Текст книги "Долина семи рек. Книга I"

– Правду говоришь, бий Мырза. Очень нам хотелось мирной и спокойной жизни, да так, чтобы только нас не трогали, чтобы только нам было хорошо. Сами себя обманывали, а может и не обманывали, а искренне верили, что русские нам друзья, – примирительно заговорил Асубай мулла, будто оправдывая свое поколение от бездействия и покорности. – Мы все делали ради мира. На любые уступки шли, только бы мир был на земле. И у русской императрицы попросили покровительства и дружбу ради восстановления мира.

Старики осмелели:

– Конечно, кто же их за врагов держал? Покровительства их просили, союза, а не войны.

– Как бы то ни было, – оборвал стариков Уалихан, – сегодня они не видят в нас союзников, они ведут себя хозяевами на нашей земле, и к нам отношение как к рабам.

Нияз проскрипел:

– Наглость и дерзость казаков так надоела моим сыновьям, боюсь в один день терпение и осторожность их покинет. – Все посмотрели на красное от злости лицо Альжана, который опустив голову громко дышал, а гнев выпирал из его груди. Казалось, он готов своими руками задушить царя.

Чувствуя, что все смотрят на него, Альжан выпалил:

– Если мы вместе не встанем на борьбу и не изгоним пришельцев, то Китай близко, я за два перегона перевезу свои аулы и табуны в Китай.

– Закрой рот, молокосос, – крикнул Нияз на сына, бросив на него свирепый взгляд из-под набухших красных век, – борьбу хотят, ишь.

– Если воевать, – не обратив внимания на последние слова бая, спросил у всех Былшык, – может поддержкой китайцев заручиться?

– А что, с их поддержкой можно против русских пойти! – сообразила молодежь.

– Почему вы думаете, что китайцы нам помогут? – спросил спокойно Андасбек.

– Нет, китайцы хитры – горько сказал Мырза, – Будут двойную игру вести. На них надежды нет. Да и если взглянуть на историю Китая, то можно убедиться, что помогать они нам в войнах не будут.

– Не порите горячку. Какие китайцы? Какая война? Тонкую политику нужно вести, – начал Жаксыбай, но его тут же перебило множество возмущенных голосов.

– Какая политика?! – возмутился Мырза, – Жангир хан с шестьсот воинами противостоял пятидесятитысячному войску джунгар. Десять тысяч воинов потеряли джунгары, пока пришла помощь Жангир хану от батыра Жалантоса. Сто лет воевали предки наши с джунгарами и не сдались. Сто лет наш народ жил мечтой освободить родную землю от джунгарской кабалы. И победил. А сегодня что изменилось? Где батыры, где ханы и султаны наши доблестные? – он вызывающе смотрел на каждого сидящего. – Калмыки нас гнали-гнали, да сами с лица земли исчезли. Наши мудрые ханы и бесстрашные батыры и китайцам и джунгарам показали, кто главный в степи. Пора и русским показать, кто в степи хозяин!

– Правильно говорите! – загудела молодежь в юрте, вдохновленная речью Мырза бия.

– Пока мы разглагольствуем, мешкаем, наши бегут в Китай, в Коканд, Бухару! Как бы нам всем не пришлось бежать?! – высказал свои тайные опасения Бектай бай.

– Э-э-э, не-е-ет, – мягкий тянущийся голос Жаксыбая подействовал успокоительно. – Я никуда с родной земли не поеду. Умру на земле отцов!

С ним полностью согласился Андасбек:

– Жаксыбай прав. Здесь мой дом, здесь я родился. Здесь моя земля. Ни у кого ничего не украл, на своей земле тружусь, о своих аулах, о своем народе забочусь. Разные времена бывают, на все воля Аллаха, но бросать и убегать как вор – это удел слабых. А мы, старейшины родов, бии, волостные, перед Аллахом в ответе за свой народ, за свои аулы. Всем народом куда побежишь? Кто хочет бросить свои аулы, свой народ?

– Зачем бежать, когда своя земля есть?! – крикнул Аскарбек.

Мырза сказал:

– Есть пословица, бросишь народ на произвол, так и тебе удачи не будет в жизни. Покинешь родной край, удача отвернется от тебя.

