Текст книги "История Новгорода Великого. От древнейших времен до падения"

Третий разряд новгородских волостей, как уже сказано выше, составляли громаднейшие земли, лежащие на восток от Заволочья до Уральских гор и за Уральские горы до реки Оби, и может Печера и может быть еще за Обью в Сибири, и носившие название Печеры, Перми и Югры. Земли сии так были отдалены от собственно Новгородской земли, что в них даже мудрено было устроить новгородские колонии, которые бы оставались в неразрывной связи с Новгородом; по крайней мере заведенные там новгородские колонии по реке Вятке и солепромышленные поселения на Вычегде и Сысоле вслед за своим появлением отделились от Новгорода: первые образовали довольно значительную независимую республику под именем Вятки, состоящую из шести городов: Вятки, Шестакова, Хлынова, Слободы, Орловца и Котельнича; а вторые примкнули к соседним владениям великого княжества Владимирского и потом Московского. А посему Новгород, при владении землями здешнего края, кажется, вовсе не имел в виду заводить там свои колонии, оставлял всю тамошнюю землю во власти полудиких туземцев, которые управлялись своими начальниками и старшинами без участия новгородского правительства; и довольствовался сбором дани или ясака, и выгодно устроенными торговлею и звероловными промыслами, при пособии туземцев, которые указывали приходившим к ним новгородским промышленникам удобнейшие и выгоднейшие станы и урочища для звероловства. Но для сбора дани или ясака обыкновенно нужно было посылать даньщиков с воинскими отрядами, которые нередко встречали сопротивление от туземцев этого дикого края; так, например, летопись под 1187 годом говорит: «в тоже время избиты были печерские даньщики и югорские в Печере, а другие за Волоком, и пало около ста голов удалых людей». Или под 1193 годом в летописи сказано: «в тоже время пошли из Новгорода в Югру ратью с воеводою Ядреем, и пришли в Югру и взяли город, и стояли под другим городом пять недель, а все это время Югра высылала с лестию, и говорила: подождите, мы копим серебро и соболей и другие узорочья, не губите своих смердов и своей дани; между тем тайно собирала воев, и когда собрали, то выслали сказать воеводе: ступай к нам в город, взявши с собою двенадцать лучших мужей. Воевода пошел в город, взявши с собою попа Ивана Легена и других лучших людей; и их там убили, потом вызвали в город еще 30 человек и тех убили; далее 50 мужей». Затем на праздник св. Николая (6 декабря) Югра сделала вылазку из города и избила остальных, так что едва спаслось 80 человек, которые уже на другой год возвратились в Новгород. Подобное же сопротивление встретили воеводы новгородские, отправленные в Югру в 1448 году. Югра сказала воеводам: «мы хотим вам дань дати, а хотим счестися и указати вам станы и островы и урочища»; а между тем собравшись с силами ударили на острожек, в котором укрепились новгородцы, убили у них 80 человек удалых людей, а прочие спаслись бегством в леса, и после были собраны другим новгородским отрядом, сбиравшим дань в другой местности. Впрочем, временное сопротивление тем или другим сборщикам дани, может быть неосторожно раздражавшим туземцев, нисколько не прекращало сношений Новгорода с здешним краем; на место избитых даньщиков являлись другие более осторожные, и дань продолжала сбираться более или менее исправно и доставляла новгородской казне больший ежегодный доход серебром и дорогими мехами. Но еще более Новгород получал доходов с этого края от торговли; новгородские торговые караваны вдоль и поперек искрещивали здешние земли; еще в XI столетии знаменитый новгородец Гюрята Рогович посылал своих приказчиков в Печеру и Югру, как свидетельствует летопись. Новгородцы отсюда получали серебро, драгоценные меха, моржовые клыки, мамонтовую кость и другие произведения здешнего края. Впрочем, по-видимому, как ни шатко было владычество Новгорода в Перми, Печере и Югре, состоящее только в сборе дани и торговле, тем не менее новгородцы всю эту страну постоянно называли новгородскою волостью, и в своих договорах с князьями обыкновенно включали условие, чтобы князья не вступались в здешние земли, как принадлежащие новгородской власти. И действительно продолжительные и постоянные сношения Новгорода с сими землями и хотя очень шаткая власть произвели какую-то неопределенную связь здешнего края с Новгородом и вселили в тамошние полудикие народцы убеждение, что их верховный господин – Великий Новгород. Лучшим сему свидетельством служит то, что почти вслед за завоеванием Новгорода московский великий князь Иван Васильевич в 1483 году послал свои войска и для завоевания Печеры и Югры, как волостей новгородских, и войска его встретили там хотя несильное сопротивление от некоторых князьков и народцев; следовательно, тамошние темные князцы и народцы, признававшие почти беспрекословно власть Новгорода, не хотели признавать без боя власти других пришельцев, и уступили только силе; стало быть, считали себя принадлежащими Новгороду и обязанными защищаться против новых доселе незнакомых пришельцев. Таким образом Новгород и сии отдаленные земли не без основания называл своими волостьми.

