Текст книги "Трубадур"

– Сия башня именуется в народе Анкетной… – Бухгалтер замялся, а через секунду объяснил заминку со смущенной улыбкой:

– Хотел сказать «поелику», но решил, что так будет слишком вычурно. Башня именуется Анкетной, поскольку посетители здесь заполняют анкеты.

Хозяин кабинета смотрел на гостя так, словно у того теперь уж точно не должно остаться ни единого вопроса. Прошла минута, Трубадур молчал, Бухгалтер недоуменно повел бровью и спросил на всякий случай:

– Вы же знаете, что такое анкета?

Трубадур отрицательно покачал головой.

– Ну, как же так, молодой человек? – расстроился Бухгалтер. – Вы же Трубадур, хранитель знаний. Если собрать Трубадуров со всей равнины, то хватит пальцев на руках, чтобы их перечесть. Трубадуры – мастера слов, вы жонглируете словами, как мальчишки жонглируют камешками на окраинах селений. Неужели в Вашем кармане нет такого маленького, такого простенького камня – слова «анкета»?

– Нас так мало? – Трубадур никогда не задумывался о том, сколько именно «друзей по профессии» путешествует вдоль Немого хребта, и сказанное Бухгалтером его озадачило.

– Десятка два сказителей, – подтвердил Бухгалтер. – Итак, вот перед Вами обычный лист бумаги. Чистый лист – еще не анкета.

– Но он ею станет, если я запишу на этом листе все, что знаю и думаю о черях? – догадался Трубадур.

– Отнюдь, – слово, сказанное Бухгалтером, было незнакомым, но Трубадур уже не в первый раз выводил значение слов из общего смысла предложений. – Еще нет. Вот если я сформулирую вопрос и попрошу Вас на него ответить, вот тогда лист превратиться в анкету. Очень важно при этом поставить цифру один в уголке, – последнее Бухгалтер произнес торжественным тоном и так же торжественно расположил карандашом на листе цифру «один».

– Зачем? – этот вопрос часто возникал у Трубадура сегодня.

– Цифра «один» предполагает наличие цифры «два», а может, и цифры «три», – важно пояснил Бухгалтер. – Единственный заданный вопрос еще не анкета. Последовательность вопросов на интересующие меня темы – вот чем занимаюсь я в Анкетной башне. Вот в чем заключена моя работа.

– И какие темы Вас интересуют? – спросил Трубадур.

Хотя что ему за дело? Сказали – писать, значит, нужно писать, получить награду (Бухгалтер же выдает награду тем, кто ему по душе?) и отправляться спать на диване у Любиного очага. Почему он расходует время – свое и этого странного человека? Что пытается понять, в чем разобраться?

– Неверное выражение подыскал, – Бухгалтер вовсе не сердился, он словно получал удовольствие от беседы. – Интересуют не меня, вернее, не столько меня, сколько моих работодателей.

– У Вас есть работодатели? – Трубадур уже устал удивляться. – Разве не Вы – хозяин Анкетной башни? Разве не Вы самый главный в Городе?

– Скажите еще, что я этот Город и построил, – усмехнулся Бухгалтер. – Знаю я все эти байки. Нет, молодой человек, я лишь подневольный исполнитель. Собственно, как и каждый человек в этом мире. И в любом другом мире. Работодатели есть у всех, даже у самых главных. Сейчас, например, я Ваш работодатель. Вы ответите на мои вопросы, я оплачу Ваш творческий труд. Сегодня ответите на один, завтра, при желании, ответите на другой, а послезавтра – или когда у Вас будет время, желание и вдохновение – ответите на третий. Всего три вопроса. За каждый ответ – награда. Достойная, поверьте, награда. Все просто и понятно.

– Не понятно, – честно признался Трубадур. – Так и не понял, зачем Вам мои ответы?

– Не только Ваши, не важничайте, – улыбнулся Бухгалтер. – Мы собираем ответы всех горожан, всех, кто когда-либо находил Город с намерением пройти сквозь Ворота. А также всех, у кого когда-либо возникнет такое намерение.

– Но зачем?

– Собираем информацию. Цель любого анкетирования – в сборе информации, – пожав плечами, пояснил Бухгалтер.

– И что вы делаете с собранной информацией? – Трубадур решил потом разобраться с этим загадочным «мы» и таинственными работодателями.

