Текст книги "Жаркое лето 82 года"

11 июня – под занавес

Утро началось с того, что нас всех разбудили рано на инструктаж к полётам.

Несколько событий произошло за ночь.

Основным было решение премьер-министра Израиля Менахема Бегина в одностороннем порядке прекратить боевые действия, начиная с пятницы в полдень. По мнению правительства, цели, поставленные перед ЦАХАЛом, достигнуты – боевики ФАТХ изгнаны из южного Ливана, израильские войска подошли к Бейруту на западе Ливана, сирийские батареи ЗРК в Ливане уничтожены, сирийские танковые дивизии, столкнувшись на юго-востоке Ливана – в долине Бекаа и в Ливанских горах в центре страны с танковыми частями ЦАХАЛа, оттеснены почти до шоссе Бейрут – Дамаск, делящее Ливан надвое. И под давлением «мировой общественности» – а точнее американцев, которых достигнутые результаты за такие короткие временные рамки (6 дней боёв!) устраивали, в связи с чем они не видели большой надобности в продолжении разгрома Сирии, – правительство Израиля решило пойти на красивый жест: прекратить боевые действия ещё до наступления субботы.

Однако за ночь оказалось, что не всё так гладко… После нескольких профессиональных провалов ЦАХАЛа в последние 24 часа, в том числе: встречный бой двух израильских танковых полков около озера Карун из-за неразберихи – где свои, а где враг; засада у Султан-Якуба, в которую попал другой танковый полк ЦАХАЛа; тяжёлые бои в селе Эйн-Зхалта, где израильская танковая колонна, сопровождаемая батальоном ВДВ, была остановлена на три дня в 5 километрах от шоссе несколькими батальонами сирийских танков и «коммандос», усиленными большим количеством управляемых противотанковых ракет (ПТУРС) «Сагер» и «Милан», – наши войска не сумели к утру 11 июня перерезать стратегическое шоссе Бейрут – Дамаск.

Штаб ВВС получил задачу предоставить сухопутным войскам ЦАХАЛа всю возможную огневую поддержку, чтобы те смогли сломить сопротивление противника и выполнить последнюю поставленную перед ними задачу – выйти на шоссе между двумя столицами противника, Бейрут и Дамаск.

Наша эскадрилья получила вереницу боевых заданий – послать одну за другой с полдюжины пар «Скайхоков» в районы боёв на востоке Ливана и на побережье. Конфигурация – восемь 250-килограммовых бомб Мк-82 и два топливных бидона на каждом самолёте. Получение цели для атаки – в воздухе, от офицеров связи и наведения, находящихся в расположении передовых частей.

Инструктаж простой и чёткий – задание несложное, кроме выделенного для работы каждого звена ограничения по времени и, конечно, «оппозиции». По нашим разведанным, сирийцы не сумели восстановить свои ЗРК, разбитые пару дней тому назад, и в попытках перехвата наших «Скайхоков» и «Фантомов» массово задействуют свои истребители, которые, в свою очередь, перехватываются нашими F-15 и F-16. Поэтому в районе работы нам надо остерегаться засад ПВО, зенитного огня разного калибра и МИГов. Насчёт времени работы – каждое звено получило 15 минут: по истечении этого времени на работу с офицером связи и наведения выходит следующее звено. Всем надо отбомбиться до 12:00, так что продлений времени работы не будет… Каждое звено должно планировать сбросить своё вооружение за один, максимум два захода. Это даёт где-то минут пять на получение цели от офицера связи, нанесение цели на карту и ввод её данных в компьютер навигации, опознание цели, проверку местоположения наших войск и так далее. Этого времени мало, но уложиться в него возможно – если будем работать с толковым офицером связи и наведения…

«И ещё!» – Рам Колер, наш 1-й замкомэск, проводящий общий инструктаж, выдерживает паузу и ошеломляет нас плохими новостями: «Вчера звено „Фантомов“ из южной авиабазы по ошибке атаковало батальон наших танков, находившихся на привале и дозаправке. Батальон практически уничтожен! Сделайте всё, чтобы у вас этого не повторилось! Уделите больше внимания и перепроверьте, что получили правильную цель, что вы знаете, где наши, а где враг, прежде чем заходите в пике! Если есть хоть капелька сомнения, бомбы не бросать!»

