Текст книги "Жаркое лето 82 года"

Чувствуется, что все как-то напряжены и немного торжественны. Последний раз я это видел на брифинге по операции против атомного реактора в Ираке в 1981 году…

А во мне борются между собой смешанные чувства. Я всегда мечтал о чести и ответственности участвовать в операции против ЗРК. К этому готовился с момента завершения Лётной школы. И вот теперь, когда ВВС готовится к исполнению этой операции, я сижу на земле. Конечно, быть в такой день руководителем полётов тоже почётно, но всё-таки это на земле, а не в воздухе, а я ведь в первую очередь боевой лётчик…

Глотаю свои чувства, запиваю грубым кофе и продолжаю делать то, что надо. Пытаюсь быть повсюду – и в бункере КП, и в комнате инструктажа, и в разведотделе эскадрильи, и в штурманской. Решаю проблемы, довожу последние данные до ведущих, проверяю, чего не хватает в штурманской, встречаю вернувшихся, чтобы понять, как было и что там нового «на поле боя».

Так, в беготне, проходит день, и солнце уже на полдороге к западному горизонту.

Темп получения в эскадрилье новых боевых заданий начал замедляться. Это понятно – скоро солнышко сядет, и эффективность нашей помощи ребятам на поле боя сведётся к нулю. Однако, из тех же соображений, у меня появляются вопросы по операции по уничтожению ЗРК.

И вдруг… телеграмма о переносе операции против сирийских ЗРК на завтра… Значит, вопросы появились не только у меня…

Вся эскадрилья одновременно выдыхает напряжение и адреналин…

Все успокаиваются, и после ужина, переходящего в рассказы о прошлом и пережитом, все расходятся спать.

Завтра должен быть ещё один напряжённый день.

Я сдаю свой пост Моше – нашему второму замкомэску. Завтра его день сидеть в полуподвальном бункере КП эскадрильи и завидовать другим, летающим… А сам заваливаюсь на свою уже обжитую койку в спальном бункере в довольно-таки паршивом настроении… Назавтра планируется самая важная операция ВВС за последние 9 лет, а мои шансы участвовать в ней близки к нулю – кандидаты на боевые задания в операции уже определены, проинструктированы, они готовились сегодня целый день. Будет логично ничего не менять и послать их, а не другие звенья. И где же это оставляет меня?..

Тешась надеждой, что параллельно операции по уничтожению ЗРК будут ещё полёты, я засыпаю…

[1] SA6 – самоходный ЗРК средней дальности – 2К12Е «Квадрат» и в последствии 2К12М «Куб».

[2] F-16А – лёгкий одномоторный и очень маневренный истребитель третьего поколения американского производства, обладал цифровым бортовым радаром со средним радиусом действия, вооружался 4-я ракетами воздух-воздух и скорострельной пушкой 20 мм. Начал свою службу в ВВС Израиля в 1980 году.

[3] НУРС – неуправляемые реактивные снаряды.

9 июня – над долиной Бекаа

Толчки в ногу разбудили меня. Голос в темноте шёпотом спросил: «Проснулся?» И только после того, как получил бодрое ворчание в ответ: «Конечно! Что случилось?» – голос ответил: «Вставай, брифинг в 10». Я, уже просыпаясь, выпытываю: «Который час?» Слышу: «9:15» – и с некоторым облегчением отсылаю «первоклашку», которого послали меня разбудить. Тот пошёл дальше, ступая медленно и тихо, стараясь не шуметь, чтобы успеть разбудить остальных по списку, который ему поручил дежурный руководитель полётов.

Время есть. Секунд тридцать лежу тихо, глаза открыты, привыкают к проблескам света в бункере-спальне. Тело ещё нежится меж простыней, а голова готовится ко дню грядущему… Кто знает, что этот день принесёт: мне, эскадрилье, моим друзьям и однокурсникам, которые летают в других эскадрильях. Их наверняка тоже будят, если уже не разбудили. Ведь на сегодня планируется операция по уничтожению сирийских батарей ЗРК в Ливане.

