Текст книги "Любовь и хоббиты"

Страшную тему затронула Алина, а все равно в сердце расцветали бутоны, и понятно почему – говорила не какая-нибудь там жирная Грызольда, а замечательная, восхитительная Сафина. Пусть говорит о чем хочет, главное, чтобы звучал голос, и не жалко, что видно одни туфли, зато крупным планом, до мельчайшей зазубринки. И вот, я сдуваю пылинки с ее обуви, и хорошо, что никто не видит, я рад, а в других обстоятельствах разве дали бы мне дуть на нее? Конечно, не дали бы, разве что пинка под зад и словом обидным приправили.

Эй! Кто меня за пятку дергает?! Сестре надоело изображать потерянный шарик под холодильником и слушать томные вздохи.

– Боббер! – почти крикнула она, продолжая тянуть мою ногу. – Я, конечно, все понимаю, но на складе нас ждет Ури! Пошли уже!

Осторожно, задом, стараясь обогнуть ботинок Синелицего, выбралась моя мелкая сестрица на враждебную территорию и потащила за собой. Почему враждебную – всем понятно? Просто если хоббитов у раздачи Синелицый терпит, как может, то хоббитов на кухонно-складской стороне ненавидит, как тараканов, и есть за что.

До встречи, Алина! Я буду скучать…

Билль шаром для боулинга пересекла кухню и случайно влетела в четырехрукого повара с красной банданой поверх резиновой лысины. Наш кашевар (бабушкино слово), андроид (не путать с древней операционной системой) кулинарный, в остальном повар как повар – белая униформа, сабо на ногах, всегда занят и хмур; хоббиты зовут его Пауком, а люди Макаром, ходят слухи, что эльфы прозвали Многочленом.

Макар и впрямь похож на паука – хитро устроенные руки вытягиваются в длину, как радиоантенны: придумка инженеров, чтобы держать под контролем все кастрюли, сковородки и духовые шкафы. Вдруг нос зачешется? Лишняя рука не помешает. У андроидов случается желание почесаться; кажется, всему виной статические разряды, Ури вроде бы так объяснял.

На кухне много столов: четыре узких тянутся вдоль стен, над ними длинные стеллажи, уставленные посудой, специями, кулинарными книгами (агенты привозят из разных времен), приборами с насадками и другими бесконечными мелочами. Главный стол со встроенной плитой – это середина кухни. Когда мы вошли, Макар готовил там борщ. От просторного сквозного окна, ведущего к Синелицему, начинается стол раздаточный, откуда до хоббитов рукой подать, особенно если у вас длиннющая рука андроида и есть, чем треснуть хоббита по макушке.

Хоббиты любят наблюдать за Макаром, он их гипнотизирует, даже если видно повара урывками и обзор перекрывается Синелицым. Смотреть на виртуоза, как я, прямо из кухни, все равно, что из первого ряда партера. Приготовление пищи в четыре руки – настоящая поэзия. Единственный верный способ усмирить хоббитов – круглосуточно показывать им столовскую кухню изнутри. Запахи, стук ножа о разделочную доску, бурление воды, горячий пар, слезы от лука – лучшая музыка для наших ушей и лучшие рифмы. Гул мясорубки доводит хоббитов до состояния нирваны, мягкий хруст срезаемой картофельной кожуры вызывает сладкую дрему, а стук половника о дно кастрюли приводит к массовому слюноотделению. Если кто-то готовит жратву, мы, хоббиты, впадаем в полугипнотическое состояние, готовы часами тихо смотреть, как рыба в духовке покрывается хрустящей коркой, как желтеет картошка в сковороде, вдыхать аромат жареного лука, подвывать свисту чайника, и мира вокруг этого рая просто не существует. Обычно нас гонят из кухонь поганой метлой, а если вдуматься, именно там мы особенно беззащитны, именно там нас легче всего сцапать, взять голыми руками, сложить в пакеты и выкинуть.

А нас гонят и гонят… И где справедливость?!