Вот это да… То, чего боялись, на это и попались… «Фантомы» берут вдвое больше нас, и их попадания наносят серьёзный ущерб. Но там ведь два человека в кабине! Как же так получилось, что экипажи не смогли заметить вовремя, что атакуют своих?! Однако нет времени на проверку того, что произошло там. Для всех нас эта новость – предупреждение… И сейчас главное – не допустить подобного в наших вылетах, несмотря на всё давление и желание избавиться от бомб там, в районе работы.

Нам уже надо бежать к самолётам. Нам – это Тувье и мне. Тувье, мой одногодок, «моложе» меня на один выпуск Лётной школы, студент второго курса медицинского университета – мой ведомый в этом полёте. Отличный парень, с особым юмором, хороший лётчик, в эскадрилье с первого дня своей лётной службы. Я рад, что он мой второй номер. Хватаем сумки с картами, экипировку, бежим к автобусу – и в капониры.

Мой самолёт начинает создавать мне проблемы уже на рулёжке. Первым начинает барахлить компьютер навигации – его инерциальная платформа начинает показывать скорости, не соответствующие действительности… Это ставит меня перед дилеммой – сознаться «вслух», что у меня барахлит навигация, и просить, чтобы дали другой самолёт, означает, что мы в этот полёт не летим, так как заменить мой самолёт времени нет, а Тувье в одиночку не выпустят…

Времени на раздумье нет. Проверяю ещё раз все системы самолёта – двигатель, гидравлика, электричество и радио работают как надо, система сброса вооружения функционирует, прицел работает… Не работают: инерционная платформа, компьютер навигации и сброса бомб. Лететь можно, но придётся бомбить по старинке, с фиксированным прицелом, точно выдерживая данные в пике – угол пике, скорость и, главное, высоту сброса. Как делали до того, как установили эти новые системы в самолёты. Как делал 3 года после завершения Лётной школы, когда летал на самых старых «Скайхоках» в ВВС Израиля, которые мы получили от американцев после войны 1973 года. Тогда Америка послала нам самолёты – ветераны Вьетнама, и мы, обрадованные тем, что есть на чём летать, благодарно их приняли.

Принимаю решение – лечу как есть… Буду бомбить «вручную». Это потребует от меня повышенного внимания к данным пике, попадания будут хуже, чем с компьютером, но, беря в расчёт радиус действия наших бомб Мк-82, шансы попасть в цель и выполнить задание есть, и они выше среднего… Так что это оправданный риск.

Тувье прибывает на площадку перед ВПП, проходит последние проверки, и мы взлетаем. Собираемся в звено и выходим в море над Ашдодом. Там нам диспетчер даёт вектор на север и указывает «полный вперёд». На полной мощности двигателя (минус пару процентов, чтобы Тувье было легче держать строй), в пологом наборе высоты, чтобы не уменьшать наземную скорость, летим вдоль побережья, проверяем и включаем тумблеры системы вооружения.

Приближаясь к Цидону, перехожу на связь с офицером связи и наведения, которого нам выделили, и вызываю его. Он должен нам дать цель, и тогда будет понятно, куда летим – продолжаем вдоль побережья на север в сторону Бейрута или берём на северо-восток, в сторону Эйн-Зхальты.