При этих словах Андасбека, Бектай и Жанбас грустно вздохнули, самые хитрые и двуликие баи заерзали на месте, чувствуя свою вину, недовольно нахмурили брови. Все эти годы они думали только о себе, позволяя царским властям бесчинствовать над народом.

– Надеюсь все понимают, сегодня в одиночку не решить накопленные проблемы? – Андасбек наседал. Он знал слабость своих: каждый тянет одеяло на себя, лишь бы ему одному было хорошо. Объединить всех для решения какой-либо проблемы в степи тяжело. Каждый бай – хозяин, каждый считает себя равным, и никому подчиняться не желает. Подчиняются в степи только более сильному, властному, родовитому, из страха и уважения, но сейчас нет в степи той силы, которая всех заставит подчиниться.

Сидевшие молчали.

– Правду говоришь. Мудры твои слова, – горячо выпалил Мырза – Дух народный поднять нужно, а для этого впереди встать должны мы все. Если ничего предпринимать не будем, то с лица земли нас сотрут и будут здесь жить-поживать и богатеть крестьянство и атаманы.

При этих словах Мырза бий схватил домбру и запел песню о храбрых батырах, о выигранных битвах предков. Песня навеяла на Андасбека горькие мысли:

«Вся храбрость осталась только в песнях. Сегодня кто способен воевать? Сегодня мы все слабее наших предков. Старики наши не сходили с лошадей, не выпускали из рук мечи и сабли. Сегодня, это поколение может разве воевать? – спрашивал он сам себя, оглядывая всех сидящих и, с сомнением кивал головой и тихо вздыхал. – Что дали все эти собрания? Как был каждый при своем мнении, так и остался. Никто ни к кому не прислушивается. Что же такого должно случиться, чтобы все объединились? Стоны и горе народа никого не трогают, каждый думает только о своей выгоде, – медленно обводя лица, останавливаясь на ком-нибудь он рассуждал о каждом – Вот, Бектай и Жанбас вздохнули, когда стали говорить о том, что не нужно убегать и бросать свой дом. Значит на них опереться нельзя. Любое мало-мальское событие и они побегут в Китай первыми. Далее его испытующий взгляд упал на Кайсара – Да, смелее и храбрее его нет, самый бесстрашный он. Кайсар смог бы быть вожаком, но думает он только о своей выгоде. Если бы за народ его душа скорбела, он смог бы подчинить себе всех. А так, думая только о своей выгоде, он может в любой момент продаться. Не будет он, как Кенесары-хан, идти до конца во имя всего государства. – На лице его появилась скорбь, морщинками покрылся лоб от тяжелых дум. – Что же творится на земле? Видим свою погибель, и ничего сделать не можем? – Сердце больно сжалось. – Неужели мы все обречены и идем на погибель? Сколько народу скитается и уходит все дальше в Бухару, Афганистан, Ирак, в Китай и Монголию, на Алтай? Еще лет десять-двадцать и возможно весь наш народ останется без родной земли? Как же этого не допустить? Больше ста лет боролись против царя наши чингизиды, пытаясь сохранить ханство, но царь стер их с лица земли. Без головы оставил наш народ. Раздробленный народ – слабый народ. Неужели это не понятно? – недоумевал Андасбек, глядя на сидевших. – Молодежь это понимает лучше стариков. Сможет ли молодое поколение противостоять царю?»

Еще долго говорили о том, о сем. Последнее слово дали, как обычно, самому старому и уважаемому, мулле Асубаю. По его просьбе позвали Кулана.

– Сынок, возьми бумагу с ручкой. Будем писать Петицию самому Николаю. Пиши:

«Его Императорскому величеству Государю Императору. От народа Семиречья:

Отобранные в течение последних 20 лет у казахов земли должны быть возвращены прежним ее хозяевам. Просим разрешить допуск казахов к пользованию реками и водой.

