Текст книги "Горцы. III том. По тропам абрека"

– Баба, расскажи, пожалуйста, как вы познакомились. Ты же с той стороны Аргуна, с Ичкерии.

Это было не праздное любопытство – Цаца была известной девушкой в Чечне, а ее замужество многих удивило.

село Саясан… чеч Сесана

II

– Все верно, Заза, я с Ичкерии. Родилась и выросла в горном селе Саясан. Я росла в счастливой и обеспеченной семье, была любимицей бабушки. Мать моего отца была дочерью известного на Кавказе шейха Ташу-Хаджи Саясановского, которого в народе называли Воккха Хьажи (Большой Хаджи, Великий). Ее звали Кесира. Мы жили всей семьей в одном доме, а я с двух-трех лет была очень привязана к бабушке, засыпала лишь рядом с ней. С раннего детства прививала она мне любовь к исламу, и трепетно взращивала в моем сердце первые всходы истинной веры. Она меня учила арабской письменности и с ее помощью я заучивала отдельные части Корана. Бабушка вместе со мной у нас дома начала учить арабской письменности и соседских девочек. В 12 лет я почти наизусть знала Коран. Меня освободили дома практически от всех дел по двору и на огороде. Я лишь помогала матери иногда готовить кушать. Нана меня ругала и звала к печи, чтобы я училась кулинарному мастерству.

– Не будет тебя кормить муж, выгонит, и правильно сделает говорила она, – старая горянка задумалась. Нежный образ матери вызвал на ее лице тень печали. Никто не торопил бабушку. Знали все, что сорвавшаяся со скалы памяти лавина воспоминаний уже не остановится…

– В двадцать лет я знала Священный Коран наизусть. – продолжила Цаца. Тогда бабушка приняла важное решение – открыть в местной мечети школу-медресе для девочек, по обучению их азам религии и арабской письменности, а меня сделать их учителем. С этой работой моя жизнь приобрела другие яркие краски. Я была для своих девочек не только учителем, но и лучшей подругой, наставницей. Я всецело была посвящена в их юные судьбы, знала о их стремлениях, о их чистых словно весеннее цветенье первых чувствах и желаниях. Вся моя жизнь была посвящена религии, и передаче знаний девочкам, доверившимся мне. Годы шли. Я взрослела и знала, что много горцев ищут дорогу к моему сердцу. Известные, состоятельные люди, алимы со всех уголков Чечни приезжали к моему отцу, выражая желание той или иной семьи породниться с нами, порой бывали даже такие авторитетные семьи, которым и отказать-то было неприлично. Но, к сожалению, или к счастью, мое сердце оставалось закрытым, и я ведь не была виновата, что никто из них не мог найти к нему ключ. Виновата в какой-то мере была бабушка. С раннего детства рассказывала она мне о доблести и отваге настоящих мужчин. Я росла на чеченских сказках, где турпал нохчо сражался с врагами, а любовь всегда была самым главным и сильным оружием. Я выросла, и сказочные герои сменились на настоящих. Шейх Мансур, Имам Шамиль, Байсангур Беноевский, Алибек-Хаджи, Шуайп-Мулла, Ташу-Хаджи… я слышала о их подвигах из уст бабушки, о их безграничном мужестве и силе. Эти герои стали для меня нравственными идеалами и в самых потаенных глубинах своего, жаждущего любви сердца я ждала мужчину, имя которого могла бы наравне произнести с этими именами. Мои мысли не умели ходить по земле, они стремились в высь к вершинам чеченских гор, в которых вели свою неравную борьбу эти герои Кавказа. – Цаца снова задумалась. Воспоминания одновременно обжигали и согревали ее душу. Все замерли, словно оказались в плену какой-то сказки, которую хочется бесконечно слушать.

– Как то раз у нас гостил сын Шуайп-Муллы, Мухаммад-Хаджи, из Центороя. – продолжила женщина. – Он был дальним родственником моей бабушки. Посторонних в доме не было, и я, пристроившись рядом с бабушкой, слушала их разговоры.

