Текст книги "Несостоявшаяся смерть"

А он все говорил, вставляя как в старые добрые времена в свою речь слова вроде «справедливость» и «братство», вызывая этим молчаливый восторг толпы. Понимая, что людям нужны слова, но они ждут и решения, не стал затягивать выступление и объявил, что готов брать на себя бремя власти, но только демократическим путем, должны состояться выборы на основе свободного волеизъявления народа, который и скажет свое слово, а пока он принимает на себя обязанности Самого Большого начальника и на правах высшего должностного лица назначает наркоторговца главой правительства. Конечно, он не говорил «наркоторговца», а называл того своим младшим братом.

Площадь взорвалась от восторга аплодисментами, от шквала оваций посыпались стекла в близлежащих домах, и через две минуты после того, как он произнес эти слова, самолеты и вертолеты, летящие над площадью, улетели, начали поступать телеграммы с поздравлениями от руководителей самых разных стран, даже тех пяти, что из-за некорректного выступления архивариуса прервали со Страной дипломатические отношения. Все они выражали свое восхищение проявленными им смелостью и мудростью и удовлетворение тем, что все так благополучно завершилось. Так состоялось его последнее возвращение к власти. Последнее потому, что уход в забытье он ни за что не стал бы считать уходом из власти.

Будь он способен испытывать подобные чувства, то был бы благодарен своим предшественникам, всеми своими действиями проложившим дорогу для его возвращения. С того времени, как его пригласили на одну из высочайших должностей Страны, их здесь пребывало целых четыре, включая архивариуса. Первый был ярым спортсменом, интересовался всеми без исключения видами спорта, но сам увлекался гольфом, и так как в те времена в Стране практически никто не знал, что это такое, то слыл тут лучшим гольфистом. Его он довольно часто и с досадой вспоминал еще находясь в опале – гольфист был его ставленником, более того, бывшим осведомителем, из тех, кого он подбирал с городского дна, и как ставленника всячески оберегал, и пока он был среди Больших, тот верой и правдой служил не народу и не Стране, а именно ему. Так было принято, да и гольфист был не дурак, понимал, что иначе ему не удержаться не только в Больших, но и вообще в начальниках. Вот и звонил каждый день по нескольку раз, придумывая предлоги, чтобы не показаться навязчивым, если не удавалось дозвониться лично ему, то звонил жене, сюсюкал с детьми, присылал подарки – то драгоценные камни и ранние овощи, то крабовое мясо и черную икру, а то и свежеприготовленное блюдо какое-нибудь, – и все это военными самолетами, чтобы все дошло свежим и в целости и сохранности. Пытался угодить, да и подражать своему высокопоставленнему покровителю, сделал несколько попыток создать свою сеть, хотя и не понимал, для чего это ему нужно. При встречах рассыпался в комплиментах, изображал абсолютную покорность, но ни разу не позвонил, когда его «ушли», выбросили, столкнули в одночасье со всех позиций и он якобы на нервной почве попал в больницу, да и после болезни, когда оказался в изоляции, и его никто, кроме коменданта, не посещал. Именно гольфиста он простил, не сказал ему, что простил, просто внутри себя забыл все, а тот все переживал в ожидании расправы, сначала делал вид, что умер, чтобы избежать наказания, а потом и по-настоящему умер, не оставив после себя ничего, даже детей, которые давным-давно уехали за границу и прервали с родиной всякие отношения. Похоронили его как бездомного, умер-то он не дома, а на гольф-площадке, построенной за счет государственного бюджета и объявленной в свое время стройкой века, которую покойный считал делом жизни и своим неоцененным подарком Стране, все надеялся, что рано или поздно народ поймет. А неблагодарный народ так и не понял, в ответ просто стер из своей памяти тот факт, что когда-то над ним начальствовал такой человек.