– Изучаем, сравниваем, анализируем, – при каждом слове Бухгалтер легонько стучал карандашом по ободку бокала, отчего раздавался еле слышный мелодичный звон. – Делаем выводы, стараемся выявить закономерности, особенности, взаимосвязи. И все это шаг за шагом приближает нас к пониманию сути Ворот.

– Сути Ворот? – переспросил Трубадур. – Значит, Ворота – не Ваших рук дело? Песни равнины повествуют о том, что именно Бухгалтер создал Ворота.

– «Где хвост Дракона свисает с края равнины, он распахнул Врата для всех них, ищущих счастья», – процитировал Бухгалтер нараспев строку из древнего сказания. – Сами-то верите, молодой человек? Посмотрите на меня: нарукавники, пенсне, ворох бумаг, в которых я уже не все могу разобрать…

– Вы бы стекла протерли, – посоветовал Трубадур. – Через такие мутные стекла в таком тусклом свете читать непросто.

– Протираю раз по сто на дню, – посетовал Бухгалтер. – Только разводы получаются. Им уже и лет не счесть. Достались мне от предшественника.

– До Вас тут был другой Бухгалтер? – не поверил Трубадур.

– Город стоит с давних времен, – Бухгалтер все же воспользовался советом, снял пенсне и стал протирать стекла с прилежным тщанием. – Ваши песни чаще всего упоминают Эпоху Бунтов. Может, и так. А может, к этому Городу вообще не применима категория времени. Словно он существовал всегда, просто мы увидели его лишь в определенных обстоятельствах, когда он стал нужен. Вы же не думаете, что я действительно вечен, как утверждают песни равнины?

– Камни Анкетной башни оплавлены огнем Большого Несчастья, – напомнил Трубадур. – Значит, она стояла тут до всех Эпох.

– Тут ли? – Бухгалтер осторожно приблизил пенсне к глазам, вздохнул и продолжил протирать стекла. – Башня и Город составляют единое целое – в этом нет никаких сомнений. Но Город целехонек, а вот башня пострадала так, словно титаны и боги упражнялись на ней в метании молний. Много вопросов без ответов. Мы ищем ответы с вашей помощью. А Вы вместо того, чтобы приступить к работе, задаете вопросы мне. Ваш анкетный лист с цифрой один в углу все еще пуст.

– Чтобы дать ответ, нужно услышать вопрос, – Трубадур взял предложенный карандаш, который оказался вовсе не золотым и даже не позолоченным, а просто желтой деревяшкой с черным графитовым стержнем внутри, и приготовился писать.

– А я этого разве не сделал? – удивился Бухгалтер. Он надел по-прежнему мутное пенсне на нос, подумал мгновение, обреченно махнул рукой и продолжил. – Вопрос простой, и Вы уже начали на него отвечать, когда рассказывали о черях. Звучит он так: «Что такое человек?»

9

Трубадур в замешательстве отложил карандаш. Что за вопрос такой? Спрашивать, что есть человек, все равно что задаваться вопросами «что есть небо?» или «что есть жизнь?». Не думали на равнине, не размышляли над такими вещами. Чем завтра детей кормить – думали; когда ждать едкого ливня следующего – думали; что ненужное на что нужное у Купца в лавке менять – тоже думали. Что такое человек – не думали. Жизнь повода не давала. Как на такой вопрос отвечать? Видимо, последние слова он произнес вслух, потому что Бухгалтер решил помочь.

– Отвечайте так, молодой человек, словно Вы не с Бухгалтером в Анкетной башне говорите, а с Ворчуном в его трактире. Причем не на трезвую голову, а после пары кружек крепкого эля. Давайте я Вам вина добавлю для полного погружения.

Бухгалтер щедро плеснул в оба бокала. Трубадур был не против. Трубадур вообще никогда не был против веселящих напитков. Эль и самогон развязывали язык, давали свободу перед толпой, подсказывали слова и оживляли сюжеты песен. Однако в большом количестве лишали здоровья и памяти, а поутру требовали вышибать подобное подобным. Поскольку путь Трубадура всегда проходил через трактир, то с трезвостью – всегда относительной, неполной – певец прощался в момент прибытия в селение. Да и в дорогу старался брать достаточный объем «лекарства», чтобы голова, сердце, руки, ноги, смелость и решительность не отказали в самый неудобный момент.