– Как поживает твой родственник из Довта-Мартана? Все еще мстит врагам, или все же вернулся к мирной жизни? – вдруг спросила моя бабушка у гостя.

Тень печали омрачила лицо Мухаммад-Хаджи.

– Нет, к сожалению, не вернулся Маьхьди к мирной жизни. Иногда заезжает в Чечню. Я видел его несколько месяцев назад, когда гостил у них в Довта-Мартане. С ним приехали его друзья кабардинские князья братья Кучук и Атажуко, которые рука об руку идут с ним в этой борьбе. Он ведь и живет в Кабарде – в родовом поместье этих братьев Кучмазуково. Он многим отомстил, но кажется они еще кого-то ищут. – ответил Мухаммад-Хаджи.

– Хвала Аллаху! Такие мужчины сохраняют имя нашей нации! Его жена и дети обретут покой в Праведном мире, ибо они будут отмщены сполна. Он женился после той трагедии? – спросила бабушка.

– К сожалению, нет! Его родных это очень беспокоит, но, кажется, он не собирается жениться.

– Жаль… очень жаль. Такие мужчины как он не должны оставаться без потомства. Они приносят пользу не только своему роду, но и всей нации в целом – сокрушалась моя бабушка.

Мухаммад-Хаджи ушел, а этот разговор произвел на меня какое-то неизгладимое впечатление. Кто этот человек, который не побоялся объявить кровную месть таким несокрушимым врагам нашего народа и которому удается им мстить. А самое главное, за что он мстит? Мне он невольно напомнил героев из чеченских сказок моего детства, тех самых о которых ночами мне рассказывала бабушка. Через несколько дней я решилась у нее спросить кто этот горец из Довта-Мартана и за что он мстит. В этот вечер, я и узнала о трагической судьбе человека, который сыграет в моей жизни самую главную роль.

– Давным-давно, когда тебя еще не было на свете, в один из жарких летних дней – начала моя бабушка. – Русская армия окружила Довта-Мартан. Это был очень коварный и подлый удар. Летние работы были в разгаре и поэтому практически все мужчины, кроме стариков трудились на своих земельных наделах. Враги начали палить из пушек, а потом, ворвавшись в село, начали все уничтожать. Много людей погибло тогда – безвинных стариков, женщин детей. Вечером, когда Маьхьди возвращался домой вместе с мужчинами, он издали увидел черные клубы дыма, поднимающиеся над родным селом. Истерзанный, разрушенный вражьими пушками лежал благодатный Довта-Мартан. Вместо своего дома Маьхьди нашел лишь развалины, внутри которых лежала мертвая красавица жена, скончавшаяся от ран выстрелов русских солдат, а за ее спиной, словно охваченные крепким сном лежали его убитые дети. Будучи раненой, она нашла в себе силы спрятать детей в погребе, но они все равно умерли, задохнувшись от дыма – русские подожгли дом, прежде чем уйти. В тот день Маьхди дал слово отомстить каждому военному, кто руководил этой операцией в каком бы чине и звании они ни были, и где бы они ни находились. Тридцать лет своей жизни отдал Маьхьди возмездию и удача все еще на его стороне – заключила моя бабушка.

Этот рассказ перевернул все мое самосознание. Я поразилась стойкости этого мужчины, который не сломался под натиском горя, а напротив нашел в себе силы, чтобы вершить возмездие. Мое сердце горело, словно его обуял жаркий огонь. Именно тогда, в этот миг я поняла весь смысл слова – народный мститель. Я никогда не видела этого мужчину и знала, что он, наверняка, мне годится в отцы, но моя душа жаждущая покориться настоящей мужской силе, рвалась к свободной душе именно этого мужчины. Оказывается, души сами знают кто им нужен рядом…

– А почему он не женится? – спросила я дрожащим голосом.

– Он дал слово, что не снимет с себя оружие, пока не убьет последнего, кто причастен к смерти своей семьи. – задумалась бабушка. – Да и жена говорят была у него неземной красоты женщина, наверное, ее не может забыть. Но он достоин любой женщины. Он обязан жениться. Наш народ нуждается сегодня в потомстве настоящих мужчин! – сказала бабушка.