Ко второму своему предшественнику, времена которого были не менее интересными, он особого отношения не имел, если не считать того, что в молодости, в бытность свою куратором организации, где тот работал, пытался его завербовать в осведомители. И завербовал бы, но того отправили в долгосрочную командировку, и так получилось, что их пути в дальнейшем ни разу не пересекались. Тот рос по дипломатической линии, не столь удачно, как хотелось, но все же дослужился до посла. Долгие годы проработал за границей, в основном нес службу в так называемых банановых республиках. Увлекался наукой, был почетным членом многих академий, в меру сил меценатствовал, выделяя часть собственных средств на развитие двух научных учреждений. Правда, средства были не ахти какие, но очень этим гордился и в разговорах с кем бы то ни было обязательно упоминал об этом. Среди сослуживцев он имел репутацию человека чудаковотого, скорее благодаря своему внешнему виду, чем меценатству: был мал ростом, лысоват, носил длинные бакенбарды, чем-то смахивал на пирата, хотя по характеру был довольно милым человеком. Как посол попал в Самые Большие, не было ведомо никому, работа в качестве высокопоставленного лица была ему явно в тягость, не знал, что делать, что от него требуется, поэтому прикрывал незнание диковинными идеями. Несмотря на увлечение наукой и долгое пребывание за границей на такой высокой должности, как посол Страны, почему-то понятие «банановая республика» напрямую ассоциировал именно с бананами, а так как с банановыми республиками у него были связаны приятнейшие воспоминания – в них в качестве весьма уважаемого человека он провел почти практически всю свою сознательную жизнь – то предлагал посадить бананы по всей стране, превратить ее в монокультурную территорию. Вам понравится, говорил он в своих ежедневных обращениях к народу, это не мандрагора и не виноград, это такая вкуснятина, ничего лучше вы никогда не пробовали. Даже выписал несколько кораблей с бананами, чтобы бесплатно раздать людям, ведь многие из тех, к кому обращался с призывом к бананизации страны, понятия не имели, что это за фрукт. Пришлось организовать несколько телевизионных передач, где он самолично учил население есть бананы, уговаривая металлургов, газовиков, морских нефтяников, бродячих актеров, конструкторов, специалистов по квантовой математике и особенно безработных и домохозяек оценить вкус этой заморской диковинки.

Бывший посол все рвался говорить с народом напрямую, как он говорил, с глазу на глаз, свои телеобращения начинал с фразы «господин народ», вызывая приступы хохота у зрителей (переходящих у некоторых из них в горькие рыдания), перебивающихся с хлеба на воду и не в последнюю очередь по этой причине не ассоциировавших себя со словом «господин», или бывало, прикажет остановить лимузин посреди города и давай приставать к прохожим: как живете, на что жалуетесь. Как ни странно, его мало кто узнавал, поэтому иногда отвечали довольно грубо, мол, ты что, врач, что ли, какое тебе дело, на что я жалуюсь. Были случаи, когда дело доходило до неприятностей, да так, что приходилось вмешиваться охране. О нем ходило много анекдотов, в основном неприличных, но в целом люди относились к нему терпимо, как к человеку безобидному.

Может быть, у него что-нибудь да получилось бы, но те времена для Страны были периодом безмыслия, дойдя до одного из многочисленных перекрестков истории и запутавшись в нем, она не знала куда идти, и решила для поднятия тонуса спровоцировать маленькую заварушку. Но с соседями воевать было бы непредсказуемым и чреватым последствиями, да и дорогим занятием, к тому же тогдашний Самый Большой начальник Страны, страдающий диареей и не в последнюю очередь по этой причине склонный к быстрым решениям, дорожил своей репутацией перед мировым сообществом. Он, по предложению мудрых советников, решил наказать кого-нибудь из своих, во-первых, для профилактики – давно никого публично не наказывали, во-вторых, надо же что-то делать, а то слишком уж долго без дела сидим, ну и чтобы другим неповадно было. В Стране подобные дела практиковались, но обычно на уровне высовывающихся личностей, трудовых коллективов, претендующих на то, на что не полагалось претендовать, а вот на уровне народов, подобное, как Самый Большой это называл, мероприятие проводилось впервые. Выбор пал на Остров – народ тут был известен импульсивностью, да и бывший посол не должен был подвести – был в доску свой. Все же не стали его предупреждать, отключили электричество, в течение нескольких дней люди оставались без воды, газа, транспорта, света, горячей пищи, радио, телевизора и даже газет – ведь все на электричестве работало. Народ, как водится, начал роптать. Тогда пустили слух, что всю энергию мистическим образом высосали соседи, когда же самые любопытные собрались и пошли разбираться, объявили это бунтом. Параллельно Самый Большой начальник Страны выступил на съезде слесарей турбинных котлов и заявил, что, по его сведениям, на Острове окопались инопланетяне с невероятно злыми намерениями, ничего не стал по этому поводу предлагать, только многозначительно крикнул в зал, мол, мы этого так не оставим.

