Текст книги "Колиивщина"

IX

Весной стало больше работы. Только после захода солнца возвращались батраки и послушники с поля. Однако очень часто, поужинав, кто-то еще шел к Холодному Яру. В воскресенье сюда сходилась едва не вся монастырская челядь. На высоком холме около яра было гульбище. Там собирались гайдамаки. Играли в карты, пели или просто слушали рассказы бывалых людей. Сам лагерь – гайдамацкая сечь – скрывался на дне яра в сизоватой туманной мгле, что исчезала только в солнечные дни. По склону яра, переплетаясь ветвями, стояли столетние дубы и бересты: казалось, будто они взялись за руки и, поддерживая друг друга, заглядывают с любопытством в ужасающую глубину яра. От большого яра расходились во все стороны десятки более мелких, а те, в свою очередь, делились на множество маленьких овражков. Лагерь с трех сторон защищали рвы, а с четвертой гайдамаки сделали лесные засеки и поставили дубовые рогатки и башню. Максим часто засиживался допоздна на холме возле костра, смотрел, как переливается белым светом Мамаева дорога, как гаснут далеко в долине огни Жаботина. Вспоминались Запорожье и дни, проведенные в степи, луг, на котором он с мальчишками пас панских коней. На этот луг часто прибегала Оксана.

X

Наступил апрель, и все тревожнее становилось на сердце у Максима. Что на этот раз скажет ему управляющий. Максим подсчитал, сколько у него собралось денег, но выходило не больше ста рублей. Придется взять у настоятеля на отработку, да еще распродать дорогое дедовское оружие. А нет, будь что будет. Заберет Оксану и убегут они на сечевые, а то на татарские земли. Жаль, не видно никого из знакомых запорожцев из палаток, у кого можно было бы хоть поначалу оставить Оксану.

Однако вскоре случилось нечто такое, что совсем изменило все мысли и планы Максима. Пришли события, которые перевернули всю жизнь, взбудоражили до дна спокойную гладь ежедневных забот и мечтаний.

За неделю до Троицы Максим с несколькими послушниками и запорожцами, приехавшими в монастырь, спускались тропой к Холодному Яру. Еще издали они услышали глухой шум голосов, выкрики, топот ног.

– Не иначе, как что стряслось. Ну-ка, пойдемте быстрее, – сказал один из запорожцев.

Они ускорили шаг. Голоса все приближались. Вскоре они увидели большую толпу гайдамаков, которые шли прямо через лес к яру. Впереди, придерживая на плечах кирею, шагал есаул Бурка. Максим знал Бурку еще по Запорожью, а потом часто встречал его в монастыре – есаул бывал у игумена едва ли не каждую неделю.

– Максим, пойдем с нами, – бросил на ходу Бурка, – это и тебя касается.

– А что такое? – устремляясь за ним, спросил Максим.

– Конфедераты в Медведовку вот-вот из Черкасс должны прийти. Пани Думковская вызвала их.

Хотя Зализняк не раз думал, что такое может случиться, все же это известие поразило его. Пани Думковская! Сколько горя причинила эта пани людям! Нет, нельзя допустить конфедератов, чего бы это ни стоило, нельзя им дать ворваться в Медведовку.

– Так они скоро и в наш монастырь придут, – стараясь идти в ногу с Максимом и Буркой, заговорил низенький, широконосый татарин по прозвищу «Толмач» – монастырский послушник.

– Этому не бывать, достаточно, что один раз пустили, – сказал кто-то сзади.

Они опустились в овраг Байкового луга, где висел казан и куда собирались на раду гайдамаки.

– Куда мы идем? – спросил Максим.

– К атаману, всех созывать будем.

– Почему же мы направляемся к землянкам? Родное место тут. – Зализняк остановился. – Возьми палицу, ударь в казан, – обратился он к Толмачу.

Толмач взял дубовую палку, еще раз взглянул на Зализняка.

– Бей! – махнул рукою Бурка.

