Текст книги "Долина семи рек. Книга I"

Долина семи рек
Книга I
Кале Мырзахан

Редактор Раушан Байгужаева

Дизайнер обложки Айгерим @jolikjan Жоламан

© Кале Мырзахан, 2023

© Айгерим @jolikjan Жоламан, дизайн обложки, 2023

ISBN 978-5-0059-0793-6 (т. 1)

ISBN 978-5-0059-0796-7

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

СОДЕРЖАНИЕ

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ В ауле.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ Восстание.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ Хаос.

ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ Вражда.

ЧАСТЬ ПЯТАЯ Бегство.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. В АУЛЕ

Начиналось знойное лето 1912-го года. В имении кыпшаков ^[1] третий день праздновали рождение сына, Имандыхана. Собралась вся многочисленная родня, знатный кыпшакский древний род, потомки Кобланды батыра. Со всей семиреченской округи собрались именитые акыны ^[2], волостные и аульные старейшины ^[3], баи ^[4], бии ^[5], седобородые аксакалы ^[6], муллы, имамы ^[7], молодежь и прочие гости. Отец Имандыхана, Андасбек бай, каракыпшак из рода кыпшак Среднего жуза, сидел в праздничной восьмикрылой юрте ^[8] во главе дастархана ^[9] в задумчивости. Справа от него восседал его тесть, худощавый мулла Асубай, в белоснежном одеянии, в обмотанной на голове белоснежной чалме, с аккуратной длинной седой бородой на светлом лице, и неизменными четками в руках, которые он перебирал на дню много раз. Слева от Андасбека на груде одеял возлежал глава рода жалаиров ^[10], грузный Кайсар бай, при любой возможности садившийся на самое почетное место. Рядом с ним сел, облокотившись на скомканную вдвое пуховую подушку, глава рода найманов ^[11], бий Мырза. За этим же столом хозяина сидели его братья, Молдас, Жанбас, Андас, Былшык, Молдасбек.

– Вот уже десятки лет, как русский народ все прибывает и прибывает на наши родные земли, – угрюмо, и медленно растягивая слова, говорил за дастарханом Андасбек, попивая кумыс ^[12]. – Треть земли принадлежит им, переселенцам, а они все прибывают и прибывают, и конца им нет. Каждый род лишился или зимних, или летних пастбищ. Лучших пастбищ!

– А что же им не прибывать, – резко вставил Былшык, самый прыткий из братьев, – если Колпак ^[13] их активно зазывает, землю нашу даром отдаёт, саженцы, деньги, инструменты преподносит, помощь и покровительство обещает. Воинскую повинность на 10 лет им отсрочил. Вот и едут они нескончаемым потоком.

– Да-а-а, условия своим губернатор создает! – согласился Жанбас. – Слышал я, от налогов освободил их лет на десять-пятнадцать.

И снова Былшык возмутился:

– А что ему своих не освободить, если нашу каждую юрту обложил непосильными сборами? Все условия создает со своего кармана что ли?! Все за счет нас! Земля наша, скот наш, налоги с нас.

– Е-е-е, сегодня все сборы царю уходят, – вздохнул Андасбек, и с ностальгией протянул, – было время, когда зякет ^[14] мы собирали сами, на нужды аулов, на месте решали, кому на что необходимо, сами себе хозяевами были…

Его неуверенно спросил брат Молдас, со стороны выглядевший отрешенным и пассивным:

– А сейчас куда и кому уходят сборы?

– Царю уходят! – басом выпалил Былшык, брови взлетели в удивлении, но затем махнул рукой: Молдас далек от политики.

– Царю уходят, будто в прорубь, – обстоятельно объяснил брату Жанбас. – Ак патша ^[15] [Белый царь] с нами не делится, о народе нашем не заботится. Вот и уходят налоги будто в прорубь.

– Власть на их стороне, права, войска – покорно подтвердил мулла, медленно жуя пышный мягкий баурсак ^[16], смоченный в пиале с сорпой ^[17].