Рассказ второй. Новгородское общество

Население как Новгородской земли, так и всех волостей Новгорода главным образом состояло из двух элементов финского и славянского; старожилами Новгородской земли и всех новгородских владений были финны, разделенные на разные племена; пришельцами же вторыми после финнов по старшинству – славяне. Но уступая в старшинстве, славяне во всем другом превосходили финнов, они собственно сообщили краю то значение, которое он имеет в истории. Славянами построен Новгород и все города тамошнего края; славяне собственно устроили новгородское общество, сообщили ему ту силу и энергию, которые сделали Великий Новгород господином огромнейших стран от Финского залива до реки Оби и главным средоточием торговли Европы с Азией. В устройстве новгородского общества финны собственно были сподручным и удобным материалом, вся же энергия, предприимчивость и оборотливость, выдвинувшие новгородское общество на поприще исторической деятельности, принадлежали славянам. Славяне собственно были двигателями и руководителями в устройстве новгородского общества, их язык и их обычаи были господствующими в обществе, хотя самое общество состояло не из одних славян. Конечно, нельзя отвергать, что и финские обычаи и финский язык имели свою долю в образовании новгородских обычаев и новгородского языка; но эта доля была так незначительна или настолько проникнулась славянским духом, что отыскать ее и выделить из целого строя славянских обычаев и славянского языка почти нет возможности, за исключением разве каких-нибудь отрывков. Вообще несмотря на смесь племен, в новгородском обществе господствующим племенем было племя славянское, и господствовало оно не столько численностью и материальною силою, которые первоначально были на стороне финнов, сколько общественным умом, нравственными силами и высшею цивилизациею. Славяне, пришельцы в финской земле, не столько были завоевателями в материальном смысле этого слова, хотя и нельзя отвергать некоторой доли завоевания, сколько цивилизаторами; они не истребляли финнов, не обращали их в рабство, не отнимали у них земли, а только селились между ними, чему лучшим доказательством служит то, что до позднейших времен новгородской истории, в самый разгар могущества Господина Великого Новгорода, финские племена ижоры, води, корелы и другие жили свободно между новгородцами не только в Новгородской земле, но и в самом Новгороде и считались новгородцами наравне с славянами, и в общественных делах имели одинаковое право голоса, как об этом свидетельствует самое важное общественное дело – призвание варяго-русских князей. На новгородском вече в 862 году, на котором решено было призвать князей, вместе с славянами участвовали и финны под именем чуди; летопись говорит: «реша руси чудь, словени и кривичи, вся земля наша велика и обильна, а наряда в ней нет, да поидете княжить и володеть нами». Но, не обращая финнов в рабство, не отнимая у них земли, и принимая их в свое сообщество, славяне завоевывали финнов нравственно, претворяли их в славян, роднили их с собою и мало-помалу довели дело до того, что общественные интересы славян и финнов слились окончательно, что Господин Великий Новгород сделался таким же царственным родным городом для финнов, как и для славян, что в новгородском обществе и финны и славяне считались совершенно одноправными, что на общем новгородском вече не только голос финна имел одинаковое значение с голосом славянина, но даже в выборе на высшие должности, разных правителей, не было разницы между финном и славянином, требовалось только одно, чтобы выбираемый был новгородским гражданином, а был ли он по происхождению финн или славянин, об этом никто и не спрашивал. Даже в посадничьих именах Неревина, Незды и Водовика не скрывается ли указание на финское происхождение сих посадников: Водовик не был ли по происхождению из племени води? По крайней мере, в Чудинцовой улице в Новгороде ясно слышится чудь, чудин, финн; а название одной из древнейших и богатейших новгородских улиц Чудинцевой дает повод думать, что первый насельник ее чудин, финн был значительным лицом в Новгороде. А Неревский конец Новгорода едва ли не получил свое название от финских поселенцев из края, прилегающего к Нарове. Конечно, теперь уже поздно разыскивать, которая из древних боярских фамилий в Новгороде по происхождению своему принадлежали к финскому племени и которая к славянскому; время и особенно принятие христианских имен уничтожили и последние следы, по которым бы можно добраться, какая новгородская фамилия к какому племени принадлежала в древности; но самое слитие и обезразличение племен в Новгороде всего яснее показывает, как крепко было сплочено новгородское общество, ибо исторически известно, что финны не были истреблены в Новгородской земле.