Услышав удары в казан, из землянок, из леса стали выбегать гайдамаки, присоединяясь к толпе. Атамана долго не было. Кто-то побежал в атаманский курень, но он был пуст. Держась рукой за куст, спустился в овраг и, умышленно не торопясь, подошел к толпе. Остановился возле первого гайдамака, расспросил, что случилось.

– Что за спешка, почему без меня в казан ударили? – подходя к Бурке, мрачно спросил он. Вдруг увидел Зализняка, еще пуще нахмурил брови. – Тебе чего здесь нужно?

Максим пытался говорить спокойно.

– Тоже, что и всем. Я сам из Медведовки. Не время, атаман, сейчас ссоры разводить.

– Так иди в свою Медведовку и не пускай конфедератов. А в наши дела нос не суй. Убирайся отсюда.

– Зачем ты, атаман, человека гонишь? Лес не твой, а мы кого хотим, того и приводим! – крикнул кто-то из толпы.

Шелест словно не слышал этих слов. Он расправил плечи, молодецки сбил на ухо шапку, встал на пень.

– Пане молодцы, гоните этого лайдака. Я получил важные известия. Через неделю возле Чигирина остановится караван купеческий. Восемь суден сукном московским груженый. А конфедераты не к нам идут.

Толпа зашевелилась, загудела. Послышались выкрики возмущения, кто-то громко, крепко выругался. Какая-то внутренняя, доныне неведомая сила толкнула Максима, и он тоже стал на пенек.

– Врет он, околпачивает вас. Не слушайте его, хлопцы! Неужто мы не станем на сторону крестьян, на защиту своих матерей и сестер? Неужто дадим шляхте убивать людей, приневоливать их в унию?

– Довольно дрожать за свою шкуру, довольно терпеть! – крикнул Роман.

Шелест на мгновение растерялся. Опомнившись, он хотел толкнуть Зализняка, но тот уже сам соскочил с пенька.

– Не нужно нам такого атамана. В шею его прочь! – внезапно взорвался громким криком овраг.

Кто-то дернул Шелеста за полу, и он упал прямо в толпу.

– Буку в атаманы!

– Лусконога, тяните Лусконога! – слышалось то тут, то там над толпой.

– Зализняка! – донеслось слева.

Максим удивительно оглянулся, но Роман схватил его под руки и поставил на пень.

– Зализняка атаманом, Зализняка! – выкрикнул он, перекрикивая все голоса.

– Зализняка! – за Романом кричало еще несколько человек. – Он славный казак.

– Какой из меня атаман? – пытался отказаться Зализняк.

– А ты кланяйся, сучий сыну, – толкнул его палкой под бок какой-то старик, – и не отказывайся от чести.

– Зализняка! – звучало уже по всему буераку. – Он сотню водил на Запорожье.

– Зализняка! – гремело вокруг. – Зализняка!

Кто-то дернул его за ногу, еще кто-то поддержал за пояс, и Максима усадили на пень. Старик с палкой сорвал с него шапку, и Зализняку на голову посыпались прошлогодние листья, земля, даже конский помет. Так всегда делают на Сечи с атаманами, чтобы не задирал нос, чтобы помнил, кому обязан своей властью.

Наконец, мусор перестал сыпаться на голову, и Зализняк поднялся.

– Слово говори! – крикнул кто-то.

Максим обвел взглядом сотни устремленных на него глаз – возбужденных, выжидающих. В них он прочитал не просьбу, а приказ. Зализняк хотел говорить и чувствовал, что не может. То ли от того, что ему никогда не приходилось стоять пред таким количеством людей, то ли не знал, что именно надо сказать, но слова не находились.

«Да и нужны ли слова? – думал Зализняк. – Имеет ли он право вести людей на такое великое дело, сможет ли справиться с ним и? И разве только с ними? С этой сотней мало что сделаешь».

– Не пустить шляхту в Медведовку – это же только начало, – последние слова он произнес вслух. – Одних не пустим – другие придут. А тех тоже надо будет гнать, и так до тех пор, пока не отобьем у конфедератов охоту к таким наездам. Сами подумайте, на что идем?

