Текст книги "Трубадур"

7

Шорох на втором этаже быстро стих. Трубадур думал, что заснет, стоит лишь коснуться головой диванной подушки. Покрывало он тоже нашел на диване, в ногах, но не стал его разворачивать: оно было шерстяное, слишком плотное, слишком жаркое. Скинул с бедер полотенце на спинку дивана и голым растянулся на мягком бархате, который успел впитать тепло Любиного тела. Початая бутылка виски переливалась в бликах пламени причудливым многогранным камнем. Трубадур сомневался: он не спросил, можно ли пополнить стакан, но потом решил, что от двух-трех глотков не убудет. И даже с помощью виски он не сумел призвать сон.

Гул за окном, мерцающие всполохи – все это беспокоило, не давало сомкнуть глаз. Люба, наверное, просто привыкла засыпать под такое светозвуковое сопровождение. Трубадур замер и прислушался. На втором этаже – ни шороха. Значит, хозяйка дома спит. Он встал, походил по комнате. Постоял у камина, понаблюдал за догорающим огнем; потом – у окна, попробовал посчитать цвета радуги, понять закономерность их смены, но сбился. Подержал в руках бутылку, хотел плеснуть себе еще пару глотков, но подумал и не стал. Можно бороться со сном, но бороться с бессонницей бесполезно. Трубадур, преодолев брезгливое чувство, влез в задубевшие штаны. Брезгливость вызывало непривычно-чистое тело, а не привычно-грязная одежда. Вернее, несовместимое сочетание того и другого.

За порогом было прохладно и пусто. Одинаковые двухэтажные дома с двускатными гонтовыми крышами протянулись по обе стороны от мостовой, и было совершенно не понятно, какой из домов имеет хозяина, а какой заброшен. По отсутствию людей на улице Трубадур понял, что желание Любы жить поближе к Воротам и Радужной Стене разделяют не так много горожан. А может, Любин дом – единственный жилой дом на этой улице.

Осмотревшись по сторонам. Трубадур запомнил ориентиры. Последнее строение перед взбегающей на холм тропинкой. Не заблудишься. Сон так и не думал заглядывать в гости. Луна светила ярко, но мерцание Стены пеленой затягивало небесный свет. Тем не менее блуждать наощупь не придется. Из двух направлений – к Воротам или к Анкетной башне – Трубадур выбрал второе. И вот под подошвами походной обуви на смену гладким булыжникам мостовой пришли мелкие острые камешки. Анкетная башня одиноко возвышалась на холме, размеры которого Трубадур не мог оценить в темноте. Сам же холм расположился на пустыре за чертой Города.

Что Трубадур знал о Бухгалтере? Что помнил об Анкетной башне? Только то, что слышал от приемного отца, от других Трубадуров, о чем сам рассказывал доверчивым слушателям. Ни одно сказание о Городе невозможно представить без главы о Бухгалтере. Традиция предлагала несколько вариантов, Трубадур мог выбрать любой.

Значения имени не знал никто. На равнине все имена обозначали профессию, но какой именно род занятий связан с именем Бухгалтер, оставалось загадкой. До всех Эпох на равнине (а по легендам, и за Немым хребтом, и в пустоши, и еще в невесть каких краях) проживало так много людей, что для них не хватило одного языка. Люди говорили на нескольких разных и не всегда понимали друг друга. А когда люди не понимают друг друга, не знают взаимных намерений, они злятся, строят домыслы и могут причинить друг другу вред. Может, именно поэтому и произошло Большое Несчастье. Если бы язык был один, как сейчас, если бы люди слушали, слышали и понимали один другого, то все могло быть иначе.

Отец как-то упоминал, что в некоем древнем забытом ныне языке имя «Бухгалтер» было связано с книгами. То ли «хранитель книг», толи их «владелец». И даже себя отец иногда называл с улыбкой «Бухгалтером», потому что владел одной книгой. Книга перешла к Трубадуру по наследству и до сих пор лежала в его походной суме.