Кроме главных и основных элементов финского и славянского в новгородском обществе были еще элементы варяжский и литовский; но сии элементы вошли, в новгородское общество позднее двух первых.

Конечно, они также имели свою долю влияния на устройство общества, и особенно варяжский элемент, ибо, по свидетельству скандинавских саг, Новгород в глубокой древности был в самых тесных связях с Скандинавией или Варяжской землей, да и на самом деле новгородские и скандинавские обычаи в древности много имели сходного друг с другом; тем не менее и сии два элемента в новгородском обществе подчинились славянскому элементу, и литовцы и варяги в Новгороде обратились в славян новгородцев, и для позднего времени указывают на сии элементы только названия Прусской улицы, соседней с Чудинцевою в Новгороде, и города Русы в Новгородской земле. Главною причиною обращения литовцев и варягов в славян в новгородском обществе был тот же коренной новгородский закон одноправности всех членов новгородского общества, не обращавший внимания на различие происхождения, который и финнов претворил в новгородцев. В Новгороде был один общий порядок для всех пришельцев, по которому каждый пришелец, откуда бы он ни происходил, без всякого препятствия принимался в члены новгородского общества и получал одинаковые права со всеми другими членами общества, под одним только условием, чтобы пришлец подчинился новгородским порядкам, и это одно условие сглаживало все разноплеменности в новгородском обществе, и было одною из главных причин могущества Господина Великого Новгорода, тянувшего к Новгороду людей со всех сторон, и богатых и бедных, и знатных и безвестных. Новгород для всех равно отворял ворота своей земли, всех радушно принимал, только бы пришельцы подчинялись его законам. Новгородское общество, как при самом своем основании сложилось не из одного элемента, так и во все продолжение своего существовавши, не терпело исключительности и обособления.

Указавши на основные, первоначальные и позднейшие элементы новгородского общества, теперь следует указать на то, что выработал Новгород из сих элементов, претворивши их в одно крепко сплоченное общество, какую дал им организацию и как разместил. Мы уже видели, что Новгород состоял из союза разных общин, что каждый конец, каждая улица составляли отдельную, самостоятельно организованную общину, в которой были свои бояре, свои купцы и черные люди, или людины. Следовательно, разные элементы, составлявшие новгородское население, были размещены в три главные класса новгородского общества: в класс бояр, в класс купцов и в класс людинов, или черных людей; и сии классы не были отделены друг от друга или изолированы, а напротив, находились в самой тесной связи друг с другом, как члены одного общества. Самое же общество не было сплошною пестрою массою сих трех классов, а состояло из союза мелких общин, в которых представители каждого из трех классов составляли одно крепкое, органически соединенное живое целое, живущее общею жизнью целого общества и, в свою очередь, сообщающее жизнь самому обществу, и притом жизнь высшего порядка, членораздельную, в которой один член поддерживается другими и в то же время сам дает поддержку другим, а не жизнь, состоящую из мертвого наслоения пластов или классов друг на друга, где нет живой связи, а только одно механическое давление. Таким образом в новгородском обществе, особенно собственно в Новгороде, бояре, купцы и людины, или черные люди, были в явных взаимных отношениях друг к другу, сообщавших новгородскому обществу особый характер, и каждый класс имел свое значение, дававшее ему особое место в обществе на пользу целого общества. Чтобы яснее указать, какое значение имели сии классы в новгородском обществе, мы проследим каждый класс отдельно, покажем, как он образовался и в каких отношениях находился к другим классам и к обществу.

Первый класс в новгородском обществе составляли бояре, они в Новгороде носили разные названия: их называли вящшими людьми, передними людьми, большими людьми, т. е. лучшею сильнейшею частью новгородского общества, – аристократией; собственно же имя бояр в Новгородской летописи встречается в первый раз только под 1118 годом, где сказано: «том же лете приводе Володимер с Мстиславом вся бояры новгородские Кыеву, и заводи я честному кресту и отпусти я домов». Но конечно не с этого года явилось слово «боярин» в Новгороде, оно, по всей вероятности, одновременно с появлением больших или вящших людей в обществе, и есть не что иное, как техническое специальное выражение слова больший, болий, а оттуда болярин, боярин.