Билль угодила повару под коленку в ту самую минуту, когда он перемешивал борщ, используя сразу две руки – в каждой было по черпаку, а третья и четвертая отправляли готовые порции еды на выдачу.

Сестра должна была проскочить под главным столом, домчаться до стены, снять плитку, скрывающую тайный лаз, и дождаться меня. У нас троих, Билльбунды, Урмана и вашего покорного слуги, через лаз протоптана дорожка на столовский продуктовый склад. Из других хоббитов о ходе знает Федор. Знает, но молчит, потому что у нас баранки, а за баранку Федя и споет, и спляшет, и сам себя за нос укусит. Часами сует палец в дырку от бублика и бормочет «моя прелесть, моя прелесть, моя прелесть…».

Мордорский синдром, будь он неладен.

В самую последнюю секунду, когда увернуться невозможно, Макар случайно перегородил Билльке путь, она и вписалась… От неожиданности Паук разжал пальцы и уронил железки в огромную кастрюлю. Черпаки якорями ушли на дно.

Биллька переполошилась и, не дожидаясь меня, сквозанула из кухни, уверенная в том, что ее заметили, и готовая к преследованию.

Андроид, весь в борще, как певец в песне или художник в картине, уставился на красно-желто-розовое варево, сверился с рецептом по раскрытой книге и замотал головой – неправильно, мол, нельзя так. Закатал по самые подмышки белые рукава и сунул обе руки в кипяток. Искусственное лицо задумчиво-спокойное, как и всегда, взгляд лениво перетекает от одной сковородки к другой, и тут… ему на глаза… попадаюсь я!

Маленький, укушенный Боббер.

– Ты кто? – спросил он, шаря по дну кастрюли.

Я молчал, по-рыбьи хлопая ртом и сочиняя ответ поубедительнее. Занять бы его оперативную память хоть на полминуты… На резиновом лице обозначилась улыбка.

– Понятно… Решили нагрянуть внезапно? – робот хихикнул. – Огорчу. Зря старались. Главный ждет проверку со вчерашнего утра. Одно не понятно: ваши всегда присылали нормальных ресторанных критиков – гомо, гномо или эльфо-сапиенс, и вдруг борзо хоббитус? – он посмотрел на меня, как на привидение. – Конечно, нам, андрюшкам, без разницы, и у хоббита рот есть… Мое дело сготовить, твое попробовать. Начинай.

К концу этой речи я с восторгом понял, за КОГО меня принимают, и засиял. Ури обалдеет, когда узнает. Оказывается я в глазах Макара – проверяющий из Министерства ресторанных дел! Министерство находится на Сириусе-19, инспектирует пункты общественного питания в радиусе ста световых лет.

Ха. Ха. Ха.

Я оценил положение: сеструха смылась, Синелицый занят, Макар сам себя одурачил. Стоит задержаться и поиграть, авось чего и выгорит. Повар изловил половник, повернулся к мойке и пустил воду.

– С чего начнешь, хоббит? – Макар намылил губку.

– С чего начну? – вяло переспросил я, глядя, как дяденька смывает с рук и половника полоски отварной капусты.

– Борщ готов, хочешь?

Ребята! Он так и сказал, слово в слово. Хочу ли я борщ?!! Хочу ли я!!! Ха! Ха! Ха!

– Знаешь, хоббит, ты, конечно, извини старого робота, но твой халат… – Макар потянулся к шкафчику под столом, тянущимся вдоль стены, открыл дверцу и достал пузатый пакет. Внутри свернулся клубком ослепительно белый поварской халатик. – Пойми меня правильно, у тебя такой вид, будто ты всю жизнь одни забегаловки проверяешь… Давай переоденемся, чтобы по всем санитарным нормам, а?

Я согласился. На халяву и переодеться можно. Он с машинной точностью подрезал поварскую форму.

– Пусть орет, – буркнул он, имея в виду Синелицего. – Это не взятка, я о чистоте думаю. – На, а свою грязь в ведро положи вон туда. Я сразу все понял. Раз хоббита прислали, значит, экономят, а если экономят, значит, обеднели, штрафов мало собирают… Заболтался я. С борща начнешь?

