Текст книги "Полное собрание сочинений. Том 3. Басни, стихотворения, письма"

Послание о пользе страстей

 
Почто, мой друг, кричишь ты так на страсти
И ставишь их виной всех наших зол?
Поверь, что нам не сделают напасти
Любовь, вино, гульба и вкусный стол.
Пусть мудрецы, нахмуря смуры брови.
Журят весь мир, кладут посты на всех,
Бранят вино, улыбку ставят в грех
И бунт хотят поднять против любови.
Они страстей не знают всей цены;
Они вещам дать силы не умеют;
Хотя твердят, что вещи все равны,
Но воду пьют, а пива пить не смеют.
По их словам, полезен ум один;
Против него все вещи в мире низки;
Он должен быть наш полный властелин;
Ему лишь в честь венцы и обелиски.
Он кажет нам премудрые пути:
Спать нажестке, не морщась пить из лужи,
Не преть в жары, не мерзнуть век от стужи,
И словом: быть бесплотным во плоти,
Чтоб, навсегда расставшись с заблужденьем,
Презря сей мир, питаться – рассужденьем.
 
 
Но что в уме на свете без страстей?—
Природа здесь для нас, ее гостей,
В садах своих стол пышный, вкусный ставит,
Для нас в земле сребро и злато плавит,
А мудрость нам, нахмуря бровь, поет,
Что здесь во всем для наших душ отрава,
Что наши все лишь в том здесь только права,
Чтоб нам на всё смотреть разинув рот.
На что ж так мир богат и разновиден?
И для того ль везде природа льет
Обилие, чтоб только делать вред?—
Величеству ее сей суд обиден.
Поверь, мой друг, весь этот мудрый шум
Между людей с досады сделал ум.
И если б мы ему дались на волю,
Терпели бы с зверями равну долю;
Не смели бы возвесть на небо взор,
Питались бы кореньями сырыми,
Ходили бы нагими и босыми
И жили бы внутри глубоких нор.
 
 
Какие мы ни видим перемены
В художествах, в науках, в ремеслах,
Всему виной корысть, любовь иль страх,
А не запачканны, бесстрастны Диогены.
 
 
На что б вино и ткани дальних стран?
На что бы нам огромные палаты,
Коль были бы, мой друг, мы все Сократы?
На что бы плыть за грозный океан,
Торговлею соединять народы?
А если бы не плыть нам через воды,
С Уранией на что б знакомство нам?
К чему бы нам служили все науки?
Ужли на то, чтоб жить поджавши руки,
Как встарь живал наш праотец Адам?
Под деревом в шалашике убогом
С праматерью не пекся он о многом.
Виньол {Виньол – Дж. Баронци Виньола, знаменитый итальянский архитектор и теоретик архитектуры XVI в.} ему не строивал палат,
Он под ноги не стлал ковров персидских,
Ни жемчугов не нашивал бурмитских,
Не иссекал он яшму иль агат
На пышные кубки для вин превкусных;
Не знал он резьб, альфресков {Альфреско – особый вид стенной живописи.}, позолот
И по стенам не выставлял работ
Рафаэлов и Рубенсов искусных.
Восточных он не нашивал парчей;
Когда к нему ночь темна приходила,
Свечами он не заменял светила,
Не превращал в дни ясные ночей.
Обедывал он просто, без приборов,
И не едал с фаянсов иль фарфоров.
Когда из туч осенний дождь ливал,
Под кожами зуб об зуб он стучал
И, щуряся на пасмурность природы,
Пережидал конца дурной погоды,
Иль в ближний лес за легким тростником
Ходил нагой и верно босиком;
Потом, расклав хворостнику беремя {Беремя – охапка.},
Он сиживал с женой у огонька,
И проводил свое на свете время
В шалашике не лучше калмыка.
Всё для него равно на свете было,
Ничто его на свете не манило;
Так что ж его на свете веселило?
 
