четырёхствольная зенитная самоходная установка советского производства ЗСУ-23Х4. Фото из открытых интернет-источников

Из систем ЗРК сюрпризом стала SA6 ^[1] – подвижная батарея на гусеничном ходу, центром которой были радары обнаружения и наведения на танковом шасси, и которая имела 4 пусковых установки на таком же шасси, на каждой по 3 ракеты. Эти системы прибыли на Ближний Восток только в 1973 году, и ВВС Израиля пришлось учиться на собственном горьком опыте, что эти системы могут делать и как с ними бороться.

Мы, выпускники Лётной школы ВВС после 74-го года, проходили жёсткую тёрку и обкатку на основе реорганизаций и изменений акцентов в воспитании нового поколения воздушных бойцов. Нас, практически со школьной скамьи, на курсах боевого применения, учили воевать с разными типами ЗРК и выполнять боевые задачи в их огневой зоне.

ВВС беспрестанно вели поиски технологий, техник и методов, которые позволили бы избавиться быстро и без существенных потерь от угрозы ЗРК. Все доступные новые технологии или практические идеи проверялись, и мы нередко меняли тактические приёмы и методологию борьбы за господство в воздухе над полем боя за это время.

Зенитный ракетный комплекс (ЗРК) SA6. Фото из открытых интернет-источников

Параллельно шла большая работа по моральной составляющей. На основе исторического анализа и анализа новых технологий, которыми располагал противник, проводились масштабные учения, и у руководства ВВС было полное понимание, что уничтожение батарей и заслонов ПВО противника «бесплатно» не пройдёт. Поговаривали, что была даже определена приемлемая для ВВС Израиля цена – самолёт за батарею ЗРК…

И вместе с мыслью, что не все вернутся, для повышения морального духа, нам объясняли, что для бомберов и штурмовиков уничтожение батареи ЗРК приравнивается к уничтожению самолёта противника в воздушном бою для истребителей.

Девять лет мы жили и дышали атмосферой реванша против ЗРК и зенитных батарей противника, особенно ЗСУ-23Х4, которые причинили столько боли в 1973 году.

В 1982-м мы уже чувствовали, что готовы потягаться с ЗРК и ЗСУ. Оставалось только доказать это… Себе, Израилю и всему миру…

Но неужели это произойдёт сейчас?

Вроде бы да…

С утра телепринтеры в КП эскадрильи выплёвывают телеграммы с координатами новых сирийских батарей SA6 в долине Бекаа, прибывших туда или изменивших своё местоположение в течение тёмного времени суток. Посыльные привозят пачками новые аэрофотосъёмки местности, которая до недавнего времени для эскадрильи была «терра инкогнита».

Мы с Рони проверяем всё, что к нам приходит, оцениваем релевантность и передаём то в штурманскую, то в разведотдел эскадрильи – там наши «первоклашки» и сержантки уже знают, что делать.

К середине утра приходят боевые приказы, и становится ясна роль нашей эскадрильи в этой операции.

Как и для некоторых других эскадрилий «Скайхоков», нашей задачей было уничтожение элементов батарей ЗРК после того, как основной удар нанесут эскадрильи «Фантомов». Сверху от истребителей противника нас будут прикрывать F-15 и F-16 ^[2] – новые самолёты наших ВВС, которые только-только начали себя проявлять в небе Ближнего Востока. Работа по целям будет вестись волнами, по указаниям Оперативного отдела Штаба ВВС. Нам выделен банк целей, в которых, как предполагает разведка, будут размещены батареи ЗРК и зенитки.

Из Штаба нам предписаны не совсем обычные конфигурации самолётов – без внешних топливных баков, бомбы только в прямой подвеске. Это чтобы мы смогли держать высокую скорость, на случай, если придётся уходить от ракет ПВО при помощи крутых манёвров. И хоть конфигурация рассчитана на высокую скорость и манёвренность в атаке, она не предусматривает запаса топлива для непредвиденных обстоятельств, а такие в боевых условиях возникают сами по себе.

Оружейники подвешивают 500-килограммовую бомбу Мк-83 под крыло «Скайхока». © [битая ссылка] www.iaf.org.il

Вместе с комэском обсуждаем варианты, советуемся с КП авиабазы и Штабом ВВС и решаем детали конфигурации – топлива зальём «по горлышко», причём сделаем это методом «горячей заправки» прямо у ВПП, перед взлётом (это даст нам топлива на 10% больше, чем обычно); «под крыло» возьмём высокоскоростные фугасные бомбы – по центру Мк-84, трёхметровую зеленоватую «акулу» весом в тонну, под каждое крыло Мк-83, «рыбку» поменьше, весом в половину тонны. Всего 2 тонны «добра», плюс две встроенные 30-миллиметровые пушки с боеприпасом в 150 бронебойно-осколочных снарядов для каждой. Не хухры-мухры, если попасть.

