Текст книги "Серебреник. Исторический роман в трех частях"

Война

I

 
……….Плач снега………
Падал снег  белым-бело,
Кружил свой вальс —
Вокруг светло…
Пули свист, грохот бомб,
Детский плач, в сердце тромб.
Птицы крик, пушек залп,
Новый год, снежный ком.
Копоть грязь, праздник -Ад,
Воздух – яд, трупный смрад.
Падал снег – капал он,
Слезы лил – плакал в тон.
То чернел, то краснел,
Плакал снег, то-ли пел.
Деда боль – скулы в стон,
Сын убит, внук сгорел,
Дом горит – бабка в нем.
Снежный ком – в сердце тромб…
Копоть грязь, порох мат —
В дом пришел  хмельной солдат.
 
 
Кровь чернела на снегу,
Снег чернел от крови.
Падал снег и падал он,
И вместе с ним свинец.
Снег мечтал кружить —
Кружить свой вальса лёт…
Ему мешали бомбы,
Ложиться на поля.
Кружит он словно птица —
Гнездо не находя.
И падал он бездушно,
Как будто омертвев.
Внизу земля пылает,
В военный новый год.
Падал снег – снежинки в кровь,
И падал снег и слезы лил…
Коль снег так плакал,
Плакали ли мы..?
И падал снег и плакал он,
Тела и снег, огонь и кровь,
Свинца полет – смешалось всё…
(перевод с чеченского)
И. Акаев.
 

С первого дня российской агрессии Ибрагим твердо решил, что он будет защищать свою родину. Сомнения в правильности своего выбора у него не было и не могло быть. Пропагандистская кампания официальных средств массовой информации России не могла поколебать его уверенности в том, что безобидные, на первый взгляд, слова «восстановление конституционного порядка» в Чечне, являются в действительности формой агрессии, формой государственного террора, что это есть настоящая война. О причинах и виновниках ее можно было спорить и догадываться. Но от этого суть ее не менялась. С точки зрения человеческой морали, ничем не оправданная война должна была встретить протест у всякого нормального человека. Многие бывшие противники режима Дудаева взяли в руки оружие, чтобы защищать свою землю.

Ибрагим понимал, что война – это и есть продолжение грязной политики, проводимой российским руководством, а сам президент, верховный главнокомандующий, есть не больше, чем марионетка в руках партии войны.

Война – это зло. Злейшее зло – захватническая война. Со злом надо бороться.

Прежде всего Ибрагим вывез из города в село свою семью и самое необходимое из своего домашнего скарба. Оставив им часть имевшихся у него денег, Ибрагим вернулся в город. Здесь в течение нескольких дней он готовился к войне, к защите своей родины, себя, своих близких и родных. Закупил экипировку, стрелковое оружие и прочее боевое снаряжение. Он хорошо знал, что ему нужно и с кем он будет воевать. Он хорошо знал эту армию с ее агрессией, с ее тактикой и стратегией. И таких, как он, было немало в чеченском ополчении.

После тщательной подготовки Ибрагим примкнул к защитникам города. Хотя он и не понаслышке знал о войне, эта война для него была новой. С такой жестокостью на таком ограниченном театре военных действий он не сталкивался даже в Афганистане. А ведь там они воевали отнюдь не в белых перчатках. Ибрагим твердо знал, что переносить адские условия войны в Грозном ему и его товарищам по оружию поможет непоколебимая вера во Всевышнего, Творца всего сущего на земле – Аллаха. Уже в первые дни войны было замечено, что никакие допинги в виде наркотиков или спиртного не могут служить панацеей от беспрерывных разрывов бомб и снарядов, от бесчисленных назойливо и беспощадно свистящих пуль, от смердящих трупов, от рек крови. Те, кто сидел на допинге, после двух-трех дней боев уходил или глупо погибал. Еще было замечено, что если воюющий возьмет что-нибудь приглянувшееся из пустующего дома или квартиры, то он непременно получит тяжелые ранения или погибнет в ближайшем бою. Бойцы сопротивления позволяли себе брать в пустующих домах и квартирах только съестное, так как знали, что по негласному сговору жильцы этих домов и квартир, уходя из своих жилищ, на видном месте оставляли для ополченцев эти съестные припасы.