И все же Трубадур берег здоровье и так рассчитывал количество выпитых кружек, чтобы не потерять способность выступать и путешествовать вдоль хребта по равнине. Но теперь он в том самом Городе, в конечном пункте путешествия длинною в жизнь. Он добрался. Дальше идти некуда и незачем. Оставалось только получить разрешение от Бухгалтера, как бы оно не выглядело и чем бы ни являлось, и следовать к туманной мечте сквозь Ворота – в них, за них, через них. Зачем сдерживать себя, зачем считать бокалы, зачем отказываться от вина?

– Расскажите, что Вы видели на тропе, – предложил Бухгалтер вместо тоста. – Вы начали про пиявку, но потом мы запутались в терминологии. Настало время внести ясность, я готов слушать. Черь был один? Что делал? Может, что-то говорил или как-то иначе взаимодействовал с Вами? Он был агрессивен или спокоен, утомлен или бодр, грустил или был весел? Ничего не упускайте, мне все интересно.

– Так ли интересно? Словно Вы черей никогда не видели, – усомнился Трубадур.

– Почему не видел? Видел, конечно, – ответил Бухгалтер. – По одной с Вами земле хожу, одним воздухом дышу, у тех же Ворот живу. Все в Городе черей видели. А вот на тропу к башне чери раньше не забредали. Что-то новое, даже для меня.

– И почему не забредали? – поинтересовался Трубадур. – Охранников у башни нет, Стражей в Городе я не заметил, кто им запретит?

– Черям по тропе ходить не положено, – сказал Бухгалтер так строго, что отрезал все дальнейшие расспросы.

– Он был не один, – сказал Трубадур, и Бухгалтер удивленно вздернул бровь над пенсне. – С ним была собака. Дикий пес.

– Выходит, пес не дикий, раз был с черем, – заметил Бухгалтер.

– Пес его слушался, – кивнул Трубадур. – На свист откликался.

– Черь, значит, свистел? – Бухгалтер сделал пометку на листе, для чего использовал «заушный» карандаш, хотя стол был полон других карандашей. – Издавал еще какие-либо звуки?

– Всхлипывал, – вспомнил Трубадур, – но не плакал, а как бы что-то рассказывал или просил. И еще он… танцевал

– Танцевал? – карандаш Бухгалтера быстро забегал по листу. – Как танцуют Агрономы на праздниках урожая? Два прихлопа три притопа? Или кружился и раскачивался, как пьяный народ в трактире после тяжелого трудового дня? Или крутил бедрами, как Шлюха, что приглашает гостей? Или приседал и прыгал, как дети, которых выпустили из недельного заточения на улицу после ливня?

– Ничего такого, – поспешно перебил Трубадур. – Он показывал одной рукой на Город, другой – на Анкетную башню. И снова, и снова, – Трубадур, рискуя смести со стола винный бокал, закрутил руками, как речная мельница крутит колесом.

– На Город? – уточнил Бухгалтер, придерживая вспорхнувшие от потока воздуха листы.

– Или на Радужную Стену, на Ворота, – подумав, добавил Трубадур.

– Есть догадки, молодой человек? – Бухгалтер прищурился поверх оправы. – Что могли означать эти незатейливые жесты?

– Не знаю, – Трубадур равнодушно пожал плечами. Вино наложилось на виски в доме Любы, а виски – на крепчайший эль в трактире Ворчуна. Было хорошо и спокойно. Черь со своим дрессированным псом на тропе словно были вчера. – Может, хотел к Вам в гости? Или хотел пройти за Ворота?

– Или и то, и другое, – подытожил Бухгалтер. – Поскольку одно обязательно следует за другим. – Как, думаете, – продолжил, чуть подумав, – почему я не принимаю черей в этом кабинете? Почему так удивился, когда узнал, что Вы видели черя на тропе?

– Могу только предполагать… – Трубадур сделал извиняющийся жест.

– Предполагайте, – разрешил Бухгалтер.

– Чтобы пройти за Ворота, – начал Трубадур после коротких раздумий, – нужно получить от Вас… пропуск? Я не знаю, как это работает.

– Так и работает, продолжайте.