Меня разбудили, значит, есть для меня дело. Главное, чтобы дали летать – вчерашнего руководства полётами мне хватило. Не хочу ещё день томиться на земле, пока не вернутся из полёта товарищи по эскадрилье, окрылённые успехом выполнения боевой задачи и собственным выживанием над полем боя.

Насчёт выживания – это не просто так. В воскресенье наша эскадрилья потеряла самолёт, и лётчик – Ахиаз – попал в плен. Кроме этого, за последние пару дней ВВС потеряли ещё 2 вертолёта – один боевой и один транспортный. Эти потери у всех в голове при каждом получении задания, при каждом брифинге, при каждом возвращении из полёта. Об этом не говорят, но думают про себя, посматривая на товарищей вокруг и гадая, кто следующий?

Всё! Рывком сбрасываю себя с кровати, натягиваю свой лётный комбинезон: он уже весь в разводах соли, несколько дней не стиранный, но самый близкий к моему телу предмет на данный момент.

Сшитый из негорящего номекса, он мой панцирь, моя защита от огня, который поджидает каждого лётчика при проблематичном исходе взлёта, полёта или посадки. Я уже видел, что бывает, когда пренебрегают им или перчатками из того же номекса, предпочитая щеголять в комбинезоне старого образца и в кожаных перчатках, показывая тем самым, что ты принадлежишь к «старой гвардии», во времена которой не было таких глупостей, как номекс.

Привожу себя в порядок и объявляю себе, что готов к утреннему кофе и ко всему тому, что выпадет мне сегодня – и хорошее, и, может быть, не очень.

В столовую вхожу с бодрой улыбкой, с боевым настроением и «огнём в глазах». Набираю себе тарелку шакшуки – ближневосточной яичницы с луком и помидорами, наливаю стакан чёрного, только что заваренного кофе, перебрасываюсь ничего не значащими фразами с другими лётчиками и офицерами, завтракающими, как и я, но в большинстве своём слоняющимися без дела в ожидании какой-то полезной деятельности…

Ловлю из разговоров слухи о соседях – братских эскадрильях нашей авиабазы, перелистываю утренние газеты, а там почти всё о войне на северной границе и возможной эскалации военных действий из-за упрямства президента Сирии… Для меня это вчерашние новости: в части их творения принимал участие сам. Ничего нового, а ещё как-то пресно написано. Вот сейчас зайду в штаб эскадрильи и узнаю все новости – и те, которые уже произошли, и те, которые ещё будут.

Но до штаба не успеваю дойти: меня перехватывает «первоклашка» и зовёт немедленно зайти в главную комнату инструктажа лётного состава. «Что у них там? – думаю про себя. – До 10 есть ещё время». В комнате инструктажа уже с десяток ребят из боевого костяка эскадрильи с интересом рассматривают карты фронта, «линию наших», передовые позиции сирийских ЗРК в Ливане, читают сводки и данные, развешанные по стенам.

Входит командование – комэск и оба его зама. С ними несколько «первоклашек» тащат карты и штурманские пакеты. В них кодовые карты, фотоснимки, таблицы связи и бомбометания и вся остальная информация, которая может понадобиться при выполнении задания. Через мгновение за ними, извиняясь за опоздание, в лётном комбинезоне стремительной походкой входит командир нашей авиабазы, полковник Ифтах С. – как видно, он собрался лететь с нами.

Ифтах С. – особый человек. Лётчик-истребитель от бога с полутора десятками сбитых самолётов МИГ на своём счету, в прошлом лётчик «Миражей», «Фантомов» и F-16, участник легендарных операций ВВС, о которых ещё даже не пришло время всё рассказать. Он также был очень колоритным командиром, который не мог усидеть на земле, когда лётчики его авиабазы шли в бой.

Это становится интересным – командир авиабазы обычно просто так на инструктаже полётов не присутствует.

Похоже, что операция против сирийского ракетного щита в Ливане, отменённая вчера, запускается сегодня! Так оно и есть – комэск начинает брифинг по участию нашей эскадрильи в операции.

С нарастающим нетерпением жду плана полётов, надеясь, как ребёнок, вопреки всем шансам, увидеть своё имя среди летящих. Не знаю, сколько выделят нам заданий, целей, но быть среди лётчиков, запланированных на такое задание, большая честь и признание лётного мастерства, боевого профессионализма и бойцовских качеств.