Как и когда образовались большие люди или бояре в новгородском обществе, на это мы не имеем прямых свидетельств ни в каких древних памятниках; знаем только, что новгородцы постоянно разделялись на больших и меньших, и что еще пред призванием Рюрика и его братьев в летописях упоминается о старейшине Гостомысле, который собирал владавцов Новгородской земли, сущих под ним, на разсуждение о приглашении князей; следовательно большие люди, владавцы, бояре, были в Новгороде еще до Рюрика. Знаем так же, что в Новгороде народ, черные люди, меньшие люди, не был безгласною массою, порабощенною большими людьми, а принимал деятельное участие в правлении на вече; следовательно, бояре, большие люди не были особым племенем победителей, поработителей, а принадлежали к тому же племени, к которому и остальные граждане, происходили из того же народа. Знаем еще, что в Новгороде, при чисто общинном устройстве, каждая улица, каждый конец составляли свою общину; в каждой же древней новгородской улице были свои бояре, находившиеся в тесной связи с своими уличанами; следовательно, бояре происходили из уличан же, составляли с ними одно, и были только лучшими людьми из уличан. Наконец, мы знаем, что по новгородскому устройству, одинаковому со всею Русскою землею, поземельные владения разделялись на общинные и частные. Общинная земля принадлежала всей общине, и члены общины имели только право пользоваться ею, и пользовались только те члены, которые или не имели средств приобрести участок земли в полную собственность, или не могли охранять ее и не находили в приобретении расчета по своим промыслам, и потому довольствовались общинною землею, которую охраняла целая община. Частную же поземельную собственность приобретали люди, имевшие больше средств к приобретению и охранению своих поземельных владений, и которые считали для себя недостаточным пользоваться общинною землею. Следовательно, приобретение земли в полную собственность было первым признаком, отличающим частных поземельных собственников, как людей, пользующихся большими средствами перед общинниками, как людей лучших, более сильных перед своими согражданами. Таким образом, первыми, древнейшими земскими боярами в Новгороде, по всему вероятию, были богатые землевладельцы, имевшие в своей собственности большие поземельные владения. Мы знаем уже, что Новгород и первоначально был славянскою колонией в финской земле, и постоянно распространял свои владения посредством торговли и колонизации между разными финскими племенами; следовательно приобретение земли новгородскою ли какою общиною, частным ли лицом делалось не иначе как силою, чрез оттеснение старожильцев финнов, а посему и на охранение приобретенной земли от притязания старых хозяев требовались также силы и средства. Стало быть, ежели какое частное лицо в Новгороде имело столько силы, средства, ума и отваги, чтобы приобрести землю в собственное владение и защитить свое приобретение от нападения старых хозяев так же, как это делала сама община своими общинными средствами, то тем самым это лицо приобретало перевес над другими своими согражданами, которые делали то же только общими силами целой общины; и таким образом естественно таковой человек делался лучшим человеком, большим человеком, влиятельным лицом той общины, к которой он принадлежит. И действительно, по всем дошедшим до нас известиям, начиная с XI столетия мы находим все сии качества в новгородских земских боярах. Иные памятники XII столетия новгородских бояр даже прямо называют огнищанами, т. е. людьми, имеющими свое собственное огнище; а огнищем еще и в настоящее время в северном краю Руси называется земля, расчищенная кем-либо под пашню посредством пала, или выжигания дикого леса, и этот способ расчистки земли до сего времени общеупотребителен в лесистых уездах глубокого Севера; а конечно в древности, когда весь Новгородский край был покрыт непроходимыми лесами, выжигание было единственным способом расчистки земли. Следовательно, название бояр огнищанами прямо указывает на них, как на землевладельцев-собственников, т. е. на таких людей, которые собственными средствами сделали себе огнище, расчистили дикий лес под пашню и на собственный счет населили расчищенное место земледельцами, согласившимися жить на их расчищенной земле и на взаимных условиях состоять под властью и производить земледельческие работы как на себя, так и на своих землевладельцев[2]2
  Некоторые исследователи огнищан производят от огнища, очага, т. е. двора государева, и называют бояр огнищанами потому, что они состоят на службе при государевом дворе, очаге, но огнище в древности никогда не означало очага, да и теперь очаг не называется огнищем. Конечно, и княжие бояре могли называться и иногда действительно назывались огнищанами, но не по очагу государеву, а потому что они имели свое огнище, свои поземельные владения. Поземельные владения в древних юридических актах обыкновенно определялись следующими словами: «а земля моя, куда топор, коса и соха ходила», т. е. границы моей поземельной собственности определяются тем пространством, которое захватил мой труд, а первым трудом в обработки земли в древности было выжигание дикого леса, следовательно, мое огнище, выжженное мною пространство дикого леса, значит то же, что моя поземельная собственность, и огнищанин, значит, землевладелец.


[Закрыть].

Частная поземельная собственность, образовавшая в Новгороде класс бояр, больших людей, сообщила этому классу и то высокое значение, которым он пользовался в новгородском обществе. Значение сие, в сущности одинаковое, имело свои степени развития собственно в Новгороде, в той Новгородской волости, где находилось поземельное имение землевладельца и в самом имении.

1. В собственном имении или вотчине землевладелец был полным хозяином, владыкою, и даже самое имение по-новгородски называлось не иначе как волостью такого-то: волость Ананьина, волость Тучина, волость Марфы Борецкой и др.