Истрепанный томик с неприлично затершейся обложкой, на которой невозможно было различить ни рисунок, ни название. Страницы книги почти истлели, листать их нужно было с крайней осторожностью. По этой книге отец выучил читать Трубадура. О чем повествовала книга, Трубадур так и не смог разобрать до конца. Почти все слова были понятны, но, пригнанные одно к одному, понятные слова создавали странный незнакомый орнамент, рисовали мир чужой и расплывчатый, как игра теней в сумерках.

Бухгалтер – хранитель книг, так говорил отец, но Трубадур имел сомнения: отец вполне мог придумать все это для красоты историй, ради лишних медяков на площадном выступлении. Были и другие варианты легенды. И чем больше было представлено в истории неправдоподобных подробностей, тем больше восторженного свиста собирал ее рассказчик на площадях.

Самой простой, а потому достоверной легендой представлялась Трубадуру следующая. Некий Купец в поисках более щедрых покупателей и более выгодных продаж и обменов миновал последнее поселение равнины и, углубившись в безлюдные земли, уже собирался повернуть назад, но остановился на ночлег вместе с караваном, состоящим из Носильщиков и Охранников. Ночью прямо перед их глазами возникла чудесная радуга, что рассекла равнину надвое – Радужная Стена. Отдельный участок радуги слепил бело-желтым сиянием. Этот кусок Стены Купец назвал Воротами. Почему – трудно сказать.

Эта же легенда повествует о том, что Купец вернулся в заселенную часть равнины, распродал или выменял на инструменты и еду все свои товары и снова отправился к Воротам с детьми, Женами и многими наемными людьми, чтобы возвести здесь Город. Для себя лично он построил Анкетную башню, в которой собрал большую библиотеку, за что горожане и прозвали его Бухгалтером.

Когда отец Трубадура рассказывал именно этот вариант легенды, он всегда добавлял одну трогательную деталь, вводил еще одного персонажа – Сына Купца. Радужная Стена, что выросла в ночи перед изумленными путниками, разделила не только равнину, но и семью, отрезав Купца от его Сына. Поэтому и построил Купец Город у самого хвоста Дракона: он не в силах был покинуть это место и долгие годы искал способ проникнуть за Ворота и найти Сына.

Сам Купец этого сделать не мог – Ворота не пускали его. Но зато пропускали всякого, кто получил купеческое благословение. И вот год за годом, день за днем посылал Купец-Бухгалтер все новых и новых гонцов, чтобы отыскать своего Сына. И многие соглашались выполнить это опасное задание, потому что Бухгалтер не скупился на деньги и щедро одаривал своих посланцев. Но никто из них не возвращался. Однажды Трубадур слышал эту легенду от собрата по профессии, но в другом исполнении: за Воротами оказалась Дочь Купца, а не его Сын.

В более фантастическом изложении Купец не строил Город, а просто повелел Воротам создать улицы и дома, топнул ногой, и в тот же миг за спиной Купца вырос Город с людьми и строениями. Иногда появлялась некая Дева Ворот, которая влюбилась в Купца и полностью повиновалась его велениям. Иногда Дева Ворот влюблялась в Охранника, или Носильщика, или Сына Купца, или…

Самые смелые сказители вообще лишали основателя Города человеческих качеств. Он был не Купцом, не Бухгалтером, а творцом Ворот и Радужной Стены и духом этого места. Злым духом или добрым – зависело от характера и настроения Трубадура и от желания толпы.

Толпа всегда была сильнее любого сказителя, толпа подминала под себя, переделывала истории по своему желанию, карала и миловала героев, лепила сюжет свистом и улюлюканьем. Искусство Трубадуров заключалось не только в том, чтобы помнить имена, события, названия исчезнувших городов, назначение несуществующих предметов. Умелому Трубадуру следовало «ловить ветер», чувствовать настроение слушателей, следовать велению толпы, но всегда возвращаться на ту дорогу, которая выведет повествование к одному из заготовленных финалов. Хорошо еще, что толпа не изобретала ничего нового – в этом и заключалось мастерство Трубадуров, – а лишь выбирала из предложенных вариантов.