Напряжение растёт, и вот он, момент истины – комэск объявляет полученные эскадрильей задания и план полётов. Всего 4 пары. Первую поведёт Р., наш комэск, вторую Рам – 1-й зам, третью Гидон, мой бывший инструктор лётного дела, сын бывшего Командующего ВВС, а я назначен ведущим последней пары. Моше – 2-й замкомэск – как и планировалось, руководитель полётов. Все ведомые – «старики», ветераны 1973 года, опытные ребята. Ифтах – командир авиабазы – вторым номером у Гидона.

Мой ведомый – особенный парень, ветеран войны Судного дня, инженер по образованию. По характеру – в цвет своей шевелюры – рыжик. Да и имя его начинается на Р. Я знаю, что он меня немного недолюбливает. Я ведь новичок в эскадрильи, по сравнению с ним. А тут его ведущий, да ещё на такое дело, как уничтожение ЗРК. Но ничего, он лётчик опытный и грамотный, мы справимся.

Вся эскадрилья смотрит на нас, как на космонавтов. В их взглядах всё!

Зависть, что не они. Забота, вернёмся ли. Вера, что не подведём. Желание чем-нибудь помочь. И надежда, что произойдёт чудо, и кто-то из выделенной восьмёрки не сможет полететь, и на задание отправят их.

А мы в это время уделяем всё наше внимание подготовке к полёту: изучаем местность вокруг полученных целей по карте и аэрофотосъёмкам, проверяем данные разведки, согласовываем действия в звене, баллистические расчёты и так далее. Занимаем себя делом и отгоняем мысли, что вот-вот, как и вчера, придёт команда «отбой», и мы все вздохнём с сожалением об упущенном шансе быть героями и с облегчением, что проверка «кто кого» откладывается и мы мирно проживём ещё день.

Взлёт «Фантома» из соседней эскадрильи. © [битая ссылка] www.iaf.org.il

Но вот пришло известие, что наши соседи из эскадрильи «Фантомов» взлетели и что пока всё идёт по плану. Все посерьёзнели. Приходит время для нас готовиться «на выход». Потихоньку наша восьмёрка скапливается в раздевалке. С трудом узнаю лица товарищей: как-то вдруг черты их лиц изменились, все сосредоточены на чём-то внутреннем, своём личном.

Снимаем погоны и очищаем карманы от всего, что может навредить, если попадём в плен. Пакую в карманы перевязочный пакет и пару герметичных пакетов с водой – на Ближнем Востоке летом лишний литр воды не помеха, а помощь. Тщательнее, чем обычно, проверяю и подгоняю спасательный жилет. Перекладываю штурманский пакет, чтобы было удобнее вытаскивать более важные карты и данные связи. Перепроверяю табельный пистолет, выданный на время ведения боевых действий, и обоймы к нему. Снаряжение готово. И я сам тоже готов к выходу к самолёту.

Р. и я выходим на крыльцо: нас уже ждёт минибус. Все вокруг заняты важностью момента, несколько «первоклашек» бегают вокруг и фотографируют каждый наш шаг.

Нам не до этого. Мы уже отрешены от земного притяжения, в мыслях мы уже всецело погружены в детали исполнения задания.

Р. и я (справа) выходим из эскадрильи. © [битая ссылка] www.iaf.org.il

У самолёта проверяю книги: топливо, боеприпасы, запалы. Обхожу самолёт и проверяю крепление бомб, подозрительные потёки масла на земле. Технари вокруг меня волнуются, знают, что идём на что-то необычное, а на что именно, не знают. Спрашивать не велено, да и к нам сейчас не подступиться.

Без обычных улыбок и шуточек залезаю в кабину и закрываю фонарь. В наступившей тишине располагаюсь поудобнее, раскладываю карты полёта, таблицы связи. Проверяю время, слежу за стрелкой минут и повторяю опять и опять, уже наизусть, детали полёта и опознания нашей цели. А вот и время подошло.

Запускаю двигатель, машинально проверяю системы – электропитание, гидравлику. Настраиваю радио и навигационные приборы. Получаю разрешение от диспетчера и потихоньку выкатываю самолёт на рулёжную дорожку.