Отец Ибрагима, Заурбек, был глубоко богобоязненным человеком. И в годы ссылки, и в годы тюремного заключения он твердо следовал пяти столпам Ислама. Заурбек говорил своим детям: «Чем сильнее вера человека, тем тверже его жизнь. Жизнь человека без веры – жизнь животного». С семилетнего возраста Ибрагим совершал пятикратный намаз (молитву), и только будучи в армии, не имел этой возможности. С этого же возраста он держал пост в месяц Рамадан. Однажды Ибрагим прочел суждения английского ученого-историка Томаса Карлейля об исламе.

Он писал: «Едва ислам появился на свет, как в нем сгорела идолопоклонничество арабов и христианские споры. Все, что не являлось истиной, сгорело в пламени ислама, как сухие дрова. Затем огонь утих. Аллах вывел арабов с помощью ислама из тьмы на свет, оживив с его помощью и выведя на свет, оживив с его помощью и выведя из тьмы бездеятельную нацию и дремлющую в покое землю, в которой не было слышно ни звука и не видно какого-либо движения со времен сотворения мира. Аллах послал к ним Пророка со словами и миссией от себя. И вдруг безвестность и бездеятельность обратились известностью, невежество – образованностью, низкое положение – высоким, слабость – силой, искра – пожаром, свет, которого раздвинул и объял пределы мира, луч которого соединил Север с Югом, Восток с Западом. Не прошло и века после этого события, как государство арабов утвердилось одной ногой в Индии, другой – в Андалузии. Многие века были освещены светом достоинства и благородства, мужества и неустрашимости, спасения и блеска истины и правильного ориентира на половине мира».

Ибрагим знал, что ислам – это ежечасное, ежедневное восхождение души человека к разуму, добру, совершенству. Ступени к этому – молитва, пост, подаяние, жертвоприношение и Хадж в Мекку. Следуя канонам ислама, человек становится щедрым, благородным, честным и справедливым. И тогда он делается Человеком с большой буквы, над которым не властны никакие пушки, бомбы, пули, никакие снаряды. Этому человеку не страшна смерть. У него только один страх – это страх перед Всевышним, творцом всего сущего на земле: Аллахом. Смерти не боится только дурак или глубоко верующий человек, понимающий, что истина есть в вере во Всевышнего Аллаха. У того же Томаса Карлейля сказано: «Всякого человека судят по вере его и по неверию». Верность этой глубоко философской мысли как нельзя лучше доказывалась на войне.

В надежде на то, что его первенец станет Человеком с большой буквы, подвигло Ибрагима на мысль дать своему сыну имя Ислам.

II

Против Ибрагима и других ставших на защиту своей отчизны воевали российские оккупанты – солдаты и офицеры, наемники из числа безработных граждан России, уголовники, которые пришли сюда по контракту грабить и убивать. Если солдаты и офицеры выполняют приказ командования, то контрактники выполняют заказ дьявольской воли. Наверное, среди них были и те, кто в Афганистане воевал с Ибрагимом плечом к плечу. Ибрагим знал, что эти воины не трусы, но они были нерешительными, скованными. Это их состояние было легко объяснимо. Они не знали, за что воюют. Образ врага складывался постепенно и с трудом и только в силу того, что гибли их боевые товарищи. Отчасти этим объясняется то, что российская армия, несмотря на значительное превосходство в военной мощи, была не на высоте и несла большие потери. Кроме того, российские солдаты воевали с бывшими воинами той же армии, и к тому же с добровольцами, уверенными в праведности своего дела.

Незадолго до вторжения в Чечню, министр обороны РФ П. Грачев хвастался, что он может взять Грозный «одним десантным полком за два часа». Возможно, ему удалось бы взять какой-нибудь другой город, но не Грозный.

Чудеса храбрости, показываемые чеченскими бойцами, не позволили Грачеву совершить столь блистательный блицкриг. Бойцов сопротивления в российских средствах массовой информации называли бандитами. Но где это видано, чтобы кучка бандитов могла оборонять город, осажденный, даже по российским сведениям, стотысячным войском при поддержке авиации и бронетехники.