В истории про Бухгалтера только дети готовы были видеть его мифическим зверем, бесплотным духом или таинственным существом – они ждали сказки. В некоторых «детских» сказках про Город никакого Бухгалтера вообще не существовало, чтобы не смущать неокрепшие умы, чтобы не отвечать во время представления на бесчисленные вопросы, на большинство из которых просто не было ответов. Взрослая толпа, напротив, желала встречи не с духом, а с человеком, пусть даже этот человек будет наделен необычными способностями, будет обладать несметными богатствами в тайниках. Поэтому Трубадуры рисовали Бухгалтера Купцом, основателем Города, его правителем, градоначальником, даже вспоминали древнее слово Мэр. Иногда называли Атаманом в память об Эпохе Воюющих Банд, иногда – Лидером, отдавая дань Эпохе Столицы.

История про Город, Ворота, Радужную Стену, Анкетную башню и Бухгалтера была одна, но Трубадуры равнины, как зеркала, отражали разные ее стороны. И в таком калейдоскопе отражений правда, даже если она когда-то была, рассыпалась на множество иносказаний, легенд, небылиц, невероятных выдумок. Но все эти истории имели одно общее место: через Ворота нет пути до тех пор, пока искатель счастья (или смерти – кто ж знает, что там, за Воротами?) не посетит Анкетную башню, пока не встретится с ее хозяином – Бухгалтером.

Встреча с Бухгалтером, кроме пропуска за Ворота, давала еще одно неоспоримое преимущество: богатство. Хозяин башни как бы вознаграждал путника за смелое желание отправиться за световую грань в неведомое. Сумма вознаграждения разнилась в зависимости от алчности слушателей и наглости рассказчика. Самые скромные Трубадуры пели про горсть медных монет, самые невоздержанные в своих фантазиях говорили про золотую монету, которую, правда, давали не всем, а только особо приглянувшимся таинственному Бухгалтеру.

Трубадур взбирался по тропе к Анкетной башне. С каждым шагом тьма вокруг сгущалась, но не повсеместно, а выборочно, словно некто черной гранитной пылью засыпал те области пространства, которые гостю Анкетной башни видеть было не обязательно. Плотный слой такой пыли скрыл от глаз Трубадура уже пройденный участок и все, что находилось по обе стороны тропы. Нить дорожки перед глазами, напротив, желтела все ярче, словно ее подсвечивали из-под земли. Таким же ярким свечением наливалась и сама башня на холме.

Странное это было здание – башня. Сейчас никто не строил таких. Да и прежде – кому могло понадобиться подобное строение? Дома должны быть предназначены для жилья, или складов, или торговли. Есть дом Трактирщика, в котором зал для приема пищи и комнаты для приема гостей. Есть в каждом селении дом Шлюхи, есть мастерские Сапожника, Ткача, Кузнеца, Лекаря. Есть загоны для скота и амбары для урожая.

Чем просторнее дом, тем он богаче, удобнее, вмещает большее количество жильцов, товара, скота. Всем известно, что места всегда больше в прямоугольном строении. Поэтому круглое высокое здание было пустой тратой времени строителей и бесполезным расходом дорогого тесаного камня, из которого были сложены стены. Что может уместиться внутри такого дома? Разве что одна комната на этаж, да и то половину комнаты будет занимать лестница на следующий. А этажей в башне не мало. Трубадур не мог посчитать точно – четыре или даже пять. Да еще на верхних этажах башня сужалась еле заметным конусом. Очень странное здание…

Внезапно Трубадур остановился в испуге: на тропе стоял дикий пес – большой, взрослый, страшный. Пес оскалил клыки и смотрел на незваного гостя недобрым глазом. Внутри широкой собачьей груди клокотало глухое рычание. Трубадур сделал шаг назад, пес не двинулся с места. Рука сама легла на туго пригнанные веревочные петли рукояти – нож Трубадур всегда носил под курткой. Пес слегка наклонил огромную голову, словно заинтересовался тем, что его враг может извлечь из-за пазухи. Неприятная встреча. Пройти такой длинный путь, чтобы у самой цели истечь кровью от рваной раны? Нет уж, не бывать этому, и позлее беды встречал Трубадур по дороге. Он набрал полную грудь воздуха и приготовился к схватке.