На старте куча машин: заправщики, пожарные, штабные. Подкатываюсь осторожно: самолёт-то тяжёлый, при повороте приходится добавлять обороты, а там, глядишь, ненароком можно и сдуть кого-то. Только и не хватало сейчас ЧП на старте.

Подбегает наш инженер-лейтенант, карабкается на крыло и вручную дозаправляет мой «Скайхок» до последнего возможного литра. Спрыгивает, для очистки совести обходит самолёт, перепроверяет подвеску бомб и настройку запалов.

Подходит к левой, передней стороне фонаря и ждёт, чтобы я обратил на него внимание. Поворачиваю к нему голову – я в шлеме с опущенным противосолнечным щитком, он моих глаз не видит. Он подымает большой палец вверх: «всё ОК», берёт под козырёк. Я киваю в знак благодарности и отдаю честь. Он бежит дальше к моему ведомому.

Несколько минут на старте мы ждём разрешения на взлёт. В голове спокойно, мысли чередуются: то гадаешь, как там проходит операция, то думается о деталях нашего задания, то кажется, что вот-вот наш полёт отменят и диспетчер отправит нас обратно в эскадрилью.

Вдруг – вот оно! Разрешение на взлёт!

Выруливаем, последний взгляд на Р., на его самолёт (не потекло ли у него там чего), вижу его сигнал «я ОК», отпускаю тормоза и начинаю разбег. Самолёт тяжёлый, солнце в зените, день жаркий. Ручка чуть вперёд, даю моему «Скайхоку» набрать скорость и плавно отрываю его от бетонки. Шасси и закрылки вверх, проверка кабины. Всё работает как надо, прибираю обороты, даю Р. возможность быстро пристроиться. Поворачиваем налево к морю, пересекаем побережье, доворачиваем вправо до севера и набираем высоту.

Ближе к границе перехожу на канал связи операции, и то, что я слышу, заставляет меня сбавить обороты двигателя и перейти на режим полёта максимальной продолжительности.

По радио слышу взволнованные голоса ведущих передо мной, перебивчатые ответы диспетчера и шум сирийских радиоглушилок. Становится понятно, что операция затягивается, но пока непонятно, почему. Ясно, что сирийцы огрызаются и глушат почти все каналы связи, значит, поднимают свои истребители в воздух.

Замечаю, что глушилка врубается после нескольких фраз, а не по теме. Ага, значит, сканируют диапазон и автоматически глушат всех, кто говорит, а не тех, кто говорит по делу. Решаю продолжить полет втихомолку, без лишних репортажей, с переходом на запасные каналы.

Р. держит позицию вблизи меня, и мы можем «переговариваться» визуальными сигналами. Так я могу показать ему, на какой канал перехожу и успеть выдать ему в эфир несколько фраз, чтобы скоординировать наши действия, прежде чем нас заглушат.

Пока мы с Р., как пара цепеллинов, медленно, но экономно продвигаемся на север, к выделенному нам району ожидания, слушаю, как в воздухе разыгрывается драма. Наш комэск, который взлетел перед нами минут на 40 раньше, просит разрешения войти в зону боевой работы для атаки, но получает отказ.

Формулировка отказа проста и загадочна: «подожди». Через несколько минут он просит повторно и опять получает «подожди». Проходят ещё минут пять, и он просит опять, на этот раз, подымая голос.

Он, как и все мы, понимает, что каждый диспетчер на боевом посту знает точно, кто там сидит в самолёте, тем более, когда «под его рукой» выполняет задание какой-либо комэск. В ответ опять получает «ждать» и решает выложить последний козырь.

Среди всего шума-гама наш комэск заявляет диспетчеру: «У меня нет топлива ждать! Или ты мне дашь работать, или я возвращаюсь».

Через несколько секунд после того, как очередная глушилка замолкла, все чётко услышали ответ диспетчера: «Тогда возвращайся. Бомбы сбрось в море».

И наш комэск, признанный герой ещё со времён Войны на истощение 1968—1970 годов, кротко отвечает «понял» и возвращается домой.