Просим разрешить нам сооружать мечети и медресе, свободно открывать типографии для издания газет и книг, в том числе и религиозных. Требуем свободного совершения хаджа в Мекку. Требуем запретить посещения казахских аулов православными миссионерами. В медресе просим разрешить преподавание арабского, персидского и турецкого языков, с обязательным преподаванием в школах азов мусульманства, и только затем обучение «русской грамоте», но с запретом обучения христианству. Просим разрешить осуществлять ремонт обветшавших или постройку новых мечетей и медресе в степи.

Мы выражаем протест против высылки степняков без суда и следствия, по одному только подозрению генерал-губернатора. Требуем, при убийстве наряду с законным наказанием, оставить выплату куна согласно казахских обычаев. При окружном суде обязательно должны быть присяжные заседатели, а обвиняемые должны получить право иметь защитников.

Делегаты от казахского народа Семиречья…»

Ниже напишешь имена всех присутствующих здесь старейшин, а также мулл и имамов, которых я тебе скажу. Мы все подпишемся.

К концу свадебного празднования решено было старейшинам, баям и биям собраться у Андасбека в Карашенгелды для дальнейшего обсуждения нерешенных вопросов. Всем становилось очевидно, пришло время совместными усилиями решать и действовать.

– Назначаем съезд у Андасбек бая в Карашенгельды.

Молодежь, женщины, дети, старики веселились. Гуляния продолжались и днем, и ночью. Все семь дней свадьбы Копбай ухаживал за Койсын. Она из грубого мальчишки на глазах превратилась в кокетливую девушку, позволяя себе капризничать, а ему ухаживать за ней. Смагул уехал со свадьбы влюбленным в Даметкен. В эти счастливые лунные ночи Смагул распелся во всю мощь своего «орлиного» голоса, и дивная мелодия взлетала ввысь над аулом на много верст. Андасбек уехал с тяжелыми думами. Брат Жуманбай когда-то неутомимо скакал по степи и призывал народ к борьбе за землю, но все тщетно. Он, Андасбек, такой же воинственный бесстрашный кыпшак, продолжил идеи Жуманбая, всю молодость горячую посвятил идее освобождения земли родной от незваных захватчиков. Но народ спал. Теплые добрососедские отношения с прибывающими крестьянами, долгие годы мирного времени усыпили воинственный дух и бдительность. Царские чиновники забирали земли постепенно, частями, и недовольство местных было, но не настолько, чтобы воспротивиться. Привыкший к тяготам и трудностям, кочевой народ безропотно и смиренно принимал все новые и новые лишения. И так пол столетие. Не видит народ свою погибель, нет вожака у него. Привык народ во всем полагаться на бая. Куда они идут? Одно понятно точно: если не встать против захватчиков, то вскоре в степи будут новые хозяева земли.

*

Начиналась cемиреченская радушная опьяняющая весна. Несчетное количество речек, ручейков и прозрачных родников стремительно спешили с гор Джунгарского Алатау с ревом, брызгами, и разливаясь по всему Семиречью, орошали живительной влагой долину. Снег растопило ярким южным солнечным лучом, талая вода напоила растительность и проснулись после зимней спячки цветочки, оживив луга. Это было время цветения луговых трав. Пунцовые маки, низкорослые ирисы с фиолетовыми и желтыми цветами, желтые и красные тюльпаны, различные виды лука вперемешку с белыми и лиловыми анемонами, многочисленными лютиками, пахучей фиалкой, полупрозрачными темно-зелеными кустиками дикой спаржи покрыли местность сплошным цветным ковром. Бескрайнее зеленое море степи оживилось сочным ковылем, радуя и домашних животных, овец, лошадей и верблюдов, и диких лошадей, бизонов, сайгаков. Вся природа ожила и в степи среди всей этой травы бегали тушканчики, суслики, сурки, хомяки. Тысячи насекомых и птиц пищат, жужжат, свистят, оживляя звуки природы. После зимнего затишья и люди все оживились. Дети гонялись за порхающими бабочками, за прыгающими кузнечиками, за висящими в воздухе стрекозами.