– Чтобы получить пропуск, нужно ответить на несколько…

– На три.

– На три вопроса. Письменно или устно?

– Это мы решаем в индивидуальном порядке с каждым кандидатом, – важно сообщил Бухгалтер.

– Но чери не умеют писать, – сказал Трубадур. – Да и говорить тоже..

– Уверены?

– Нет, – признался Трубадур. – Я же всего день в Городе.

– Вот и я не уверен, – вздохнул Бухгалтер. – В древности, когда языков было великое множество, люди тоже не всегда понимали друг друга. Не знающих язык считали немыми. Так и называли: немцы. Или передразнивали непонятную речь – «бар-бар-бар» – и всех чужаков называли варварами.

– Я знал эти слова, но не знал их значения и происхождения, – сказал Трубадур.

Бухгалтер долго смотрел на собеседника сквозь мутные стекла, пока не ответил – ровно, но с досадой:

– Как же вы… Почему же вы, Трубадуры, представители последней профессии, что владеет великой магией слова, используете слова, значения которых не знаете? Напомните, как зовут Вашу подругу из Города?

– Люба.

– И что означает имя сие?

– Любовь, я думаю…

– Любовь? А знаете ли вы, что ваша Люба всего лишь Агапа, записанная на одном из древних языков? Конкретно – на древнеэллинском. Просто буквы были похожи, вот и вложили в них совершенно иное звучание. Любовь – Агапе, Вера – Пистис, Надежда – Эллис. И только Софья – мудрость – и звучит, и в написании – одинакова. Мудрость заключается не в том, чтобы использовать много слов, а в том, чтобы понимать значение каждого. Вы говорите, черь водил руками? Издавал звуки? Или, все же, произносил слова? Слова или звуки?

– Не знаю, – честно признался Трубадур. – Почему это так важно?

– Потому что в этом и заключается ответ на первый вопрос: «Что такое человек?», – подытожил Бухгалтер. – Вы хотите получить награду? Вы понимаете корреляцию между модальностями «хочу» – «могу» – «должен»?

– Я не знаю, что такое корреляция, – признался Трубадур. – И что такое модальность тоже не знаю.

– Это Ваши проблемы, – отмахнулся Бухгалтер.

Трубадур понял, что эта беседа в полутемном кабинете стала его утомлять. Чери, люди, вопросы, дикие псы, слова и звуки…

– Я пойду? – попросил он.

– Любе передавайте привет, – не стал спорить Бухгалтер.

– Вы знаете Любу? – удивился Трубадур.

– А как не знать? – Бухгалтер улыбнулся так, что пришлось поправлять пенсне. – Живет в Городе давно, встречает каждого новичка, старается… помочь – в ее понимании. Вам, например, помогла?

– Устроила в своем доме на ночлег, напоила виски.

– О! – восхитился Бухгалтер. – Вы были удостоены высших почестей. Вот возвращайтесь к ней, выпейте еще виски, займитесь сексом, наконец. Выспитесь. А следующей ночью возвращайтесь. Что ж Вы, прямо с дороги – да ко мне? На вопрос Вы не ответили, награду не заработали. Может, сон, Люба и виски помогут, и в следующий раз повезет.

– А если Люба подскажет мне правильный ответ? – слукавил Трубадур.

– Не подскажет, – отмахнулся Бухгалтер. – Правильных ответов не бывает, бывают только свои и чужие. Выпейте на дорогу. Дар Диониса, омоет душу и ногу Вашу излечит. А то до сей поры хромаете, хотя Ворчун Вам выдал полный «боевой лекарственный комплект».

Трубадур не стал удивляться. Послушно допил вино из бокала, встал и обнаружил, что больше не хромает. Совсем. Бухгалтер наблюдал за ним внимательно, с тихой улыбкой.

– Вот видите, – довольно заключил он. – Такой подарок Анкетная башня делает каждому прибывшему.

У провала дверей Трубадур нерешительно остановился. Обернулся. Бухгалтер занимался своими бумагами, словно и не было этой встречи, этого разговора. И будто бы Трубадура в его кабинете не было – уже не было, еще не было, вообще не было.

– Скажите… – спросил Трубадур осторожно.

– Да-да, – откликнулся Бухгалтер, не отрывая глаз от бумаг; его «заушный» карандаш был снова на месте – за ухом.