По правде говоря, мне стало его жалко. Родом из кибуца севернее Тель-Авива, он окончил Лётную школу в 1968 году и молодым лейтенантом, но уже опытным бойцом в 1969 году перешёл на «Фантомы».

А в 1970 году, в одном из боевых вылетов, схлопотал зенитную ракету SA3 ^[1] по левому борту. Раненный в левое плечо, шею и руку, с тремя оторванными осколком пальцами на левой руке, он сумел вместе со своим штурманом успешно посадить изрешечённый «Фантом». Причём левой рукой он двигать не мог – двигателями управлял штурман по его указаниям.

Что говорить, человек большого мужества и стойкости. За это он получил «От Амофет», второй по иерархии орден в Израиле.

После того как его заштопали и восстановили работу двух оставшихся пальцев левой руки, он вернулся летать. Но так как не мог управлять левой рукой «Фантомом» с его многочисленными клавишами и кнопками на рычагах управления двигателями, то летал он на «Миражах» и «Скайхоках» – там один двигатель, да и на рукоятке управления двигателем одна или две кнопки.

Мы его очень уважали за спокойствие и выдержку в воздухе, боевой опыт и бойцовский задор. Но так завершить участие в такой операции было как-то некрасиво и неправильно.

Отряхиваюсь от мыслей о нашем комэске. Мне ясно, что если ему не дали войти в зону работы, то это серьёзно, и если я начну «качать права», то меня отправят домой ещё быстрее, чем его.

В районе ожидания отдаляемся от берегов Ливана и нарезаем круги в ожидании, когда страсти стихнут. А пока Р. и я висим как два баллона, вертим шеей, сканируем пространство.

Погода на удивление хорошая. Видимость отличная, но над берегом Ливана и дальше в горах дымка, из-за которой не видно деталей.

Вдруг вижу точку, которая стремительно спускается сверху, прямо на нас. Сердце ёкнуло: неужели истребитель? Если да, то их всегда пара или больше, и если они по наши души, то дело швах – мы без скорости, с грузом бомб, прямо как перепёлки в тире.

В такой ситуации надо бы всё сбросить и набрать немного скорости, но тогда задание мы не выполним, а участвуем мы сегодня не в простой операции. И я не хочу так закончить моё участие в ней.

Решаю рискнуть, ничего не сбрасывать и довернуть под пикирующих на нас истребителей. Показываю Р. наверх. Он кивает и немного отходит в сторону, чтобы мы могли маневрировать. Я уже развернулся к ним носом. Вижу второго: они пара в открытом боевом строю для атаки. И немного успокаиваюсь – это наши F-16.

Но они продолжают вести себя агрессивно и маневрируют нам в хвост. Радио шумит, в свободные от помех секунды ведущие и диспетчер пытаются что-то сказать, и всех снова глушат. Мне ясно, что по радио мне с этими горячими парнями из эскадрильи F-16 не договориться. Начинаю качать крыльями: широкий мах влево, такой же вправо, возвращаюсь на скоростной режим «баллона». Всё в надежде, что эти гончие увидят, что их дичь ведёт себя совсем не как дичь, и перестанут нас пугать.

F-16 заходит на цель. © [битая ссылка] www.iaf.org.il

Вижу по их поведению, что они поняли: острые носы F-16 перестают целиться в нас, они выравниваются по горизонту и, пройдя метрах в 800 от нас, машут в ответ и взмывают вверх.

Мы опять возвращаемся к попыткам понять ситуацию и попытаться положить наши бомбы там, где они принесут пользу, а не в море.

Потихоньку гам ведущих других звеньев стихает: кто-то повернул домой, так как топлива для боевого захода на цель у него уже нет, кто-то, как мы, играет в молчанку, надеясь на то, что Боженька вознаграждает терпеливых и запасливых.

И вот диспетчер начинает налаживать работу по целям. Спрашивает, кто и сколько ещё может ждать, и, получив ответы, начинает посылать звенья в районы боевой работы. Конечно, сначала тех, у кого в запасе меньше всего времени ожидания.

Из потока разговоров и указаний диспетчера понимаю, что почти всем дают новые задания и новые координаты целей. Как будто старые, оригинальные цели изменили позиции. Или исчезли.