 
А все-таки золотят этот век,
Когда труды природы даром брали,
Когда ее вещам цены не знали,
Когда, как скот, так пасся человек.
Поверь же мне, поверь, мой друг любезный,
Что наш златой, а тот был век железный,
И что тогда лишь люди стали жить,
Когда стал ум страстям людей служить.
Тогда пути небесны нам открылись,
Художества, науки водворились;
Тогда корысть пустилась за моря
И в ней весь мир избрал себе царя.
Тщеславие родило Александров,
Гальенов {Гальен – Гален, древнеримский врач и исследователь медицины.} страх, насмешливость Менандров {Менандр – знаменитый древнегреческий комедиограф (IV в. до нашей эры).};
Среди морей явились корабли;
Среди полей богатыри-полканы {Полкан – имя получеловека-полуконя в сказке о Боне-богатыре.};
Там башни вдруг, как будто великаны,
Встряхнулися и встали из земли,
Чтоб вдаль блистать верхами золотыми.
Рассталися с зверями люди злыми,
И нужды, в них роями разродясь,
Со прихотьми умножили их связь;
Солдату стал во брани нужен Кесарь,
Больному врач, скупому добрый слесарь.
Страсть к роскоши связала крепче мир.
С востока к нам – шёлк, яхонты, рубины,
С полудня {Полдень – юг.} шлют сыры, закуски, вины,
Сибирь дает меха, агат, порфир,
Китай – чаи, Левант {Левант – Ближний Восток.} нам кофе ставит;
Там сахару гора, чрез океан
В Европу мчась, валы седые давит.
Искусников со всех мы кличем стран.
Упомнишь ли их всех, моя ты Муза?
Хотим ли есть? – Дай повара француза,
Британца дай нам школить лошадей;
Женился ли, и бог дает детей?
Им в нянюшки мы ищем англичанку;
Для оперы поставь нам итальянку;
Джонсон {Джонсон, Дюфо – очевидно, имена петербургских модных мастеров, англичанина-сапожника и француза-парикмахера.} – обуй, Дюфо – всчеши нам лоб;
Умрем, и тут – дай немца сделать гроб.
Различных стран изделия везутся,
Меняются, дарятся, продаются;
Край света плыть за ними нужды нет!
Я вкруг себя зрю вкратце целый свет.
Тут легка шаль персидска взор пленяет
И белу грудь от ветра охраняет;
Там английской кареты щегольской
Чуть слышен стук, летя по мостовой.
Всё движется и всё живет меной,
В которой нам указчик первый страсти.
Где ни взгляну, торговлю вижу я;
Дальнейшие знакомятся края;
Знакомщик их – причуды, роскошь, сласти.
Ты скажешь мне – Но редкие умы?—
Постой! Возьмем людей великих мы;
Что было их душою? Алчность славы
И страсть, чтоб их делам весь ахал мир.
Там с музами божественный Омир {Омир – Гомер.},
Гораций там для шуток и забавы,
Там Апеллес {Апеллес – древнегреческий живописец.} вливает душу в холст,
Там Пракситель одушевляет камень,
Который был нескладен, груб и толст,
А он резцом зажег в нем жизни пламень.
Чтоб приобресть внимание людей,
На трех струнах поет богов Орфей,
А Диоген нагой садится в кадку.—
Не деньги им, так слава дорога,
Но попусту не делать ни шага
Одну и ту ж имеют все повадку.
У мудрецов возьми лишь славу прочь,
Скажи, что их покроет вечна ночь,
Умолкнут все Платоны, Аристоты {Аристот – Аристотель.},
И в школах в миг затворятся вороты.
Но страсти им движение дают:
Держася их, в храм славы все идут,
Держася их, людей нередко мучат,
Держася их, добру их много учат.
 
 
Чтоб заключить в коротких мне словах,
Вот что, мой друг, скажу я о страстях:
Они ведут: науки к совершенству,
Глупца ко злу, философа к блаженству.
Хорош сей мир, хорош: но без страстей
Он кораблю б был равен без снастей.
 

Эпиграмма на перевод поэмы «L'аrt роеtiquе»

 
«Ты ль это, Буало?.. Какой смешной наряд!
Тебя узнать нельзя: совсем переменился!»
– Молчи! Нарочно я Графовым нарядился;
Сбираюсь в маскерад.
 

<П. Н. Львовой>

 
Счастливы басенки мои в руках твоих,
Люби и жалуй их,
И если иногда стихи мои не гладки,
Читая их в кругу друзей под вечерок,
Улыбкою своей ты скрадь их недостатки;
И слабые стихи в устах красавиц сладки —
Так мил нам на груди у них простой цветок.
 

<Е. П. Полторацкой> {Е. П. Полторацкая – родственница Е. М. Олениной, жены А. Н. Оленина.}

 
За милую прелестну кружку,
Которой отвожу свою от жажды душку,
С которой только что не сплю
И так люблю,
Как маленький дитя игрушку.
 