К моему удивлению и радости, я узнаю голос нашего офицера связи и наведения – это Йонатан Э., лётчик нашей эскадрильи, которого послали в первый день войны работать с сухопутными войсками. Он также узнаёт мой голос, а точнее, говор, и «выпускает» в эфир шутку, известную только в нашей эскадрилье и адресованную мне. Я не остаюсь в долгу, и чтобы показать, что узнал его, вместо стандартного для того времени позывного офицера связи наведения «Авнет», отвечаю «Длинный, вас понял!»… Йонатан – высокий, под метр девяносто, парень, отличный лётчик, но молодой и горячий – был любителем конфликтовать с начальством, и поэтому мне совсем не было удивительно, что вместо того, чтобы летать в эту войну, он провёл её на земле. Я был знаком с его старшим братом, тоже лётчиком, по одной из моих прежних эскадрилий, и у меня с Йонатаном, выходцем из интеллигентной профессорской семьи, сложились дружеские отношения. Я был очень рад услышать его голос – ведь о нём и что с ним происходит, мы в эскадрилье практически ничего не знали.

Йонатан дал нам наводку на район работы – это оказалось село Эйн-Дара, севернее Эйн-Зхальты, в полутора-двух километрах от шоссе Бейрут – Дамаск, неподалёку от Дахр-эль-Байдара, где шоссе спускается с гор Шуф в долину Бекаа. Берём курс на северо-восток. Тувье переходит в боевой строй – немного отдаляется и летит параллельно мне, чтобы я смог «очистить» его тоже. Прошу дополнительные данные – местоположение наших передовых войск и местонахождение и тип нашей цели. Йонатан кратко и чётко объясняет, что наши войска в селе Азунье, приблизительно на километр южнее Эйн-Дары, и продвигаются с боями на север вдоль дороги, ведущей к шоссе. Наша цель – сирийские танковые засады в Эйн-Даре. Йонатан предупреждает, что бронетехника в селе замаскирована и что мы её с высоты не увидим. Прошу обозначить мне точную точку прицела. Йонатан спрашивает, что я вижу в районе южного входа дороги в село. К этому времени мы уже подлетаем к Эйн-Даре на расстояние, позволяющее нам рассмотреть дома, рощи и даже отдельные деревья на южных окраинах села. Издалека замечаю характерное расположение четырёх самых южных домов села и отвечаю Йонатану, что вижу их. Йонатан, удостоверившись парой вопросов, что мы говорим об одном и том же, направляет нас на небольшую рощицу около первого дома с севера дороги.

Даю краткую команду Тувье перевести тумблеры сброса бомб на два захода и на передние взрыватели и сам «перелопачиваю» свои переключатели системы вооружения.

Я осматриваюсь – мы рядом с долиной Бекаа, где я уже побывал пару дней назад, совсем недалеко от границы с Сирией, в центре сектора, который кишмя кишит зенитками и в котором нас могут поджидать засады ракет ПВО… Наблюдаю пуфы разрывов зенитных снарядов в районе нашей цели… Этого и следовало ожидать, ведь зенитки – это неотъемлемая часть регулярных сирийских танковых подразделений…

Мы – одно из первых звеньев здесь сегодня: утром всех задержали, пока разведка ВВС не проверила, что сирийцы не завезли и не развернули новые зенитно-ракетные комплексы (ЗРК) в Ливане. Однако, веря, что «бережёного Бог бережёт», я исхожу из принципа: если ЗРК не были до сих пор замечены, это не значит, что их действительно нет… Поэтому, пытаясь минимизировать возможную опасность, решаю зайти на цель с высока в крутом пике, с юга на север, параллельно сирийской границе и перпендикулярно возможной линии ведения огня сирийских ЗРК. И сделать это вместе, парой и не мешкая, без ненужных кругов над целью, дающих зенитчикам лишний шанс прицелиться, а ракетчикам ПВО – захватить нас в свои радары.

Кратко объясняю Тувье свою задумку – сирийцы продолжают глушить наши частоты, и лаконичность и чёткость в радиопереговорах обязательна… Тувье отвечает, что понял, и занимает позицию для атаки справа от меня и сзади, но так, что я могу его видеть в правое зеркало заднего вида.