Горячая дозаправка перед вылетом у ВПП, с работающим двигателем – процедура необычная и опасная сама по себе, а тут, с таким боезапасом… Это требует присутствия специально обученного заправщика и пожарных, не говоря о технарях… А если взять в расчёт количество самолётов, которые потребуется дозаправить у ВПП, то становится понятно, что здесь нужно будет организовать целый процесс. И это надо сделать вместе с командирами из батальона аэродромного обслуживания. Начинаю вереницу звонков с КП авиабазы и офицерами технического обслуживания авиабазы – заказываю топливо и автозаправщиков, согласовываю с пожарными, где и как проводить процесс дозаправки…

Передаю старшему инженеру эскадрильи приказ о подготовке самолётов – всего 9: восемь для четырёх пар, на которые пришли боевые задания, и ещё один про запас.

Вместе с главным оружейником эскадрильи, техническим офицером, отвечающим за системы бортового вооружения, выбираем десять самолётов с лучшими данными по надёжности инерциальной платформы и точности компьютеров бомбометания – без капризов и хронических проблем. Современные боевые самолёты – как люди: они настолько технически сложны, и их системы настолько взаимоувязаны, что каждый хандрит по-своему, и только сквозь череду полётов, сбора данных, статистического анализа и целевой профилактики можно довести их системы бомбометания до заявленных производителем параметров и удержать их в этом состоянии.

С самолётами определились, и технари начинают их готовить.

Пока я занимаюсь подготовкой к атаке ЗРК, в эскадрилью приходят другие, новые боевые задачи по поддержке наших сухопутных войск, воюющих с боевиками и сирийскими частями в южном Ливане.

Приходится нам с Рони делить время и внимание между «основным» и «важным» – определить для каждого нового задания ведущих и членов звена, заказать и получить от технарей самолёты в подходящей конфигурации, провести инструктаж и посылать их в полёт и в то же время заниматься вопросами и проблемами готовящейся операции по уничтожению сирийских ЗРК.

Насчёт конфигураций – посоветовавшись с отделами Штаба и КП авиабазы, мы решили подготовить с дюжину самолётов в двух основных конфигурациях: половина самолётов с двумя внешними топливными баками, половина с одним, центральным. В первой конфигурации наши «Скайхоки» брали восемь бомб Мк-82 общим весом в две тонны, а во второй 6 бомб, или 6 «бочонков», с 19 неуправляемыми 2,75 дюймовыми ракетами (НУРС ^[3]) в каждом. Каждый лётчик в звене получал самолёт в зависимости от задачи звена, положения лётчика в звене (ведущий, ведомый) и дальности/времени полёта.

Так что мы оба были заняты и взмылены, хотя вроде ничего физически напрягающего не делали.

На входе в КП эскадрильи толпятся молодые и свободные лётчики, которые стараются напомнить начальству о своём существовании, в надежде повысить свои шансы на участие в полётах. «Старики» обычно сидят в столовой или в комнате инструктажа лётного состава – они знают, что о них не забудут и что их позовут, когда они понадобятся.

Решение, кому доверить выполнение боевого задания и в какой роли – ведущего или ведомого, непростое. Это целое искусство – как спаривать людей в звенья, кому и на выполнение какой задачи можно дать молодого ведомого, а когда надо ставить двух зубров вместе, да так, чтобы был толк, а не сталкивание лбами.

Особенно сложно решать, кому можно доверить вести звено на боевое задание. Кто сможет – один в кокпите, далеко за границами своей страны, за линией фронта – не только справиться с пилотированием самолёта, но также управлять звеном, опекать ведомых, принимать правильные профессиональные и тактические решения в меняющейся обстановке и выполнить задание. Там, в воздухе над вражеской территорией, ведущий был самым главным лицом, принимающим судьбоносные решения. И, выполнив боевое задание, вернуть домой, целыми и невредимыми, своё звено. Таких было немного в эскадрилье – человек 5, кроме начальства, т.е. кроме комэска и его двух заместителей.

Поэтому только руководитель полётов, посоветовавшись с комэском или его заместителями, если комэск отсутствовал, решает, кто полетит, куда и с кем.

И вот сейчас нам надо было выделить восьмёрку отличных и надёжных лётчиков для атаки ЗРК и в то же время оставить достаточно ведущих для других заданий, которые продолжали приходить в эскадрилью в течение всего дня.

Комэск вместе с отобранной восьмёркой заняты подготовкой к операции по уничтожению ЗРК. С ними выделенные «первоклашки» – для подготовки специальных штурманских пакетов с кодовыми картами, аэрофотоснимками территории, таблицами связи и бомбометания и всей остальной информацией, которая может понадобиться при выполнении задания.