Я внимательно выслушал его, с готовностью принял белоснежный халатик, а затем и тяжелую, горячую тарелку. Вот оно – СЧАСТЬЕ!

Колпак для меня тоже нашелся.

И тут почувствовал я одним местом, что не может хорошее долго продолжаться. Интуиция по этой части у хоббитов работает лучше желудка, плохое чувствуем, как ласточки – грозу.

– Можно я, того, чтобы не мешать… Где-нибудь там?… – промямлил я, вдыхая желтоватый ароматный пар.

– Уж, пожалуйста, – согласился он, – здесь и без тебя тесно, а раздача стоит.

Прозрачная перегородка из плекса отъехала, и на нас уставился Синелицый. Я улыбнулся самой очаровательной улыбкой и растворился в воздухе быстрее, чем кофе три в одном растворяется в кипятке.

Андроид задрал подбородок и одним махом разлил борщ по заготовленным тарелкам:

– Забирайте, – передал сквозь окошко и уставился на Синелицего. – Чего глазами хлопаете? Хоббита они прислали, уже работаем.

5. Хоббиты в темноте

Когда я торжественно вступил на территорию склада, Урман чуть не подавился сухарем, а Билль прыснула в ладошку. Тарелку у меня сразу отобрали, а взамен дали подержать сухарь, который до этого грызла Биллька.

Урман – высокий парень, по росту почти человек, чем и гордится, но худой, с большим утиным носом и головой, забитой науками, как рюкзак начинающего путешественника вещами – всё там вперемешку, и нужное, и ненужное. Урман – гениальный хоббит, он изобретает приборы, растворы и проблемы. Умеет соединять провода, паять микросхемы, чинить бабушкин слуховой аппарат. Заслуга парня в том, что нас до сих пор не поймали и не вышвырнули из внутренних помещений столовки на угольные шахты Донбассиуса-88. Среди созданных его пытливым умом чрезвычайных происшествий наиболее известны вечные перебои с электричеством в хоббиточьем квартале и включение Урмана в гоблинский список самых опасных жителей Базы. Год назад за ним закрепили следящую передвижную видеокамеру, но, естественно, эта штука уже целый год показывает длинного хоббита копающимся в бабулином огороде, и так сутки напролет… А лежит она, разумеется, в подвале на бочке с огурцами.

Урману вроде бы нравится моя сестра, которая, если помните, проявляет взаимный интерес к хоббиту. По-моему, она давно считает утконосого своей собственностью. Еще, как вы помните, Билльбундочка вздыхает по Синелицему, но покойник для нее что-то вроде рок-звезды: желанный, потому что далекий. В переносном смысле, конечно, нафига ей мертвяк с языком наружу? По мнению Билльки, мой друг нарочно делает вид, будто она пустое место. В отместку за не достойное джентльмена поведение девочка при любой возможности подшучивает над парнем.

Трудно сказать, ЧТО для него сестра, зато КАК Ури меняется при виде сломанных вещей! Покажите ему сломанный велосипед. Ури зависнет, а через час скажет что-нибудь вроде: «Давно хотел посмотреть, тут есть одна редкая втулка, попробую пристроить ее в моей экспериментальной модели сливного бачка…».

Или представьте, идете вы с гением по кварталу, решаете, где бы натырить плюшек, предлагаете варианты, зыркая на проносящихся хоббителок, и вдруг ЧТО-ТО СЛУЧАЕТСЯ. И ты понимаешь: разговор окончен, плюшки придется добывать самому. И все потому, что кто-то, какой-нибудь старый мохноногий огурец бросил на тротуаре сломанный телевизор или, не дай бог, холодильник! Взгляд Урмана падает на вещь, и переключатель в голове с утиным носом издает громкое… ТщщщЩелк!!! Урман произносит что-нибудь вроде: «Ух ты! А нифигассе!» или «Так, так, так…», а может «Ой, ой, ой! Что я вижу!!!». На этом слова кончаются и начинаются звуки.