Тонкий еле слышный свист раздался из темноты. Пес повел ухом и… завилял хвостом, вывалив язык. Если бы такое было возможно, Трубадур сказал бы, что дикий пес улыбался. Во всяком случае, оскал перестал быть грозным и предвещать атаку. На тропинку вышел человек, приземистый, с плоской головой на короткой шее. Кожа на открытых местах под облегающей одеждой блестела, словно человек только что вылез из бака с теплой водой. Не человек – черь, пиявка.

Черь и пес, несомненно, были знакомы – хищный зверь подсунул лохматую голову под руку в ожидании ласки. Пиявка почесал собаку за ухом, глянул сквозь Трубадура безразличным рыбьим глазом, снова посмотрел на пса. Четвероногий хищник переводил взгляд с черя на человека и обратно, словно вопрошая о чем-то своего хозяина.

Пиявка прищурился в сторону Трубадура, будто не замечая никого. Потом сложил руки на груди, потом простер правую руку в сторону Анкетной башни, а левую – за спину Трубадура, в сторону окраины Города. Издал несколько всхлипывающих звуков и повторил эту загадочную танцевальную фигуру. После нескольких повторов пиявка замер с простертыми руками. Постояв так с минуту, черь опустил руки и шагнул в темноту по другую сторону тропы. Снова раздался тихий свист, и пес, забыв про Трубадура, в один прыжок исчез вслед за хозяином.

Некоторое время Трубадур не дышал и не трогался с места, ожидая возвращения странной пары. Но тьма была бездвижна и безмолвна. На десятом ударе сердца Трубадур решил продолжить восхождение на холм. Через два десятка шагов он оказался перед тяжелой двустворчатой деревянной дверью. Здесь, у подножия башни, городское мерцание совсем не мешало, Луна снова ярко сияла над головой. Гигантская каменная колонна, казалось, упиралась вершиной в черный небосвод, усеянный звездами.

Башня была очень древним строением. Несомненно, возвели ее до всех Эпох. Тяжело пришлось ей в огненные годы Большого Несчастья: камни её стен оплавились, но двустворчатые двери были сложены из довольно свежих широких досок, видимо, были вставлены не так давно. Трубадур потянул за металлическое кольцо (непозволительная роскошь!) – створка двери поддалась удивительно легко, плавно и без скрипа. Прямо от порога каменные ступени уводили вдоль стены на следующий этаж. За дверью не было никакой комнаты. Все пространство занимала винтовая лестница, змеиными кольцами свернувшаяся вокруг внутреннего каменного стержня Анкетной башни.

По стене через каждую дюжину ступеней чадили небольшие факелы. Трубадур взбирался с опаской, стараясь ступать тихо, и как мог вытягивал шею, чтобы заглянуть за изгиб спирали. Недавняя встреча на тропе предвещала, что впереди его могли ждать любые неожиданности. Очень скоро он понял, что не было в Анкетной башне промежуточных этажей, был только первый, где от порога начиналась лестница, и последний, куда эта лестница должна наконец привести. Не только факелы освещали это узкое пространство – в стене были прорублены то ли окна, то ли щели, словно кто-то нанес несколько колющих ударов гигантским ножом, и этот нож оставил просветы в желтом камне, как в желтом сыре. Сквозь прорези в башню заглядывала Луна, оставляя на ступенях тонкие белые лоскуты света.

Впервые за весь долгий путь Трубадур спросил себя, зачем он здесь. Нет, сомнения и прежде возникали многократно – на каждом привале, в каждом селении, в часы мучительной жажды или нестерпимого голода, при каждом столкновении с живыми или бездушными страхами равнины или с черствостью толпы на площадях. Когда кровоточили раны, когда отказывались нести ноги, когда слезились от пыли глаза, когда от усталости выскакивало из груди сердце и перешибало дыхание – сомнения возникали и таяли в новых тяготах пути. Когда упорно идешь к цели, нет времени, нет желания, нет смысла думать, зачем этот путь был начат.