Интересно, куда же нас пошлют?

Всё это время наблюдаю за количеством топлива и рассчитываю, сколько ещё смогу играть в молчанку. Решаю попробовать подать голос. Спокойным голосом говорю диспетчеру, что я на месте, ожидаю разрешения выйти в район боевой работы и готов для получения новой цели.

Сработало! Меня не посылают домой, а переводят на другой канал связи, к другому диспетчеру.

Выхожу на связь и после нескольких автоглушилок получаю новое задание. Нам поручено выйти на какое-то шоссе и разбомбить в клочья весь военный транспорт, который там едет. Название шоссе передали по кодовой карте. Также просили не задерживаться и выйти в район цели, как только будем готовы. А нам это на руку: топлива задерживаться у нас уже нет.

Нахожу в штурманской папке кодовую карту – молодцы «первоклашки»! Хорошо подготовили папки. Открываю карту. Это тоже надо уметь в полёте: полезная ширина кокпита в «Скайхоке» где-то сантиметров 80. А карта метр на метр.

Нахожу шоссе на карте и начинаю её рвать и перекладывать, чтобы можно было держать в руке интересующий меня район и не мешать обзору и управлению. Пытаюсь понять, где это шоссе проходит по географии.

Немного шокирован – шоссе, на которое меня послали, находится восточнее озера Карун, километрах в 10—15 от границы с Сирией и менее 50 км от самого Дамаска. По данным разведки перед вылетом, это в самом сердце зоны защиты ЗРК и ПВО самой Сирии. Или я не понял кода, или диспетчер посылает меня в пекло, или…

Ну что же, волков бояться, в лес не ходить. Сверяю данные с Р., получаю от него, что он готов. Топлива у нас немного, но хватит на скоростной заход сверху и на парочку кругов с пике для бомбометания.

Проверяю настройку системы вооружения и прицел: всё готово и настроено на залп в 3 бомбы для наибольшего эффекта, пушки заряжены и готовы к стрельбе.

Успокаиваю дыхание, сигналю Р. перейти в развёрнутый боевой строй для атаки, широким поворотом беру на восток и начинаю небольшое снижение для набора скорости. Сообщаю диспетчеру о входе в район боевой задачи, получаю «ОК» и оглядываюсь на Р. Всё, мы поехали.

Мы с Р. молчим и несёмся вперёд на скорости в 500 узлов. Это всё, что наши «Скайхоки» сегодня могут нам дать. Это не мало, но я бы с радостью просвистел сейчас на сверхзвуковом «Фантоме», пересекая побережье Ливана и приближаясь к горам Шуф. Ведь летим-то мы в пасть ЗРК и истребителей ПВО, не говоря уж о сирийских зенитках разных калибров.

Уже издалека видно, что долину Бекаа покрывает тёмное облако зенитных разрывов. А у них там ещё и ПЗРК «Стрела» и ещё какие-то новые самоходные ЗРК, о которых наши техразведчики ещё толком не знают. Так что ожидать нам с Р. можно чего угодно.

Проходим южнее Цидона, и я целюсь носом километров на 10 правее озера Каруна. Пока всё тихо. Кроме общего зенитного огня. Моя система радиолокационного оповещения (прозванная «Комер» – на иврите это значит «поп») жужжит и пищит в ушах, предупреждая, что на меня сейчас нацеливаются РЛС ствольных зенитных батарей и несколько отдалённых стационарных ЗРК SA2E ^[2], расположенных в самой Сирии.

Маневрирую влево-вправо, чтобы сбить наводчиков ПВО. Пока работает.

Ещё через несколько минут мы на траверзе озера. Высоко над нами и довольно-таки в стороне вспухает бело-розовое облако взрыва ракеты ПРО, как видно, SA6. Бесцельный выстрел, если это по нашу душу.

Вижу силуэт «Кфира», летящего низко под нами с севера на юг – кто-то из коллег возвращается домой, выбрав самый прямой путь. Как видно, у него уже нет топлива вернуться, как и зашёл, морем.

Р. на месте, справа от меня – молодец. Долетев до нашего шоссе, делаем поворот на север, и он переходит налево: так он сможет предупредить меня, если что-то полетит в мою сторону из Сирии.