Так вот, когда мероприятие то ли по подавлению бунта, то ли по выявлению инопланетян началось с участием отборных армейских частей, тяжелой техники, химических войск и прожекторных войск (дело было зимой и рано темнело), но без применения стратегической авиации и ядерных бомбардировок, любитель бананов позвонил Самому, чтобы спросить, должен ли он сопротивляться – помнил, что в подобных случаях в банановых республиках сопротивлялись. Трубку взяла секретарша, выслушала вопрос и замолчала. Тот, прислушиваясь к молчанию телефона в течение тридцати восьми минут под звуки выстрелов, детского плача, предсмертных криков соотечественников, решил действовать самостоятельно. Собрал подчиненных, кого на тот момент можно было собрать, объявил, что все происходящее – Большая Политика, что никто не имеет права в такой ответственный для родины момент сидеть сложа руки, и просил всех сохранять спокойствие. Как можно было сохранять спокойствие под непрекращающимся артобстрелом, объяснить не успел: его по высшему приказу вызвали в срочном порядке в ближайшую военную базу и вывезли в Столицу.

Операция прошла более чем успешно: жертв оказалось столько, сколько планировалось, цели практически были достигнуты, все было сделано аккуратно – убитые так и не поняли, что они убиты, раненым оказали своевременную медицинскую помощь, пропавших без вести быстро пересчитали и по ним оперативно отчитались, чтобы никому в голову не пришло их искать, в общем, народ особо не пострадал, к тому времени, как основная масса населения проснулась, вся кровь с улиц, крыш, окон была смыта, а солдат переодели в мирные одежды. Не была достигнута лишь одна из целей операции – чтобы другим неповадно было.

А бывший посол, когда пришлось подать в отставку в интересах Большой Политики, почувствовав, как ему от этого полегчало, решил уйти со всех своих постов, бросил свои почетные звания, общественные должности, сдал ордена и медали в ближайший музей и подался в театралы. Отпустил длинные волосы, бороду а-ля «морской волк», стал носить на среднем пальце левой руки громадный перстень с надписью «Ищу», которую придумал сам и очень этим гордился. По большому счету, особых перемен в нем не произошло, бывший посол и раньше был склонен к эксцентрике, единственно, что в нем удивляло, это нежелание что-либо рассказывать о своем прошлом. Складывалось впечатление, что он все забыл, причем амнезия обнаружилась еще по пути в Столицу. Так и прожил всю оставшуюся жизнь в абсолютно безмятежном состоянии.

Точно так же забыли и о нем. Спустя всего пару дней после его вынужденного ухода с должности на Острове никто – ни подчиненные, ни те, кого считали его друзьями, ни тем более население – не помнил о нем ничего. Было начисто забыто время, в котором бывший посол руководил страной, но непостижимым образом через несколько лет у жителей проснулась ничем не объяснимая любовь к бананам, такая, что авторитетные международные эксперты именно их объявили лучшими специалистами по этому представителю заморской флоры.

Следующим предшественником был единственный чиновник Острова, который в дни «заварушки» находился в служебной командировке за границей и таким образом оказался вне любых подозрений. Нет, никто никого винить не собирался, многие начальники даже кровь со своих одежд смывать не стали, мол, мы тоже там были, но из чисто формальных соображений решили не рисковать – достойных на высшую должность было немало, но лучше взять того, кто чист по всем показателям. Времена наступали непростые, среди населения нет-нет да и находились те, кто заявлял о своем существовании вслух.