Ури глубоко и страстно ДЫШИТ, СОПИТ, КРЯКАЕТ. Будь он собакой, пометил бы находку и рычал на каждого. Ури кряхтит и причмокивает, а иногда стонет. Делай он так при появлении Билльбунды, я бы первым предложил им пожениться, но при сестре он ничего такого не делает, в лучшем случае краснеет, и то, когда она выпивает его кефир месячной давности.

Дальше Ури выдергивает из кармана на коленке чистую тряпку, чтобы смахнуть пыль с находки. Но тряпка обычно в масле. Ури при всех стягивает с себя комбинезон (те самые «сто карманов» из ворованного брезента). Зеваки останавливаются, смотрят. Кто-то, наоборот, старается проскочить быстрее. Ури в трусах и майке, под утиным носом зубастый оскал чокнутого счастья, зрачки разбегаются. Вот и зрители разбегаются, а то мало ли – набросится. Буйный небось!

Урман снимает майку и тщательно вытирает пыль с находки. Мне обычно поручаются розыск тележки и остановка попутного транспорта. Попутный транспорт останавливаться не желает – валюсь на дорогу, бросаюсь к водителям, убеждаю: подвезти в ваших интересах. Унизительное занятие, но приходится ради дружбы…

Ури всегда грузит САМ, рвет пупок, пыхтит. На любое предложение помочь отмахивается – «знаю я, как вы носите!» – и глядит со злостью, словно я представитель профсоюза грузчиков Вселенной и лично разбил телевизоры и холодильники, найденные им ранее. Надрываясь до слез, втаскивает холодильник в кузов, садится рядом, ругает водителя заранее, на всякий случай. Собираемся ехать. Ури раздает указания: водителю запрещает двигаться быстрее пешеходов, а мне поручает бежать перед кабиной с красным флажком – нормально, да?Я забрасываю забытый комбинезон в кузов, бегу в кабину, вижу разозленного водителя, тот крутит пальцем у виска, орет шепотом, что хватит с него флажков, мол, убирайтесь вон!

Я улыбаюсь и также шепотом объясняю, что, мол, парень переутомился, трудный период в жизни, войдите в положение… Закрываю дверь, трогаемся, и вдруг ЭТОТ, в кузове, уже барабанит по крыше кабины, требует остановки.

Слишком быстро, видите ли, срочно снижайте скорость!

Водитель психует окончательно, выскакивает и велит нам убираться подобру-поздорову, но и Урман горазд лаяться, плюется метко, холодильник не отпускает.

Я выбегаю, судорожно чешу в затылке, залезаем с заплеванным водилой в кузов и пытаемся оторвать безумца от холодильника. Иногда помогают прохожие, но чаще словами.

Урман обычно встречает нас, размахивая случайно подобранным разводным ключом с открытым зевом, но чаще он просто мычит, обнимая КЛАД, и мотает головой, словно храбрый солдат под пытками.

В конце концов водитель сдается, и Урман со своей «драгоценностью» оказывается дома, и тогда запираются все двери от калитки до туалета, и в течение суток ни одна душа не имеет права лезть в нору изобретателя. Кто рискнет – пожалеет.

– Ну, так что, идиотская футболка или ящик пельменей? – спросил Урман.

Мы стояли в темноте, зная, что окружены небоскребами коробок с пищевыми припасами. Урман целился в мое лицо шпионским фонариком, похожим на сигару.

– Эй, Билль, хорош так громко чавкать, гиппопотам и то тише жрет! – нарочито грубо высказался он. Странные у них отношения, вроде нравятся друг другу, а взять и прямо признаться не могут, хотя Ури, конечно, тормозит больше.

Может, думает, разозлюсь? Дружбу нашу бережет? Так и хочется сказать: «Да всё в поряде, братан! Вот разберусь с гномопырьским укусом, и тогда по душам на любую тему, а сейчас извини, другие заботы».