– Знаем, говори, что делать будем? – закричали со всех сторон.

– Говори!

– Слушаем!

Максим задумался. Он еще не успел привыкнуть к своему новому положению, а от него уже ждали ответа.

– Что делать будем? Шляхту будем бить? Понесем из Холодного Яра огонь мести за обездоленных, искалеченных людей, и жарко станет тому, на кого дохнет этот огонь. –

Максим замолк, а потом нерешительно промолвил: – А с чего будем начинать – еще сам не ведаю. Но думал я об этом, сами знаете. Я и в гайдамаках не был, – он усмехнулся и, поправляя пояс, добавил: – Теперь видите, какой из меня атаман. Да ничего, выбирали вместе, давайте же вместе и совет держать. Время не ждет.

XI

В конце 16-го мая повстанцы разогнали конфедератов, которые вешали селян в окрестностях Жаботина, штурмом овладели замком в этом городе. Здесь они захватили ружья, две пушки, снаряжение и войсковые запасы.

На сторону повстанцев перешел местный сотник Мартин Белуга. Обидно, за несколько месяцев до того, как повстанцы оставили Холодный Яр, случилась трагедия – выстрелом из пистолета был убит И. Шелест. Одной из версий, что стрелял запорожец Кондрат Лусконич после стычки «за начальство». Сталось это 20-23-го мая 1768-го года.

Все вопросы подготовки и организации были выполнены под руководством Шелеста. Никто не знает, как бы развивались события под руководством Шелеста. Он забрал с собой в могилу много тайн, связанных с организацией восстания. Были слухи о каком-то письменном поручении тогдашнего кошевого Запорожской Сечи П. Калнишевского, которое атаман имел на руках. Правда, позже Калнишевский категорически отказывался о причастности Запорожья к восстанию, оправдываясь только тем, что в восстании участвовала только казацкая мелкота, которая служила у старшины. Однако отрицать у повстанцев «запорожского следа» нельзя, так как неоднократно на Запорожье бывал игумен Матронинского монастыря Мелхиседек Значок-Яворский, который являлся духовным лидером восстания.

XII

Зализняк наклонился, чтобы не стукнуться головой о притолоку, и вошел в есаулову землянку. Бурка сидел на полу, подогнув по-татарски ноги, и большой ложкой хлебал из казана тузлук. Завидев Зализняка, он облизал ложку и отставил казанок немного в сторону.

– Садись, вон ложка на полке.

– Не хочу, я ел.

Бурка снова подставил к себе казанок, вытерев усы, зачерпнул гущу со дна. На голове у Бурки торчал маленький невзрачный оселедец, а усы были большие, пышные, и потому казалось, будто они не настоящие, а вот-вот должны отпасть.

Есаул накрошил в тузлук сухарей и помешал ложкой. Ждал, когда атаман начнет разговор. Он еще чувствовал обиду на Зализняка, и не столько на Зализняка, сколько на гайдамаков. Прогнав Шелеста, товариство должно было его избрать атаманом. Однако к Максиму есаул проникся уважением с первого же дня, и становиться ему на пути и в мыслях не имел. Поразмыслив, он даже был несколько рад, что так сложилось, так как чувствовал, что вряд ли мог бы справиться со столькими людьми, тем паче теперь, когда дело так сильно разгорается и кто знает, чем все это может кончиться. Лично он не боялся ничего, но быть в ответе за стольких людей все-таки страшно.

– Я думаю, сегодня двинуться в Медведовку, – примостился на обрубке колоды Зализняк.

– Сегодня? Не рано?

Максим покачал головой.

– Ты не так понял меня. Я и сам знаю – рано. Будем ждать до Троицы, как на раде условились. От того у нас большая польза будет. Монастырь – Троицкий, на храм много людей съедется. Да и Нечипор от запорожцев из Медведовки еще не вернулся. Я хочу поехать к чигиринскому коменданту Квасневскому. Он сейчас в Медведовке. Из того, что я о нем слышал, не похож он на шляхтича. Может, с ним о чем-нибудь сговоримся. Войско в Медведовке не тревожит меня, не численно оно. Да и комендант медведовский слабоумный человек.