Новый избранник надежды высокого начальства оправдал, свою инаугурационную речь начал и спустя три часа восемнадцать минут закончил выражением «Жизнь продолжается». Мол, убитые убитыми, раненые ранеными, а пропавшие без вести вовсе не известно где бродят, погуляют, – придут, никуда не денутся, а вот мы, невзирая ни на что, должны продолжать дело своих отцов. Какое дело, не стал уточнять, хотя всем как раз это хотелось узнать, отцы-то дел натворили порядком, но выражение быстро стало крылатым. По всему Острову среди чиновников началось соревнование, кто чаще использует эти два слова в своих речах, некоторые и во сне их повторяли, тем более, что жизнь, и правда, продолжалась. Но автор слов, будучи не лишенным творческой жилки, на этом не стал останавливаться, объявил сорок дней траура по погибшим, в течение которого, как он говорил, мудрый народ не должен себе позволять лишних вопросов, и предложил жертв трагедии, как самых дорогих покойников и национальных героев (хотя среди убитых было несколько годовалых детей, беременных женщин и вот-вот собиравшихся умереть своей смертью глубоких стариков), похоронить в Столице, чтобы удобнее было посещать их могилы. Кладбище разбили посреди города, прямо напротив Набережной и той точки в море, где когда-то стояла Блуждающая буровая установка, записали его в места паломничества и объявили обязательным для посещения всеми, кто приезжал на Остров. В день сороковин, когда высокопоставленные и не очень ораторы, известные писатели и поэты (композиторам и художникам, как любимчикам предыдущего Самого, слово не стали давать), сменяя друг друга на тщательно сымпровизированной трибуне, объявляли виновной в происшедшей трагедии какую-то третью, стороннюю силу, намекая, что в отношении окопавшихся на Острове инопланетян Самый Большой, хоть и отчасти, но был прав, так что следует продлить время траура до года на тех же условиях, что и до этого, то есть, исключающих любые протесты, тем более митинги, демонстрации и шествия. Если не углубляться в подробности, то все свелось к тому, что, конечно, забыть трагедию не удалось, но общими усилиями из нее сделали акцию, каждый год отмечая день, когда она произошла, как черную дату в жизни Страны, а через несколько лет этот день объявили праздником Пробуждения народа, спустя пару десятилетий народ и сам поверил, что он когда-то просыпался.

Единственное, что омрачало настроения всех без исключения обитателей Страны, включая туристов, были призраки, расплодившиеся после операции в неимоверных количествах. Особенно докучал жителям один из них, который утверждал, что слеп от рождения и никому ничего плохого не сделал, и все спрашивал, за что его убили. В отличие от других призраков слепой появлялся только в светлое время суток, объясняя это тем, что днем хоть что-то может разобрать, а ночью ничего не видно, и конкурентов ходит много. Другие призраки вели себя более спокойно, даже иногда стыдили слепого, мол, у тебя хоть могила есть, мы-то вовсе без вести пропали и блуждать нам по этой земле до тех пор, пока нас не найдут и не похоронят. Призраки особенно надоедали работникам государственной службы, они безошибочно находили в толпе тех, кто имел какое-то отношение к бюрократическому аппарату, независимо от уровня занимаемого поста, приставали даже к тем, кто когда-то работал во властных структурах, но уже давно отошел от дел – уволили, сам ушел, вышел на пенсию, мало ли что бывает с людьми, – и задавали один и тот же вопрос: когда их начнут искать? Дошло до того, что из-за них чиновники с наступлением сумерек перестали выходить на улицу, можно бы выходить в светлое время, когда призраки прятались в темных подвалах, но днем чиновники были на работе. Дело чуть не обернулось серьезными политическими и социальными последствиями. Чиновники и так немного знали об особенностях жизни населения, а тут из-за призраков вовсе оторвались от реальности, начали принимать такие законы и национальные программы, что хоть стой, хоть падай, то пчеловодство сделают стратегической задачей, то деньги заменят на жетоны, то запретят ездить на автобусах в дождливое время года, чтобы те не пачкались.