Они не были бандитами. Они были истинными патриотами, пожертвовавшими собой ради отчизны. И к величайшему позору для человечества их имена и славные ратные дела будут преданы забвению. История не напишет о них блистательную эпитафию, как о трехстах спартанцах, хотя их подвиг неизмеримо выше. Грохот бомб, разрыв снарядов, беспрерывный свист минометов и пуль, зарево пожаров, скрежет гусениц танка, жар напалма, снайперские выстрелы в сердца, уничижительные высказывания в прессе, голод и холод, отсутствие медикаментов и врачей, ноющие раны, фильтрационные лагеря, побои, пытки, изощренные методы издевательств, расстрелы, травля собаками в фильтрационных пунктах – разве это сравнимо с тем, что было при Фермопилах?

Как в российских средствах массовой информации, так и в зарубежных, с подачи российских пропагандистов, стало доминирующим утверждение, что во взятии Грозного участвовали восемнадцатилетние мальчишки из российской провинции. Но тот, кто наблюдал за событиями в Грозном с декабря 1994 по февраль 1995 года, не может согласиться с этим утверждением. Были все и всякие, в том числе и мальчишки из российской провинции. Но основу этой армии составляли зрелые убийцы-вандалы, для которых убийство являлось самоцелью. Для них, что русский старик, пенсионер семидесяти лет, что чеченский мальчишка, только что увидевший этот мир, – все являлись одинаковыми мишенями.

В центр Грозного вошла длинная колонна бронетехники при поддержке с земли и воздуха. Видимо, российские генералы не извлекли урока из второй мировой войны – ведь и Сталинградская битва, и битва за Берлин показали, что танк в большом городе – вещь бесполезная, но удобная мишень. Любой разбитый многоэтажный дом превращался в такой прочный бункер, что его не могла взять бомба, не говоря о «Граде» и «Урагане». Чеченские бойцы из окон, балконов и развалин жилых домов, разбившись на мелкие группы по пять-десять человек, обстреливали танки и пехоту. Тактика была простая и в то же время оригинальная: сначала выводился из строя первый танк, потом – последний, а потом уже – находившиеся в середине. То, что не доделал гранатомет, довершал боезапас, находившийся внутри танка. Российские солдаты большей частью сгорали в танках и БТРах заживо, а тех, кто успевал выскочить, расстреливали автоматчики. Группа Ибрагима участвовала в разгроме танковой колонны в районе железнодорожного вокзала. Немногие захватчики остались в живых, да и те были взяты в плен.

Буквально каждый дом, каждую улицу российские войска занимали в результате жестоких и изнурительных боев. Упорство оборонявшихся подавлялось не силой, а тем, что им катастрофически не хватало продовольствия и боеприпасов.

Командованием чеченской армии было принято решение с боями отходить из города. Так был сдан и так был взят Грозный. Боевые действия перешли в горные районы на юге Чечни.

Российским военным командованием в Чечне и промосковским правительством Чечни, во главе которого стоял Д. Завгаев, было принято уникальное по своей циничности решение. То или иное село брали в блокаду. Администрации и жителям села ставился ультиматум: либо вы сдаете определенное количество стрелкового оружия, боеприпасов и подписываете с военными мирный договор, либо село будет уничтожено. Договор назывался «Договором о мире и согласии». Целью этой акции, безусловно, являлось желание настроить мирное население против бойцов Чеченского сопротивления, внести разлад в это движение. Наряду с этой основной задачей, генералы преследовали свои, чисто меркантильные, житейские интересы.

Прямой шантаж в виде угрозы стереть с лица земли сопровождался циничными заявлениями генералов о даче откупных, что, по существу, являлось террором, шантажом и вымогательством со стороны наводивших «конституционный порядок» по отношению к жителям республики. С боевиками они так говорить не смели и не могли, так как те давали всегда достойный отпор.

Свое требование денежных выплат генералы объясняли бедственным положением армии, невыплатой или задержкой довольствия. Солдаты ходили по разрушенным домам и мародерствовали. Офицеры из высшего состава заставляли солдат грузить мебель и другое имущество жителей на машины и бронетранспортеры, потом все это вывозилось в Россию.

Так, село Серноводское откупилось взяткой в двести тысяч американских долларов. Близлежащее село Самашки, трагедия которого стала известна на весь мир, стало наглядным примером для тех, кто не хотел быть сговорчивым.