Бурка молчал. Он размышлял, как бы лучше ответить. «Посоветует не ехать, а вдруг удастся, скажет «недалеко смотришь», а ехать – тоже сомнительное дело», – подумал он и промолвил вслух:

– Как знаешь. Я тоже одно дело надумал: на Троицу молебен отслужим, с панами, меня они выслушают, а нет – так и пригрозить можно.

Максим поразмыслил и одобрил предложение есаула.

– Верно это, и слабодушным силу придаст. А вокруг добрая молва пойдет, соберет к нам людей. – Зализняк наклонился, положил руку на колени. – Тех, которые сейчас еще не вписаны в третий курень, впиши в четвертый.

– Такого же нет.

– Пусть будет. Это пока. Видишь, я сам еще не знаю, какого нам порядка держаться. По-моему – курени плохо. Это не Сечь. Тут села, поля, – устремив взгляд в пол, Максим наморщил лоб. – Отряды создать нужно, как у татар. Но об этом потом. – Он поднялся, оглядел землянку и словно только теперь заметил, как в ней грязно. – Грязь у тебя, хоть лопатой выгребай. И все на вас, атаманов, глядя, такое же позаводили. Я сказал, хлопцы уже чистят повсюду. Мне, наверное, к тебе переселиться придется, если не станешь возражать. А то там тесно. Приеду – начну чистить.

Бурка покраснел, потер рукою переносицу.

– Добре, уберу. Сам мусора не люблю, это при Шелесте завели.

Максим вышел из землянки. Теплый весенний вечер, напоенный запахом молодых листьев и первых цветов. Мимо землянки и с кувшином березового сока в руке прошел незнакомый гайдамак. Увидев атамана, он почтительно кивнул головою и взялся руками за шапку. Зализняк сморщился. Хотел вернуть гайдамака, пристыдить, но тот был уже далеко и не захотелось кричать на весь яр. «Видно, что недавно челядником при дворе где-то был. После сам поймет».

До вечера было далеко, и Максим раздумывал, чем заняться теперь. Долго стоял неподвижно. Обрывал и мял в руке вербовые котики, следил глазами, как парит над лесом сокол-бориветер. На душе было тревожно, как и в первые дни. Но тогда он думал, что это от непривычки, пройдет немного времени – привыкнет, успокоится. Однако спокойствие не приходило.

XIII

Избранный вместо И. Шелеста повстанцы избрали полковником Максима Зализняка. Он и возглавил освободительный поход на Умань. Надо сказать, что время для того было удачное. Как раз в феврале 1768-го года часть польской шляхты, недовольной российским вмешательством в польские дела и политикой короля Станислава Понятовского, созвала в городе Баре конференцию, которая огласила «Божью войну» королю, России и православию. Польское правительство, не имея возможности собственными силами победить конфедератов, обратилось за помощью к России. На территорию Правобережной Украины вошел корпус царских войск под командованием генерала П. Кречетникова. Конфедераты стянули главные силы к Бару, Виннице, Бердичеву, где и развернулись боевые действия. Отмобилизована была большая часть надворной милиции, отряды которой держал тогда каждый магнат. Тогда отпор гайдамакам могли чинить только разрозненные небольшие отряды шляхты, которые наполняли Правобережье в поиске снабжения, союзников, заодно грабили селян, терроризировали православное духовенство. Один из таких отрядов численностью в 20 человек зализняковцы уничтожили на днепровском острове недалеко от Черкасс.

Руководитель восстания 1768-го года Максим Зализняк очень загадочная личность. Местом его рождения одна часть исследователей считает село Медведовка Чигиринского района Черкасской области, другие считают, что он родом из селища Мельники Чигиринского района. Многие уверены, что М. Зализняк родился в селе Олексеевке, которое находится на территории Бобринецкого района Кировоградской области. Есть и такие исследователи, которые утверждают, что он родом из села Пикивцы.

Официальная точка зрения – Максим Зализняк родился в селе Медведовке на Черкащине в семье бедного селянина в 1740-ом году. После смерти отца, когда Максиму исполнилось 13 лет, он ушел на Запорожье, где пробыл 14 лет. Мальчишки на Сечи уже давно перестали быть там диковинкой. Жили своей группой, учились сабельному бою, упражнялись в стрельбе, овладевали грамотой, выполняли обязанности джур (слуг) у куренных атаманов.

Куренной атаман, у которого Зализняк был джурой, заметил интерес паренька к пушкам и, следовательно, отдал его в науку к сечевым пушкарям.

В Сечи Зализняк попал на глаза игумену Матронинского монастыря Мелхиседеку (Михайло) Значко-Яворскому, который часто навещал Сечь. Игумен был рьяным борцом против засилья в Украине униатской церкви, которая служила для одурачивания и ополячивания населения Правобережной Украины. Игумен почувствовал в Зализняке какую-то силу, понял, что в его лице Украина может увидеть нового Б. Хмельницкого и постепенно начал обращать парня в «свою веру», то есть на борьбу за сохранение православия.

На Сечи сначала так и думали. Зализняк грозился, что он хочет жить в монастыре и может даже постричься в монахи.

В ноябре 1767-го года он ушел в «польский край», и вначале оказался в Онуфриевском (Жаботине), а потом в Матронинском монастыре.

Матронинский монастырь был удачной конспиративной квартирой, так как сюда постоянно приходили со всех сторон Украины, среди них легко прятались и преступники. На удалении около двух верст от монастыря, в глубине леса Холодного Яра был оборудован тайный табор, который называли Матронинской Сечью.

Вскоре пошли слухи, что в Холодном Яру, в урочище близ Матронинского монастыря под Чигирином таборится ватага гайдамаков, а руководит ею Зализняк. Под его руководством сначала было только 128 повстанцев, но вскоре все окрестные отряды начали идти под руку Зализняка. Становлению отряда Зализняка много уделял внимания Значок-Яворский. Через близких к церкви людей – а именно тогда разгоралась борьба против униатства – он влиял на местных главарей, склоняя их к единению.

Отряд, которым командовал Зализняк, в основном был посажен на лошадей. Сам Зализняк сидел на буланом коне, имел на себе красный жупан, синюю шапку, сафьяновые сапоги, шалевый пояс, за поясом пистоли, на боку сабля. Не старый еще человек, меньше сорока лет, с виду полный, круглолицый, красив, небольшого роста и плечист… уса русые, небольшие, за ухом оселедец.

Максим Зализняк был казак смелый, храбрый и грамотный.

XIV

В Медведовку Максим приехал, когда в хатах еще только зажглись первые огни. С собой он взял Романа. Полковник чигиринских казаков Квасневский проживал в доме медведовского коменданта Белевского. Зализняк оставил коня возле хаты деда Мусия, что жил неподалеку и сказал Роману:

– Зайдем, расспросим, что и как. Ружья поставь где-нибудь в углу, пусть не маячат за плечами.

Наружная дверь была не заперта.

– Гляди, кто пришел! – поднялся дед Мусий на приветствие Максима. – О, и ты Роман. Одарко, занавесь чем-нибудь окна, – оглянулся он немного испуганно.

– Хлеб-соль, диду. Чего ты так удивился, будто мы с того неба свалились?

Дед засуетился. Смел рукавом со стола крошки, отвернул заплатанную, но чистую скатерть.

– Присаживайтесь к столу.

Максим и Роман попробовали, было, отказаться, тогда старик таинственно подмигнул, достал с полки бутылку, в которой плескалась горилка.

– Зять сегодня в гости приходил, – сказал он.

Закусили луком, затем баба поставила в большой миске борщ.

– Что нового, диду? – похлебывая борщ, спросил Максим.

– Ничего, кроме слухов всяких, будто вот-вот конфедераты в местечко придут, отметят, у кого остались льготные годы. Ты-то как живешь?

Максим вытащил из борща что-то черное, взял в пальцы, стал разглядывать.

– Это мясо и твои зубы не возьмут, – старик хмыкнул не то со смешком, не то со вздохом. Кусок корца из-под соли. Борщ солить нечем. Запорожцы привезли, да только три дня продавали, откупщики у них всю оптом купили. Ты про Квасневского спрашивал?

Уже недели две сидит. Уехал, было, а позавчера снова вернулся. У нашего коменданта живет.

Старуха возилась у печи, прислушиваясь к разговору. Максим мигнул Роману, однако тот не понял. Тогда Зализняк наступил ему на ногу и снова показал глазами. Роман поднялся и подошел к старухе:

– Как дочки поживают? Зятья? Слыхал, будто Охрим коня обменял?

Максим наклонился к старику.

– В какой комнате комендант живет? Часовой где?

– Зачем это вам? Худое что-то задумал ты, Максим? Еще когда б кто-нибудь другой, так леший с ним.

– Ничего худого, поговорить хотим, вот крест святой, – Максим быстро перекрестился.

– В светлице от колодца, если он не в гостях. А охраны никакой не ставят. Можно пройти из сада через кухню.

– Все, ладно. Кони пусть у тебя побудут, не выходи из хаты, чтобы тебя с нами никто не видел. Скоро в гости жди, диду. Спасибо за хлеб-соль.

– Пойдешь через сад – ступай тихо. Подождешь в кустах, в случае чего – свистнешь дважды, – сказал Зализняк Роману на улице. Сначала давай в окна посмотрим.

Увидев перед собой незнакомого человека, полковник Квасневский испуганно вскочил с кровати и выпустил из рук книжку. Лишь одно мгновение размышлял он: пистолеты висели на стене, а незнакомец стоял у порога, держа руку под кунтушом. Думать о защите было поздно. Да, может, он пришел без злого умысла, только почему же так рано и без разрешения?

– Не бойтесь, полковник. У меня нет злых намерений. А что пришел так, непрошенный, – Максим усмехнулся, – прости.

Квасневский продолжал сидеть на кровати.

– Я от гайдамаков. Полковник, нам точно известно, что в Медведовку должны прибыть конфедераты. Мы все дали обещание, что не пустим их. Медведовцы хорошо помнят, как вы однажды не пустили униатов сюда, – Зализняк замолк, разглядывая Квасневского.

Тот заморгал глазами, выдерживая взгляд.

– Я не понимаю, чего вы хотите?

– Неужели не понимаете? С вами больше восьми сот казаков.

Квасневский опустил глаза. Взяв с подушки книгу, поставил ее ребром себе на колени.

– Тогда были другие времена.

– А теперь? Мы знаем вас как человека честного.

– Никогда не обижал я мирных обывателей, воин я.

– Мало не обижать, надо защищать их. Конфедераты сами подрывают мощь Речи Посполитой. Недаром из Варшавы позвали против них русской войско. Слышали уже – крепость Бердичевскую взяли!

Квасневский выпустил книгу и сжал руки так, что пальцы хрустнули в суставах. Да, один раз он, как комендант, запретил униатам въезжать в село. Он исполнил постановление сейма. То были ксендзы с небольшим количеством жолнеров. А сейчас? Разве не то же, разве сейм и король не указали, что конфедераты являются врагами Речи Посполитой? Но как пойти против них? Против шляхтичей, таких же, как он сам? Фольварк Мокрицкого находится по соседству с его фольварком. Что это? Санкта Матер, что ему делать?

– Я жду ответа, пане полковник.

– Не знаю, – чуть слышно промолвил Квасневский.

Зализняк постоял еще какое-то мгновение и взялся за ручку двери.

– В таком случае, пане полковник, советую вам не становиться нам на пути. Вас никто не тронет, можете сидеть спокойно.