С призраками так никто и не смог справиться, пока он не вернулся. В конце первой же недели своего нового восхождения на вершину власти созвал общенациональный съезд призраков, когда-либо застрявших на пути к смерти, для удобства приурочив начало съезда к полнолунию. Съезд был объявлен открытым ровно в полночь и длился двадцать три минуты. В первые же секунды после открытия уникального в своем роде мероприятия число участников которого было сравнимо с численностью населения его Малой родины, он, взяв слово, наделил их активным избирательным правом, но только активным, подчеркнул он, вы должны обещать, что никогда, ни при каких обстоятельствах ни один из вас не будет баллотироваться на какую-либо должность, с этого момента вы становитесь законными участниками демократического процесса и имеете право голосовать на всех проводимых в Стране выборах, ваши имена будут включены в избирательные списки по старому месту жительства. Дальше разобрать что-либо стало невозможно, слова утонули в овациях, так никаких прений и не случилось, призраки так радовались, так дружно давали обещание никогда не баллотироваться, что не заметили, как он ушел. Со временем этот опыт получил широкое распространение среди наиболее продвинутых стран, были попытки объявлять призраки меньшинствами и на этой почве разрешить каждому из них опускать в ящики для голосования два, а особо отличившимся – три бюллетеня, но эти предложения были восприняты с неодобрением, и хотя идею в каких-то странах практиковали, но развивать не стали. Важно же, что со времени проведения съезда призраки стали законопослушными, перестали мешать чиновникам, превратившись в такую же достойную часть общества, как и население.

Тогдашнего Самого Большого начальника, того, что выдал фразу о продолжающейся жизни, когда ее не стало, подобные проблемы не волновали, при ближайшем рассмотрении он оказался сущим нарциссом, носил шикарные одежды, менял прическу к каждому приему пищи, строго следовал моде, каждый час взвешивался, чтобы не терять фигуру, и считал себя отчаянным смельчаком. Однажды на заседании Клуба Больших начальников даже возразил Самому, тому, который с диареей, тот, правда, не заметил, но нарцисс носился со своим возражением всю оставшуюся жизнь, написал книгу о нем, хотел на эту же тему диссертацию защитить, но не успел, хотя и после отставки при знакомствах представлялся как «тот, который возразил Самому». В период его правления мода стала государственной задачей. Считая, что все начинается с хорошей одежды и приятного внешнего вида, Самый Большой заставил своих чиновников до последнего клерка одеваться от кутюр, после этого и жить стало веселее, правда, с продуктами питания все чаще возникали проблемы, но население этого не замечало, один только вид в пух и прах разодетых чиновников настраивал на мажорный лад, настроение омрачало только одно обстоятельство, и то лишь в первое время – не хватало кутюрье, их просто в природе столько не существовало, сколько требовалось. Тогда Самый Большой начальник одним росчерком пера перепрофилировал в кутюрье всех имевшихся в наличии портных включая тех, кто шил паруса и парашюты, спецодежду для диггеров и детские платьица, и даже тех, кто специализировался на маскарадных костюмах и декоративных деталях из ткани.

В Стране повелось так, что люди, назначенные на высокие государственные посты, тут же становились остроумными. Это было ее особенностью. С больших начальников брали пример маленькие и даже просто меленькие, которые руководили совсем скромненькими, в два-три человека, коллективами. Им остроумие сразу не давалось, приходилось упражняться, но со временем получалось практически у всех. У этого начальничьего остроумия была своя специфика, оно действовало исключительно в отношении подчиненных, в отношении же вышестоящих не работало. Например, человек так и сыплет остротами, выступая перед теми, кем руководит, а как только ему приходится отвечать на вопросы собственных начальников, на него тут же нападают приступы тугодумия, а иногда и того хуже – тупоумия. Исключением был высокопоставленный начальник, работавший председателем правительства одной амбициозной страны, тот в детстве все время молчал, да так, что, по его собственному признанию, родители в течение долгого времени считали его немым. В деревеньке, где он жил, специализированных школ для дефективных детей не было, и его отдали в обычную школу. Он заговорил только к восьмому классу: ругнулся, когда старший брат пытался отобрать у него аккордеон, к которому будущий государственный деятель испытывал самые нежные чувства. Тому, что он заговорил, обрадовались все, включая брата, и тот понял, что главное, это говорить, а что – неважно. Речь будущего председателя сформировалась в тюрьме, где тот начинал свою трудовую деятельность в качестве надзирателя, общался понятно с кем, и слова, которых нахватался, были соответствующими, ими он научился бойко жонглировать, по части ругательств мог кого угодно за пояс заткнуть, но, когда стал начальником, пришлось попридержать язык. Чтобы не срываться на матерщину, особенно во время официальных выступлений, многочисленных интервью, брифингов и пресс-конференций, когда приходилось отвечать на вопросы, говорил медленно, с длинными паузами и короткими фразами, в уме переводя свои мысли на обычный язык. Получалось, будто высокий руководитель спрессовывал свою речь, выжимая из нее всю «воду», в результате иногда у него выходили фразы, похожие пусть на неуклюжие, но афоризмы. Журналистам это нравилось, они их быстро тиражировали, и председатель обрел среди пишущей братии особую популярность, которая так ему понравилась, что он не отказывался ни от одного интервью, стал завсегдатаем на телевидении и постоянным участником всевозможных разговорных передач, после отставки какое-то время подвизался на разных телеканалах, недолго поработал ведущим радиопередачи для неспящих, со временем набил руку, как о нем говорили журналисты, и подался работать в Главный университет заведующим кафедрой словесности.