– Вопрос был «что есть человек?» или «чем чери отличаются от людей?»

Бухгалтер остановил работу, поднял глаза и прищурился, что было видно даже за пенсне.

– Формулируйте, как Вам будет удобно. Мне важен ответ, а не вопрос.

– Меня с детства учили слагать песни, запоминать сказания, выдумывать истории, – начал Трубадур.

– Такова Ваша профессия, – кивнул Бухгалтер.

– И какие бы странные персонажи не встречались в моих выдумках, я всегда знал, о чем или о ком пел. Все эти Дэвы и Ракшасы – это были существа из моего мира. Они помогали… или сражались с богатырями, рыцарями, витязями. Это были люди – чуть сильнее, чуть страшнее, чуть больше, но – люди. Просто я дорисовывал им дополнительные штрихи, для пущего эффекта, для лучшего разумения толпы.

– Таково свойство человеческого мышления, – согласился Бухгалтер.

– А вот о черях… – Трубадур никак не мог сжать мысли в кулак. – Я их не понимаю. Я не знаю, что и кто они такое. Я не смог бы сложить о них песню. Они – как эта Ваша корреляция. Слово звучит, а содержания в нем нет.

– Корреляция – это и есть взаимодействие, – пояснил Бухгалтер. – Вы хотите сделать вывод из всего сказанного?

– Да, – кивнул Трубадур. – Я складываю песни о понятном. О понятном мне, понятном толпе. О черях я бы не смог сложить песню.

– Восторг! – Бухгалтер откинулся на спинку кресла и хлопнул себя по бедрам. – Восторг! «О черях я бы не смог сложить песню!» – исключительное, исключительное определение. – Он тут же достал «заушный» карандаш и сделал быструю запись на листе. – Кстати, раз Вам так понравилось слово корреляция, то Вы просто обязаны знать, что определение иначе называют дефиницией. Прошу к столу, молодой человек! Вы справились с заданием. Закрепим Ваш успех вручением награды и бокалом добротного вина.

Когда Трубадур вернулся к столу, его уже ждал полный бокал вина. И столбик монет. Не малых медных, не огромных и тяжелых медяков. Не серебро. В белом круге светильника Трубадура ждали десять монет. Десять золотых монет. Даже издалека он видел, что рассказы не были преувеличением. На верхнем желтом диске был изображен Немой хребет. Или спящий Дракон. Значит, с другой стороны должны быть две человеческие фигуры – мужская и женская.

– Настоящие? – вот и все, чем сумел он выразить удивление, чем вызвал у хозяина кабинета взрыв безудержного смеха.

– Настоящие, – кивнул Бухгалтер, когда отсмеялся. – Золотые, настоящие, а главное – Ваши.

– За что? – спросил Трубадур.

– Давайте не будем вести нудные, однообразные, никчемные разговоры, – поморщился Бухгалтер. – Жду Вас следующей ночью. Или через год. Как будет вдохновение. Или как закончатся деньги.

Золотые приятно оттянули брючный карман, Трубадур должен был идти, но все никак не мог решиться покинуть этот кабинет.

– Эти деньги никогда не закончатся, – Трубадур был убежден в этом, поскольку лишь одна такая монета позволила бы стать первым человеком в любом селении вдоль хребта. – А каким будет следующий вопрос?

– Хитрец! – Бухгалтер нахмурился и погрозил пальцем, а Трубадур и сам не понял, как снова оказался на тропе к Городу.

10

Люба не спала. Люба сидела на диване, поджав ноги, обхватив колени руками. Люба была обнажена и обижена. В руке она держала пустой стакан, в котором наверняка был недавно виски. В ее заплаканных глазах играли блики каминного огня. Когда вошел Трубадур, Люба быстро осмотрела его, задержав на мгновение взгляд на оттопыренном кармане с золотыми. Потянулась за бутылкой, а после снова уставилась на огонь.

– Это ты так рад меня видеть? – спросила она про карман.

– Это монеты, – ответил Трубадур. – Но я рад тебя видеть.

– Вместо того чтобы подняться ко мне на второй этаж, ты вышел в ночь и отправился в башню, – сказала Люба. – К нему.

– Ревнуешь? – попытался пошутить Трубадур, но не вышло.