Кто-то постучался в дверь и прервал наш разговор. Больше не вспоминали мы с бабушкой этого мужественного горца из тейпа чIинхой. Жизнь шла своим чередом. С того самого вечера, когда я впервые услышала о Маьхьди пролетело два-три года. Я увидела его тогда впервые в кумыкском селе Эндерей. Мать Ташу-Хаджи – моя прабабушка была кумычкой из тарковских князей, поэтому мы с моей бабушкой иногда гостили в Эндерее по несколько дней. В один из таких вечеров во дворе засуетились. Хозяева сновали по всему дому. Я спросила у их молодой снохи что случилось.

– Говорят, какие-то важные гости едут. Они совершат намаз, поужинают и уедут – бросила мне на ходу невестка. Дом был большой и просторный. Я находилась со всеми на женской половине, а в доме напротив накрывали столы и готовились к встрече гостей. Я не придавала этому особого значения, но разговор двух женщин, к которому я нечаянно прислушалась, заставил трепетать мое сердце. Они говорили, что в гости едут чеченцы из Довта-Мартана вместе с кабардинскими князьями. Спустя полчаса с улицы начал доноситься шум. Аккуратно спрятавшись за штору, я выглянула в окно. Во двор въехало пятеро всадников. Они ловко соскочили с коней. Впереди их группы шел высокий, статный горец с седоватой бородой.

Хозяин дома тепло приветствовал его:

– Да будет свободным твой приход, Маьхьди. Хвала Аллаху, что ты не забыл дорогу к нашему дому!

Я поняла, что этот статный горец и есть тот самый Маьхьди – народный мститель из Довта-Мартана. До меня доносились лишь обрывки из их разговора, из которых я поняла, что они помолятся и поскачут дальше. Меня удивил образ Маьхьди. Я ожидала увидеть уставшее от жизни лицо, но на нем не было даже отпечатка горя – лишь неуемная отвага и дерзкий волчий взгляд, в котором читалось, что он не собирается отступать. Это был человек невероятного обаяния, в котором жизненная энергия била через край. Молодецки лихо поправив на себе оружие, он зашел вслед за хозяином в дом…

Кута слушал мать, будто завороженный. Он ведь никогда не знал как и при каких обстоятельствах свела судьба его родителей, а сегодня в этот какой-то особенно теплый вечер суждено ему было услышать эту святую материнскую исповедь о любви и верности, о чести и долге, о горе и возмездии…

Цаца вновь замолчала. Не легко ей давались эти воспоминания, как не легко давался и жизненный путь, полный как счастьем, так и горем. Ее мысли прервал голос муэдзина, призывающий мусульман на ночную молитву. Кута кивнул Хамиду, чтобы тот подготовил все для омовения.

Ремид быстро подскочил к старшему брату:

– Я разложу овечьи шкуры для намаза. Пожалуйста, разреши мне все подготовить!

Хамид улыбнулся, пропуская вперед младшего брата. Хамид помог сойти с кровати бабушке, придерживая ее. После намаза Заза накрыла стол. Прошло какое-то время, пока в доме прибирали после ужина. Из комнаты Куты доносилось тихое чтение Корана. Под блеклый свет керосиновой лампы абрек полушепотом читал Священное Писание. Заза осторожно постучала. Кута закончил читать аят Корана и вопросительно посмотрел на нее.

– Можно мы придем к тебе снова? Мы с детьми очень хотим дослушать историю бабы. Кто знает, когда предоставиться ей в жизни такая возможность? – Заза в ожидании ответа смотрела на мужа. Кута отложил Коран на полку, прибитую к стене.

– Нужно! Эта история нужна нам всем! Ты не представляешь, в каком я сам ожидании услышать продолжение этой истории, поэтому зови скорей бабу и детей – улыбнулся Кута.

III

Все вновь собрались в комнате Куты. Заза поставила свой стул под окном, выходящим во двор, чтобы видеть свекровь. Цаца долго собиралась с мыслями, будто память вела ее за руку по тернистым дорогам ушедшей навсегда молодости.