Здесь владелец что хотел, то и делал, заводил села, деревни, починки, торжки, собирал вольных охочих людей, давал им пашни и разные угодья для обработки, налагал на них по взаимным условиям оброки и дани, даже судил сих людей, ежели они на таком условии поступали к нему в службу; снаряжал торговые караваны для продажи произведений своей земли на стороне; содержал военные дружины из тех же охочих людей, кормил, поил, обувал и одевал их на свой счет и делал с ними походы, и водяным путем и сухопутьем, не только на соседние земли, но иногда в отдаленные страны, ежели где проведывал, что можно нажиться грабежом или даже захватить выгодную землю. Так, например, из новгородских своих имений бояре ходили на добычу в Заволочье, или в Пермь, или Печеру. Хотя поземельные имения новгородских бояр были обильно рассыпаны по всем новгородским владениям, но как мы уже видели, особенно много было сосредоточено богатых и обширных боярских имений в Заволочье, на Двине, Ваге и Онеге; то здесь, в этом отдаленном краю, во всем своем разгаре действовала никем не стесняемая власть бояр землевладельцев в своих имениях. Сюда они выводили колонии своих клиентов ротников, строили там городки, слободы и деревни, здесь они с своими дружинами ротников, собранными из всякой сволочи, отнимали земли у туземных финнов и отважно разгоняли их нестройные и пугливые толпы; в этом-то диком краю вырабатывались чудные типы новгородских бояр воителей вроде боярина Ставра, о котором древние былины рассказывают, что чудь белоглазая трепетала от одного его зычного голоса; здесь-то складывались те железные, самовластные характеры новгородских бояр, увлекавших за собою толпу и нередко производивших смуты в самом Новгороде, куда они иногда являлись с дружинами своих ротников, так например: в 1219 году Семен Емин явился из Заволочья с четырьмястами головорезов своих ротников, стал шатрами под Новгородом, возмутил весь город и при помощи головорезов ротников и своей партии лишил должностей посадника Твердислава и тысяцкого Якуна.

2. Власть, развиваемая боярами до крайних пределов самовластия в своих собственных поземельных имениях, не останавливалась на рубежах сих имений, а напротив, распространялась и на целую область или страну, в которой находились их имения. Конечно, за рубежом собственных имений боярская власть делалась гораздо слабее и принимала законом определенные формы, она там не была уже самовластием: но тем не менее бояре землевладельцы имели высокое значение в целом краю, где находились их поземельные владения, они там под именем скотников, и помужников имели влияние и на те земли края, которые не составляли их поземельной собственности, так что участвовали в распоряжениях об отдаче сих земель в частное владение и сообщении им разных льгот. Бояре землевладельцы в том краю, где находились их имения, являлись какою-то особенною, по дошедшим до нас памятникам, еще неопределенною, земскою властью, стоящею рядом с властью присылаемых из Новгорода посадников и других правителей. Чтобы сколько-нибудь указать на эту, еще не замеченную в истории, земскую власть новгородских бояр землевладельцев, я здесь представляю целиком, единственную мне известную, еще не напечатанную новгородскую грамоту начала XV столетия, об отдаче некоторых земель на Онежском озере в Толвойском краю Богородицкому монастырю; в этой грамоте написано: «Се даша скотницы и помужницы Толвойской земли, посадник новгородский Андрей Иванович, тысяцкий новгородский Дмитрий Васильевичу Богдан Васильевичу Афонас Остафьин, тысяцкий Мануйло Данилович, Ермола Лентеев, Селифонт, Твердислав с детьми, Иев Олфромеев с детьми, Ермола Мелентьев, Яков Сидоров с братом, Максим Иванов с детьми, Игнатей Амосов с братьею, Ермола Емельянов с детьми, и все скотники и помужники Толвойской земли в Палья острова оба земля и пожне, и конец Палья острова малеи островки с лудушами, и Бобылей остров с лудушами и Зайцов остров с пожне и с лудушами; вкрут Палья острова и Игрецкаго острова тонь не ловити селяном и с лучом не ездити; а на Пальи острове и на малых островах станом не стояти, леса не сеце, ягод не брати, лык не драти; монастырю Святей Богородицы и игумену и его братии и в век земля и вода и ловища. А потом не надобе вступатися в тыи островы ни в ловища бояром ни сельникам, ни купцам, ни их селяном. А кто почне наступаться на дом Св. Богородицы матери Божии; а на того Бог и Пречистая Богородица и мнозеи люди». Здесь скотниками и помуяшиками Толвойской земли очевидно называются местные землевладельцы, принимавшие участие в местном управлении в качестве землевладельцев, а не сановников, назначаемых от Новгорода; ибо в местных распоряжениях, по свидетельству грамоты, они участвуют и с братьями своими и детьми, что конечно невозможно для сановников, действующих по службе. Притом между скотниками и помуяшиками и посадник новгородский и тысяцкий помещены за уряд; следовательно, звание скотника и помужника лежало на них мимо сана посадника и тысяцкого, и едва ли было выборное, а напротив, необходимо вытекало из права на поземельную собственность. Что собственно значило выражение скотник и помужник, по дошедшим памятникам неизвестно; но мы имеем прямое свидетельство одной грамоты XIII столетия, что скотник был распорядитель или местный начальник низший против посадника и высший против старосты; в этой грамоте В.К. Андрей Александрович пишет на Двину: «от великого князя, от Андрея к посадникам и к скотникам и к старостам. Како есмь докончал с Новым городом, ходити трем ватагам моим на море, а ватман Андрей Критцкый, ать дают с погостов корм и подводы по пошлине». (Ак. Ар. Эк. т. I. № 1). Официальные грамоты признают за местными боярами землевладельцами какую-то довольно большую земскую власть над целым краем, где находятся их имения, и не придавая им названия скотников и помужников; так в одной грамоте В.К. Ивана Даниловича и новгородского правительства на Двину сказано: «От В.К. Ивана, от посадника Данила, от тысяцкого Аврама и от всего Новгорода к Двинскому посаднику на Холмогоры и к боярам Двинским. Приказал есмь Печерскую сторону Михаилу, и ходил на море в двадцати человек: а вы, бояре Двинские, не вступайтесь в гнездные потки ни в места» (ibid № 2). Таким образом дошедшие до нас памятники хотя не определяют, в чем состояла земская власть местных бояр землевладельцев, проистекающая из права поземельной собственности; но тем не менее ясно свидетельствуют, что местные бояре землевладельцы имели какую-то и довольно большую власть над целою страною, где лежали их недвижимые имения.