– Да, братья мои, от Белого царя справедливости и подмоги не ждите. Это ещё Абулхаир хан при жизни понял, век назад. Только сейчас я начинаю понимать, почему он хотел объединить весь наш народ, – тяжёлые думы Андасбека отражались глубокими морщинами на лбу и переносице. – Столетиями наши предки защищали землю от захватчиков, а сегодня мы добровольно отдаем ее! Хан ^[18] предвидел, а сегодня кто предвидит? Кто сохранит землю нашу, кто поведет народ против захватчиков?

– Брат Жумеке предвидел, – тихо сказал Молдасбек и все грустно вздохнули.

Андасбек родился в 1866 году, когда на казахской земле завершилось присоединение всех казахских родов к Российской империи, когда царская власть объявила землю казахов государственной собственностью Российской империи и их родовое поместье «Карашенгелды» вошло в Туркестанское генерал-губернаторство, Семиреченскую область, Семиреченский уезд, волость Семиречье, административный аул Баканас; через двадцать лет из Туркестанского генерал-губернаторства Семиречье перешло в Степное генерал-губернаторство, еще через 5 лет снова было в составе Туркестанского края. Как бы в царских документах ни назывался его край, для Андасбека это был его родной аул ^[19] «Карашенгелды». Тёплый мягкий южный климат, благодатная почва, богатые пастбища Семиречья – сей желанный кусок земли ранее был причиной межродовых интриг и борьбы местных баев и родов. А сегодня интриги и борьба за пастбища, коварство и захваты отошли на второй план, так как землю стали отбирать царские ставленники: генерал-губернаторы Российской империи, назначенные в здешние места управителями, с переселенческим комитетом, и атаманы казачьи, для казачьих станиц и крестьянских селений.

До Андасбека возглавлял сей род самый старший из братьев, Жуманбай, известный на всю Жетысускую ^[20] округу и за ее пределами. Он был больше воинственным батыром ^[21], нежели управителем. Про него в народе говорили: «Кровь Кобланды батыра кипит в его жилах».

Огромный и внушительный, с четко очерченными контурами красивого лица, с грозным голосом, он походил на батыра. Одевался обычно в воинское одеяние. Сверх парчового бешмета натягивал кольчугу, на поясе с серебряными украшениями носил маленький нож в кожаных ножнах, за плечами-ружье, сбоку короткий тяжелый меч, на голове лисий треух, обшитый серебряными пластинками, на ногах – остроносые сапоги «саптама» с длинными широкими голенищами, в руках всегда короткая восьмигранная камча. Управление и внутренние дела рода он оставлял брату Жанбасу, его же утвердил у царского начальства волостным старейшиной, а сам с небольшим отрядом добровольцев и личной охраной (с пару десятков личных нукеров) ранней весной уезжал за тысячи верст в приграничные земли и до самой поздней осени, до первого снега помогал то северным родам в борьбе с царскими войсками Российской империи, то южным в борьбе с хивинскими или кокандскими захватчиками, участвуя в многочисленных стычках и местечковых сражениях, призывая повсюду, где бывал, к объединению всех родов. Жуманбай был в числе тех казахов-консерваторов, кто желал восстановить ханскую власть в степи, и не желал признавать власть царской империи, Хивинского и Кокандского ханств. Не подчиняясь власти генерал-губернатора, назначенного в здешние края царем Российской империи, упорно пытался уничтожить построенные военные укрепления. В военных стычках с казаками требовал возвратить казахам отнятую царизмом землю, прекратить поборы. По всей казахской земле скакал и горячо твердил казахским родам одно и то же:

– Вставайте, казахи, родную землю защищать! Царские шайки отобрали две трети нашей земли. Повсюду на наших землях незваные пришельцы. Вставайте в наши ряды защищать родную землю от кровожадных захватчиков!

Баям, старейшинам, биям, волостным он грозным голосом говорил:

– Тихо сидите, все надеетесь, что вас не коснется?! Дружбу затеваете с генерал-губернатором, только бы вам было хорошо. А ведь царский приспешник забрал вашу волю, вы его рабы безвольные. Врагов от друзей не отличите, себя и народ погубите!