На мгновение стало тихо, но сеструха назло зачавкала еще громче. Вечно съедает самое вкусное, и слова ей не скажи – она, видите ли, млад-ша-я и де-воч-ка, и поди найди, чем возразить!

– Это твои пельмени для идиотов, – громко прошептал я, выхватил фонарик и направил свет на тарелку. Билль сидела на полу по-турецки и тщательно вылизывала то, что должно было достаться мне. Мы с Урманом приуныли, как опоздавшие на последнюю косимческую электричку.

Я первым взял себя в руки, прицелился фонариком Урману в глаз и заявил:

– Между прочим, кое-кто прошел тренировочное задание и теперь на хорошем счету у шефа, ясно? А кое-кто, не будем тыкать пальцем, проиграл и обязан выполнить обещанное! Уговор дороже денег!

– Сссстранно… – обиженно-растерянно выдавил мой утконосый товарищ. – По теории вероятности шансов у тебя было ноль целых восемь тысяч триста сорок пять в двенадцатой степени минус число игрек, могу показать расчет…

– Какой расчет?!! – (чтоб он формулами поперхнулся!) – Толку-то? Я – ТУТ, жив, здоров, не кашляю, хотя, чтоб ты знал, я целые сутки сносил холод, голод и боролся с чудовищами! – вру, как последнее трепло, и кому! Корешу, родной сестре! – Решено, чувак, будешь, как миленький, носить футболку с Алиной ровно месяц от сих до сих!

В моей норе, в одном надежном месте лежит десятка три футболок со словами «Алина sexy» сзади и спереди. Иногда я достаю их, развешиваю на стулья, выкладываю на диван, стелю на пол и думаю, а какого Сарумана я их столько украл? Кто их будет носить? Все тряпки человеческого размера, со стразами, мне для тайного фетиша хватило бы и одной!!!

– Я расскажу бабуле, – бросила из темноты Билльбунда, – как ты мотался по морозу без шарфика!

(Вот куда она вечно лезет, а? Неужели бабушка ей приплачивает?)

– Я тоже расскажу бабуле… – присоединился Урман (и он туда же!).

– О чем? – в один голос отозвались мы с сестрой.

Он помолчал, запоздало решая, стоит ли говорить, но, сказавши «раз», следует произносить и «два».

– О том, что ее бестолковый внук втюрился в самку человека и хочет натянуть на хоббиточий квартал футболку с именем этой женщины, тем самым окончательно опозорить и бабушку, и себя…

– Ах ты… ах ты… – дыхание перехватило, и я с кулаками набросился на негодяя, но Билль вовремя встала между нами и растолкала по углам воображаемого ринга.

– Тихо! Тихо! Заткнитесь! – прорычала она. – Хватит! Урман, еще хоть одно слово услышу, всем расскажу, что ты спишь не в норе на кровати, а во дворе, в сарае, прямо на полке в обнимку с канистрой краденого звездолетного топлива, понятно?! Доказывай потом, что это не мордорский синдром! А теперь Боббер, про Алину. Если придумывать такие задания, как ты придумываешь, любой дурак, даже Федор, поймет, что ты к ней неровно дышишь!

Она была права во всём. Я скис, отступил к ближайшей коробке, сел и умолк, стараясь забыть о существовании Урмана. Рука с горящим фонарем повисла, свободной рукой я снял поварской колпак и забросил в темноту.

– Ладно, забыли, – прошептал из темноты высокий гад, – уговор есть уговор, сделаю… – Судя по тону, раскаивался. – Слышите, хоббиты? Я просто высказал логичное предположение…

– Все-таки, как ты догадался? – женское любопытство Билльбунды взяло верх. – Сопоставил два имени, помножил на игрек?

– А чего тут гадать? – с охотой ответил он. – Дело ясное. Нормальный хоббит, когда заключает пари с лучшим другом, таким лучшим другом, как я, знающим, где раздобыть много свежей еды и правильного компота, будет спорить на…

– … еду и компот, – закончила сестра.