<Эпиграмма на Д. И. Хвостова>

 
Полезен ли другим о басне сей урок —
Не знаю, а творцу бедняжке он не впрок!
 

<Эпиграмма рецензенту поэмы «Руслан и Людмила»>

 
Напрасно говорят, что критика легка.
Я критику читал Руслана и Людмилы
Хоть у меня довольно силы,
Но для меня она ужасно как тяжка!
 

<Отрывок из «Одиссеи»>

 
Мужа поведай мне, муза, мудрого странствия многи,
Им понесенны, когда был священный Пергам испровергнут.
Много он видел градов и обычаев разных народов;
Много, носясь по морям, претерпепел сокрушений сердечных.
Пекшися всею душой о своем и друзей возвращенье.
Но не спас он друзей и сподвижников, сколько ни пекся.
Сами они от себя и своим безрассудством погибли
Буйные! – Тучных волов они высокого солнца
Пожрали – он навек обрек их не видеть отчизны.
Ты, богиня и Диева {Дий – Зевс, царь богов.} дщерь, нам всё то поведай.
Все уж иные, кого не постигла горькая гибель,
В домы свои возвратились, войны набежавши и моря.
Он лишь один, по отчизне тоскуя и верной супруге,
Властью удержан был сильной, божественной нимфы Калипсы.
В утлых прекрасных пещерах – она с ним уз брачных желала.
Год же когда совершился и новое лето настало,
Боги тогда присудили в отчизну ему возвратиться,
В область Итаку – и тут не избегли трудов и злосчастий
Он и дружина его; боги все к нему умилились.
Только Посейдон один гневен жестоко был к Одиссею,
Мужу божественну, доколь не вступил он на землю.
Но тогда был Посейдон далеко в стране ефиопов.
Два ефиопских народа земли на концах обитают.
Тамо, где солнце восходит, и там, где солнце нисходит.
Жертвами тучных волов и богатой стотельчною жертвой
Он от них услаждался, – боги же купно другие
Были тогда на Олимпе, в чертогах могущего Дия.
 

<В. П. Ушаковой>

 
Варвара Павловна!
Обласканный не по заслугам,
И вам и вашим всем подругам
Крылов из кельи шлет поклон,
Где, мухою укушен он,
Сидит, раздут, как купидон —
Но не пафосский и не критский {Пафос и Крит – острова в древней Греции, славившиеся культом богини любви Афродиты.},
А иль татарский, иль калмыцкий.
Что ж делать?… надобно терпеть!..
Но, чтоб у боли сбавить силы,
Нельзя ль меня вам пожалеть?..
Вы так добры, любезны, милы;—
Нельзя ль уговорить подруг,
Чтоб вспомнить бедного Крылова,
Когда десерт пойдет вокруг?..
Поверьте, он из ваших рук
Лекарством будет для больнова.
 

Три поцелуя

 
В осенний темный вечер,
Прижавшись на диване,
Сквозь легкий сон я слушал,
Как ветры бушевали;
Вот вдруг ко мне подкрались
Три девушки прекрасны:
Какую бы с ним шутку
Сыграть? – они шептали.
Прекрасную сыграем,—
Одна из них сказала,—
Но прежде мы посмотрим,
Довольно ль спит он крепко:
Пусть каждая тихонько
Сонливца поцелует,
И, если не проснется,
Я знаю, что с ним делать.—
Тут каждая тихонько
Меня поцеловала
И что ж! – Какое чудо!
Куда осенний холод,
Куда и осень делась!
Мне точно показалось,
Что вновь весна настала,
И стал опять я молод!
 

<Ест Федька с водкой редьку…>

 
Ест Федька с водкой редьку,
Ест водка с редькой Федьку.
 

<Се Александр, краса царей…>

 
Се Александр, краса царей,
Царь по рождению России, им блаженной,
По доблести ж своей
Достойный быть царем вселенной.
 

Алексею Николаевичу Оленину
(при доставлении последнего издания басен)

 
Прими, мой добрый Меценат,
Дар благодарности моей и уваженья.
Хоть в наш блестящий век, я слышал, говорят,
Что благодарность есть лишь чувство униженья;
Хоть, может быть, иным я странен покажусь,
Но благодарным быть никак я не стыжусь
И в простоте сердечной
Готов всегда и всем сказать, что, на меня
Щедрот монарших луч склоня,
Ленивой музе и беспечной
Моей ты крылья подвязал.
И, может, без тебя б мой слабый дар завял
Безвестен, без плода, без цвета,
И я бы умер весь для света.
Но ныне, если смерть мою переживу,
Кого, коль не тебя, виной в том назову?
 