Всё внимание вперёд – одним глазом на цель, другим ищем запуски ракет ПВО прямо по курсу, из самого опасного для нас сектора…

Система радиоэлектронного предупреждения – «Комер» – попискивает, привлекая внимание к действующим радарам наведения зенитных батарей и самоходных установок и к удалённым поисковым радиолокационным станциям батарей SA2 и SA3 с той стороны сирийской границы, наблюдающим за нашим полётом. Для них мы далеки, и они нам не опасны…

На высоте в 15 тысяч футов и на расстоянии в 4 километра от нужной нам рощицы начинаю крутой поворот влево, резким вертикальным манёвром опускаю нос под цель и выравниваю пике параллельно горизонту. Бросаю взгляд в задние зеркала – вижу, Тувье за мной, как и надо.

Концентрируюсь на данных пикирования и на прицеле – чем точнее я сумею достичь расчётных данных (угол пике, скорость, высота) точки сброса бомб, тем ближе мои бомбы упадут к той точке, на которую указывает прицел. И, конечно, мне надо всё сделать так, чтобы на заданной высоте мой прицел был в центре нашей рощицы… Ведь я сбрасываю свои бомбы в ручном режиме, без компьютера… Замечаю, что угол пике чуть выше, чем надо, значит бомбы упадут немногим дальше цели. Скорость 500 узлов – рукоятку управления двигателем отвожу на треть назад, быстрее мне не надо. Подвожу прицел к рощице внизу, угол пике немного снижается до почти запланированного. Сейчас всё внимание на высоту и прицел – они должны «сойтись» на цели, то есть самолёт должен пересечь высоту сброса бомб точно, когда прицел «подползает» к точке прицеливания, и в этот момент надо нажать на кнопку бомбометания. Проходят несколько секунд, и у меня всё сходится – прицел там, где надо, индикатор высоты на месте. Жму кнопку сброса бомб, жду полсекунды, пока мои 4 бомбы не оставят самолёт, и начинаю выход из пике.

Пересекаю горизонт, перевожу самолёт в набор высоты с левым поворотом на запад и смотрю вниз, на рощицу. Сейчас, когда я над ней на небольшой высоте, видны деревья и какие-то размытые очертания между ними. Озаряет мысль – там что-то под маскировочными сетками… Но долго всматриваться в них не удаётся – от центра рощицы и вперёд по линии нашего пике вспухают взрывы, закрывающие рощицу от взгляда. Через пару секунд вся рощица покрывается дымом от попаданий моего второго номера – Тувье, который, «вися» на моём хвосте, упирается, как и я, носом в небо, удаляясь от красных трассеров зениток и следов ПЗРК «Стрела».

Тувье попал точно – молодец! У меня лишь часть бомб попала в точку, остальные упали с перелётом – как видно, угол пике и скорость были больше заданных. Наша рощица горит и продолжает взрываться – судя по всему, мы хорошо попали в то, что там пыталось спрятаться.

Йонатан радостно подтверждает, что попали куда надо и как надо. В ответ прошу дополнительной цели.

Через несколько секунд Йонатан спрашивает: «Видишь северный выход дороги из села?» Отвечаю: «Вижу!» – «Закрой мне её! Туда сейчас движутся их танки и машины!» – «Принял!»

Широким левым разворотом с набором высоты мы отдаляемся от цели, чтобы организоваться и зайти на новую цель. Спрашиваю Тувье, нашёл ли он новую цель, и напоминаю перевести тумблер взрывателей на задние: нам надо перекрыть дорогу, а она выходит из села, огибая склон горы, и самое лучшее – это «пропахать» саму дорогу и её окрестности бомбами с замедленным взрывом, чтобы «выкопать» воронки побольше и обрушить скалы со склона.

Тувье отвечает, что готов, и мы берём курс на Эйн-Дару – её сейчас видно издалека: «наша» рощица продолжает гореть чёрным, коптящим пламенем…

Повторяем заход с юга на север – «Комер» пищит, как и прежде, снизу поднимаются к нам трассеры и пуфы зенитных разрывов. Но ни ракет ПВО, ни МИГов нет, чтобы нам помешать… И на том спасибо!