Зимой в Карашенгельды было тихо и одиноко: Андасбек уже много лет не кочевал. Его большой теплый дом и мягкая зима Семиречья позволяли оставаться на зиму в имении, и его семья и семьи жатаков оставались в опустошенном и притихшем ауле на несколько холодных месяцев. Однако его многотысячные табуны и отары отправлялись на кочевку на зимние пастбища вместе с аулами его братьев. И не успело яркое семиреченское солнце растопить снег, как тысячи голосов огласили округу. Куда ни глянь, вокруг аула по холмам и равнинам рассеялись блеющие бараны, ржущие лошади и смачно плюющиеся верблюды. Песни, шутки и смех молодежи разлетелись по всему жайлау. За полчаса на голой земле, в бескрайней степи, выросли юрты: вернулись аулы с зимних пастбищ на летние.

Конечно, по обычаю, будет той по случаю кочевки на жайлау. Но на этот раз в родовом поместье Карашенгельды закипела работа: кыпшаки озабочены устройством съезда, назначенного в ауле Андасбека. Десятки гонцов разосланы по всему Жетысу с приглашением бая на совместную охоту и съезд. Мужчины заняты установкой множества гостевых юрт, необходимо заколоть не менее пятидесяти баранов. Женщины заготавливали масло, курт, жент и другие вкусности для чая. Все аулы кыпшаков задействованы в приготовлениях. Посреди аула установили большую восьмикрылую гостевую юрту. Юрту снаружи обмотали белой хлопчатобумажной тканью и украсили голубым орнаментом. При входе у стены повесили конские снаряжения из серебра и золота. Далее стены увешали узорчатыми шелковыми коврами, пол застелили плотным ковром, шёлковые одеяла и подушки уложили по краям, круглые столы поставили полукругом.

Чтобы всем Жетысуским родам собраться на совет ушло много месяцев, прошли две осени и зимы с той свадьбы Бектай бая, когда решено было собраться всем и решать судьбу не только аулов, а всего народа. Наконец решили с днем съезда, и в Карашенгельды стали прибывать один за другим волостные, аульные старейшины, бии, аксакалы, муллы, имамы, в общем все знатные и влиятельные представители Жетысуских родов. К сожалению, роды дулат и албан и на этот раз отказались приехать, сославшись на какие-то неотложные дела.

Первым делом Андасбек устроил для гостей большую охоту. Всадники двинулись вдоль низменного песчаного берега Балхаша, пробираясь в пышных высоких зарослях тростника и камыша. Грозными обитателями местных необъятных густых камышей были многочисленные прожорливые кабаны, изредка оглашающие край пронзительным криком, когда становились добычей красивого амурского тигра, еще не вымершего здесь хищника. Немногим позже, с приходом переселенцев, одиночные тигры были истреблены, и в эти владения тигра хлынули с долин стаи волков, став бичом для пастухов и аулов.

– Андеке, я слышал, в здешних прибалхашских камышах развелось кабанов! – заметил Уалихан, обратившись к Андасбеку.

– Да, ранее они были не интересны охотникам, как добыча. Но нужно начать их отстреливать, они действительно размножились, и их прожорливость стала бедой для наших коз и баранов.

– Друг мой, – предложил Мырза, – лепсинские крестьяне любят кабанов, в пищу употребляют. Я им скажу, они с радостью почистят твои владения. Как вернусь в аул, отправлю их охотников.

– Как же я об этом не подумал?! – воскликнул Андасбек, – это вы хорошо придумали, Мырзеке, и для ваших соседей – крестьян хорошо, раз питаются кабанами, и для нас хорошо, скот в сохранности будет. Вот только что делать со стаями волков?

Охотники пробирались вдоль побережья рек, среди редких зарослей тамариска, чингиля, таранги. Дошли до склонов холмов, где небольшие кусты шиповника, тала и джиды распустили свои листья, бока лощины покрылись красивыми пучками подросшего чия. Лошади под ними шли шагом, пощипывая на ходу полынь.