Проходим над шоссе – пусто. Нет колонн транспорта, нет отдельных грузовиков. Около селения Султан-Якуб догоняем одиночный зелёный джип, который шпарит на север. Зато вокруг шоссе куча зениток и бронетехники. Кажется, что целая дивизия развернулась и окопалась.

Докладываю диспетчеру и получаю разрешение атаковать батареи ПВО. Ведь долетели-то мы сюда с бомбами, вот и надо их использовать по назначению. Всё равно с ними уже не сядешь.

Мы с Р. делим работу: я беру две батареи 57-мм орудий ПВО, он берёт две других.

Ложусь на параллельный бомбометанию курс, переключаю управление сбросом бомб. На первом заходе сброшу-ка я большую бомбу, а две под крыльями оставлю для второй батареи.

Р. параллельно мне поворачивает на заход по своей цели, за хвостом у него никого нет. Надеюсь, он смотрит и за моим хвостом: сейчас не время быть эгоистом. Оглядываюсь назад и наверх – чисто, можно заходить на цель.

Переворачиваю свой «Скайхок» почти на спину, ввожу его в пике градусов на 60, подвожу нос под цель и плавно направляю прицел снизу к центру батареи ПВО. Пока прицел подплывает к центру цели, пока скорость не достигает расчётной для бомбометания и пока приближается нужная высота бомбометания, в прицеле вижу, как орудия батареи стреляют в меня.

Взгляд через прицел. © [битая ссылка] www.iaf.org.il

Как по команде (а так оно и есть), по часовой стрелке вспыхивают маленькие шарики в дулах орудий, направленных на меня. Залп, второй, третий! Да, снарядов они не жалеют.

Краем глаза слежу за стрелками скорости и высоты… И вот стрелка высоты подходит к отметке, в унисон ей довожу мушку прицела к центру батареи. А там, в центре, мозг батареи, из него к каждому орудию идут кабели с данными по наводке на цель, то есть на меня.

Я нажимаю на кнопку бомбометания и чувствую удар под брюхом: мой подарок командиру батареи весом в тонну поехал по своей баллистической траектории. Тяну на себя ручку управления и перехожу из пике в набор высоты с разворотом.

Смотрю назад и вниз: если кто-то за мной гонится – я его замечу, а, кроме того, я так увижу, попал я или нет. Вижу свою бомбу в последние мгновения перед попаданием, вижу ударную волну и столб дыма, который накрыл батарею. Вижу белые полосы ПЗРК «Стрела», которые пытаются нагнать мой самолёт.

Выравниваю самолёт и продолжаю набирать высоту с задранным носом. Самолёту уже легче, и он бодро карабкается вверх, подальше от 23-мм ЗСУ, которыми здесь кишмя кишит. Проверяю кабину, топливо. Пока хватает ещё на пару заходов. Ищу и нахожу Р.: он кружит недалеко от меня, готовится ко второму заходу.

Над нами тихо, никого нет. В эфире разговоры, но ничего такого, что не позволило бы нам продолжать работу. «Комер» продолжает жужжать, но ничего нового, опасного не показывает.

Под нами ад. Всё, что может задрать ствол вверх, стреляет в воздух. Ощущение, как будто земля поднялась на несколько километров вверх. Да, для того чтобы атаковать, придётся нырять во всё это.

Перевожу тумблеры бомбометания на оставшиеся бомбы, настраиваю заново прицел, набираю высоту, выстраиваю «коробочку», проверяю, как дела у Р., осматриваюсь сзади, сверху и захожу на вторую цель. Стараюсь не думать о серой пелене зенитных разрывов, через которую мне надо пролететь, сосредотачиваюсь на центре батареи. Опять вижу нацеленные на меня вспышки, контролирую скорость, довожу мушку прицела в унисон с высотой, как меня учили и как сам учил других, и сбрасываю свои оставшиеся бомбы.

В развороте с набором высоты, только теперь в другую сторону, чтобы не быть шаблонным, вижу, как взрывная волна и столбы дыма покрывают позиции второй батареи. Проверяю топливо – время собираться домой. Проверяю, как дела у Р., и слышу, что у него не все бомбы упали, и он просит зайти на цель ещё раз.