В трактире Ворчуна наступило облегчение – все тяготы остались позади, Город найден, он не выдумка товарищей по профессии, он существует. До цели теперь всего несколько шагов, осталось сделать их и протянуть руку. Потом встреча с этой необычной женщиной, Любой. Она показала Трубадуру Ворота, теперь он не просто знал, что достиг цели, он видел саму цель. От порога Любиного дома ноги сами повели его к Анкетной башне. Конечный пункт – Ворота, но перед Воротами нужно миновать обязательную финишную отметку – башню Бухгалтера. На холм Трубадур взбирался так же, как преодолевал расстояния между селениями – не задумываясь, просто шел, потому что знал, что нужно идти, и знал, куда идти.

И вот теперь, за несколько ступенек до победы, он вдруг спросил себя: «Зачем?» Что именно собирается он найти на этом верхнем этаже башни? Кого увидеть? Какие тайны открыть, какого человека встретить? О чем он будет говорить с этим человеком? И с человеком ли?

Это зрелище: столпотворение странных существ у Ворот – только добавило вопросов. Где, например, обычные люди, горожане? Почему из мобиля они с Любой наблюдали только скопление черей? Кроме Ворчуна, Стервятника и Любы он вообще не видел в Городе людей. Где они? Кому задать этот вопрос? Бухгалтеру, если тот, конечно, ждет Трубадура там, наверху? Или Любе, когда вернется домой? Домой? Это чужой дом, почему он в мыслях уже считает Любин дом своим? И вернется ли?

Он так и не спросил у Любы, каков порядок действий и событий в Городе. Встреча с Бухгалтером – что ожидает искателя на ней и после нее? Люба наверняка должна знать. Она многое – если не все – знает о Городе, Бухгалтере, Воротах, Анкетной башне. Посещение Анкетной башни гарантирует пропуск за Ворота? И если пропуск получен, то воспользоваться им нужно немедленно или можно придержать до времени, чтобы использовать по своему усмотрению? Да и что там, за Воротами? Почему так стремятся проникнуть за Радужную Стену и люди с равнины, и чери из неведомых миров? И почему он не дождался Любиного пробуждения, не расспросил, не подготовился, не дождался следующей ночи?

Так, за вопросом вопрос, за ступенью ступень, Трубадур сам и не заметил, как вышел на верхнюю площадку башни, на второй (и последний) этаж. Круглая комната, залитая ровным светом, пара дверей в какие-то служебные помещения, застеленный простыней диван с подушками и пледом, несколько полок с несметным богатством – книгами (не меньше десяти! Трубадур никогда не видел столько книг!), огромный стол почти по центру, за столом склонился над бумагами человек. Бухгалтер.

8

Бумаги на столе было много, Трубадур никогда не видел столько бумаги разом. Одни листы были разбросаны по сукну столешницы в кажущемся беспорядке, другие сложены в неровные стопки; одни листы были исписаны частично или полностью, другие оставались совершенно чистыми. Часть бумаг была белого, как свет Луны, цвета, другая часть – желтая, как песок равнины. Эти два цвета – белый и желтый – напомнили Трубадуру мерцание Ворот.

На столе, слева от Бухгалтера, стоял светильник с абажуром из зеленого стекла. Светильник горел ровно, без бликов, что было весьма странно для открытого огня. Эта лампа, наверное, тоже какой-то древний «экспонат», вроде Любиного мобиля. Узкие полосы лунного света проникали сквозь такие же, как и в стенах при подъеме, прорези-щели в стенах. Других источников света Трубадур не нашел. Комната была полна теней и полумрака. Напротив Бухгалтера через стол для посетителей был приготовлен единственный деревянный стул с прямой высокой спинкой.