– Именно! А он хотел, чтобы я носил его идиот… бррр, человеческую футболку! И эта надпись… О чем я должен был думать?

– Ну, мало ли… – сказала сестренка. – Хотя, конечно, ты прав.

Терпеть не могу, когда меня в моем же присутствии обсуждают. Злило то, что они делали это нарочно.

– Эт ладно, – продолжал долговязый из темноты, – однажды мы засиделись у Боббера в норе, я остался ночевать. Боббер уснул, а я делал одно сложное вычисление… Вдруг, слышу, это чудо бормочет: «Алина! Алина! Алина!» и так каждые десять минут! Всю математику испортил, пришлось ложиться. Таким образом, сопоставив обстоятельства и события, я пришел к правильному выводу. Я прав?

– Прав, прав, – с усилием отозвался я. – Будь добр, оставь свои выводы при себе, и эльф с ней с футболкой, не стоит ее носить, глупая была идея.

– Глупая, – согласилась Билль. Собственное имя на Урмане она бы поняла и одобрила, но любое другое, разумеется, нет. Собственница. Сестра осторожно подошла ко мне, встала на цыпочки, провела ладошкой по взлохмаченными волосам, провела по шее… – Ой! Что это??!

От жгучей боли я вздрогнул, уронил фонарь и отстранил сестренкину ладошку.

– Боббер, в чем дело? – голос Билльбунды дрогнул: юная, а догадливая. – А ну выкладывай, чем ты занимался на своем задании?

– Кстати да, – оживился высокий кореш и нагнулся к нам коротышкам. – Расскажи, интересно.

Он пока не понимал, почему сестра беспокоится.

– Что у тебя с шеей? – наступала она.

Я постарался сжаться в комок и исчезнуть, но не вышло. Фонарик на полу выхватил из тьмы вязаные биллькины носки – уменьшенную розовую копию моих пыльных вездетопов.

Сеструха подняла фонарик и решительно направила в мое лицо:

– На тебя в лесу напал зверь?

– Да это, э-э-э… ну, э-э-э… просто ветка! Еловая, – как назло у меня начались перебои с голосом, всегда означающие одно и то же – низкопробное вранье. – Все нормально, просто поцарапался… – я прикрыл укус ладонью.

– Наверное, от ежиков удирал, – съязвил Урман, – хорошо хоть деревья высокие, успел, наверное, взобраться.

– Ветка? – шепотом повторила сестра. – Пусть будет ветка, если ты хочешь, но бабушка в любом случае отправит тебя в больницу, запретит выходить на улицу и заставит пить отвар из стрекозиных крылышек…

– Подумаешь! – вступился утконосый. – Да на нем и не такое заживало! – наконец-то приятель стал говорить правильные вещи. – Помнишь, Боб, как мы выперли отсюда ящик с пельменями…

– Что-что выперли? – поинтересовался со стороны входа Синелицый. Голос покойника подействовал на нас, как оголенный электропровод под напряжением.

– А? – непроизвольно ответили мы, и вдруг прекрасно увидели всю комнату: коробки, коробки, вытянутые лица друг друга, фигуры у входа, горящие лампочки.

– Тревога!!! – заорал я, втайне радуясь, что тема укуса закрыта, схватил сестру и метнулся к щели между рядом стоящими высокими ящиками.

– Проклятые хоббиты! – Синелицый явился на склад вместе с безголовым официантом, но помощник из этого покойничка получился никакущий – может быть, посуду он убирает исправно, но здесь, среди нагромождения коробок, упаковок, банок и полок, парень сразу потерялся. Пытаясь догнать нас, он стукался на каждом шагу об эти самые полки, стены и коробки, ронял ценное имущество, валился сам, молча поднимался, делал пару шагов, спотыкался и, пытаясь ухватиться, тянул за собой очередную коробку. Короче, его босс рвал и метал, но было слишком поздно.

«Проклятые хоббиты» в очередной раз благополучно смылись, оставив на добрую память о себе пустые, тщательно вылизанные тарелку с ложкой, горящий фонарик и смятый поварской колпак.