 
При мысли сей, мое живее сердце бьется.
Прими ж мой скромный дар теперь
И верь,
Что благодарностью, не лестью он дается.
 

Эпитафия

 
Как утром на цветах весенняя роса.
Едва она на сей земле блеснула,
С улыбкою на здешний мир взглянула
И вознеслась к себе на небеса.
 

<Эпиграмма на Г. П. Ржевского>

 
Мой критик, ты чутьем прославиться хотел,
Но ты и тут впросак попался:
Ты говоришь, что мой герой<…….>
Ан нет, брат, он<…….>
 

<Про девушку меня идет худая слава…>

 
Про девушку меня идет худая слава,
Что будто я весьма дурного нрава
И будто вся моя забава
Людей расценивать и насмех подымать.—
Коль правду говорить, молва такая права:
Люблю, где случай есть, пороки пощипать.
(Всё лучше-таки их немножко унимать).
Однако ж здесь, я сколько ни глядела,
Придраться не к чему, а это жаль;– без дела
Я право уж боюсь, чтоб я не потолстела.
Какое ж диво в том?—
Для добрых только ваш гостеприимен дом,
И вы одним своим небесным взором
Прочь гоните порок со всем его прибором.
Так! вижу только я здесь радость, игры, смех;
А это не порок, спросите хоть у всех.
К чему ж мне попусту на ссору накупаться
И злые выпускать стихи?
Нет, нет, пора уняться;
А то еще меня осудят женихи,
И придет век мне в девушках остаться.
Брюзжала я – теперь хочу налюбоваться,
Что есть завидная семья,
Великая и славою и властью,
И в ней приют семейственному счастью.
Так, на нее любуясь, я
Живущим в хижине сказала б справедливо:
Живите как живут в семье прекрасной сей;
И даже в хижине своей
Вы рай увидите и будете счастливы.
 

<Мой друг, когда бы был ты бог…>

 
Мой друг, когда бы был ты бог,
Ты б глупости такой сказать не мог.
 

<По части кравческой, о царь, мне речь позволь…>

 
По части кравческой, о царь, мне речь позволь:
И то, чего тебе желаю,
И то, о чем я умоляю,
Не морщась выслушать изволь.
Желаю, наш отец, тебе я аппетита,
Чтоб на день раз хоть пять ты кушал бы досыта,
 

 
А там бы спал, да почивал,
Да снова кушать бы вставал,
Вот жить здоровая манера!
С ней к году – за то я, кравчий твой, берусь —
Ты будешь уж не боб, а будешь царь-арбуз!
Отец наш! не бери ты с тех царей примера,
Которые не лакомо едят,
За подданных не спят
И только лишь того и смотрят и глядят,
Чтоб были все у них довольны и счастливы:
Но рассуди премудро сам.
Что за житье с такой заботой пополам;
И, бедным кравчим, нам
Какой тут ждать себе наживы?
Тогда хоть брось всё наше ремесло.
Нет, не того бы мне хотелось.
Я всякий день молюсь тепло,
Чтобы тебе, отец, пилось бы лишь да елось,
А дело бы на ум не шло.
 

<Убогий этот дом Василий Климыч Злов…>

 
Убогий этот дом Василий Климыч Злов
С большим раченьем
Своим построил иждивеньем.
И нищие в дому его же всё трудов.
 

<Вот вам стихи!..>

 
Вот вам стихи!
Не кушайте ухи,
А кушайте жаркое
Иль что-нибудь другое.
Затем покорный ваш слуга
И гнусь пред вами, как дуга.
 

Эпиграмма

 
Федул твердит, что Фока плут
Его позорит и ругает;
Но я не вижу толку тут:
Кто уголь сажею марает?
 

<Эпитафия Е. М. Олениной>

 
Супруга нежная и друг своих детей,
Да успокоится она от жизни сей
В бессмертьи там, где нет ни слез, ни воздыханья,
Оставя по себе тоску семье своей
И сладостные вспоминанья!
 

Коллективное

<надпись к портрету Д. И. Хвостова>

 
Се росска Флакка зрак, се тот, кто, как и он,
Ввыспрь быстро, как птиц царь, взнесся на Геликон.
Се образ славного муз чтителя Хвостова,
Кой поле упестрил российска красна слова.
 