3. Власть, сообщавшаяся новгородским боярам поземельными владениями в провинциях или колониях, сообщала им могущество и власть в самом Новгороде, где они прежде всего являлись представителями той улицы или того конца, в котором они жили в самом Новгороде, так что древние новгородские улицы нередко носили название того боярского рода, который принадлежал к той или другой улице, например: Добрынина улица, Чудинцова улица, Редятица улица. Кроме того, уличанские бояре находились в такой тесной связи с своими уличанами, что обидеть улицу или уличанина, значило обидеть те боярские роды, которые принадлежали к улице, и наоборот, обидеть который-либо из сих родов, значило обидеть всю улицу; а посему, как бояре поддерживали и защищали своих уличан, так, в свою очередь, уличане поддерживали и защищали своих уличанских бояр; так что новгородские летописи, как мы уже частью видели, нередко представляют известия о побоищах одной улицы с другою, где улица поголовно идет в оружии на защиту своего боярина, или мстить его обиду, и иногда бьется по нескольку дней с своими противниками. Вообще уличанский боярин имел большое влияние в своей улице и по своей воле мог вести уличан, куда хотел, и почти все свои замыслы в самом Новгороде приводил в исполнение главным образом при помощи своих уличан и потом однокончан; но здесь власть боярина преимущественно держалась на сочувствии уличан: боярин, возбудивший к себе нерасположение своих уличан, не имел ни права ни средств заставить их, чтобы они действовали в его пользу. Сочувствие же уличан к боярину определялось сколько характером боярина, столько, или даже еще больше, богатством его владений на стороне, где-нибудь в Заволочье, или другом краю новгородских волостей; следовательно, и успехи бояр в Новгороде обусловливались богатством и успехами в волостях. Уличане, так сказать, льнули к боярину, известному своею предприимчивостью и обширностью и богатством владений на стороне; ибо надеялись от него не только успешного покровительства и защиты, но и прямых выгод. Богатый боярин, владелец больших поземельных имений, мог доставлять своим уличанам выгодные поручения по управлению своими делами, покупать у них необходимые в хозяйстве произведения их промышленности, для отправления в свои имения. А что всего более действовало на толпу, боярин, приезжая из своих отъезжих имений, поражал сограждан блеском богатства, многочисленностью прислуги и обильными угощениями уличан при наборе ротников. Набор охотников в ротники какого-либо богатого уличанского боярина составлял настоящий праздник для беспокойной уличанской молодежи в Новгороде, и не только молодежи, но и всех удальцов; тут, по словам народной былины о Ваське Буслаеве, рассылались ярлыки скорописчаты, приглашались молодцы к боярину пить, есть готовое, носить платье разноцветное с одного плеча с боярином, тут выставлялись чаны дубовые с зеленым вином, с брагой хмельною, отворялись ворота на широкий двор, и гуляли охотники на весь Новгород во славу тороватого боярина, пили, ели до отвалу несколько дней сряду, и потом, поступившие в ротникя, вооруженные и снаряженные как следует, отправлялись в поход. Два-три таких набора охотников, особенно ежели походы боярина были удачны и ротники воротились домой с большими добычами, делали боярина любимцем народа, и его влияние и даже власть над улицею чуть не равнялись его власти в собственных имениях; он в непродолжительном времени получал от веча самые важные поручения. Так, например: молодой боярин Александр Аббакумович, после двух своевольных походов с повольниками на Волгу в 1372 году, получил от веча главное начальство над новгородским войском, отправленным на защиту Торжка. А боярин Семен Емин даже и после неудачного своевольного похода на Тоймокары в 1219 году, с помощью своих ротников получил сан тысяцкого в Новгороде.