– Для охоты в здешней благодатной долине кого только нет, – рассказывал Мырза молодым джигитам, – вон, посмотрите, на юго-востоке виднеются Малайсаринские хребты, там живут волки, лисицы, зайцы, барсуки, косули, сайгаки. На западе, на той стороне – пески Таукум, там часто встречаются змеи, фаланги и скорпионы. Впереди, на севере, пустыня Сарыесик-Атырау, это обитель диких стад джейранов, антилоп, куланов. В поймах и долинах рек водятся фазаны, куропатки; на водоемах – журавли, пеликаны, розовые фламинго, в водоемах: сазан, карась, окунь…

– Мы рыбу редко ловим, – в разговор втянулся Жанбас, – а вот рыбные районы, у Аральского моря, у рек на западе и севере, у озер, питаются в большей степени рыбой и занимаются рыбным промыслом.

– Не так, как раньше, там сейчас хозяйничают русские и казаки. Весь улов себе забирают. Плачет тамошний народ и поделать ничего не может. Только вспоминают, как ранее сбывали на базары целые сети улова, – Смагул оказался хорошо осведомленным.

Мырза добавил:

– В наших краях у озера Алаколь, Жаланашколь, у рек промышляют практически одни крестьяне.

Былшык неуместно засмеялся:

– У нас скота хватает, вот мы и не промышляем рыбой.

– Не-е-е-т, – покачал головой Мырза, – для жатаков и бедняков рыба заменяет скот. Наши волостные и некоторые баи тоже не дают народу заниматься этим ремеслом. Все себе захапали и вместе с русским начальством спелись…

Впереди всех ехал Андасбек, самый меткий стрелок Жетысу. Охотничий ястреб, сидевший на его руке, смотрел немигающими глазами, оглядывая степь хищным взглядом в поисках дичи. Андасбек молчал, он никак не мог собраться с мыслями. О чем бы он ни думал, неясное беспокойство жило в нем. Он смотрел вокруг на все это природное великолепие, и тоска сжимала его сердце. Любовь к своему краю переполняла сердце. Родные цветущие степи, снежные вершины великих неприступных гор, глубокие ущелья и овраги, по которым бегут потоки горных рек – Или, Лепсы, Баскан, Саркан, Каратал, Коксу, Аксу, Аягоз, Биен, Быжы, Тентек, Шынжылы…, и множество ручейков и родников. Очарование родного края, где каждый холмик и каждая травинка дорога сердцу. Сотни лет предки воевали вот за этот край, за эту землю. Останутся ли они жить на своей земле, смогут ли потомкам сохранить и передать? Тревожные мысли не покидали его. Трудные времена настают. Неужели войны и вражда людская никогда не закончатся? Неужели сердца людей, как у хищных животных? Аллах дал людям все это великолепие, дал землю, воду, пищу, неужели нельзя жить всем в мире и любви? Откуда эта вражда друг к другу? Все ли это от жадности человеческой? Он вспомнил, как когда-то давно его брат Жуманбай привез ему с Молдасбеком примитивное кремниевое ружье плохого качества, и как они радовались, побежали сразу на охоту испытывать его. А сейчас оружие вызывает в нем двойственное чувство. Это ружье в руках царских людей держит в страхе весь его народ! Так и прошел Андасбек всю охоту в молчании, лишь изредка наблюдая за молодыми удальцами. И дивился тому, что нет в нем больше былой страсти, нет духа охотника. Удрученный этим осознанием, так и не вовлекшись, быстро прекратил охоту и вернулся в аул. После двухдневной охоты мужчины вернулись в аул к вечеру, полные энергией, взбудораженные, кое-кто с добычей. Окунувшись в холодной реке, освежившись, один за другим медленно шли к гостевой юрте. Солнце красным закатом осветило полнеба и скрылось за высокими холмами. В юрте прохладно: кошма снизу приподнята, тундук открыт, двустворчатая дверь широко распахнута. Потягивало свежим запахом сочного разнотравья. За юртой в густой траве несмолкаемо трещали кузнечики. В глубине, во главе стола сидели в ожидании гостей почтенные аксакалы и муллы, ведя свою тихую беседу.

Начиналось время вечернего намаза. В назначенное Аллахом время мулла Асубай негромко откашлялся, поерзал на месте, будто удобно усаживался и, выждав паузу, запел, растягивая напевом слова молитвы «Бисмилляхир ррахманир ррахим! Алхамду лилляхи рабиль галямин!…» Паузы хватило, чтобы все в юрте прекратили беседу, спешно сели со смиренным видом, девушки суетливо накинули на головы платки. Окончив молитву, мулла перешел на благословения, и все гости, от мала до велика, раскрыли ладони перед собой.