На день рождения (11 августа) А. О.<лениной> {Анна Алексеевна Оленина (11 августа 1808–1888) – красавица, которой посвящали стихи Пушкин, Гнедич, Веневитинов, Козлов. Знакомство ее с Антониной Дмитриевной Блудовой (1812–1891), которое вскоре перешло в самую тесную дружбу, относится к 1825 г. Это дает основание датировать данное стихотворение 2-й половиной двадцатых – тридцатыми годами (см. выше – записанный ею экспромт Крылова; «Вот вам стихи…»). // Валериан Алексеевич Савельев – лицо, близкое семье Олениных; жил у них; ему принадлежит шуточный очерк об известном имении Олениных, Приютине: «Беглый взгляд или быстрый взор на Приютино в военном отношении» за подписью «Артиллерист» (см. П. М. Устимович «Анна Алексеевна Андро», «Русская старина», 1890, VIII, стр. 357–412).}

 
Дурак толстый архитектор,
Чтоб поздравленья написать,
Пусть он будет нам протектор
Лишь бы знать с чего начать?
Много гениев собралось,
Только стали мы все в пень.
Много мыслей растерялось,
Чтоб прославить этот день.
 
 
Хоть сей месяц и осенний
Амуры вкупе собрались
И, тебе венок весенний
Чтоб поднесть, передрались.
И, чтобы шифр Исидора
Весь в цветах тебе поднесть,
Мельхиора, Гелиодора
И Кастора тут приплесть.
 
 
Не обидеть же Медора
Вставим кстати тут его
А при нем Кассиодора
Для рожденья твоего.
Наше общее желанье,
Чтоб ты счастлива была
И стихов сих содержанье
Как-нибудь да поняла.
 

6 гениев

Стихотворения, приписываемые Крылову

Стихи г-же К… на четыре времени года

 
Приятности весны прохладной вобразя,
И сколь она сердца к любви склонять способна,
Не вспомнить мне тебя, прекрасная, нельзя;
А вспомня, не сказать, что ты весне подобна.
 
 
Влекущий нас под тень несносный летний зной
Нередко в тяжкое томление приводит,
Но взор пленяющий Темиры дорогой
И лето самое в сей силе превосходит.
 
 
Плодами богатя, подобя нивы раю,
Нам осень подает веселые часы;
Мне ж мнится, что тогда я нежный плод сбираю,
Коль взором числю я когда твои красы.
 
 
Когда же зимние воображу морозы,
Тогда, чтоб мысли толь холодные согреть
И видеть в феврале цветущи нежны розы,
Мне стоит на тебя лишь только посмотреть.
 

Эпиграмма

 
Желаешь ты того, чтоб быть тебе богатым,
И ищешь способов?.. Будь только тароватым,
И превзойди своим коварством сатану —
Возьми ты за себя прекрасную жену.
 

Стихи г-же К…

 
Позволь плененному тобою,
Любовь! мне кисть на время взять,
И наполняй меня собою,
Хочу Темиру я писать.
 
 
Позволь и дай мне вспоможенье,
Мое ты сердце успокой;
Мой дух, оставь свое волненье,
Любовь, води моей рукой.
 
 
Представь ее мне без убору,
И без него мила она;
Представь, когда встречать Аврору
Она встает от нежна сна.
 
 
Тогда, как день, гоня мрак ночи,
Природу оживляет вновь;
Когда ее драгие очи
Вперяют нежность и любовь.
 
 
В лице играя, жар прелестный
Ее пленяет и томит,
И ей желанья неизвестны
Во сердце нежное селит;
 
 
Волнует кровь и сердце бьётся,
Видна в очах нежнейша страсть;
Вздыханьем томна грудь мятется,
И познает любови власть.
 
 
Она свои красы зреть тщится,
Восторг приятный полюбя;
Потом сама себя стыдится
И их скрывает от себя.
 
 
Она любови гласу внемлет,
В лицо ее вступает стыд;
Но тщетно дух мой предприемлет
Списать толико нежный вид.
 
 
Дабы представить вам подробно
Ее всех прелестей собор,
То не перо к тому удобно,
К тому удобен нежный взор.
 

Эпиграмма

 
Напрасно человек
В науках тратит век:
Сколь в них премудрости сыскати ни желает,
Родится глупым он и глупым умирает.
 