– Нисколько, – Люба передернула плечиками. – Никто еще не справился с этим зовом. Кто ты – и кто он. Куда уж тут. Не справлялись до тебя, не будут справляться и после.

– А кто он? – спросил Трубадур.

– Бухгалтер, – безразлично ответила Люба. – Но все равно мог бы сначала подняться ко мне.

– Мы и сейчас можем подняться к тебе на второй этаж.

– Идем, – просто сказала Люба, встала, потянулась с грацией сфинкса и медленно направилась к лестнице; Трубадур послушно шагнул за ней.

– Как прошло? – спросила Люба через плечо.

– Встретил на тропе черя, – Трубадур зачем-то начал с мелочи.

Оказалось, что не с мелочи. Люба застыла обнаженной статуей, а потом резко развернулась. В ее глазах был ужас. Или крайнее удивление. Или даже затаенная радость. Кто поймет, что на уме у женщины? Кто разберет, что в ее глазах?

– Ты встретил черя на тропе? – с нажимом на каждом слове переспросила она. – На тропе, ведущей в Анкетную башню?

– Ну да, – смутился Трубадур, словно был в чем-то виноват. – Пиявку. И дикого пса.

– Пес и пиявка были вместе? Или порознь? – допытывалась Люба.

– Вместе. Пес слушался черя. Как друга. Или хозяина. Они общались. Черь свистел, пес слушал.

И Трубадур вкратце пересказал, что произошло на тропе к башне.

– Черь на тропе к Анкетной башне, – повторила Люба для себя. – Это все меняет. Надо будет… Потом, все потом. Идем в спальню.

Трубадур не назвал бы комнату на втором этаже спальней. Спальней эту комнату делала только кровать. Огромная кровать, никогда Трубадур таких не видел. Сколько же человек могли уместиться на ночлег в ее широких просторах! Но кровать – это еще не спальня. Где угодно могла стоять кровать. Эта стояла в библиотеке. Книги, книги, книги, книги – на полках, на полу, на подоконнике, на тумбочке у кровати. Даже в кабинете Бухгалтера не было такого количества книг. Трубадур невольно охнул.

– Потом, все потом, – повторила Люба. – Я так и не спала. Как думаешь, смогу я заснуть в такой позе?

Люба отставила бокал на тумбочку, медленно повернулась вокруг оси, словно танцуя, а затем уперлась в простыни на кровати локтями и коленями и прогнула спину.

– Нет! – решительно отверг Трубадур и стал быстро, неуклюже скидывать одежду.

Люба вильнула ягодицами, как сфинкс перед прыжком и произнесла загадочную фразу:

– Никто еще ни из одной катастрофы не сумел выбраться задом.

А потом наступило утро – полуденное. Доброе утро в мягкой чистой постели, с кружкой холодного эля на тумбе (и где она только Люба смогла охладить, и когда только успела принести?), с обнаженной женщиной на соседней подушке, в комнате, полной книг, в Городе, куда стремился последние годы. В Городе мечты.

Трубадур в этот момент вспомнил вчерашнюю ночь и быстро вскочил, схватил штаны и ощупал карман. Брюки были тяжелы, а карман был звеняще полон. Трубадур обернулся, Люба не спала, она, оперев голову на согнутую в локте руку, смотрела на сказителя с тихой улыбкой, но без укора.

– Прости, – Трубадуру стало нестерпимо стыдно.

– Так делают все, – сказала она, и Трубадура больно резануло это «все». – Золото убивает доверие.

– И Стервятник? – зачем-то спросил он.

– И Стервятник, – ответила Люба без кивка. – И даже я. Эхо равнины, эхо нужды. Там, где золото есть у каждого, нечего беспокоиться за его безопасность.

Девушка откинула простынь и встала, совершенно не смущаясь собственной наготы. Взяла кружку эля с тумбочки, отхлебнула сама, протянула Трубадуру.

– Допивай, – приказала она. – Потом поедем к Ворчуну, позавтракаем. Меню у него не богатое, но сытное – то, что нужно после нашего вчерашнего праздника. – Люба взглядом указала на несколько пустых «лежачих» бутылок у кровати. – Нет, – передумала она, когда Трубадур стал натягивать старые штаны, – сначала мы заедем в лавку к Стервятнику, подберем тебе гардероб.