– Да благословит Аллах мир и покой на земле! Да будет благословен каждый день и каждая ночь, да упокоятся души ушедших в мир иной людей, а живущие ныне пусть живут в дружбе и согласии, в любви и доброте. Пусть Аллах ниспошлет каждому здоровье и благополучие, да будет пища и кров у каждой семьи. Благослови Аллах каждый дом и всех живущих в нем! Пусть будет много скота, покрывающего Жетысу и изобилие молочное льется рекой…

И еще долго нараспев пел благословения мулла и в оконцовке, благословив успешную кочевку с зимних пастбищ на летние, все сидевшие в юрте провели ладонями по лицу, проговаривая «Аминь», «Да сбудутся все ваши пожелания». В следующую минуту, в комнаты вошла прислуга с деревянными блюдами горячего бесбармака. Можно было приниматься за трапезу и разговоры, но в это время стремительно вошел Бектай бай из Капала, по неизвестной причине задержавшийся на пару дней и опоздавший на охоту. По его лицу было видно: он очень зол. Поздоровавшись со всеми, сквозь зубы, сместив с более почетного места Андаса, удобно расположившись, первым делом нервно сообщил причину своей задержки:

– Я отказался платить налоги и подати уездному начальству.

– Ойбай, что будет?! – всполошились и шумно заохали белобородые аксакалы, переглянувшись со страхом и смятением в глазах. Кто-то из сидевших поперхнулся сорпой, закашлялся.

– Астапыралла!

– Писсимилля! ^[57]

Не обращая внимания на трусливых аксакалов, Бектай, возбужденный и взволнованный, продолжил изрыгать всю накопившуюся желчь:

– Обнаглели совсем казаки, и крестьяне, и главари их. Что хотят, то и творят! Зимовки мои забрали, речку забрали, оружием машут перед носом, что ни день, налоги берут, всякие поборы придумывают, то на одно, то на другое, все от имени царя. Половины табуна уже нет, а им все мало, аппетиты их растут не по дням, а по часам, жадность растет, аулы мои скитаются, джигиты батрачат. Что еще нужно нам? До каких пор мы будем терпеть весь произвол?! Чего мы ждем? Неужели нет управы им?

– Правильно говоришь, – поддержал Бектая Нияз, – управы им нет! Сколько на войну забрали верблюдов и лошадей, и все мало! Царь воюет с немцами, а мы все причем? Тяготы своей войны на нас переложили. Все снабжение с нас: верблюдов тысячами дай, лошадей дай. Скот задарма им дай, по низкой цене. Грабеж средь бела дня!

Нияз бай задел по больному месту всех, сидевшие зашумели.

– Как войну царь с Германией затеял, так жизнь еще хуже стала! С каждым годом все хуже и хуже живем. Налог военный еще придумали, 4 рубля с юрты. Остальные сборы увеличили. Столько скота, зерна и денег забрали, будто самый лютый джут прошелся по степи!

– Да, как война началась, цены на базаре выросли беспредельно. Дороговизна такая, на всем экономим. Чай, сахар, свечки, керосин, зерно, – все дорого. Да и найти тяжело, нет на прилавках. Дефицит и дороговизна!

– В прошлом году урожай был хорошим, обильным, а прилавки пустые. Нет зерна. Куда весь урожай дели? На войну забрали?

– Говорят, это торговцы в надежде на повышение цен попрятали продукты. Кайсар, вы урожай свой продали?

– А что его сбывать? Сейчас не время его продавать. Повременим. По дешевке сбывать торговцы не хотят, – вставил Кайсар бай – И я не желаю по дешевке отдавать урожай. Пусть лучше в амбарах хранится, до лучших времен. Копбай, Смагул, вы тоже держите у себя?

Кайсар не стал говорить, что отправил по дальним аулам своих помощников скупить больше хлеба.

– Если мы по дешевке продадим, то купцы сами будут хранить, им тоже нет выгоды продавать сейчас, – ответил Копбай.