– Прошло несколько лет с того вечера, как я впервые увидела его в Эндерее. Он приехал в Саясан. После полуденного намаза люди выходили с мечети, когда я со своими девочками подошла к медресе при мечети. Мы отошли к противоположной стене, пока мужчины не пройдут. Он стоял среди группы горцев вместе с Мухаммадом-Хаджи, сыном Шоип-Муллы из Центароя. Я его сразу узнала. Мухаммад-Хаджи отвел его, и они о чем– то говорили, глядя в нашу сторону. Сердце что-то подсказывало мне, но я отогнала эти мысли и постаралась вычеркнуть это мгновение из своей памяти.

Через несколько дней в сопровождении нескольких старцев к нам приехал Мухаммад-Хаджи. Меня позвала бабушка. В комнате помимо нее находилась моя мать и остальные родственники.

– Я не могу у тебя не спросить. – Эти уважаемые люди пришли сватать тебя – вопросительно смотрела на меня бабушка.

– Баба, я не хочу замуж, я должна своих девочек выпустить, у меня много работы – не долго думая ответила я и направилась к выходу.

Мне было уже двадцать шесть лет. Это совсем не мало для горянки, поэтому многие удивлялись моему упрямству, тем более все знали сколько известных горцев желают создать со мной семью.

– Цаца права. Нечего ей туда торопиться, да и девочек как она бросит в середине учебы? – быстро согласилась со мной мать.

Честно говоря, я была крайне удивлена, так как моя мать всегда торопила меня и даже была всерьез встревожена тем, что я засиделась дома.

– А тебе не интересно, кто предлагает тебе выйти замуж? – крикнула мне вдогонку бабушка.

– Кто? – спросила я, не оборачиваясь.

– Маьхьди из Довта-Мартана! – горделиво сказала моя бабушка.

Я застыла на месте, а сердце клокотало и билось в груди, будто птица, рвущаяся на волю из клетки.

– Я согласна! – тихо, но твердо произнесла я и вышла из комнаты. Следом за мной выскочила и бабушка.

– Дитя мое! Да ты ведь даже не видела его. Взгляни хоть краем глаза – встревоженно воскликнула бабушка.

– Если это тот Маьхьди, о котором ты мне говорила, мне этого достаточно. Увидеть его у меня тоже нет необходимости – я его видела один раз. – вот так коротко ответила я бабушке, принимая самое важное решение в своей жизни, о котором я впоследствии никогда не пожалею.

Услышав наш разговор, следом вышла моя мать.

– Дочка, ты с ума сошла! Ты хоть знаешь, что творишь? Он ведь старше твоего отца! – накинулась она на меня.

Я очень сильно любила свою мать, так же как и она меня, но мы были с ней совершенно разные люди. Мысли моей матери не рвались в небесную высь, подобно моим. Ее душа не стремилась к познаниям чужих глубин и тайн. Она была спокойна подобно озерной глади, а во мне горело буйство горной реки, и духовных исканий. Воспитанная бабушкой на чеченских сказках, я повзрослела раньше своих сверстников, и мне был чужд их мир, и, потому моя душа, еще не дконца познавшая эту жизнь, томилась и томилась в одиноком полете, в диком ожидании встретиться с такой же непонятой миром душой. И я поняла, что судьба смилостивилась над нами обоими, столкнув нас в этом жизненном полете.

– Мама! Мне не важно сколько ему лет. Наши с ним души одинакового возраста, а это гораздо важнее и главнее нарисованных людьми цифр. Молодость, красота тела – это всего лишь оболочка, которую любому из нас рано или поздно придется с себя скинуть, а в вечность уйдут только души. Аллах посылает родственную душу лишь тому человеку, которого он поистине хочет осчастливить. Человек, который одним своим именем пугает наших врагов, разве не является настоящим мужчиной? Он, сошедший со страниц чеченских легенд и былин всегда будет для меня самым молодым. И я благодарна Всевышнему за то, что он так смилостивился надо мной, пустив меня в его сердце – мой голос срывался, а глаза наполнялись озерами слез. Мне даже как-то стало не по себе, словно это был не мой голос, будто за меня действительно говорила моя душа…

Мама все поняла, она лишь посмотрела в сторону бабушки и тихо сказала:

– Это твоих рук дело. Ты ее воспитала такой, и я сейчас ничего не смогу изменить…

Бабушка попросила нас всех покинуть комнату и позвать моего отца, лишь мама осталась единственным свидетелем их разговора.