Необходимым, чисто историческим следствием обширности поземельных боярских владений и соединенная с ними богатства и влияния на общество было то, что бояре в Новгороде постоянно держали в своих руках все управление Новгородом и все выборные власти, так что при всех переменах посадников тысяцких и других важных сановников, выбор всегда падал на того или другого боярина, и все сии перемены выражали только спор немногих боярских фамилий, из которых то та, то другая то падала, то возвышалась. Чтобы яснее видеть это, я считаю нелишним представить для примера постоянное то повышение, то понижение одной из древнейших новгородских фамилий, боярской фамилии Гюряты Роговича. Первое известие о Гюряте Роговиче встречается у Нестора под 1096 годом, где Гюрята является богатым новгородским боярином, имевшим торговые сношения с отдаленными Югрою, Печерою и Самоядью; потом одна новгородская летопись называет его новгородским посадником в первые годы XII столетия, конечно назначенным от князя Мстислава Владимировича. Затем сын Гюряты Мирослав в 1126 году является первым посадником, выбранным от народа; но через два года посадничество перешло к знаменитому боярину Завиду Дмитровичу, который, впрочем, умер в тот же год, и из Киева был прислан в посадники Даниил; но через год новгородцы дали посадничество своему выборному Петриле. В 1132 году выбрали в новгородские посадники Рагуйла, а Мирославу дали посадничество во Пскове; но в 1134 году после суздальской войны Мирослав опять получил посадничество в Новгороде; в следующем году он вместе с владыкою Нифонтом ходил мирить киевлян с черниговцами и, возвратившись домой, в тот же год скончался, будучи на посаднической степени. Сын Мирослава Якун является в первый раз посадником в 1137 году, т. е. на третий год по смерти отца, в самый разгар ссоры новгородцев с Всеволодом Мстиславичем, и посадничает пять лет; он, держась стороны князя Святослава Ольговича, успел в это время повыгнать многих новгородских бояр, державшихся князя суздальского Юрия Владимировича. А посему, когда в 1141 году Святослав принужден был бежать, то с ним бежал и Якун, но Якуна нагнали и вместе с братом его Прокопьем чуть не убили до смерти на вече и, раздевши донага, сбросили с моста в Волхов; когда же он выплыл, то взявши с него 1000 гривен, а с Прокопья 100 гривен, обоих заточили в Чудь, приковавши руки к шеи, а посадничество дали Якунову врагу Судиле. Якун прожил в изгнании 15 лет, частью в Чуди, частью у князя суздальского Юрия; в продолжении этого времени было три перемены посадников; но когда вторично выбранного Судилу выгнали в 1156 году; то Якун Мирославич снова сделан был посадником и опять посадничал около пяти лет. В 1160 году дали посадничество старому Якунову врагу Нежате; то на этот раз Якун не подпал изгнанию, и через семь лет, когда у Новгорода началась борьба с князем Святославом Ростиславичем, поддерживаемым князем суздальским Андреем Боголюбским, то Якуну сперва дали начальство над войском, посланным для отражения Святослава от Лук, а потом выбрали и в посадники, убивши наперед посадника Захарию, державшего перевет с Святославом. В это время Якун один без князя управлял Новгородом с лишком семь месяцев, а через год прославился знаменитою защитою Новгорода против многочисленной рати Андрея Боголюбского и такою победою над суздальцами, что новгородцы продавали пленных суздальцев по две ногаты за человека. Но эта победа не выпутала Новгорода из затруднений, и новгородцы через год должны были примириться с Андреем; а вслед за тем Якун был лишен посадничества и на его место выбран был Жирослав, потом Жирослава заместил Иванко Захарьинич, потом опять Жирослав, и опять Иванка Захарьинич, и опять Жирослав и затем Завид Неревинич, а после Завида Михал Степанич. Якун более уже не был выбираем в посадники и дожил свой век в Новгороде в звании старого посадника. В 1176 году князь Мстислав Ростиславич вступил в супружество с дочерью Якуна. Когда скончался Якун, неизвестно; но как бы то ни было, после 1170 года Якунова фамилия стала упадать, несмотря на свои богатства, а между тем фамилия Михаля Степанича и Незды начала усиливаться, и в продолжение сорока лет никто из Якуновой фамилии не был посадником, и кажется дети