В ответ старейшины приводили доводы о своей беспомощности против вооруженных людей непобедимого великого царя:

– Ак патша нас как букашку раздавит. У него сильная непобедимая армия, в армии дисциплина, доблестные воины. Нам ли тягаться с ним?

Были такие, кто поддерживал Россию:

– Чем хищные правители Коканда и Бухары, лучше покровительство России! Россия защищает нас от всех степных врагов, обеспечивает нам мирную жизнь, Россия – наш друг.

Простому люду Жуманбай говорил:

– Вы думаете, будет вам лучше с царем? Царь свой народ обобрал, его крестьяне прибывают к нам обездоленные в поисках лучшей жизни. Не от хорошей жизни они бегут из родной земли!

Народ вздыхал:

– Как же против царя пойдешь? Царь – избранник Аллаха! Против воли Аллаха что сделаешь? Только подчинишься!

Некоторые отмахивались:

– Нам что царь, что свой султан ^[22]: ни от кого подмоги нет!

– Верно, султаны, баи о простом народе не заботятся, втягивают в постоянные распри меж собой, а мы – народ – хотим тихой и мирной жизни. У русских есть порядок, справедливость, могущество, с ними прекратятся войны, закончатся беспорядки, воцарится дружба.

– Хива и Коканд задушили наш народ налогами, творили бесчинства, а русские таких бесчинств не совершают. Россия порядок наводит, налоги меньше с нас берет.

Жуманбай злился, и на близорукость родовых управителей, не желающих видеть, к чему ведет царская политика, и на народ, безропотно принимающий любые притеснения и унижения, и на самого себя, за то, что не мог поднять и повести их всех на борьбу. Видя в ответ равнодушие и непонимание, не находя поддержки ни у родовитых старейшин, ни у народа, сам продолжал свою маленькую одинокую битву. Он огорчался, что нет у казахов сегодня такого предводителя как Кенесары хан, который мог бы противостоять русскому царю, даже несмотря на то, что введенная Кенесары полная власть хана ущемляла их свободу, свободу султанов, баев. В глубине души он мечтал, чтобы был совет старейшин, как при хане Абулхаире, который ограничивал власть хана.

С наступлением холодов Жуманбай возвращался в родной аул на зимовку, в главный отау ^[23], где жила его любимая жена Онгар Асубайкызы, дочь почитаемого в степи муллы. Однажды, остановившись на ночевку в попутном ауле, приглашенный в дом муллы, он увидел его дочь и понял, что стрела любви вонзилась в его сердце. В первую очередь, тайно разузнав, есть ли у нее засватанный жених, получив утвердительный ответ, он не собирался так легко сдаваться. Отправил своего самого красноречивого и умного помощника Казбека в аул жениха. Семья жениха обеднела, испытывала нужду и никак не могла заплатить калым ^[24] за невесту. Некогда их аул с богатой плодородной земли у подножья Джунгарского Алатау вытеснил казачий атаман и после начались скитания. Не имея возможности прокормиться в пустынных землях, аул стал терять скот, и из года в год становился все беднее и беднее. Казбек прибыл в аул, послушал внимательно отца семейства, об их горькой участи, обидах на царя и царских чиновников, разузнал, что засватанный с детства жених Онгар уехал в город на заработки. С первого знакомства Казбек уехал, не раскрывая цели своего прибытия. Вместо этого он сказал отцу жениха, что его хозяин, Жуманбай, призывает всех в свои ряды бороться против царских захватчиков, что Жуманбай на стороне обиженных казахов, и они всегда могут обратиться к нему. Потом Казбек поскакал в аул муллы Асубая и загадками спросил, если с женихом будет дело налажено, выдаст ли он дочь за Жуманбая. Получив положительный ответ, также иносказательно, визирь снова поехал в аул жениха и предложил им хорошие откупные. Отец жениха долго не артачился, и откупные потянулись из аула Жуманбая в аул несостоявшегося жениха. Следом Жуманбай отправил сватов к мулле и получил согласие. Щедрый калым из верблюдов, лошадей, коров и баранов потянулся незамедлительно в аул Асубая, и радуясь столь удачному решению судьбы дочери, в отчем доме сразу провели «кыз узату» ^[25].