– С древности чеченки выходили замуж лишь по воле отца, при этом отцы никогда не шли против воли дочерей и не подавляли их достоинство и право выбора. Цаца согласна выйти замуж за Маьхьди тейпа чIинхо из Довта-Мартана, но и тем не менее в этом доме последнее слово всегда будет за тобой! – сказала бабушка моему отцу.

– Нана, а как считаешь ты сама? – спросил мой отец у бабушки. Он знал цену мудрости и нравственности дочери Ташу-Хаджи.

– Я согласна! Цаце нужен именно такой муж – испытанный временем, завоевавший уважение в чеченском обществе, обладающий безграничной отвагой мужчина. Да, он достаточно стар для нее, но если на то будет воля Аллаха, у них родится хотя бы один ребенок, а воспитать достойное потомство для настоящего мужчины, Цаца сумеет как никто другой.

– Я сообщу людям, что мы даем согласие на это родство! Пусть женщины начнут подготовку! – сказал отец и быстро вышел.

Бабушка очень часто рассказывала мне о безграничном мужестве Маьхьди, потому и рвалась моя, привыкшая к полету душа к высотам его израненного жизнью, но не покоренного врагами сердца…

Было уже далеко за полночь, когда Цаца завершила исповедь своей любви, которую она поведала семье, словно красивую сказку, родившуюся где-то там далеко-далеко в чеченских горах, на скалах которых гнездятся орлы…

Кута от души обнял свою престарелую мать.

– Эх нана, нана! Как же хорошо ты знаешь цену этой жизни, цену любви и ненависти, горя и счастья. Лишь такая как ты мужественная женщина смогла бы пронести на своих плечах ту тяжелую ношу, что взвалила на них жизнь. Мой отец лишил тебя покоя в молодости, а я не смог обеспечить тебе спокойную старость, но при этом ты никогда не считала себя несчастливой. Ты наравне со мной ведешь борьбу своим терпением, своими молитвами, огнем, которым ты не даешь угаснуть в нашем очаге. Самое большое желание наших врагов – оборвать нить нашей жизни. На той дороге, что начал мой отец, и который продолжаю я, ты являешься самым ярким маяком, который мне всегда указывает путь. В самой жестокой и неравной борьбе, твоя молитва спасает меня, и зная это я смело принимаю на себя любой бой. – каждое слово абрека выходило из глубины души, а в голосе чувствовалось безграничное тепло и любовь к матери. Эти слова единственного сына были для Цацы самой большой наградой за все пережитые испытания.

Борзак на тропе возмедия

I

Две недели, проведенные дома, пролетели для Куты, словно один миг. Давно так долго не задерживался абрек в Довта-Мартане и не хотел обрекать свою семью и своих близких людей опасности. Под покровом ночи, Кута вновь погнал своего верного скакуна в сторону гордой Черкессии. После зажившей раны, после теплых минут, проведенных в семейном кругу, Кута был полон жизненной энергии, силы и безграничной любви к Родине, ради которой он готов был снова и снова выходить на этот тернистый путь народного мщения. Абрек направлялся в сторону горного аула Хатухшукай, где жил его названый брат – черкесский абрек Хапагож. До Куты дошла новость, что во время переправы из Прохладного лошадей Шоптака, он получил ранение и абрек решил навестить своего черкесского брата. Пройдя через Ассинское ущелье, наслаждаясь величественной красотой суровой природы Кавказа, абрек пересек ингушский Джейрах, и поверх крепости Назрань направил коня в сторону Осетии.