Заходим на цель. Я концентрируюсь в пике – пытаюсь исправить неточности данных прежнего захода. Прицелившись и дождавшись данных, сбрасываю бомбы и выхожу вверх и на запад. Тувье всё время за мной. И всё время за нами белые следы «Стрел» и серые мячики разрывов зениток…

Наблюдаем, как склон и дорога покрываются разрывами наших бомб…

Йонатан, с нескрываемой радостью в голосе, сообщает, что попали, как будто мы сами не видели…

Сообщаю ему, что мы закончили и что оставляю его частоту, и напоследок добавляю, чтобы берёг себя.

Йонатан прощается с нами и просит передать ребятам (в эскадрилье) привет.

Мы с Тувье продолжаем лететь на юго-запад, пересекаем побережье, набираем высоту и топаем домой, не забыв выключить систему вооружения…

По дороге слышим, как диспетчер воздушного контроля выгоняет все атакующие «Скайхоки» и «Фантомы» в море. Как видно, сирийцы почувствовали, что в их сухопутных войсках в Ливане запахло жареным, и послали свои МИГи помешать нашим. А наши в ответ послали F-15 и F-16, чтобы перехватить их. Как бы то ни было – нам повезло, что нам не помешали, а то бы вернулись домой с бомбами…

Мы благополучно приземлились на своей авиабазе, провели за завтраком в столовой эскадрильи «разбор полётов» – в присутствии «первоклашек» и сержантки-«разведчицы», которая записывала всё: что и где мы видели, писки «Комера» и прочее.

Через пару часов в эскадрилью привезли фотографии наших камер для фиксации результатов атаки. В каждом нашем «Скайхоке» под крылом устанавливалась камера, которая с момента сброса бомб снимала всё, что происходило под нами.

В обычных условиях, когда мы выходили из пике прямо и не маневрировали круто, мы фотографировали собственные попадания. Во время боевых вылетов последних дней никто не выходил прямо, и получалось, что только вторые номера, которые заходили на цель тут же после своих ведущих, снимали попадания первых номеров. И вот на фотоснимках камеры самолёта Тувье ребята из разведки авиабазы разглядели замаскированные танки и бэтээры в рощице за мгновение до разрыва моих бомб… И, конечно же, приложили второй снимок, как они накрываются взрывами. Снимок так понравился начальству, что оно позаботилось, чтобы его сохранили для истории в книге эскадрильи…

Тувье и я (справа) после полёта при проверке фотоснимков цели. © www.iaf.org.il

Мы с Тувье закончили свои полёты – больше нам ничего не светило. Через пару-тройку часов после нашего приземления приказ правительства об одностороннем прекращении огня вступил в силу. Больше из наших никто не взлетал…

Мы радостно встречали всех вернувшихся и ждали, что же сейчас будет…

Однако ничего особенного не происходило – бои затихали по всей линии фронта в Ливане. Кроме нескольких очагов сопротивления, в основном с боевиками ФАТХ в районе Бейрута, боевые действия прекратились. Активная война закончилась… По крайней мере, так нам тогда казалось…

Начальство эскадрильи, удостоверившись, что всё действительно закончилось, и получив от командования авиабазы ясный намёк, что можно расслабиться, решило, что пришло время закатить веселье…

После разбора последних полётов и общего разбора действий этого дня комэск выкатил пару пятилитровок виски «Джонни Уокер»… Его замы – Рам и Моше – позаботились, чтобы все приложились как следует. И многих из нас уговаривать не надо было – поколение, пережившее войну Судного дня 1973 года, было радо, что эта война прошла с «малой кровью»; молодое поколение призвавшихся после 73-го года было радо, что прошло испытание войной и оказалось достойно своих погон и звания боевого лётчика; а «первоклашки» просто были рады – ведь они уже неделю не видели неба, но знали, что назавтра уже планируются тренировочные полёты для них…

После бурного и душевного веселья шумная ватага лётчиков рассосалась сама по себе: резервисты разъехались по домам, «первоклашки» – в офицерское общежитие, начальство – тоже по домам: Р., комэск, в Тель-Авив, Рам, 1-й замкомэск, к жене в Яхуд, Моше, 2-й замкомэск, домой в «семейный квартал» авиабазы. Я же, приложившись «от души» к пятилитровке, решил не пытать пьяного счастья на дороге в Иерусалим, а переночевать в эскадрилье.