Невеста впервые увидела жениха лишь в день своей свадьбы. Он походил на холодную неприступную скалу. Громовой голос и грозный вид его вызывал у людей первоначально страх и неуверенность. Но этот громила, внушающий трепет вокруг, рядом с Онгар становился нежным, заботливым. Рядом с ним стройная как кипарис, нежная как береза, белолицая жена с тонкими чертами лица больше походила на его дочь. Да и разница в возрасте способствовала этому. Спокойная и тихая, никогда не поднимавшая голоса, никогда не ругавшая ни прислугу, ни шумную многочисленную детвору аула, она излучала добро, уют и тепло. Её ласковый, тихий голос завораживающе говорил, будто пел. Весь ее облик – как чистый теплый лучик солнца. Она родила ему сына Баймыхана и четверых дочерей, Орынбалу, Керимбалу, Несипбалу, четвертую дочь назвали Оралсын ^[26], в честь того, чтобы Жуманбай возвращался в аул здоровым и невредимым из постоянных отъездов.

По приезду в аул жене он говорил:

– Душа моя, как бы я хотел все время находиться рядом с тобой!

Но он тут же отвлекался на дела, которые не давали ему покоя. С приездом его в становище становилось шумно, многолюдно. Отовсюду ежедневно прибывали гонцы, баи, батыры, волостные, старейшины, просящие, нуждающиеся, советующиеся, истцы, ответчики, обиженные и обидчики. Для переговоров, сходок ставили отдельную юрту, где Жуманбай проводил большую часть времени, где совместно с тестем, муллой Асубаем и биями разбирали спорные дела и вершили судьбы людей.

Вот назначен день суда. Бии приступают к разбору взаимных претензий двух родов, двух семей, или двух людей, а то и более. Не поделили летнюю кочевку, обвиняют в воровстве или барымте ^[27], не могут поделить девушку на выданье… Выступают с речью представители одного рода, выступают с речью представители другого рода, выступают обиженные и обидчики, выступают свидетели, заступники… Идет открытый спор, сидит главный судья, бии расспрашивают детали, разбирают спор со всех сторон, в конце концов выносится приговор. Бывает, приговор решается быстро, бывает, решение затягивается на несколько дней. Приговор тут же оглашается, становиться известным всем, объявляется всему народу и узун-кулак ^[28] доносит новость быстрее стрелы до каждого аула. Хоть и отменила царская власть в степи суд биев, но в жизни изжить обычай нужно время. А пока в аулах большинство вопросов решалось по старинке, по традиции. Почти на всех судах участвовал бий Мырза, рода каракерей племени найман Среднего жуза: он затмевал всех своим красноречием. Слава его как бия и его ораторские таланты известны на все Жетысу. Стараясь рассудить, по справедливости, он умудрялся примирить вражеские стороны, в таких случаях суд переходил к празднеству.

Непокорный, глубоко любящий свой народ и свою землю Жуманбай не успел, не смог осуществить свою мечту о возрождении Казахского ханства. Осужденный царским судом заочно, преследуемый и разыскиваемый военными, на очередной стычке он нашел свою смерть от пули казачьего офицера. Его тело привезли в родной аул и похоронили со всеми почестями. Его брата, Жанбаса, царская администрация сразу сняла с должности и поставила запрет их семье на выдвижение кандидатуры волостного.