Проехав между Владикавказом и Бесланом, Кута вышел на дигорские земли, где проживали его верные друзья, но, чтобы сэкономить время, Кута не стал заезжать к ним, а сразу же поскакал в сторону Кабарды.

Его скакун по кличке Князь, прекрасно знал эти дороги, поэтому даже глубокой ночью с такой легкостью умел ориентироваться и проезжая вброд реку Урух его конь, вдруг, стал ржать и фыркать, показывая своему новому хозяину свое желание – посетить родные места, где он родился и вырос! Ведь они сейчас проезжали совсем рядом в нескольких верстах от поместья Кургако. Да, Кута знал нрав своего коня, купленный у Кургако и подаренный ему князем Бердом Шардановым…

Кута, вдруг, вспомнил тот день, когда он приехал к своему другу Кургако в кабардинский аул Прямая Пядь на реке Урух, чтобы купить себе обещанного Кургаком этого жеребца. В ту же пору туда приехал кабардинский князь Берд Шарданов с желанием приобрести для себя коня… И неизвестно – подумал сейчас Кута – чем бы закончилось в тот день недоразумение, если бы князь Берд Шарданов принял бы условия Куты – сразиться, чтобы решить спор – кому достанется скакун. Мудрость и бесстрашие, и воля к справедливости Берда Шарданова разрешил этот спор благородным поступком князя – он, как оказалось, расплатился за коня в пользу абрека и уехал, ко всему, пожелав видеть Куту гостем в своем доме… – А надо бы, обязательно навестить князя – подумал абрек – да и хороший подарок отвезти своему новому кунаку.

И чтобы успокоить своего верного друга, Кута стал уговаривать Князя:

– Дорогой мой друг, Князь! – обратился Кута к своему коню, гладя его по шее и теребя гриву – сейчас не время, у нас с тобой срочные дела, прости меня, мы обязательно вернемся, и ты увидишь и Кургако своего бывшего хозяина, всех своих друзей скакунов, и мать свою – кобылу Псыдахэ (кабард. Псыдахэ – русск. Красивая река), она наверное тоже скучает по тебе, обязательно дам вам свидится со всеми…

…Левее оставляя Нальчик, Кута направил своего коня в поселение Кучмазукино (на кабард. черкесс. яз. – Кушмэзыкъуей. ныне Баксан), которое находилось на равнине, в 12—15 километрах от Нальчика, к близким друзьям своего отца. Он решил переночевать у них и заодно проведать их. Эти благородные кабардинские князья когда-то стали надежным тылом для его отца.

В синеве разливающегося рассвета гасла последняя звезда, когда Кута увидел знакомые очертания села Кучмазукино. Он осторожно направил коня в сторону дома сына Алхаса Мисоста. Вдруг нарушая утреннюю тишину, раздался чей-то окрик.

– Кута! Неужто ты?

Схватившись за карабин, Кута резко оглянулся, готовый в любое мгновенье нажать на курок и увидел Тембота – троюродного брата Мисоста. Кута быстро спустился с коня и сразу же оказался в братских объятиях, счастливого от встречи кабардинца.

– Да ты мало того что жив, еще и здоров! Глазам своим не верю! – рассмеялся Тембот. – Мы слышали, что ты очень сильно ранен и вместе с Мисостом и Таном собирались к тебе в Довта-Мартан.

На шум Тембота высыпали горцы с соседних домов, но Кута был спокоен, потому что знал, что в этом кабардинском ауле ему никогда не будет угрожать опасность. Пока он разговаривал с Темботом, кто-то из горцев успел сообщить Мисосту, что в Кучмазукино прибыл Кута. Мисост, словно вихрь в ту же минуту оказался здесь и крепко обнял чеченского абрека.

– Ассаламу Алайкум, брат! Как же я счастлив, что вижу тебя живым и здоровым – не мог нарадоваться кабардинец, а потом, обращаясь к остальным горцам сказал:

– Кута очень уставший после долгой дороги, поэтому дадим ему сначала отдохнуть, а вечером соберемся все у меня. Горцы согласившись с этим решением, разошлись в ожидании интересного вечера, наполненного теплом воспоминаний. В Кабарде очень сильно уважали чеченского абрека, поэтому каждый хотел соприкоснуться с его мужеством, услышать из его уст интересные истории из жизни.