Кулан с горечью подумал, что свои не лучше пришельцев: им тоже нет дела до народа, только бы самим забить свои карманы золотом. Ругают царское начальство, купцов, а сами поступают так же.

– Ох, нет сил терпеть Белого царя и его шайку! Даже кусок хлеба и мяса стал от них зависеть. Никакой свободы. Мы тут пешки. Хватит, пора браться за оружие! – проскрипел Нияз бай.

– Оружие нам нужно, – предложил Жаксыбай.

– Да, у них оружие есть, так вот самый хилый и трусливый кичится перед тобой, будто батыр. А все из-за ружья! Без ружья, на поединке, я бы их как букашку раздавил, – похвастался Нияз бай.

– Что мне их ружье, – презрительно ухмыльнулся Кайсар, – я бы их и с ружьем хлопнул, вот только толку нет, пешки они все. До царя бы добраться!

Вмешался Бектай:

– А вы слышали новость? Вышел приказ новый, чтобы мы, казахи, кланялись всем русским чиновникам и офицерам!

В юрте с паузу застыла громовая тишина. Не знали, шутка это или нет.

– Шутишь?

– Нет, доподлинно известно. В наказание порка или штраф!

В юрте поднялся крик, каждый кричал свое, возмущению не было предела:

– Да за кого они нас держат?! С ума посходили чиновнички? Да где это видано, где такое применяется? Еще больше унизить хотят нас? Все мало им унижений? Да, во власти недостойные люди сидят, самодуры сидят! Уже и не знают, как власть свою удержать! Это говорит об их слабости, не знают, не умеют нас подчинить, вот и придумывают всякие глупости! Нет необходимости подчиняться идиотам, надо показать им, что мы не только не подчинимся их дуростям, но еще покажем, кто на этой земле хозяин!

Бектай добавил:

– Это только наш народ хотят унизить, ни для кого таких правил нет, ни для своих русских, ни для других народов!

Кайсар громче всех громовым голосом на всю юрту прокричал:

– Пусть только потребуют, самих на колени поставлю!

– Еще новость хотите? – злорадствовал Бектай. – Теперь руками крестьян нас уничтожат! Дали крестьянам ружья, велели создать им свои отряды, настроили против нас. Теперь банда крестьян нападает на аулы и угоняет скот. И ничего поделать не можем: за ними царские отряды.

– Это царские генералы разжигают войну между нами и русскими крестьянами.

– Да, да, и я слышал, крестьянам оружие выдали. Мои соседи не трогают мои аулы, но, однако же их вооружили, – сказал Мырза.

Андасбек вступил в разговор:

– Именно поэтому мы все здесь собрались. Вопросов набралось много, силы общие нужны, – выдержав паузу, продолжил. – Сегодня мы все видим, куда ведет нас политика Белого царя. Есть среди нас те, кто ждет от царя добра и хорошей жизни? Все эти десятилетия мы принимали волю царя мирно, по-хорошему, переговорами. Непокорные степняки запугивались или уничтожались царскими людьми. И вот сегодня мы имеем то, что имеем. А что имеем? Обнищавшие аулы, потерю более половины земли, пастбищ, непосильные налоги, беззаконие и бесправие, самоуправство казаков, обнаглевших и разбогатевших крестьян-старожилов, самодурство чиновников. Прислушайтесь, из каждой юрты доносятся жалобы и стоны. – Андасбек медленно испытующим взглядом обводил всех, – Когда же все откроют уши и услышат стон несчастного народа?

– Правильно говоришь, – закивали вокруг.

– Самодурство начальства есть, особенно как напьются своего зелья, так демон в них вселяется, – скрипел бай Нияз.

– С каждым годом все больше земли и воды у нас отбирают, так дальше продолжаться не может, – возмущался Уалихан.

– Вы все знаете, как мой брат Жуманбай призывал полвека к борьбе против царской власти, как мечтал создать снова ханскую власть на нашей земле, чтобы наш, свой родной патша правил, но поддержки не нашел среди своих, – продолжал хозяин.

– Да, да, было такое, – все согласно кивали головами.