Семья каракыпшаков насчитывала человек двести и была поделена на несколько аулов, соседствующих друг с другом и возглавляемых братьями. У каждого брата свой аул из 150—200 юрт, отары овец, табуны лошадей, стада коров. Жители аулов – это родные, двоюродные, троюродные родственники, дальние родичи, люди одного рода, слуги и пастухи. Каждый из братьев являлся старейшиной своего аула и раз в три года они избирались тайным голосованием и утверждались царским правительством Российской империи. Аульные старейшины подчинялись непосредственно волостному, который также утверждался царским начальством и напрямую ему подчинялся. Волостным старейшиной чаще становился сам бай, в противном случае, негласно продвигался баем и негласно ему подчинялся. Как ни крути, вся власть в ауле принадлежала баю.

После смерти Жуманбая правление родом должен был принять Молдас, по старшинству следовавший за ним. Но кузнеца не интересовала ни война, ни власть, ни политика, ни хозяйственные вопросы. Он увлекался изготовлением изделий и украшений из серебра и золота. Высокий, долговязый, светловолосый, с узким лицом, с тонкими изящными пальцами он целыми днями пропадал в своей мастерской, создавая серьги, кольца, браслеты для женщин, серебряные или золотые пояса для мужского одеяния, различной красоты седла и другие конские снаряжения. Из серебра он иногда изготавливал посуду, серебряные чашки, ложки. Из-за нужд аулов по заказу середняков лепил из глины горшки, вырезал из дерева – ложки, чашки и прочие нужные в хозяйстве вещи. Спрос на его изделия превышал в тысячи раз его возможности создавать, ибо в степи все было в дефиците. Он любил заниматься более ювелирным ремеслом, но приходилось заниматься и гончарным, и кузнечным. Управление родом кузнец вверил следующему за ним брату Жанбасу.

Жанбас – из братьев самый хозяйственный и прагматичный. Высокий, стройный, холодноватый, немногословный. В политику не лез, перед царскими чиновниками не лебезил, умудряясь обходить острые углы. С утра до ночи занимался хозяйственными заботами аулов: скотом и немного примитивным земледелием, запасами на зиму, нуждами аулов. Сейчас вдобавок увлекся строительством себе зимовки – деревянного дома с железной крышей, позаимствовав у казаков в их станицах. Внутренние дела рода, управление всеми аулами и хозяйствами каракыпшаков вел практически он, и помогали ему в этом больше всех братья Былшык и Андас. У Жанбаса три жены, аулы которых стояли по соседству друг от друга. Старшая жена Каракоз сосватана ему с рождения, и была не в его вкусе. Между ними так и не вспыхнули притягательные чувства и жили они словно чужие. С рождением детей, Каракоз все свои чувства отдала детям: благо, им её любовь нужна! Вторую жену Айганым он выбрал сам. Айганым из хорошей семьи, хорошо воспитана, но оказалась очень ревнивой, и от ревности мучилась сама и замучила мужа. Когда у неё начинались приступы ревности, муж молча вставал и уходил на несколько дней к байбише ^[29], как бы давая ей понять, что вернётся, когда она успокоится. Жанбас – красивый статный высокий мужчина, с красивыми четкими чертами лица, с чётко очерченными пухлыми губами, благородной осанкой, не был разгильдяем, он нагулялся в молодые годы, а теперь желал тихого семейного уюта. Да и множество хозяйственных забот и дел занимали все его мысли. Айганым этого не поняла, и сама же его подтолкнула к третьей женитьбе. Если раньше в такие дни он уходил к старшей жене Каракоз, к которой Айганым не ревновала, то с третьей женитьбой он вовсе пропадал в ауле токал ^[30]. Токал Улбала оказалась такой же хозяйственной, как Жанбас, и вот они вдвоём с утра до ночи, как муравьи, занимались хозяйством. Сейчас оба занялись строительством зимовки, деревянного дома. Третья жена то приветливая, то не приветливая, человек настроения, с утра до ночи занятая домашними делами, не любила гостей, плохо встречала их, и родственники реже их навещали. Многочисленная родня Жанбаса теснее общалась с байбише Каракоз, старшим аулом.