Ну, меня и назначили на ночь дежурным по эскадрилье и придали «первоклашку» в качестве помощника.

Переговорив с родителями и женой, посидев часок-другой в клубе эскадрильи напротив телевизора, послушав сводки с фронтов и политические комментарии и «договорив» остатки виски, я оставил «первоклашку» со штабс-сержанткой в КП и около 11 часов вечера пошёл в бункер спать…

Но, как оказалось, ненадолго.

Я не успел даже как следует задремать, как в бункер с шумом и гамом ворвался мой дежурный «первоклашка». Из его несвязанных речей и сквозь туман, навеянный «Джонни Уокером», я понял, что, оказывается, эскадрилья держит дежурство тройки самолётов для ночной бомбардировки и что только что пришёл приказ на немедленный вылет этой тройки!

Хмель как рукой сняло! Посылаю «первоклашку» на кухню – заварить очень крепкий кофе. Сам быстро одеваюсь и бегом в КП эскадрильи. В голове спокойно, но ноги… Они ещё помнят виски… Да и несёт от меня…

В КП прошу сержантку срочно связаться с Моше, 2-м замкомэском, и Н. – одним из наших более опытных ребят, который тоже проживал в «семейном квартале» авиабазы (а он был таким единственным), и вызвать их в эскадрилью. Третьим я поставил себя – другого выбора не было…

Пока я связываюсь со Штабом ВВС для выяснения деталей задания, слышу грохот и ругательства на лестнице, спускающейся в бункер КП эскадрильи… Оказывается, наш «первоклашка», спеша выполнить моё первое указание, не удержал поднос со стаканами кофе и разлил всё по стенам…

То, что я слышу из Штаба, отрезвляет меня лучше любого кофе – оказывается, на южных подступах к Бейруту рота наших танков ещё днём попала в засаду и до сих пор не смогла выйти из боя. Наша задача была помочь им отбиться от фланговых атак и эвакуироваться оттуда, унося с собой мёртвых и раненых… По телефону получаю данные о местоположении наших войск и огневых точек противника, которые прижимают наших. Посылаю ошарашенного от «кофейного провала» бедного «первоклашку» в штурманскую – организовать на скорую руку 3 набора карт и аэрофотосъёмок южных окраин Бейрута.

В КП вбегают Моше и Н. Оба взъерошены и ошарашены неожиданной боевой тревогой. Объясняю им ситуацию и объявляю Моше ведущим (он пил явно меньше меня, да он и старше – и по должности, и по званию, и на год по возрасту). Вижу, как их лица вытягиваются, но делать нечего – не отказываться же от полёта! А потом объяснять всю жизнь всем кому не лень, что не полетел, потому что выпил… Это же немыслимый позор!

Моше «сглатывает», и мы втроём бежим одеваться и в капониры. У минибуса, который развозит нас, уже ждёт наш «первоклашка» с тремя брезентовыми пакетами карт и снимков. В минибусе продолжаем перекидываться последними словами о задании, распределяем роли – кто первый «светит» (т.е. сбрасывает осветительные шашки), а кто бомбит и тому подобное.

В капонире быстро проверяю самолёт, надеясь, что технари не замечают моей неровной походки и запаха перегара. Поднимаюсь в кабину, закрываю фонарь и запускаю двигатель. После проверки систем самолёта, абстрагируясь от «кайфового» влияния недавнего виски, концентрируюсь на рулёжке в темноте – выезд ночью из капонира и в обычный день дело непростое, а сейчас особенно…

Добираюсь до ВПП и жду остальных. А пока смотрю в тёмное небо и даю глазам привыкнуть к темноте. Подо мной возятся технари – завершают проверку, недаром прозванную «последний шанс». Такой проверкой они уже предотвратили немало проблем, обнаружив в последний момент гидравлические течи или другие неполадки, которые не проявляются сразу после запуска двигателя в капонире.