Якуновы перебрались из Новгорода в Приднепровье, к своему зятю князю Мстиславу Ростиславичу. Впрочем, эта фамилия все еще считалась старшею, и когда в 1211 году Якунов сын Дмитр пришел из Приднепровья, то тогдашний степенный посадник Твердислав, сын Михаля Степанича, уступил ему посадничество добровольно, как старейшему, и Дмитр Якунич был послан князем Мстиславом с ратью на Луки, ставить город. Но должно быть, Дмитр в это время был уже очень стар и скоро умер; ибо в 1214 году, в походе Мстислава к Смоленску, мы уже встречаем посадником Твердислава Михалича, и о Дмитре Якуниче уже нигде не упоминается, а везде первенствует Твердислав и фамилия Михаля Степанича. Но когда в 1220 году Твердислав уже больной, отказался от посадничества и поступил в монастырь, то выбрали в посадники Иванка Дмитровича; следовательно фамилия Мирослава и Якуна еще пользовалась уважением в Новгороде. Иванко Дмитрович посадничал в Новгороде девять лет бессменно и своею энергическою деятельностью напомнил новгородцам своих деда Якуна и прадеда Мирослава; он твердо и с достоинством защищал в 1224 году Новгород против Юрия и Ярослава Всеволодовичей, князей суздальских; и когда Юрий с большою ратью перешел уже Тверцу и, требуя выдачи некоторых новгородских бояр, с гордостью послал сказать: «я поил кони Тверью, а еще Волховом напою», то Иванко Дмитрович, от имени новгородцев отвечал: «княже, кланяемся тебе, а братьи своей не выдаем, а крови не проливай, или твой меч, а наши головы», и принудил Юрия к миру выгодному новгородцам. Потом, когда, по удалении из Новгорода князя Михаила Черниговского в 1225 году, Новгородцы согласились принять к себе в князья Ярослава Всеволодовича Переяславского; то Иванко Дмитрович в продолжение трех лет так ловко вел дела, что властолюбивый и энергический Ярослав ничего не мог успеть против него и принужден был оставить Новгород и вывести оттуда свои войска. В 1229 году, по проискам черниговской партии, у Иванка было отнято посадничество в Новгороде и передано черниговскому стороннику Внезду Водовику; тем не менее Иванко, как человек надежный, был отправлен посадничать в Торжок, где после восьмилетнего управления тамошним краем в 1238 году погиб в битве, защищая Торжок от Батыевой татарской рати. Иванко Дмитрович был последним посадником в Новгороде из фамилии Мирослава. Его сын Твердило Иванкович, не имея успеха в своих искательствах в Новгороде, вошел в сношения с Ливонскими немцами, изменою передал им Псков и от имени немцев стал владеть этим городом; и вероятно погиб в 1242 году, при взятии Пскова Александром Невским и новгородцами, или может быть бежал к немцам. Но как бы то ни было, измена Твердила Иванковича и переход его к немцам навсегда погубили знаменитую фамилию Мирослава Гюрятинича, и во всей последующей истории Новгорода о ней более не упоминается. Подобную же историю попеременного возвышения и упадка представляют и другие боярские фамилии в Новгороде. И даже заметно, как одни фамилии заменялись другими в известные периоды времени, и как постепенно в позднейшее время новгородской истории боярские фамилии резче и резче отделяли свои интересы от интересов народа, постоянно поддерживаемые соседними князьями, которые, начиная с Юрия Долгорукого, неуклонно держались одной политики, чтобы владеть Новгородом при помощи своих сторонников из новгородских бояр, и мало-помалу довели дело до того, что новгородские бояре, продавая свое отечество князьям, совершенно разошлись с народом, и в XV столетии так стали теснить его, что великий князь Московский Иван Васильевич, переменив политику своих предшественников и приняв под свою защиту народ, обижаемый боярами, без больших затруднений овладел Новгородом, переловил большую часть бояр и переселил их в московские владения, и народ, разумеется, не вступился, как нужно было, за своих притеснителей. Бояре в борьбе с великим князем Иваном Васильевичем много выказали энергии и даже искусственно умели поднять на время и народ; но по привычке продолжали вести себя слишком гордо в отношении к народу и в то же время теснить его, и потому все их старания успешно вести роковую борьбу и искания чужеземной помощи остались безуспешными, и по их вине пала самостоятельность Великого Новгорода.