Мда… Вернуться с бомбой, которая не упала при бомбометании, плохая идея. Кто знает, что там у неё перекосило. Может даже быть так, что запал у неё уже взведён. Её надо сбросить аварийно – это должно сработать. Но бомбы-то у нас в прямой подвеске, а это значит, что запал сработает и при аварийном сбросе, и она взорвётся при ударе о землю. Поэтому её можно сбросить на цель, но только вместо нажатия на кнопку бомбометания на ручке управления надо дёрнуть рычаг аварийного сброса. Р. опытный и умный вояка, он это знает и хочет сочетать приятное с полезным: избавиться от обузы, сбросив её в цель. Молодец!

Правда, это означает, что мы остаёмся на третий заход, а это становится опасным. Да и солнце уже близится к горизонту… Времени на долгие раздумья нет, и я принимаю решение – остаёмся ещё на один заход.

Даю Р. разрешение на последний заход, но так, чтобы по выходе из него мы уже были в направлении домой. На время этого захода на цель я становлюсь ведомым Р. Пока он занят планированием захода и приготовлением аварийного сброса, я кружусь вокруг него, оглядываюсь и вдруг замечаю, как близко мы от Дамаска. Ощущение не из обычных – это столица врага, и она защищена плотными кордонами зениток и ЗРК. Быть к ней так близко боязно, но в то же время радостно – мы ведь смогли заткнуть ПВО здесь, в Ливане, сможем и там…

Однако времени на осмотр достопримечательностей окрестности нет. Мы сюда дело делать пришли. Поэтому настраиваю прицел на работу с бортовыми пушками и, проверив, что сверху и с боку нам ничто не грозит, захожу вслед Р. на батарею, которая могла бы ему помешать при выходе из пике. На этот раз нажимаю на гашетку выше высоты открытия огня: у меня снарядов на 7 секунд. И я хочу положить как можно больше из них в цель. Поэтому надо много терпения и выдержки, чтобы стрелять и продолжать целиться, когда в тебя самого стреляют.

Крутым разворотом выхожу вверх и на юг. Вижу, как мои снаряды ложатся в цель, и несколько орудий ПВО замолкают. Р. передо мной, набирает высоту. Топлива у нас хватит добраться до нашей базы, если ветер на высоте не помешает.

Пока набираем высоту, докладываю о завершении работы и перехожу на другой канал связи. Там ещё раз докладываю о местоположении батарей ПВО, которые мы атаковали, и о войсках вокруг них.

Проверяю топливо и ветер. Всё в порядке – долетим. Из эскадрильи нас уже ищут по связи – мы вошли в зону их приёма. Они озабочены – все уже давно вернулись, а мы ещё летим и летим. Задают вопросы, сколько топлива и откуда у нас его так много осталось. Но я пока им не выдаю секретов, оставляю на потом.

Нам сейчас надо приземлиться с первого раза. На второй заход на посадку топлива не хватит. Если не удастся сесть нормально, то никакие секреты расчётов топлива не помогут.

Диспетчеры авиабазы нас уже ждут и расчищают нам дорогу на прямой заход на посадку. Шасси выходит нормально, закрылки тоже. Значит, нет дырок в гидравлике.

Садимся с ходу, гасим скорость тормозными парашютами, заруливаем по стоянкам. Я еду по рулёжке медленно, помню спешку нашего 1-го замкомэска.

Да и сейчас начинает доходить, что за полёт это был. Начинается реакция тела, чувствую себя усталым, обмякшим малость.

Технари сбегаются принимать самолёт из полёта. Оружейники удивлённо смотрят на пустые снарядные ящики. Как видно, я первый в эскадрильи применил бортовые пушки в этой войне. Расписываюсь в книге самолёта. Оказывается, мы были в воздухе чуток больше, чем полтора часа, что немало для такого боевого вылета на самолёте без внешних топливных баков.

Когда мы с Р. возвращаемся в расположение эскадрильи, уже темнеет. Все на разборе полётов – и те, кто летал, и те, кто не летал: все хотят послушать. Все уже знают, что это был знаменательный день.