– Пока мы сидим и ничего не предпринимаем, стало еще хуже, появилась новая сила, социал-демократы! Так называемые большевики ведут большую работу в городах и аулах день и ночь. Если ранее народ был против царской власти, то сегодня народ настраивают и против нас, султанов, баев, биев, волостных, старейшин. Большевики говорят народу, хан не поставлен Аллахом, так же как русский царь не поставлен их Богом. Что баи и царские чиновники – виновники нищеты и страданий народа. И видя наше бездействие, произвол царских чиновников, казачьих войск, грубость и жестокость своих же баев, волостных все больше и больше людей становятся на сторону большевиков.

– Но ведь непомерные налоги, притеснения и унижения исходят от казачьих войск и царских чиновников?! Это ведь они отобрали земли и вытеснили аулы в безлюдные и богом забытые пустыни! Это ведь они установили налоги, которые уходят не на наши аульные нужды, а неизвестно куда! – возмущенно начал перечислять все беды Аскарбек.

– Сегодня и баи все страдают, и родовые вожди, да и волостные, – добавил Смагул.

– Как бы то ни было, – продолжил Андасбек, – а большевики набирают силу, и готовятся внести новые правила в нашу жизнь, в наши аулы. Предлагают отобрать весь скот и землю и раздать всему народу.

– Выдумки, – буркнул Жанбас, – не верю. Откуда такие сведения? Может сказки какого-нибудь безумца-мечтателя?

Андасбек пропустил высказывание, продолжил:

– Голодный и обнищавший народ с восторгом и надеждой воспримет эту идею, он не понимает, что можно за раз съесть весь скот и снова стать голодным и нищим. Эта мера большевиков приведет весь народ к голодной смерти. И если мы и дальше будем сидеть ничего не предпринимая, будто ничего не происходит, то это значит дать полную власть и большевикам, и царским представителям.

Мало кто слышал о большевиках, а если и слышали, то мало знали об их деятельности и идеях. Поэтому у всех посыпались вопросы, на которые было мало вразумительных ответов. Но царь и царская политика больше занимали умы собравшихся, и все быстро перешли на насущные проблемы. Всколыхнулись у некоторых затаенные чувства. Те, кто втайне не желал открытой борьбы с царской властью, понимали, как раньше отмалчиваться и тихо переждать уже вряд ли получится.

– Правильно говоришь, – соглашались все. Андасбек наблюдал за каждым и мысленно отметил, наконец-то все в согласии. И тут же недоверчиво поморщился: шатко это все.

– Нужно созвать курултай, объединиться всем казахским родам, – предложил молодой Копбай.

– Э, молодежь, – перебил Мырза, – вся необъятная степь Дешт-и-Кыпшак от китайской стены с востока до Каспия на западе, от границы российской империи с севера до южных границ Индии столетиями находилась в раздоре и междоусобных войнах населявших родов. Собрать все племена и роды на курултай стоило неимоверных усилий, а объединить – практически безнадежной затеей. Степь помнит тысячи и тысячи попыток объединения.

– Но были, наверное, курултаи у предков наших? – не унимался Копбай.

– Да, сынок, были, – подтвердил Мырза. – Когда сильный внешний враг под угрозой уничтожения местных появлялся в степи и не давал житья, это способствовало обиженным и враждующим родам забыть на время старые обиды, прекратить многолетние тяжбы, отбросить интриги и зависть. Все отодвигали на время опасности. Все силы устремляли на борьбу с внешним врагом.

– Тогда, Мырзеке, время пришло, – подытожил Жаксыбай, – Сегодня таким внешним врагом является Ак Патша. Сегодня он может раздавить нас всех как букашку и пустить наш дух по ветру, если мы не объединимся и не встанем сообща на борьбу с ним.

– Я согласен, – ответил Смагул, – давайте вышлем гонцов ко всем нашим родам и племенам с кличем объединяться. Думаю, все роды почувствовали внешнюю угрозу?!

– Только так мы можем выжить. Род к роду, племя к племени. Если не хотите в скором будущем стать рабами, то давайте объединятся и действовать вместе, – сказал Уалихан.