Не меньших успехов достиг другой крупный чиновник, депутат всех парламентских созывов, глава многих комитетов и комиссий, жизнь у которого сложилась несколько по-другому. Рос в многодетной семье и был самым младшим, старшие братья и сестры ему не разрешали говорить, когда же добрался до микрофона и все от него ждали только одного – чтобы он говорил, то заболел недержанием речи до такой степени, что говорил во сне, во время еды, не замолкал, когда говорили другие, но особенно резко реагировал на микрофон и телекамеры, бросался на них, как изголодавшийся зверь, слов не выбирал, нес что попало, целые научные институты тщетно пытались расшифровать, что он хочет сказать. Его даже в психиатрической больнице обследовали, но никаких явных отклонений не обнаружили и вернули обратно в парламент. Избиратели же из раза в раз голосовали за него, ведь когда их избранник добирался до микрофона, то можно было быть уверенным, что другим точно слово не достанется, то есть можно спокойно заниматься своими делами, не опасаясь вздорных и популистских речей. С тем депутатом вышло не очень хорошо, может быть, кто-то хитрый это подстроил, приехали как-то его родственники, старшие братья и сестры, прикрикнули на него, как в детстве, чтобы заткнулся, тот и замолчал навсегда.

Вообще у высоких чиновников были серьезные проблемы с речью, но они находили выходы из этого непростого положения, начальству импонировало, что подчиненные в их присутствии теряются, но не все и не всегда так однозначно воспринималось, бывало, надо, а человек в ступоре, двух слов связать не может, приходилось изощряться, чтобы и начальству понравиться, и лица не терять, Проблема эта была признана вопросом государственной важности, подключили ученых, в том числе и некоторых из тех, кто занимался секретными разработками, тем же психотропным оружием, которые в итоге они и подсказали решение, простое до гениальности. Врите, сказали ученые, врите, когда нечего сказать. Конечно, решение было изложено не в пяти словах, как у нас тут получилось, а в целом фолианте, где приводились результаты лабораторных исследований, опросов общественного мнения, заключения известных астрологов по поводу негативных и позитивных гетеро– и автостереотипов и их влияния на человеческую психику в зависимости от положения звезд. Труд этот не пропал даром – ученые получили высокую государственную премию, а начальники – возможность врать. Специалисты не забыли и о Самом Большом начальнике – ему-то перед кем изощряться, над ним ведь нет начальников, а посему предложили врать народу, а в особых случаях, например, если придется разговаривать с мировым сообществом, то мировому сообществу. При этом никто не понимал и не пытался объяснить, что такое мировое сообщество. Одни полагали, про себя, конечно, что это просто журналистский штамп, другие думали, что мировое сообщество – параллельное название мирового правительства, таких, правда, не любили, считая их приверженцами теории заговоров, которая не слишком приветствовалась по-настоящему учеными людьми, а третьи подозревали, что это псевдоним так называемой супердержавы, которая в основном исподволь, а временами и прибегая к оружию, внедряет в сознание человечества мысль о своем исключительном величии.