Человека в комнате Трубадур мог разглядеть лишь настолько, насколько позволяли стол и тусклое освещение. Черные нарукавники скрывали руки от запястий до локтей. На носу, зацепившись за горбинку, сидело пенсне с туманными стеклами в золотой, на первый взгляд, оправе без дужек. Похожее на то, что Трубадур видел в Мертвой деревне на носу Лекаря-Доки. За ухом примостился карандаш – Трубадуру даже показалось, что карандаш тоже золотой, как карандашики официанток из его собственных выдумок. А может, так оно и было. Всё эти атрибуты незнакомой профессии обладали какой-то непонятной, отталкивающе-притягательной силой. Трубадур замер, не решаясь приблизиться.

– Ну что же Вы, молодой человек? – спросил Бухгалтер, не отрываясь от чтения записей. – Раз пришли в мой рабочий кабинет, то давайте будем работать. Зачем время тянуть? Представьтесь, проходите, располагайтесь, берите бланк. Писать-читать, надеюсь, умеете?

Рабочий кабинет? Никогда ранее Трубадур не слышал такого сочетания слов. На равнине люди работали в поле или в мастерских. Трубадуры работали на площадях, Шлюхи – в постелях, Трактирщики – в зале трактира, их Жены – на кухне, Рыболовы и Охотники – в лесах и реках на склоне Немого хребта, Лекари работали в аптеках, Купцы торговали в лавках или прямо на площадях.

Трубадур знал слово «кабинет» – в Столице за медяк можно было посмотреть кабинет Лидера. Вот только наследные Лидеры использовали этот кабинет не для работы, а для отдыха и кутежей после баталий в самом начале Эпохи Столицы или после охот и путешествий по ближайшим поселениям, когда были разбиты последние бунтари. В кабинете Лидера тоже были столы, но для пиршеств, тоже были диваны и кровати, но для оргий, а не для одинокого ночлега.

«Рабочий кабинет». Пусть так, в этом Городе столько странностей, что сочетание слов «рабочий кабинет» непривычно, но не более. Кабинет – комната важного человека, и этот человек в ней работает. Бухгалтер, без сомнений, человек важный. Человек ли? Но вот он, сидит за столом и, вроде, вполне себе человек. Уж точно не черь, если тьма под столом не скрывает лапы сфинкса или копыта броневепря.

Какую, интересно, работу он тут делает? Тоже понятно: руководит Городом. Справедлива, наверное, та часть легенды, где Бухгалтер представлен градоначальником. Вот, оказывается, как руководят Городом: сидят за столом и листают исписанные бумаги. Любой справится, кто читать-писать умеет. Трубадур, кстати, умел – спасибо приемному отцу и еще кому-то, до отца, до всего этого, кому-то из глубокого детства, из далекого мира, кого Трубадур не мог вспомнить, как ни старался.

Бухгалтер оставил свои занятия, оторвал взгляд от бумаг и обратил мутное пенсне в сторону посетителя.

– Не создавайте очередь! – сказал хозяин кабинета полушутя, но так требовательно, что Трубадур невольно оглянулся, нет ли за спиной, на лестнице, очереди посетителей. – Если не готовы, то приходите завтра. Дверь моя всегда открыта, но время тратить впустую не люблю. И Вам не советую. Все что угодно можете Вы купить на барахолке вдоль Радужной Стены, но время – слишком ценный товар, чтобы выменять его хоть на все сокровища мира. Время – ресурс невосполнимый, только оно и имеет значение. Во всяком случае для людей.

– А Вы не человек? – тут же подметил Трубадур.

– Не придирайтесь к словам, молодой человек, – улыбнулся Бухгалтер одними губами из-под пенсне (с особенным нажимом на слове «человек»). – Это не вежливо. Я человек. Наверное. Смею надеяться. Но я на службе. А для тех, кто служит великому делу, время не имеет значения.

– И какому такому великому делу Вы служите? – спросил Трубадур и втянул голову в плечи, словно прячась от удара, потому что уже и сам почувствовал, что ведет себя неверно, нетактично.