Во дворе Мисоста стояла тишина, нарушаемая лишь редкими звуками природы. Издревле так заведено, что для кабардинцев гость – святое, поэтому каждый в доме Мисоста и стар и млад пытался охранять священный покой гостя. Но Кута не долго находился в плену сладких снов. Мысли, как заплутавшие путники бродили в его голове.

Здесь, в этом доме, провел тридцать лет своей жизни его отец, гонимый судьбой и врагами, так и не нашедший покоя, но ни за что не сошедший с выбранного им пути и исполнивший свое слово. Поэтому и был этот аул, этот дом так свят и дорог сердцу Куты. Он здесь относился ко всему с таким глубоким трепетом, словно оказался на священных землях Мекки. На этой кровати, наверное, засыпал его отец.

– Интересно, о чем же были его мысли? Была ли в его душе надежда на счастливое будущее, или же каждый миг его жизни был наполнен ненавистью к врагам и желанием им отомстить? – думал Кута. Каждый раз, попадая в этот дом, абрек искренне бывал благодарен кабардинцам, сохранившим эту комнату без изменений. Кута будто находил в этих стенах строгий образ своего отца, так рано ушедшего из его жизни, чьей любовью и теплом он волей жестокой судьбы так и не успел насладиться. Мысли абрека прервали чей-то стук в дверь. Это оказывается был Мисост.

– Ассаламу Алайкум! Я, наверное, разбудил тебя. Удалось ли хоть немного отдохнуть? – присел Мисост рядом с Кутой на край кровати.

– Ва Алайкум Ассалам! – встал Кута, приветствуя кабардинца. – Я очень хорошо выспался. Знаешь, в этом доме мне не хочется долго спать. Здесь я как будто чувствую отца, словно в этих стенах бродит пьянящий запах его непростой жизни, словно его мысли и мечты как птицы кружат рядом со мной, ведь, наверное, в его жизни помимо жажды мести были и простые человеческие мечты?! – вздохнул абрек.

– В Кучмазукино гостит мой дядя – двоюродный брат моего отца Жанхот, сын Атажуко. Он был близок с твоим отцом и знает о нем очень много. В молодости они вместе с моим отцом много раз гостили у Маьхьди. Сегодня Жанхот будет у нас… – сказал Мисост, а их разговор прервал мелодичный голос муэдзина, призывающего мусульман на дневной намаз.

– Мы будем ждать тебя в большом доме, там и совершим вместе намаз, а потом пообедаем. Скоро и лекарь придет, чтобы осмотреть твою рану – сообщил Мисост.

Во время обеда в доме Мисоста собрались все благородные представители рода Кушмэзыкъуевых. Среди них был и старец Жанхот, и двоюродный брат Мисоста Тауби, а также Аслангирей, Джиляхстан, Закирей, Гошанашхо, Тембот и Тан. Кута первым делом приветствовал старца Жанхота.

– Да будет добрым твой день, Жанхот! Как я счастлив видеть тебя в добром здравии. Ты нужен не только одной Кабарде. Весь Кавказ нуждается в твоей мудрости. Если бы враги не мешали, тебя необходимо было возить по всему Кавказу, чтобы ты подрастающему поколению рассказывал о взаимотношениях наших отцов, о том как они помогали друг другу и поддерживали братские отношения. – сказал Кута.

– Живи с добром, дорогой Кута! Как же мы счастливы видеть тебя в Кабарде. Наверное, ты хочешь исполнить заветы своего отца. Маьхьди всегда мечтал объединить лучших сынов Кавказа в борьбе против наших врагов. Его мечта не исполнилась, но зато есть ты и мы верим в тебя. Кавказцы готовы встать за тобой, по крайней мере адыги всегда будут на твоей стороне. А теперь, давайте все за стол! – пригласил Жанхот гостей к обеденной трапезе.