Нарцисс был эрудированным, в молодости, пару лет до службы в армии и еще некоторое время после ему пришлось поработать пожарным на городском пляже, где в нем проснулось чувство прекрасного и где свободного времени было довольно много. Из-за неумения играть в домино ему приходилось коротать время за чтением – сначала читал обрывки газет и журналов, на которых посетители пляжа расставляли съестное, и детективы, забытые дородными дамами на песке, а затем перешел к более серьезным книгам. Старшие товарищи, заметив, как тот вырос в интеллектуальном отношении, попросили начальство направить его на учебу. Молодой человек надежды товарищей оправдал, выучившись на инженера, на пляж возвращаться не стал, но и навыков пожарного не терял, хоть и за все время работы пожарным ни одного пожара не только не тушил, но и не видел. И когда однажды на Острове начался пожар, воспринял его как недоразумение, такого в жизни не бывает, говорил, оставьте, погаснет само, ему показывали обгорелые трупы, выжженные дома, а Нарцисс все твердил – не рассказывайте мне глупости, посмотрите на себя, что за галстук на вас, он не сочетается с цветом ваших носков, это говорю вам я, человек, первым среди членов Клуба Больших начальников надевший пиджак синего цвета, когда там все ходили в черном, да еще с двумя разрезами, когда никто не мог себе позволить приходить на заседания в пиджаке с одним разрезом. Ему рассказывали, что огонь вот-вот охватит половину Острова, люди и животные, в страхе убегающие от пожара, могут захватить столицу, а он поправлял прическу, представляя себе, как он, весь красивый, выходит к народу, и люди в едином порыве, забыв о своем горе, восхищаются его красотой. Невежественная толпа повела себя не столь предсказуемо, Нарцисса вместе со всеми обитателями Резиденции вышвырнули на улицу, хорошо еще, что никто его не узнал из-за новой прически, иначе бы просто растерзали. Оказавшись в буквальном смысле слова на улице, Нарцисс долго искал работу и, в конце концов устроился консультантом по особо важным государственным вопросам у Очень Большого начальника одной весьма значительной страны и в скором времени благодаря своей эрудиции прославился как специалист по кризисному управлению.

Страна же в очередной раз оказалась у разбитого корыта, к тому же специалисты-спелеологи во время обследования Главной Пещеры случайно наткнулись на Стержень – то, на чем Страна держалась, изъеденный не поддающимися идентификации насекомыми. Ученые бились-бились, но выяснилось, что стержень инфицирован неизвестной науке болезнью, и Страна, судя по состоянию опоры, невиданными темпами превращается в Территорию, и если не принять срочных мер, то скоро всем ее обитателям наступит, как они остроумно высказались, долгожданный каюк. Аналогичная трансформация происходит и в состоянии народа, но к чему это может привести, ученые не стали уточнять. По требованию оппозиционных сил подобные исследования были проведены и в соседних государствах, и, как это ни странно, привели к тем же результатам. Более того, выяснилось, что некоторые народы вот-вот станут простым населением, что, правда, расстроило только тех, кто относил себя к прогрессивным силам – властям и национальным элитам это было на руку, ведь население более предсказуемо и пластично, соответственно, в большей степени, чем народ, пригодно для всевозможных экспериментов.

К тому времени Резиденция пустовала, после вынужденного ухода Нарцисса к ней выстроилась очередь в несколько тысяч человек, многие из которых были недавними обитателями этого величественного здания, но войти никто не решался. Беда, как известно, объединяет, предсказания ученых заставили людей забыть обиды и в срочном порядке искать человека, который мог бы возглавить их, чтобы вся страна окончательно и бесповоротно не стала Территорией. Сначала решили тянуть жребий. Посчитали претендентов, по их числу изготовили палочки, придумали специальный станок вроде того, что используется для крепления деталей, только пошире, и вставили туда палочки так, чтобы они все выглядели одинаковыми. Претенденты подходили, вытаскивали палочку и показывали собравшимся и многочисленным камерам, передающим весь процесс в прямом эфире по всем телеканалам мира, что, кстати, одним очень известным политологом было названо новым словом в демократии. По задумке самым большим начальником должен был стать тот, кто вытянет единственную длинную палочку. Но так случилось, что она никому и не досталась, после того, как все три тысячи восемьсот семьдесят семь претендентов прошли мимо станка, в нем осталась торчать еще одна палочка, которая и оказалась искомой.