Но Бухгалтер рассмеялся без каких-либо признаков негодования:

– Вот и приступили мы к работе, – он отложил второй карандаш в сторону (первый все еще держал за ухом, а еще несколько карандашей лежали россыпью на столе со стороны посетителей) и откинулся на спинку кресла. – Осталось только чуть подкорректировать наше взаимодействие. Не будете ли вы против, молодой человек, если вопросы буду задавать я, ну, хотя бы на правах хозяина этого каьинета, отвечать же я право предоставлю Вам, опять-таки, учитывая Ваши обязанности визитера. Договорились?

– Договорились, – с готовностью кивнул Трубадур. И зачем-то вспомнил недавнюю встречу на тропе. – По дороге видел черя. Пиявку.

– Как же так? – Бухгалтер озадаченно развел руками. – Пиявки водятся в реках. Их так и называют: речные пиявки. Этакая зубастая пасть на плоской слепой голове. А сама голова насажена на двухметровый гибкий шланг толщиной с… – Бухгалтер поискал глазами предмет для сравнения и не нашел. – Толщиной с Вас, молодой человек. Кто ж мог притащить пиявку на мою тропу? Она же весит не менее ста килограммов!

– Я говорил про черя, – терпеливо пояснил Трубадур, догадываясь, однако, что Бухгалтер попросту шутит, изводит посетителя ложным непониманием.

– Черя, – Бухгалтер снял пенсне и закатил глаза, словно пробуя слово на вкус. – И кто такой есть черь в Вашем лично понимании?

– Люба рассказывала, что черь – это особое существо, и не зверь, и не человек, – вспомнил Трубадур.

– Я хотел узнать, как Вы лично определяете черя, – настойчиво повторил Бухгалтер. – В чем он зверь? В чем он человек?

– Не знаю, – честно признался Трубадур. – Чери похожи на зверей. На разных. И не похожи на людей.

– Чем же они не похожи на людей? – заинтересовался Бухгалтер.

– Вы же тут долго живете, – сказал Трубадур с укором; ему не нравилось служить объектом для насмешек, – и знаете черей лучше меня. И видели их чаще. И получше моего можете сказать, чем чери не похожи на людей.

– Я хотел услышать Ваше мнение, – Бухгалтер расстроился так искренне, что Трубадур все же решил подыскать слова.

– Одни мехом поросли, – Трубадур представил толпу у Ворот. – И руки у них слишком длинные.

– А ноги? – спросил Бухгалтер серьезно.

– А ноги короткие, – резко ответил Трубадур. – Другие так раздулись, что их рук и ног вообще не видно. А третьих и самих не видно, так быстро они перемещаются с места на место. Этот, на тропе, похож больше на пиявку, чем на человека. Голова плоская, пасть огромная, кожа влажная…

– Давайте подведем итоги, – Бухгалтер снова насадил пенсне на нос, взял карандаш и подвинул к себе лист белого цвета. – Значит, Вы определяете человека как существо без меха, с пропорционально развитыми руками и ногами, с телом, не имеющим заметных вздутий, с размеренной скоростью передвижения, с типичной формой головы, с соответствующим размером рта и умеренной влажностью кожи? Есть что добавить по существу?

– Нет-нет-нет! – запротестовал Трубадур. – Когда ж я такое говорил?

– Только что, – сказал Бухгалтер таким тоном, словно его обманули, но карандаш отложил и даже снова снял пенсне, чтобы протереть мутные стекла серым платком. – Вы, молодой человек, только что заявили мне, что чери не являются людьми, потому что – и дальше все уже перечисленное. Хотите внести коррективы? Или дополнить данное определение?

– Они не похожи на людей – да, но я же не говорил, что не являются… – растерялся Трубадур и вспомнил Любино предупреждение: четко облекать в слова мысли и желания. – Они одеты, как люди, ведут себя, как люди, общаются друг с другом. Люба так говорила.

– Что еще говорила Люба? – с усмешкой спросил Бухгалтер.

Он в который раз надел пенсне на нос. Серый платок не помог совершенно – стекла в золотой оправе остались такими же мутными. Разве что появились засаленные отсвечивающие синевой разводы.

– Говорила, что чери живут отдельно, в сквотах за чертой Города, – больше Трубадур ничего не знал об этих существах.