В зависимости от количества жителей в населенном пункте назначалось необходимое к сдаче количество стрелкового оружия. Никого не интересовал вопрос, имеется ли в данном населенном пункте такое количество. Сказано – сделано, в противном случае все то, что вами нажито непосильным трудом за многие годы будет предано огню и мечу, хорошо, если при этом вы сохраните свои жизни.

Народ выходил из создавшегося положения просто. Все, сколько могли, собирали деньги, на которые у тех же военных тайком покупали оружие. А утром под яркими юпитерами телевизионщиков шли сдавать это оружие в условленное место тем же военным, у которых они его накануне купили. Эти кадры под восторженные заявления всяких Доренко, Леонтьевых затем показывали по телевизору. Наверное, если сложить все изъятое таким образом оружие, на каждого жителя Чечни пришлось бы, как минимум, по два-три автомата и по два гранатомета, не говоря уже о гранатах.

III

В конце марта 1995 года войска подошли со всех сторон к трем селам Урус-Мартановского района – Алхазурово, Комсомольское и Гойское. Границы между этими селами условные. Лежат они в предгорной части Чечни и представляют собой прекрасный плацдарм для выхода в горную часть – в Шатоевский, Итум-Калинский и Чеберлоевский районы.

Группировкой войск, окружившей эти села, командовал российский генерал Кондратьев. Разбив свой бивак на окраине этих сел, он стал вести переговоры с их представителями.

Безоружным парламентариям от этих сел Кондратьев сразу же дал понять кто в доме хозяин. Его речи изобиловали угрозами. Для придания высшей убедительности своим словам, недостойным для боевого генерала, он приказал провести имитацию атаки на село Гойское боевыми вертолетами. Также им был отдан приказ при любом выстреле из села открывать огонь на поражение всего села. Гойское было взято под прицел по той причине, что там находились подразделения Чеченского сопротивления под командованием полевых командиров Руслана Гелаева и Ахмеда Закаева. Бойцы сопротивления выбрали это село в силу того, что оно было стратегически выгодным. В случае отступления имелись многочисленные тропы, по которым можно было уйти в горы. Было ясно, что одно из трех сел в показательных целях будет уничтожено, несмотря ни на какие усилия со стороны его жителей. Поэтому было решено принять бой. Большинство жителей правильно поняло решение Гелаева и Закаева, хотя, конечно, были и несогласные с ними. Судьба села Гайское была решена.

Несколько дней шла разведка боем. Российские войска пронизывали оборону бойцов сопротивления. Для этого в ход пускались вертолеты, самолеты, САУ (самоходная артиллерийская установка), установки залпового огня типа «Ураган», «Град» и «Птурс». Массированные атаки бронетехники поддерживались атаками войск специального назначения и войсками МВД.

Группе Ибрагима удалось при первой же вылазке противника подбить тяжелый танк и два БТРа. При последующих вылазках было подбито еще несколько единиц бронетехники противника.

Пройти парадным шагом по селу Гойское войскам явно не удавалось. Ополченцы раз за разом отбивали атаки осаждавших. Российским войскам после каждой атаки приходилось отступать назад. Кондратьевым была сделана попытка договориться со старейшинами села и оборонявшимися. Но в ответ он услышал твердое «нет». Знаменательным был ответ старейшин села генералу: «Что же ты, молодец-удалец, который бахвалился своей силой вначале и отвергший наши предложения договориться миром, сегодня решил идти на мировую. Раз начал, то заканчивай свое грязное дело. У нас там ничего уже не осталось, за что бы нам теперь переживать. Вы даже наши кладбища разбомбили, варвары», – услышал Кондратьев, бравый генерал.

Грязное дело было продолжено. В ход пошли тяжелые бомбардировщики, с новой силой загрохотали дальнобойные орудия, с неба падали глубинные бомбы и ракеты, земля содрогалась и горела адским пламенем. Выдержать эти безумные, безудержные и не прекращавшиеся ни на час взрывы бомб и снарядов бойцы сопротивления смогли благодаря окопам, вырытым ими за несколько дней до начала штурма. Все село было буквально изрыто ими. Между собой они сообщались подземными тоннелями. На время воздушной атаки бойцы укрывались в хорошо оборудованных приямках, вырытых в окопах. Из сел Комсомольское и Алхазурово панорама боя просматривалась как на ладони, так как Гойское лежало чуть ниже.

Жители этих сел с неослабеваемым вниманием следили за происходящим в Гойском. В бессильной злобе, сжав кулаки, стояли подростки и женщины; сгорбившись под тяжестью того, что видели, не стесняясь беспомощных и предательских слез, стояли старики. Все наблюдали «великий триумф» акции под названием «восстановление конституционного порядка» по-российски в селе Гойском.

Все ждали чуда от бойцов сопротивления, всех волновал вопрос: не кончилось ли у них питание, не закончились ли боеприпасы, не исчерпался ли людской ресурс и дух отваги??? Им со своей высоты хорошо было видно, какая армада войск нацелилась на них. Вся эта мощь, как цунами, накатилась на это небольшое село. То тут, то там появлялись вспышки взрыва и черные клубы дыма. Вот еще одно орудие смерти нашло свою погибель на сельских улочках, но им нет конца. В небе загорелся очередной вертолет и упал, взорвавшись у окраины села. Неукротимые волны откатились назад, не преодолев сопротивления. Но тут же налетела новая волна, и, казалось, уже в мертвом селе вдруг раздались голоса по рации и крики:

– Ибрагим, в твою сторону направляются три БМП, сможешь встретить?

– Вопросов нет, – спокойно ответил Ибрагим, добавив – если бы с миром пришли, встретил бы, конечно, с хлебом и солью, а так уж придеться встречать гранатометом.

Ибрагим выполнил свою задачу по уничтожению БМП и пехоты. Страшная, тяжелая, но необходимая работа сейчас у Ибрагима. В руках у него вместо мела и указки гранатомет и автомат. Но что поделать, видит Бог, он не хотел войны, не хотел людской крови. Ему навязали эту войну, и ему приходится защищаться по мере своих сил.

Бессмертное «Аллаху Акбар» слышалось Ибрагиму по рации, и ничто не могло заглушить этот голос. При очередной атаке бронетехника зашла в село. Ибрагим со своей группой находился в доме, оказавшемся под перекрестным огнем противника. Метрах в двадцати напротив него остановился танк, и его орудийное дуло начало опускаться для выстрела прямой наводкой по дому, где находились Ибрагим и его бойцы.

Оставались считанные секунды до выстрела. Прицельно выстрелить по танку из гранатомета через окно не было возможности – отсутствовали давно выбитые оконные рамы. А противник вел по дому прицельный огонь из стрелкового оружия. Для того, чтобы выглянуть в окно и прицелиться по танку из гранатомета, нужны были секунды, но и их уже не оставалось. Еще немного – и группа Ибрагима вместе с ним будет заживо погребенной.

Ибрагим принял отчаянный шаг. Он схватил гранатомет, разбежался и выпрыгнул из окна. В воздухе он перевернулся, сделав сальто с гранатометом в руках. Во время приземления он успел вскинуть гранатомет и прицелиться по танку. Приземлившись на шпагат, Ибрагим выстрелил, опередив на долю секунды противника. Снаряд гранатомета попал в башню танка, она сорвалась и отлетела в сторону. Ибрагим, тут же бросив в сторону «орудие труда», нырнул обратно в окно подвального помещения первого этажа.

Бойцы сопротивления видели всякое на этой войне, но подобное им приходилось видеть впервые. Способности и неимоверные силы в момент отчаяния у человека бывают невероятно высокими.

По различным данным, за один лишь только день штурма Гойского 4 апреля российские войска понесли потери в живой силе до двухсот человек, не считая раненых; в военной технике – три танка, один самолет, одиннадцать БТРов и один вертолет. Были потери и со стороны оборонявшихся – пресловутых «бандформирований». Но на фоне российских войск они были незначительными. Тот же генерал Кондратьев должен бы знать, что обороняющиеся силы имеют преимущество на несколько порядков выше, чем наступающие.

На следующий день в очередном бою был ранен Ибрагим. На наспех сооруженных носилках легко раненные бойцы вынесли его с поля боя, а те, кто не пострадал, не захотели покидать место сражения. Отнесли Ибрагима в село Алхазурово, где медицинская сестра Мадина, исходя из имевшихся у нее скромных ресурсов медикаментов и знаний, оказала первую необходимую помощь: обработала рану на ноге Ибрагима и сделала перевязку. Рана оказалась тяжелой – была раздроблена берцовая кость. Требовалась срочная квалифицированная помощь. Попытка доставить Ибрагима в больницу в соседнее село Старые-Атаги, находившееся в десяти километрах, таила в себе огромную опасность: тут и там, кругом, стояли федеральные войска, которые проверяли всех и все на своем пути. Но несмотря на это, нашлось несколько добровольцев, которые решили, пусть даже ценой собственной жизни, рискнуть и доставить Ибрагима в Старые-Атаги.

В 2 часа ночи со всеми предосторожностями, на какие они были только способны, добровольцы с Ибрагимом на носилках тронулись в путь. Даже в ночное время пустынные окраины села обстреливались. В небе один за другим зависали так называемые фонари (осветительные ракеты на парашютах, которые выстреливали из пушек над селами или полями). Группа добровольцев-спасателей всего за три часа преодолела этот рискованный путь. В данной обстановке время было рекордным. В больнице Ибрагима окружили вниманием. Несмотря на риск быть арестованными, врачи делали все от них зависящее, чтобы спасти ему ногу. Но из-за тяжести ранения и из-за того, что врачебная помощь не была оказана своевременно, начался абсцесс. Чтобы сохранить жизнь Ибрагиму, необходимо было ампутировать ногу.

Врачи получили согласие на ампутацию у его жены Хавы, которую на второй день после его поступления в больницу привезли друзья. Она, в свою очередь, попросила разрешения у отца Ибрагима. Понимая безвыходность ситуации, он дал согласие. Боль сына перенеслась в его тело, в его сердце, в его сознание. Заурбек отдал бы все – свои ноги, руки и даже жизнь – лишь бы с его самым дорогим на свете сыном ничего плохого не случилось.

Он понимал буквально все, что творится на войне. Он понимал, что так же, как и чеченцы, гибнут и страдают те, кто пришел с войной на эту землю. Он понимал, что так же, как и ему, больно за погибших и раненных своих сыновей, российским матерям и отцам. Заурбек очень не хотел, чтобы Ибрагим брался за оружие. Он даже не знал о том, что сын ушел воевать. Единственное, что сделал Ибрагим перед уходом на войну, это то, что он втайне от отца уговорил свою мать Хеду дать ему благословение. Он ей сказал, что должен пойти и в любом случае пойдет защищать свою родину. А она должна дать ему благословение на тот случай, если с ним что-нибудь случится – тогда он не будет проклят судьбой. Ибрагим дал понять, что после Аллаха он принадлежит не себе, а своим родителям, пока они живы. Только после их смерти, он считал, что будет принадлежать своим детям. Дети должны ценить своих родителей больше, чем своих детей.

Ибрагим лежал на операционном столе. Он чувствовал, что ему тяжело дышать. Он хотел перевернуться на бок, но что-то острое, непонятно откуда, кольнуло его в сердце, и сознание его начало мутнеть. В это время где-то далеко и совсем близко он отчетливо слышал голоса: «Пульс… сердце… кислород… электрошок…»

Вскоре он почувствовал некоторое облегчение. Что это? Он видит самого себя! Он витает над собой! Он отделяется от своего тела и медленно поднимается над ним. Он видит, как внизу врачи суетятся вокруг его тела. А потом он видит как совсем молодая и красивая нана ведет его за руку по цветущим полям Алхазурово. Алый мак колышется на ветру.

– Смотри, не наступи на него – предупреждает мать.

А там неподалеку в белом цвету стоит дедушкина груша.

– Я же думал, что война, а оказывается это был сон и я еще совсем маленький – думал Ибрагим.

А чьи это образы… со светящимися словно солнце лицами… кто они.

– Это мы… погибшие в Газавате… твои братья… нас благословил Аллах, будь спокоен за нас – шепчут ему эти лица.

Его кидало из одного временного состояния в другое, и эти образы словно в калейдоскопе сменялись один за другим.

Через некоторое время, придя в сознание, Ибрагим ясно помнил все то, что ему привиделось. Его бросало в жар и холод. Его знобило и трясло.

Искалеченный Грозный…