Письмо к дядюшкину племяннику

 
О ты, которого разумным закрестили
И титлом знатока публичного почтили;
О ты, который нам явил пример собой,
Что может человек доволен быть судьбой
И ездить четверней по правилу в карете,
Приметным быть глупцом во всем ученом свете
И чести знак таскать у левого ребра,
Когда имеет он довольно серебра;
Скажи, великий муж! поведай нам без лести:
Какою выслугой дошел к такой ты чести,
Что, к удивлению знакомых всех людей,
Ты можешь мучить вдруг четверку лошадей?
Когда б ты был женат, то я бы почитал,
Что ты достоинство рогами поймал;
Но ты, хотя с тех пор сбираешься жениться,
Как мог в десяток вдруг порядочно влюбиться;
Однако всё еще поныне не женат,
То, следственно, еще поныне не рогат.
Я слышал, красотой найти путь к счастью можно,
Но ты судьбой скроен не так-то осторожно.
То правда, иногда с умом выходят в честь;
Но ты доныне трех не можешь перечесть:
За что же столько ты счастлив, чиновен, знатен?
Неужели за то, что твой тупей приятен?
Никак путей твоих понять я не могу.—
Постой, авось либо скажу и не солгу.
Подумаю, в родню твою высоку глядя,
Конечно, этому причиною твой дядя.
 

К реке М…

 
Резвися, речка дорогая;
Играй, мой кроткий, милый друг!
Водой блестящей окропляя
Душистый, бархатный сей луг.
Катись кристальною струею
С моей сердечною слезою,
Сверкая в мягкой мураве!
А я, старинку вспоминая
И ею дух мой услаждая,
Простую песнь спою тебе.
 

 
Страна родная, драгоценна,
Тебя я буду помнить век!
Где юность райская, бесценна,
Являла тысячи утех;
В объятьях матери где нежных
Не проливал я токов слезных,
Где чистой радостью дышал;
Душой где страсти не владели,
Глаза везде невинность зрели,
Где я в забавах утопал!—
Румяной, розовой зарею
Когда алели облака,
Когда брильянтовой росою
Кропились пестрые луга;
Я бегал в рощах ароматных,
Под сению берез прохладных,
Где пел мне песню соловей,
Где для меня журчал ручей;
Где всё со мною восхищалось,
Где всё со мною улыбалось;
Летал – и зефир легкокрылый
За мною вслед порхал,
Оставя свой цветочек милый,
В кудрях резвился и жужжал.
 
 
Когда я жаром утомлялся,
Тогда к твоим брегам бежал;
В прохладны волны погружался
И в них отраду обретал.
Весенний как цветок прекрасный
Живится утренней росой,
И вновь свой запах он приятный
Льет в свежем воздухе струей:
Так дух мой, снова оживленный,
Приятны чувства изливал;
И я, тобою прохлажденный,
Всю цену жизни ощущал.—
Как белый чистый голубок
Весной летит с ветвистой липки,
Как легкий тихий ветерок,—
Так я летел в свой терем светлый,
Где улыбалися забавы,
Где просто было, без прикрас,
Без роскоши – сердец отравы,
Приятно, чисто, без убранств;
И где любовь меня встречала
С горячею в глазах слезой,
Где радость нежно обнимала,
Где счастлив был я сам собой!
 
 
Куда же дни златые скрылись?
Невинные, блаженны дни!—
Забава, радость удалились:
Остались горести одни.—
Скажи мне, речка дорогая!
В брегах цветущих протекая,
Не унесла ль ты их с собой?
Их нет – и солнце не сияет;
Терзается мой дух тоской!
Их нет – и эхо воздыхает
Уныло по лесам со мной!
 

Жалобы отчаянной

 
Тиран! на то ли ты родился,
Чтобы взглянуть раз и – пленить!
На то ли огнь любви разлился
В груди моей, чтоб слезы лить?
Тиран, на то ли ты родился?
 
 
Когда б я это прежде знала,
Страшилась бы твоих оков:
В тебе я счастье полагала
Ты был моя душа, мой бог!
Когда б я это прежде знала!
 
 
Но, ах! и птичка погибает,
Не зная хитрости сетей;
Томится, рвется, умирает!
Скажите ж, как бежать людей?
И птичка в сети попадает.
 
 
Пусть грозный страшный гром раздастся
И грудь неверну поразит!..
Увы! как бедной мне остаться;
Меня воспоминанье умертвит —
Пускай, пускай тиран живет!