По приближающимся навигационным огонькам вижу, что мои товарищи собираются на площадке перед ВПП. По деятельности фонариков под ними понимаю, что технари проверяют их.

Моше проверяет связь. Сообщаю, что я готов к взлёту. Слышу, как Н. сообщает, что готов. Но зато замечаю, что под одним из самолётов, как видно, под самолётом Моше, возится много фонариков. Что-то там не так… Смотрю на часы и отмечаю для себя время – минуты через три спрошу, что происходит.

Замечаю, что волнуюсь… Боевой полёт ночью всегда непрост и опасен. Даже когда в тебя не стреляют… А тут нам предстоит вылет по боевой тревоге, с минимальной подготовкой и предполётной координацией, на неизвестную цель, в густонаселённом районе. Ошибки недопустимы…

И хоть пить алкоголь, в умеренных дозах, в рамках вечеринок лётного состава в эскадрильях поощрялось начальством ещё в Лётной школе, летать под влиянием алкоголя было «ни-ни!».

А тут мы все после хороших порций виски – я явно больше, чем другие, – влияние которых я очень хорошо чувствую в голове. Смотрю на звёзды в небе и чувствую, что мне требуется усилие, чтобы они не начали медленный хоровод надо мною… Так лететь будет непросто! Но надо – ребята около Бейрута ждут нашей помощи…

Минуты идут, а от Моше никаких новостей – ни что он готов, ни просьбы вырулить на ВПП на взлёт… Смотрю ещё раз на его самолёт – там под ним бурная деятельность технарей. Это мне не нравится – мне только ещё не хватало стать ведущим в этом полёте…

И вдруг… Диспетчер контрольной башни вызывает по радио ведущего и лаконично сообщает: «Отмена! Вернитесь в эскадрилью».

Я не верю своим ушам – неужели спасены?

Моше грозным голосом переспрашивает: «Ты уверен?!»

Диспетчер раздражённо и нетерпеливо отвечает: «Возвращайтесь!» Как видно, ему всё это дело не нравится…

А мне нравится! И я начинаю рулить обратно, в капонир. Только очень осторожно – аварии и происшествия мне сейчас не нужны.

В капонире сдаю самолёт технарям, сажусь в минибус. Подбираем Н. из другого капонира, едем за Моше. Но его в его капонире нет – нам говорят, что его самолёт остался на площадке перед ВПП.

В эскадрилье встречаем Моше – он добрался сюда раньше нас на мотороллере одного из офицеров-технарей. Он скромно улыбается – по правде, у нас у всех поднялось настроение и появились улыбки на лице… Моше рассказывает, что при проверке «последнего шанса» технари заметили, что его переднее колесо спустило – как видно, в темноте, руля к ВПП, он на что-то наехал. В таком состоянии он не только взлететь не мог, а даже рулить обратно – пришлось заглушить и оставить самолёт у ВПП, чтобы технари о нём позаботились. И, по его словам, за секунду до передачи мне роли ведущего диспетчер вернул нас в эскадрилью.

Моше и я спускаемся в КП и первым делом звоним в Штаб ВВС – уж очень хочется понять, почему нам отменили задание. Не то что мы этому не рады, но всё-таки… Оказывается, что кто-то в Штабе, получив метеорологические данные, понял, что боевым самолётам в такую ночь там делать нечего, и спас нас от явно проблематичного вылета…

Немного ещё покалякав и посмеявшись над самими собой, Моше и Н. вернулись в «семейный квартал» к жёнам, а я пошёл спать…

Этот длинный день закончился, и назавтра я мог рассчитывать отоспаться: ведь война уже закончилась…