Главный отау главы рода, имение Карашенгельды, после смерти Жуманбая перешло к самому младшему из братьев, Андасбеку. В течение траурного года решалась и судьба вдовы. Выждав год траура, по казахским древним обычаям, чтобы не осиротить детей, вдову Онгар должны были выдать в жены брату мужа. В течение года соображали, кому из братьев жениться на ней. У Жанбаса три жены, его со счета убрали сразу. Молдас, интересовавшийся только своими изделиями, с утра до ночи пропадающий в ювелирной мастерской, живущий где-то в своем нереальном мире, отстранился и дал всем понять, что ему достаточно и того, что одна жена «пилит» его. Изворотливая жена Былшыка подговорила жену Андаса и постаралась, чтобы их мужья не претендовали. Молдасбек женился всего год назад, и как все братья при женитьбе отделялись в отдельный аул, так и Молдасбек вышел из аула Жуманбая в отдельный, а его новоиспеченная жена напела Молдасбеку, чтобы он предложил выдать Онгар в жены холостому Андасбеку. Мол, младший брат живет в ауле Жуманбая, ему пора жениться, у братьев же ревнивые жены, а спокойствие аула и дружба семьи очень важны. Так, нехитрый выбор пал на Андасбека, и Онгар, по воле судьбы, стала его первой женой. Она была не намного старше его, и ее пленительная красота только-только расцвела. Несмотря на рожденных детей, оставалась стройной и гибкой, как лань, с нежной светлой кожей, гладкой, как у младенца. Красотой и мудростью Онгар завоевала сердце молодого Андасбека, и он полюбил ее. Андасбеку она родила семерых детей, может и более, но об умерших при рождении или в младенчестве история умалчивает. Первенца – сына, назвали Коптилеу ^[31], в честь того, что Аллах услышал просьбу Онгар, много раз просившую сына, еще будучи замужем за первым мужем. Следом Онгар родила дочек Магрипу, Даметкен, Койсын, лет через пять родилась дочь Кулиша, и снова долгожданные сыновья Альмыхан и Имандыхан.

Тем временем разговор за столом продолжался:

– Да, облюбовали русские наши земли. Укрепление Верный основали на пастбищах родов албан и дулат ^[32] – недовольно добавил Былшык.

– Несчастные албаны и дулаты лишились самой завидной земли! Сколько крестьянских селений выросло на их землях! – посочувствовал Андас.

– А укрепление в Капале и в Лепсы сколько крестьян собирает? Одно крестьянское поселение за другим создаётся. Здешним найманам и жалаирам тоже не сладко приходится, – покосился Былшык на наймана Мырза бия и жалаира Кайсар бая.

– Однако, ни найманы с жалаирами, ни дулаты с албанами ничего не предпринимают, – подчеркнул Андасбек. – Повсюду волостные кланяются генерал-губернатору, уряднику, приставу. Думают, подружатся с царскими ставленниками, и будет им хорошо. Все одаривают их, скот десятками гонят им, подарками заваливают.

Все посмотрели на непоколебимого Кайсар бая, это был прямой намек на действия волостного, но он даже «ухом не повел».

– Глупцы! – воскликнул Былшык – Под удар весь народ поставили и не понимают! Разве хорошо тому правителю, который весь свой народ продаст? Хан без народа, как тело без головы! – разгорячился он, впитавший слова и понимание брата Жуманбая.

Кайсар бай высокомерно ухмыльнулся в адрес Былшыка, смакуя баранью голову и мозги.

– Так нет же хана у нашего народа! Каждый бай, каждый управитель сам себе хан! – напомнил ему Андас.

– Хана пока нет, но народ-то есть, – возразил Былшык, – некогда великое казахское ханство раздроблено!

Жанбас вздохнул: брат Жуманбай говорил о ханстве, которого давно нет, теперь Былшык…

– В том то и беда, что хана нет, – подчеркнул бий Мырза – каждый старейшина, каждый бай в своем ауле вытворяет, что хочет, что умеет, у кого на что ума и совести хватает. Каждый свою игру играет.

– Брат Жумеке сколько раз призывал: «Когда внешний враг приходит, старые уловки нужно бросить, интриги и вражду меж своих оставить», – напомнил Андасбек.