– Кута, все, кто собрался здесь твои верные братья. Мы ни разу не разочаровали твоего отца и сделаем все возможное, чтобы и ты не потерял наше доверие – обратился к абреку Мисост.

Пообедав, горцы пили ароматный чай из горных кавказских трав. Все смотрели на Жанхота в ожидании, что он очередной раз поведает что-то интересное. Таков он старый обычай Кавказа, будь то на похоронах или на свадьбе, всегда давать слово старцу, чтобы молодые могли питаться его мудростью. Жанхот понял, что горцы жаждут его совета, его рассказов или жизненных историй. Окинув всех взглядом, он начал свой разговор, обращаясь к Куте:

– Мисост говорил мне, что ты хочешь узнать как жил твой отец в Кабарде, какими тропами ходил здесь и какую память оставил о себе. Вся Кабарда была наслышана о его безграничном мужестве, однако в моей памяти навсегда остался один очень яркий фрагмент из его жизни… – улыбнулся Жанхот. Кажется, старец уже был в плену своей памяти.

– Кута, твой отец Маьхьди был очень своеобразным человеком. Вы чеченцы очень несдержанные, с тяжелым характером люди, но в нем было заложено какое-то удивительно крепкое терпение. Он мог провести целый день, не произнося ни единого слова, уходя в глубину самого себя. Не знаю, возможно, он был таким из-за пережитого горя, но то умиротворение и покой, что жили в нем, очень сильно обманывали его врагов. Именно во время борьбы просыпалась в нем чеченская дерзость и отвага. Мой отец очень много рассказывал о его мужестве, но сегодня я хочу поведать вам историю, свидетелем которой был лично я сам. Вместе с отцом Мисоста Алхасом я с раннего детства был очень сильно привязан к твоему отцу. В то время он жил в Кабарде, исполняя данное собой слово отомстить за невинно убиенных жителей Довта-Мартана. Вместе с ним иногда бывали и чеченцы, в большей степени его двоюродные братья по матери Нохмарза и Ахмарза, но в основном Маьхьди сопровождали кабардинцы из рода Кучмазуковых. Русские военные уже знали, что за ними охотится опьяненный жаждой мести чеченец, поэтому особо тщательно с помощью обученных собак охраняли свой стан. Много раз Маьхьди возвращался с тяжелыми ранениями, волоча за собой безжизненные тела верных друзей, но при этом, у него даже в мыслях ни разу не возникло желания свернуть с пути возмездия. Самой большой преградой для него были эти обученные собаки, которые даже на далеком расстоянии учуяв запах приближающихся абреков, поднимали лай, от которого просыпались солдаты и офицеры.

Однажды в наш аул приехал в гости один балкарский старец из Приэльбрусья. В тот же день, сюда прибыл и Маьхьди, с которым был один раненый чеченец и его остальные друзья кабардинцы. Очередной раз потерпевшие неудачу горцы, поведали старику, с каким коварством и хитростью обошлись с ними русские военные.

– Вам нужен волк! – внимательно выслушав их, сказал старик. Все вопросительно посмотрели на него, а балкарец продолжил – если с вами будет волк, собаки, учуяв запах, испугаются и не поднимут лай.

Идея балкарца бесспорно была замечательной, но где же найти волка, да и какой волк будет ходить за ними по пятам, исполняя их прихоти.

Атажуко быстро подсел к старику и сказал:

– В горах Балкарии точно можно было найти волчонка. Как же он нам нужен! Как бы найти его?

Маьхьди, как обычно молча всех слушал.

Задумавшись, балкарский старец сказал:

– Вам нужен волчонок, но чеченцы никогда не смогут оторвать детеныша от матери. Не в правилах чеченцев держать волка в неволе.

Довольный его разговором, Маьхьди сказал:

– Ты видимо хорошо знаешь характер нашего народа. Так же как и нас никто в этой жизни не сумел приручить волка, потому и выбрали никогда никем не покоренные чеченцы именно этого зверя своим символом…