– Ты же говорила, что Стервятник ушел за Ворота, – напомнил Трубадур.

– Стервятник ушел, – подтвердила Люба. – Лавка осталась. Хочешь, – вдруг сказала с какой-то наивной, трогательной надеждой, – лавка станет твоей. Я научу собирать барахло вдоль стены, будешь встречать новичков в трактире, втюхивать им всякий хлам за медяки. Будем жить вместе. У тебя свое дело, у меня… свое.

– А какое у тебя дело? – поинтересовался Трубадур, допивая эль.

– Помогать таким, как ты, дурашка, – рассмеялась Люба, и Трубадур тут же влюбился в нее – навсегда.

Мобиль катил по мостовой, мимо меняли друг друга картинки Города, того самого Города, к которому он шел годами, а Трубадур не сводил глаз со спутницы, с ее глубоких глаз, в которых хотелось утонуть, с ее собранных в пучок густых волос, которые хотелось гладить вечно, особенно когда они распущены и падают на плечи горными реками, с ее тонких пальцев, на кончиках которых, казалось, трепетала теперь его суетная жизнь.

И Люба все понимала. Все-все. Каждый из нас отзеркаливает чувства, отражает отношение. От былой обиды не осталось и следа. Сама же говорила: никто не может противиться зову Анкетной башни. Не ревновать же к Бухгалтеру? Ждала Трубадура в спальне, виски напоила, согрела у камина, а тот взял да и ринулся в ночь навстречу невесть чему. Так он и шел в Город не к ней, не к Любе, а к Воротам, в Радужной Стене. Многоопытная женщина, встретившая и приветившая каждого новичка за последние несколько лет, вновь превратилась в задорную девчонку с искрами в глазах, с дрожью в ресницах.

Люба легко управляла машиной, мобиль катил не быстро, так что водитель успевала, указывая то вправо, то влево, знакомить спутника с достопримечательностями Города. Голос ее звучал звонко и весело, Трубадур слушал мало, больше смотрел, да не по сторонам, а на Любу.

– Вот в этом здании некогда размещалась библиотека, – щебетала Люба. – Он так и звал себя Библиотекарь. Решил собрать все печатные издания в Городе. Собирал их у Стены, выкупал у горожан, на барахолке, по лавкам. Выменивал. Сама не видела, но говорят, что там были даже несколько полок с чем-то, что называют своими книгами чери.

– Книги черей? – спрашивал Трубадур, чтобы показать, что активно участвует в беседе.

– Что-то вроде, – Люба небрежно пожала плечиками. – Вряд ли у них есть книги. Такие, какие мы могли бы назвать книгами. Когда Библиотекарь ушел за Ворота, его достояние растащили. Я и сама много вынесла к себе домой. Ну, ты видел.

– Видел, – Трубадур кивнул, вспомнив заваленную книгами Любину спальню на втором этаже.

– А вон там, через квартал, был ресторан, – указала Люба.

– Что такое ресторан? – не сразу вспомнил Трубадур. – А! Большой трактир? С официантками?

«Которые записывают заказы золотыми карандашиками в кожаных блокнотиках», – хотел добавить, но не стал, просто мысленно нарисовал красивую картинку. И на этой картинке с карандашиком и блокнотиком, в белом передничке, заказ у его столика принимала именно Люба.

– Шалун, – Люба ткнула Трубадура пальцем в плечо. – Официанток ему подавай. Но – да, с ними. И с поварами, которые готовят особые блюда, много блюд – ресторан с большим меню. Меню – это список блюд. И даже с винной картой. Винная карта – это то же самое меню, только вместо блюд там названия спиртных напитков.

– Эль, брага, самогон? – удивился Трубадур. – Ну, пусть еще этот твой виски. И еще вино. Белое.

Люба посмотрела на спутника внимательно. Искры исчезли из ее глаз. Видимо, хорошо понимала, где Трубадур дегустировал белое вино. Потом снова повеселела и залилась речью:

– Эли бывают темные, светлые, красные, бурые и еще всякие прочие. И по крепости, и по густоте. Есть еще какие-то другие эли, которые вовсе и не эли, но похожи. И вина бывают не только белые, но и красные, и розовые, и даже оранжевые. И по крепости, и по сладости – тоже разные бывают. И самогон можно настаивать на разных-преразных травах, и не только травах (это Трубадур как раз знал). И все это названия имеет чудные, так что виски – самое простое из них. Там еще какие-то граппы, текилы, джины. И все это мешать можно – получаются коктейли. Не разбираюсь я в этом во всем, читала в одной книжке.