– И все-таки люди? Или «как люди»? – спросил Бухгалтер уже без тени издевки. – Только Ваше личное мнение. Никакой Любы сейчас нет в моем кабинете.

– Не знаю, -Трубадур совсем запутался. – А была?

– Простите? – над оправой пенсне появилась удивленно поднятая бровь.

– Люба давно была в Вашем кабинете? – уточнил Трубадур.

Бухгалтер вместо ответа подвинул Трубадуру карандаш и белый лист бумаги. Приглашающим жестом указал на стул для посетителя.

– Предлагаю перейти к делу, – сказал строго. – Присаживайтесь и пишите. Вот все, что Вы только что мне сказали, все и пишите.

– Зачем? – удивился Трубадур.

– Ваша Люба, – вздохнул Бухгалтер, – вместо всяких сказок про невиданных зверей лучше бы провела инструктаж перед тем, как отправить Вас в мою обитель.

– Люба не знает, что я здесь, – пробурчал Трубадур.

– Да что Вы говорите? – Бухгалтер всплеснул руками.

– Люба спит, – сообщил Трубадур. – У меня бессонница. Выпил немного виски, но не помогло.

– Спит все-таки? – не поверил Бухгалтер. – А Вам даже виски не помогло? Видимо, виски – просто не Ваш напиток. Что ж, посмею угостить Вас вином или пивом. Что предпочитаете? Мед поэзии от великого Одина или дар виноградной лозы от вдохновенного Диониса-Загрея?

Трубадур пожал плечами – имена были ему знакомы, пришли из древности, как и многие другие ничего не значащие имена, он наделял ими некоторых героев своих песен и историй, но собеседник явно говорил о ком-то конкретном. Бухгалтер кивнул, словно услышал вразумительный ответ, извлек из-под стола стройную бутылку с длинным горлышком и два высоких стакана на тонких ножках – Трубадур впервые видел такие. Наполнив стаканы бледным искрящимся золотом, хозяин кабинета придвинул один на край стола, другой сам взял двумя пальцами за ножку. Трубадур решил проявить уважение и, заняв, наконец, стул для посетителей, осторожно, чтобы невзначай не сломать, невольно подражая, сжал тонкую ножку между своими грубыми пальцами.

– Поднимем бокалы за Вашу Любу, – Бухгалтер с улыбкой пригубил соломенный напиток.

Трубадур молча отпил сразу половину. Запахло скошенной травой, спелыми фруктами, дикими цветами равнины – всем сразу. Во рту же, напротив, появился вкус незрелого яблока с характерной кислинкой и терпкостью. Вино на равнине делали в нескольких местах – красно-бурый напиток из сбродившего сока различных ягод. Такое светлое вино Трубадур пробовал в первый раз.

На его вкус, вино было слишком кислым, и потому проигрывало хорошему элю с его хлебной мягкостью. И, конечно же, по хмельной крепости ни в какое сравнение не шло ни с традиционным на равнине самогоном, ни с тем виски, что он пил в доме Любы. Бестолковый напиток, как и высоченная башня с одной комнатой-кабинетом на вершине, как и железное кольцо на тяжелой входной двери, как и Любин домашний очаг и трон в нужнике. Но вино, особенно при такой подаче – в тонком бокале (как Бухгалтер назвал этот стакан), просто пело о богатстве, и Трубадуру нравилась эта песня.

– Итак, – Бухгалтер поставил початый бокал на стол, – восполним пробелы и дадим ответы на вопросы, которые так и не удосужилась осветить Люба, Ваша милая гид по здешним краям. Начнем с того места, где мы с Вами ведем беседу. Как называют его на равнине и в Городе?

– Анкетная башня, – ответил Трубадур, не раздумывая.

– Совершенно верно, – Бухгалтер кивнул с одобрением. – А почему башня носит именно такое наименование?

Ответа Трубадур не знал, поэтому промолчал. Однако Бухгалтера совершенно не смутило молчание собеседника. Он с гордостью обвел свой кабинет рукой и обозначил: