Текст книги "Седьмая чаша"

«Именно там убийца перерезал горло доктору Гарнею», – подумал я и посмотрел на озерцо; от ветра по его поверхности бежала рябь.

– Что вы сделали потом? – мягко спросил я рабочего.

– Я подошел к луже, перевернул тело и отметил, что, судя по одежде, это был знатный человек. Его лицо было белым как снег, поскольку в нем, должно быть, совсем не осталось крови. И тут я увидел его горло…

– Каким было выражение его лица?

Уилоуз бросил на меня быстрый взгляд:

– Об этом меня раньше никто не спрашивал. Но лицо действительно было странным. Спокойным, словно он спал.

«Двейл», – подумалось мне.

– Каковы были ваши дальнейшие действия?

– Я побежал в Саутуорк, за коронером. Я знаю, что так положено поступать, если найдешь труп. – Он посмотрел на Харснета. – И вот с тех пор различные джентльмены задают мне одни и те же вопросы и требуют, чтобы я все держал в тайне.

– Для этого имеются веские причины, – сказал я.

– Так что постарайтесь делать так, как вам велено, – добавил Харснет. – Он достал из кармана шиллинг и протянул его работяге. – Ну ладно, теперь вы можете идти.

Пожилой мужчина торопливо поклонился, бросил последний взгляд на болота и, бурча что-то себе под нос, стал пробираться к дороге. Выбравшись из грязи, он поспешно зашагал по направлению к Вестминстеру. Харснет смотрел ему вслед.

– Мне не хотелось сажать беднягу под замок, но его нужно было припугнуть, чтобы он осознал настоятельную необходимость хранить молчание.

Я понимающе кивнул и уставился на приливное озерцо.

– Все в точности так же, как было с Роджером. Доктора вызвали на какую-то встречу, накачали наркотиком и принесли сюда. Здесь ему перерезали горло и бросили в воду. По этой дороге каждый день проходит множество людей, а когда река покрыта льдом и лодки не ходят, их бывает еще больше. Если бы старик не наткнулся на тело в столь ранний час, это был бы еще один… – я помолчал, подыскивая нужное слово, – спектакль.

Харснет задумчиво смотрел на дорогу.

– Но как ему удалось затащить доктора сюда? Гарней ни за что не стал бы ни с кем встречаться на этой тропинке, тем более ночью. Уж в этом можно не сомневаться.

Я мотнул головой в сторону реки.

– Тогда река была покрыта льдом, достаточно толстым, чтобы по нему можно было ходить. Полагаю, убийца встретился с доктором Гарнеем на том берегу, заставил его принять наркотик, после чего перетащил сюда. – Я покачал головой. – Убийства идентичны, жертвы во многом похожи. Что же их объединяет?

– Он, вероятно, рассчитал время так, чтобы все произошло во время низкой воды, как сейчас, – заметил Барак. – Когда морской прилив поднял подо льдом уровень реки, вода, окрашенная кровью, должна была вытечь, заполнить эту впадину и залить берег.

Морской прилив. Вода, обратившаяся кровью. Эти слова молоточками стучали в моем мозгу, как было и с фразой, сказанной казначеем, про фонтан, превратившийся в кровь. Я знал эти фразы. Но откуда?

Барак наклонился к нам:

– Не оглядывайтесь, но учтите, за нами кто-то наблюдает. Он на тропинке выше по берегу, позади нас. Я на секунду увидел голову на фоне неба. Старик был прав.

– Ты уверен? – спросил я.

– Я сейчас его поймаю.

В глазах Барака зажегся азартный огонек. Я положил ладонь ему на локоть.

– Здесь кругом сплошные болота. Тебя может затянуть в трясину.

– Ничего, я рискну.

Барак повернулся, пересек дорогу и нырнул в заросли камыша. Послышался громкий плеск, как если бы он пробирался по воде, доходившей ему до пояса. Но Барак не собирался отступать. Мы с Харснетом молча ждали. Ярдах в пятидесяти от нас из камышей поднимался небольшой холм, поросший зеленью. На долю секунды я увидел над ним голову человека, возникшую на фоне серого неба, а в следующее мгновение она исчезла.

– Я пойду за ним, – сказал Харснет.

Я не мог не восхититься той отвагой, с которой коронер кинулся в камышовые заросли следом за Бараком, разбрызгивая грязь, налипавшую на его дорогой плащ. Я хоть и не вприпрыжку, но последовал за ним, ежась от холодной воды, мгновенно заполнившей башмаки.

Впереди Барак выбрался на сухой пригорок, и его темный силуэт вырисовывался на фоне неба. Он огляделся и громко выругался:

– Проклятье!

Вскоре к нему присоединился Харснет, а затем и я. Барак смотрел на раскинувшиеся вокруг болота. В отдалении виднелись домики коттеров, а между ними и тем местом, где находились мы, колыхалось зеленое море камыша.

– Я думал, что, если поднимусь сюда, он непременно побежит, и я увижу, куда именно, – проговорил Барак. – А он взял и исчез.

– Но куда? – Харснет озирал огромное пустое пространство. – Не прошло и нескольких минут. Мы бы увидели его бегущим.

– Возможно, он залег где-нибудь в этих зарослях, – предположил я. – Они могут служить отличным укрытием.

– Тогда подождем, – лаконично сказал Харснет. – Никто не сможет долго отлеживаться в этих болотных дебрях: вода ледяная.

– Взгляните на это.

Барак указывал себе под ноги на грубый соломенный тюфяк. Джек положил на него ладонь.

– До сих пор теплый. Вот здесь он и лежал, наблюдая за нами.

Харснет нахмурился:

– Значит, он знал, что мы должны сюда прийти. Но откуда?

Он снова обвел взглядом окрестности, высматривая хоть какое-то движение. Но тщетно. Я поежился. Неужели здесь, в грязи и холодной воде, наблюдая за нами, действительно лежал убийца?

Харснет набрал полную грудь воздуха.

– Я не сойду с этого места до заката. Рано или поздно ему придется обнаружить себя. – Он посмотрел на Барака. – Хорошо, что вы захватили шпагу.

Джек поднял глаза к потемневшему небу.

– По-моему, собирается дождь.

– Это еще лучше. Тем скорее он вылезет.

Мы стояли, наблюдая за раскинувшимися вокруг болотами. Иногда, хлопая крыльями по воде, в небо взлетала какая-нибудь водоплавающая птица, но больше нигде ничто не пошевелилось, даже когда на нас обрушились тяжелые потоки ливня. Мне было неудобно стоять, заболела спина, но насколько хуже, наверное, было тому, кто лежал где-то там, в камышах!

Харснет искоса посмотрел на меня, вероятно подумав, что в драке от меня будет мало проку.

– Вы бы отправлялись восвояси, – сказал он. – Мы с Бараком и сами справимся.

Мой помощник сидел на тюфяке, а коронер стоял как скала.

– Может быть, вы захотите, чтобы я привел еще людей и мы прочесали бы болота?

– Нет, он может находиться где угодно. Поиск, возможно, займет много часов. Будем ждать, пока он не обнаружит себя. Вот если Барак смог бы остаться здесь…

– Конечно, он останется.

Я оставил их подкарауливать убийцу, а сам вернулся к дороге. Парочка случайных прохожих изумленно смотрела, как я вылезаю из камышей в перепачканной грязью мантии и башмаках. Я оглянулся на невысокий холм, где на фоне неба стоял Харснет, как выжидающий ангел мщения.

Глава 12

Уже через час я вошел в ворота Бедлама и приблизился к длинному зданию больницы. Изнутри раздавались чьи-то крики, но слов было не разобрать. Входить внутрь не хотелось. Убийца-чудовище и сумасшедший мальчик… За одну ночь я словно перешел из нормального мира в какую-то незнакомую, чужую, пугающую страну. Я вспомнил дружескую теплоту, царившую во время ужина у Дороти и Роджера. Роджера нет, а Дороти, высушенная горем, превратилась в тень самой себя. Ее состояние не давало мне покоя. Я подумал о Бараке и Харснете, оставшихся караулить на Ламбетских болотах, и вознес молитву о том, чтобы им удалось схватить злодея. Контраст между жестокостью второго убийства и пустотой топи, в которой прятался душегуб, был пугающим, если только убийца скрывался там, а тюфяк не остался от какого-нибудь бродяги, решившего разбить на сухом взгорке временный лагерь. Впрочем, это казалось невероятным.

Поднявшись на крыльцо дома скорби, я задержал дыхание и постучал. Дверь открыл сам смотритель Шоумс. Вероятно, он увидел меня еще из окна. На его грубо выточенном лице застыло мрачное выражение. Крики теперь звучали громче.

– Отпустите меня! Отпустите меня, вы, грубияны!

До моего слуха донесся звон цепей.

– А, это вы, – проговорил Шоумс. – Я получил из суда присяжных извещение о слушаниях по делу моего подопечного, Адама Кайта. Они состоятся на следующей неделе, четвертого числа.

– Хорошо, – ответил я, – значит, вас уже поставили в известность. В суде вам предложат регулярно отчитываться о состоянии Адама.

– У меня нет времени, чтобы таскаться по судам. Это только вы утверждаете, что я о нем не забочусь.

Я наклонился к смотрителю и невольно сморщился. От него исходил скверный запах и воняло спиртным.

– Так и есть, вы, негодяй, – угрожающе проговорил я, – вы действительно не заботитесь о нем. Но судебное предписание обяжет вас делать это. Впустите меня, я должен увидеть своего клиента.

Смотритель отодвинулся в сторону, опешив от гнева, прозвучавшего в моем голосе. Я прошел мимо него. После взбучки, которую я задал этому мерзавцу, на душе полегчало.

Крики зазвучали громче.

– Там вас ждет какой-то человек, – сказал мне вдогонку Шоумс. – Говорит, что он врач, а сам черный как уголь. Мало нам спятившего мальчишки, так вы приводите сюда какого-то черного беса, чтобы пугать добрых христиан! Закованный Ученый увидел, как он проходил по коридору, и решил, что это отказавший ему в должности декан из Кембриджа, который сгорел в аду и вернулся на землю, чтобы снова мучить его.

Помолчав, смотритель добавил:

– Идите, сэр. Идите и сами взгляните на то, с чем мне приходится иметь дело.

Стуча каблуками, он двинулся по коридору, а я за ним. Мне не хотелось делать этого, но я снова напомнил себе, что должен знать как можно больше о том, что происходит в этих стенах.

В двери одной из последних комнат было открыто смотровое окошко. Через него я увидел Хоба Гибонса и еще одного смотрителя, которые пытались заковать в цепи мужчину средних лет, одетого в грязную белую рубашку и черные чулки. У него было вытянутое лицо аскета и редкие каштановые волосы. В эту минуту он был сравнительно спокоен и тяжело дышал от усталости. Ему уже сковали руки, и один из смотрителей пытался прикрепить цепь, идущую от кандалов, к железному кольцу, вделанному в пол. Меня передернуло, поскольку эта картина всколыхнула в памяти мое недолгое, но ужасное пребывание в Тауэре.

– Это совершенно необходимо? – спросил я Шоумса.

Звякнула цепь: закованный мужчина повернулся, чтобы посмотреть на нас. Когда он увидел мантию адвоката, его глаза округлились и в следующую секунду он рванулся из рук тюремщиков, намереваясь вцепиться в меня.

– Законник! – возопил он. – Сначала призрак Пеллмана, а теперь дьявол посылает законника, чтобы тот терзал меня!

– Спокойно, псих! – рявкнул Гибонс и повернулся к двери. – Закройте, пожалуйста, окошко, мастер Шоумс.

Шоумс кивнул, захлопнул окошко, повернулся ко мне и спросил:

– Видите, что творится? Будь у него такая возможность, он вырвал бы вам глаза. За то, чтобы этого беднягу держали здесь, платит его семья, иначе неизвестно, что бы он мог натворить. Пойдемте, я отведу вас к доктору Малтону. Я оставил его в гостиной, чтобы не провоцировать пациентов. Те из них, которые находятся там же, не склонны к насилию.

Я пошел за смотрителем, все еще не придя в себя после бешеной вспышки бывшего ученого.

Гостиная в этот день была полна людей. Старая Сисси сидела в своем уголке и штопала очередной халат, а за столом мужчина и две женщины играли в карты. Картина была вполне домашней. Я немного расстроился, оттого что не было смотрительницы Эллен, которая так заинтриговала меня. Гай, сложив коричневые руки на коленях, сидел на стуле у камина, не обращая внимания на любопытные взгляды Сисси и игроков в карты. Как и всякий раз, когда он оказывался в незнакомой компании, которая к тому же могла повести себя враждебно, Гай попросту отключался от реальности, уходил в себя.

– Гай! – окликнул я его. – Спасибо, что пришел. Надеюсь, я не заставил тебя ждать?

Он встал и мягко улыбнулся:

– Я пришел рано, и, похоже, здешние обитатели нашли меня… интересным.

– Пойдем навестим Адама.

Я шагнул к двери, желая поскорее увести Гая от любопытных глаз. Внезапно одна из игравших в карты женщин вскочила, да так резко, что ее стул отлетел в сторону и с грохотом покатился по полу. Я вздрогнул от неожиданности.

– Джейн…

Другая женщина схватила ее за локоть, но та стряхнула руку и преградила нам путь. Затем, к моему удивлению, помешанная задрала подол юбки и продемонстрировала нам самую интимную часть своего тела – пучок седеющих волос на белой коже. При этом она бросала на нас плотоядные взгляды.

– Не могла вас отпустить, пока вы не увидели этого, – проговорила она и разразилась диким смехом.

– Позор! – завопила из своего угла Сисси. – Стыд, позор и грех!

Другие игроки схватили Джейн за руки, и подол ее юбки опустился. Она продолжала истерически хохотать.

Гай положил ладонь на мое плечо.

– Идем, – проговорил он, и мы вышли из гостиной.

– Боже святый! – выдохнул я.

За нашими спинами смех Джейн перешел в судорожные рыдания, а остальные сумасшедшие тем временем всячески отчитывали ее, называя грешницей и базарной шлюхой. Гай покачал головой.

– Пока я ждал тебя в той комнате, я ощущал страдание за любопытными взглядами этих людей.

– Сейчас ты увидишь кое-что похуже. Шоумс! – громко позвал я.

Смотритель не появился, но из ближайшей к нам палаты вышла Эллен. На поясе ее серого халата позвякивала большая связка ключей. Несколько секунд она растерянно смотрела на Гая, а потом повернулась ко мне:

– В чем дело, сэр? Что это за шум в гостиной?

– Одна женщина устроила… – Я замялся. – Устроила… демонстрацию.

– Джейн, я полагаю.

Она вздохнула:

– Вы пришли, чтобы увидеть Адама Кайта? Я впущу вас к нему, а мне придется вернуться в гостиную.

Она отвела нас к палате Адама, но прежде, чем отпереть дверь, открыла смотровое окошко и заглянула внутрь. Оттуда послышалось торопливое молитвенное бормотание.

– Он в своем обычном состоянии, сэр, – сказала Эллен. – Извините, но я должна идти в гостиную и посмотреть, как там остальные.

Она ушла. Вопли, доносившиеся из коридора, утихли. Закованный Ученый, похоже, немного успокоился.

– Женщина-смотритель, – произнес Гай. – Невероятно!

– Она, по-моему, единственный человек из здешнего персонала, кто по-доброму относится к пациентам. Однако нам пора войти внутрь. Предупреждаю тебя, это испытание не из легких.

– Я готов, – спокойно ответил Гай.

Первым вошел я. Бумага из суда возымела эффект: в комнате пахло не так гадко, как прежде, в камине горел небольшой огонь, и Адам был одет в чистое. Но он, как и раньше, представлял собой жалкое зрелище. Истощенный до предела – кожа да кости, – он, скрючившись, лежал на полу, спиной к нам, и лихорадочно бормотал:

– Господи, ну дай мне знак, что я спасен! Спасен Твоею милостью!

Гай несколько секунд смотрел на Адама, а затем поддернул свой плащ и с легкостью, которой было трудно ожидать от человека его возраста, присел на корточки рядом с больным и заглянул в его лицо. Адам искоса бросил на него быстрый взгляд. При виде необычного цвета кожи своего нового посетителя его глаза на мгновение расширились, но он тут же отвернулся и снова принялся молиться.

Гай вывернул голову под неестественным углом, чтобы видеть глаза мальчика. Когда Адам умолк, чтобы перевести дыхание, он мягко спросил:

– Адам, почему ты думаешь, что Господь оставил тебя?

В глазах Адама что-то промелькнуло, и я понял, что контакт между ними установлен.

– Нет, – лихорадочно зашептал он, – но если он увидит мое смирение, то даст мне знать, что я спасен!

– Почему бы тебе не подняться с пола? Мне хотелось бы поговорить с тобой, но я слишком стар, чтобы сидеть на каменном полу.

Лицо мальчика напряглось, он враждебно стиснул челюсти.

– Ну что ж, ладно, придется старику потерпеть.

– Кто вы? – прошептал Адам.

Это были его первые слова, обращенные не к Богу, а к человеку.

– Я врач и хочу узнать, почему ты считаешь, что Всевышний покинул тебя.

– Он меня не покинул! – яростно проговорил Адам.

– Но ведь он и не дал тебе знака, что твоя душа спасена?

– Еще нет. Я прочитал Библию, и я молюсь, молюсь… – На глазах несчастного выступили слезы. – Но он все не отвечает.

– Тебе, должно быть, тяжело.

– Преподобный Мифон многие дни молился вместе со мной. Он заставлял меня укрощать плоть, воздерживаясь от пищи, но я только падал в обмороки.

– Ты молишься так усердно, – мягко проговорил Гай. – Услышишь ли ты Бога, если он ответит тебе?

Адам наморщил лоб и подозрительно поглядел на Гая:

– Как же я могу его не услышать?

– Твой страх так силен, что заглушает все остальное. Чего ты так боишься – преисподней?

– Геенны огненной, – прошептал Адам так тихо, что Гаю пришлось наклониться к нему. – Прошлой ночью я видел сон.

– Что тебе снилось?

– Я находился в карете, в каких ездят богачи. В черной карете, запряженной четверкой черных коней. Мы ехали по деревенской дороге. Поля были темными, а деревья – голыми. Я не мог понять, куда меня везут. Потом мы проехали через деревню. Люди выходили из своих домов и говорили: «Его везут в преисподнюю. Все глубже и глубже. Скорбите о муках, которые ему придется претерпеть, ибо он столь мерзок, что место ему – на самом дне адской бездны». Я посмотрел вперед и увидел на горизонте красные всполохи, а в нос мне ударил запах серы.

– Кто правил каретой? – уточнил Гай.

– Не помню.

Внезапно Адам, словно сломавшись, принялся всхлипывать, по его немытому лицу потекли слезы. Гай положил руку ему на плечо.

– Плачь, – сказал он, и я увидел глубокую грусть в его глазах.

И это Гай, который с такой холодной беспристрастностью рассуждал относительно смерти Роджера и рассказывал про состояние его внутренностей! Я почувствовал прилив необъяснимого гнева.

Наконец слезы Адама иссякли. Гай сделал еще одну попытку поднять его с пола, но мальчик опять стал сопротивляться.

– Мне нужно молиться, – проговорил он бесконечно уставшим голосом. – Прошу вас. Я и так потерял время, разговаривая с вами. Я должен молиться.

– Очень хорошо, но сначала ответь мне на один вопрос. Как ты думаешь, почему Господь насылает страдания именно на тебя? Он что, выделил тебя среди остальных?

– Нет. – Адам ожесточенно потряс головой, глядя не на Гая, а на стену. – Все должны бояться адских мук, как боюсь их я. Вечно гореть в дьявольском пламени – что может быть страшнее? В нашей церкви мы знаем истину: именно это ждет тех, кто грешит и кто не спас свою душу.

– А другие верующие, прихожане отца Мифона, – они тоже грешники?

– Да, но все они получили весточку от Бога о том, что они среди избранных, среди спасенных.

– Но не ты?

– Нет. – Адам повернулся лицом к Гаю. – Я точно знаю, что не спасен. Преподобный Мифон говорит, что внутри меня дьявол. Я должен просить Господа избавить меня от нечистого, спасти мою душу. А теперь оставьте меня. Оставьте меня!

Этот неожиданный крик заставил меня вздрогнуть всем телом. Адам снова отвернулся к стене и принялся бубнить свои монотонные мольбы.

– Господи, услышь мои молитвы! Прошу, услышь меня!

Гай поднялся на ноги и мотнул головой в сторону двери. Мы вышли в коридор. На лице моего друга была написана злость.

– Не мог бы ты позвать смотрителя? – спросил он. – Но только женщину, а не того гоблина, который является тут главным.

– Хорошо, – ответил я и отправился в гостиную.

Там вновь воцарилась тишь да гладь. Сисси штопала, играющие шлепали картами по столу. К ним за столом присоединилась Эллен. Я заметил, что глаза Джейн красны от слез. Увидев меня, она закрыла лицо руками.

– Миссис Эллен, доктор Малтон хотел бы перемолвиться с вами парой слов, – смущенно проговорил я.

Звякнув ключами на поясе, смотрительница встала, и мы вышли из комнаты.

– Я приношу извинения за выходку Джейн, – сказала она, внимательно глядя на меня. – Она глубоко сожалеет о случившемся. Но приход посетителей неизбежно приводит пациентов в возбужденное состояние, и с этим приходится мириться.

– Я понимаю.

– Сегодня за ней придется присматривать внимательнее, чем обычно, иначе она может причинить себе какой-нибудь вред.

Гай стоял в коридоре и наблюдал за Адамом сквозь смотровое окошко. Услышав наши шаги, он с улыбкой повернулся к Эллен:

– Мой друг говорит, что вы очень добры к Адаму.

Женщина зарделась от смущения.

– Я стараюсь.

– Он очень болен.

– Мне это известно, сэр.

– Очень важно, чтобы он все время находился под замком и не мог выбраться отсюда, иначе он может совершить какую-нибудь глупость. Но при этом не менее важно, чтобы он содержался в чистоте и ежедневно принимал пищу, даже если будет противиться этому. И постарайтесь – только очень мягко – отвлекать его на различные повседневные мелочи: необходимость есть, находиться в тепле и так далее.

– Как если бы он хандрил и его нужно было вытащить из этого состояния? Но у Адама не просто хандра, с ним все гораздо хуже, сэр.

– Я знаю, но все же постарайтесь выполнить мою просьбу. Согласятся ли другие смотрители помочь вам?

– Одни согласятся, другие нет. Но я передам главному смотрителю Шоумсу, что таковы ваши указания. – Женщина язвительно улыбнулась. – Он очень боится адвоката Шардлейка.

– Вот и хорошо. – Гай похлопал меня по плечу. – Идем, Мэтью. Найдем спокойное местечко, где мы могли бы потолковать. Кроме того, я сейчас ощущаю настоятельную потребность выпить чего-нибудь покрепче.

Мы зашли в ближайшую таверну. Я взял бутылку вина и две кружки. Гай сидел, нахмурившись, с крайне озабоченным видом.

– Этот парень, Адам, обратил внимание на цвет моей кожи, – неожиданно сказал он. – В его глазах промелькнул огонек удивления.

– Да, я это тоже заметил.

– Это, а также то, что мне, пусть и ненадолго, удалось его разговорить, вселяет надежду. Значит, его все же можно отвлечь от бесконечных молитв.

– На него страшно смотреть. Эта история о том, как его везли в преисподнюю…

– Он страдает, как любой другой. Мне приходилось видеть такое. Это отчаяние.

Гай нахмурился.

– И само это место… – Я с неодобрением покачал головой.

– Некоторым больным, не имеющим семьи, которая могла бы о них позаботиться, в Бедламе лучше. В противном случае они просили бы подаяние в городе или скитались бы в лесах, как дикие звери. А Адаму, окажись он на воле, грозила бы нешуточная опасность.

– Что ты о нем думаешь? Он производит впечатление безнадежного, неизлечимого больного.

Гай вновь задумался.

– Позволь мне спросить тебя кое о чем. Как по-твоему, что думает Адам Кайт о самом себе?

– Он полагает, что Господь оставил его.

– Это он думает о Боге. А о самом себе?

– Что он недостоин любви Всевышнего.

– Да, он занят лишь самоуничижением. Люди, считавшие себя недостойными, существовали с сотворения мира.

– Мы должны побороть это его убеждение с помощью здравого смысла, – предложил я.

– О, умоляю тебя, Мэтью! – улыбнулся Гай. – Если бы все было так просто! Нашим сознанием в большей степени правит не здравый смысл, а эмоции, и иногда они выходят из-под контроля.

Глаза Гая на мгновение стали невидящими, как в те минуты, когда он сидел в гостиной Бедлама, словно вглядываясь внутрь себя.

– А почему так происходит? – продолжил он. – Потому что иногда мы очень рано научаемся ненавидеть самих себя.

– Вполне возможно, – согласился я.

То, о чем говорил Гай, было мне хорошо знакомо. С раннего детства я выслушивал злые насмешки и был изгоем из-за моего физического дефекта, который со временем и мне самому стал казаться пугающим и постыдным.

– А эти радикальные церковники должны ненавидеть себя больше, чем кто бы то ни было. Как бы они ни пыжились на публике, они все равно понимают собственную никчемность, и если их души не попадут в геенну огненную, то лишь по необъяснимому Божьему промыслу.

– Когда наступит конец света, а это, как они утверждают, может произойти в любую минуту.

– Всегда существовали клерикалы, предрекавшие скорый апокалипсис, а среди фанатичной части прихожан людей, уверенных в этом, еще больше. Именно в такой среде и рос Адам. Как, по словам родителей, началась его болезнь?

Я пересказал Гаю то, что услышал от Кайтов. Что Адам рос жизнелюбивым, открытым ребенком, а неистовая религиозность начала формироваться у него сравнительно недавно, в результате чего он и дошел до своего нынешнего состояния.

– Они хорошие люди, – заключил я, – но находятся под влиянием своего пастора, лицемерного догматика по имени Мифон. Однако тревога за судьбу сына помогает им – особенно матери Адама – постепенно освобождаться от этой зависимости.

– Я должен встретиться с ними. – Гай поскреб подбородок. – Адам впал в такое состояние не просто так. С ним что-то произошло, и именно это «что-то» довело его до безумия. Его сон – ключ ко всему. Люди, которых он видел во сне, говорили: «Он столь мерзок, что место ему на самом дне адской бездны». И я думаю, он знает, кто правил каретой в его сне. Если мне удастся выяснить, кто это, мы, возможно, отыщем тропинку к его спасению.

– Ты возлагаешь слишком большие надежды на какой-то ночной кошмар.

– Сны – это ключи к пониманию, это путь. – Он покачал головой. – Сложно представить, что это мертвенно-бледное, изможденное создание было когда-то сильным, полным жизни юношей. Но безумие может разрушать не только разум, но и тело.

– Ты придешь к нему еще? – спросил я.

– Если этого захотят его родители и ты.

– Понятно.

Я с любопытством посмотрел на Гая.

– А я и не знал, что тебе приходилось иметь дело с умалишенными.

– Это входило в обязанности монастырского врачевателя. Меня всегда интересовали болезни ума, возможно, потому, что они столь разнообразны и их трудно сразу определить. По мнению некоторых, их порождает дисбаланс телесных жидкостей и приток дурных жидкостей к мозгу.

– Так же, как разлитие черной желчи приводит к меланхолии?

– Вот именно.

– Другие полагают, что психические болезни вызваны физиологическими нарушениями в мозгу, но обнаружить их, не считая смертоносных опухолей, насколько мне известно, пока никому не удалось.

Гай тяжело вздохнул:

– А есть типы вроде твоего друга Мифона, которые считают причиной душевных расстройств одержимость дьяволом и предлагают лечить их с помощью экзорцизма.

– К какой же школе принадлежишь ты?

– Я храню верность традиции Везалия, хотя у него было много интеллектуальных предтеч. Он начинает не с теории, а с того или иного нарушения: изучает его, исследует, пытается понять, в чем именно оно состоит и чем вызвано. Слова и действия безумца могут содержать в себе разгадку того, что происходит в его мозгу, и даже к сумасшедшему иногда применимы благоразумие и здравый смысл.

– Помнишь Сисси, пожилую женщину, которая была в гостиной? Именно так с ней ведет себя Эллен. Она пытается извлечь ее из внутреннего заточения, загрузить какими-то простыми будничными заданиями вроде шитья.

– Да, меланхоликам это может помочь. Имея дело с ними, главное – переключить их сознание с мрачных мыслей на повседневность.

– Послушай, – вдруг осенило меня, – а может, убийца Роджера страдает каким-нибудь душевным расстройством? Разве может нормальный человек совершить столь жестокое и бессмысленное на первый взгляд убийство?

«Два убийства», – мысленно добавил я, но вслух этого не сказал, поскольку не смел нарушить строжайший запрет Кранмера рассказывать Малтону про убийство доктора Гарнея.

– Вполне возможно, – согласился Гай. – Если только мастер Эллиард не дал кому-нибудь повода для столь ужасной мести, в чем я, как человек, знавший его, сомневаюсь.

– Да, такого быть не могло.

В моей голове родился еще один вопрос, и я сделал глоток вина.

– Гай, ты говорил, что некоторые монастырские врачеватели использовали двейл. Знаешь ли ты таких в Лондоне?

– Я и не знал их, Мэтью. Не забывай, я приехал в Лондон из Суссекса, после того как мой монастырь был закрыт. – Он пристально посмотрел на меня. – Ты думаешь о тех монахах, которые лишились всего, будучи изгнаны из монастырей?

– Да, – признался я.

– Тогда могу сообщить тебе, что из монастырской братии двейл применяли в основном бенедиктинцы. А единственным местом в Лондоне, где у ордена бенедиктинцев имелась больница, было Вестминстерское аббатство. Но как я уже говорил ранее, применение двейла никогда не было секретом.

– А его квалифицированное применение?

– До сих пор может быть множество лекарей, которые используют это снадобье.

Я видел, что сама мысль о том, что убийцей Роджера может быть монах, была неприятной для Гая и казалась ему неправдоподобной.

– В основе двейла лежит опий. Чтобы получить его, необходимо вырастить опийный мак. Значит, тот, кто это сделал, должен иметь сад.

– Верно. Хотя многие люди выращивают у себя мак только из-за красоты его цветов. Кстати, я сам выращивал мак в своей оранжерее лечебных трав. Для изготовления опия.

Какая досада, что я не мог объяснить товарищу: дело заключается не только в том, чтобы найти человека, имевшего мотивы для убийства Роджера. И вновь я мысленно вознес горячую молитву о том, чтобы Барак и Харснет уже поймали душегуба.

– Как миссис Эллиард? – осведомился Гай.

– Скорбит и оплакивает свою утрату.

– Ты очень трепетно относишься к ней.

– Она всегда была моим близким другом.

– Мужественная женщина.

– Да, в этом ей не откажешь.

С горечью подумав, что и Дороти я не могу поведать всей истории, я допил вино.

– Мне пора, – сказал я. – Спасибо тебе, Гай, за то, что взглянул на Адама. Я договорюсь о том, чтобы ты встретился с его родителями и осмотрел мальчика еще раз. Придешь ли ты на следующей неделе на судебные слушания, чтобы сообщить о его душевном состоянии и убедить оставить его в Бедламе?

– Да, приду. Можно, я захвачу с собой Пирса?

Увидев, как удивленно расширились мои глаза, Гай пояснил:

– Я хочу познакомить парня со всеми аспектами работы врача. Ясное дело, официально он всего лишь ученик аптекаря, но у него острый и цепкий ум. Я подумываю о том, чтобы дать ему денег на обучение врачебному ремеслу.

– Ты в состоянии себе это позволить?

– Это будет непросто, но мои сбережения увеличились с тех пор, как меня приняли в корпорацию врачей, кроме того, я продолжаю получать пенсию как бывший монах.

Во взгляде, который он бросил на меня, читался вызов.

Я был не на шутку удивлен. Такие расходы могли оказаться непомерными для Гая, но, встретившись с ним глазами, устыдился своих мыслей, поняв, что я просто ревную. На протяжении многих лет я был его единственным другом, и вот теперь появился кто-то еще.

Я шел по оживленным улицам, торопясь поскорее вернуться домой, пока не раздался сигнал к тушению огней. Там меня поджидал Барак. Он вытирал полотенцем волосы, поскольку они, как и его одежда, вымокли под дождем. Скелли уже отправился домой.

– Удача вам не улыбнулась? – спросил я.

– Мы ждали, пока не стемнело, а потом ушли. Этот мерзавец прятался в камышах целый день, но теперь-то он наверняка сбежал оттуда.