– А сама пробовала?

– Не застала я ресторан, – погрустнела Люба. – Тогда у людей вышел какой-то конфликт с черями. В Городе появился человек, который решил управлять процессом. Хотя какой тут процесс? Пришел в Город, посетил Анкетную башню, пропил все деньги, пожил красиво и дальше сам решай – либо за Ворота, либо тут жизнь налаживай. Но таких мало. Охотники, Рыболовы, несколько Пастухов и Агрономов на фермах. Кулинар есть. Вон, Стервятник почти год продержался. Лавку открыл. Я думала он тут надолго. Так нет, вчера и сбежал. Ты появился, он с тобой у Ворчуна поболтал о чем-то и прямиком из трактира направился к Стене.

Тут Люба посмотрела на Трубадура с подозрением, некоторое время вела мобиль молча, но снова не выдержала и затараторила:

– Так вот, этот человек, который решил процесс возглавить, за Ворота не ушел, назвал себя Мэром, собрал людей, Стражей, прям, как в поселении на равнине. Вот только тут не равнина. Тут башня, Стена, Бухгалтер, чери. Город. Эти Стражи попытались вопрос с черями решить. Хотя какой же с ними вопрос? Живут себе отдельно, в сквотах, нас не замечают. Не замечай и мы их – вот и нет вопроса.

Люба вписала машину в поворот и продолжила:

– Но он решил их всех перезаписать, распределить и ночные беспорядки у Ворот упразднить. А какие же там беспорядки? Как Стена сиять начинает, чери собираются и об нее головами бьются. Как мокша о светильники. Кто с разбегу, кто продавить пытается, кто гладит, кто копает, кто бьет. Ну, воют некоторые, гудят, галдят. Не уверена, но сияние Ворот, наверное, и обжечь может, если без пропуска суешься. К утру расходятся. Мэр приказал сборища разгонять. И началось! Такие войны тут были! Столько домов погорело! Ресторан тоже сгорел, поваров перебили, официанток… – Люба замолчала.

Трубадур переспрашивать не стал, чтобы не портить картинку, что все еще плыла перед его глазами – Люба в переднике официантки. А потом вспомнил рассказ Любы про меховщика, который разорвал надвое броневепря. И передернул плечами.

– Людей в Городе почти не осталось, – наконец продолжила Люба. – Совсем не осталось. Большинство успели за Стену сбежать, но и перебили не мало. Выжившие скрывались в ближайшем пустыре, что перед Долиной Слез.

Трубадур вспомнил схватку с дикими псами, и нога снова заныла, хотя после посещения Анкетной башни боль была забыта.

– Деревня Диких псов, – сказал он.

Люба удивленно посмотрела на спутника, потом догадалась, откуда название, и понимающе кивнув, продолжила:

– Как только Город опустел, чери успокоились, словно ничего и не случилось. С тех пор новички стараются сквоты стороной обходить. Приехали мы с тобой – вот она, лавка Стервятника. Вылезай, тут всегда открыто.

Все тот же дом с гонтовой крышей, какие десятками выстроились по обеим сторонам улицы. После Любиных рассказов Трубадур очень живо представил себе, как горят эти колотые деревянные кровли, как огонь перекидывается с дома на дом. Жуть… Нужно будет сложить об этом песню. Да вот только для кого? Кто будет слушать его песни тут, в Городе? Горожане в трактире Ворчуна? Чери на площади у Ворот?

Или вернуться на равнину? Нужно только пересечь второй раз Долину Слез, а потом от селения к селению, года за три можно добраться хоть до Столицы. В его кармане десять золотых монет. Десять! Золотых! В любом поселении на равнине можно просто показать одну из них, главное держать в кармане верный старый нож с почерневшей обмоткой. Но народ в селениях миролюбив. Эпоха Воюющих Банд многому научила. А после Эпохи Бунтов наступило Золотое Время, названное так либо из-за появившийся невесть откуда золотых монет, либо из-за наступившего, наконец, мира.