– Вы считаете, русские нам враги? – осторожно и нерешительно задал свой вопрос обычно молчаливый Молдас.

– Эх, ага ^[33], – вздохнул Андасбек, – что же мы ждем от тёмного народа, когда старейшины аулов не понимают, что творится на родной земле!

Вопрос Молдаса сильно огорчил Андасбека и он, насупив брови, замолчал. Молдас, так ничего и не поняв, почувствовал себя виноватым, молча корил себя за то, что влез не в своё дело и больше не проронив ни слова, тихо сидел за трапезой.

В это время, вдыхая аромат лугов, средь пышной растительности пробирался к аулу всадник. Поднявшись верхом на ближайший холм, он увидел любимый родной аул. Там, где полноводная широкая река Или, берущая начало в горах Китая, вбирающая в себя множество живительных ручейков и родников великих гор Джунгарского Алатау, разбегаясь на равнине Семиречья на множество потоков, образует огромную дельту, и вновь объединяет свои воды в притоке небесно-голубого солено-пресного озера Балхаш, между рукавами рек Ак-Озек и Кок-Озек, в этом оазисе средь бурой пустыни Сариесик-Атырау, расположился родной аул, родовое имение каракыпшаков под названием «Карашенгелды». Юрты в полукруг, тучные стада. Сияющая улыбка осветила лицо мальчишки. Ему показалось, аромат вареного мяса молодого ягненка и терпкий запах кумыса дошел до его носа. Но еще лучше стало на душе от мысли о теплоте и радушии родных аульчан. Как сильно он скучает в городе по родному аулу! Пустив коня галопом и войдя в аул, сразу двинулся к белоснежной праздничной юрте. Разговоры в юрте прервались от шума и лая собак за дверью. В дверях показался Кулан.

– Ассаламалейкум, уважаемые, – поздоровался юный гость с сияющей улыбкой, смуглый худой мальчишка, бритый, в изящной городской одежде, с городскими манерами.

– Э, Кулан, мальчик наш, и ты приехал на праздник? Проходи, садись.

Несколько лет назад Андасбек отправил на учёбу мальчишку-пастуха по имени Кулан, из семьи бедных дальних родичей жены. Их аул прогнал из родной земли казачий атаман, совместно с переселенческим комитетом, и блуждая по степи и пустыне, голодные и обнищавшие, они не знали к кому примкнуть. Обнищавших аулов по степи много, но кому нужны бедные родственники? Зная доброту дальней родственницы Онгар, они пришли к кыпшакам. Андасбек их принял, несмотря на недовольство Жанбаса.

– Мы не знаем, сможем ли прокормить свои аулы, – ворчал Жанбас, – а тут все новые аулы идут. Всех не спасешь! Что я буду делать со всеми жатаками ^[34]? Работой не обеспечишь, налог за их юрты кто будет платить?

Андасбек был непреклонен:

– Жанбас, нельзя оставлять людей в беде. Не отправишь их на верную гибель. Как закроешь сердце? Чем можем, тем нужно помочь. Прими родичей, выдели скот.

Жанбас продолжал ворчать:

– Ох уж эти бедные родственники, скот им дашь, года не будет, как все проедят и снова будут попрошайничать. Так со всей степи жатаки здесь соберутся!

Вынужденно приняв новоиспеченных родичей, все же предупредил, что работы в ауле нет. Времена наступили тяжелые, он не знает сможет ли прокормить своих аульчан, не то, что несчастные семьи, как перекати-поле блуждающие по степи. Все же их старшему сыну, тринадцатилетнему Кулану, доверили пасти лошадей. Но вскоре, видя сообразительность мальчишки, Андасбек отправил его на учебу в мужскую гимназию в город Верный ^[35]. По указу царя Российской империи, каждую волость обязали ежегодно направлять на обучение по два мальчика на переводчика-толмача или мелкого служащего для администрации, и обязали сдавать в царское правительство деньги для их стипендий. Тесть Андасбека, мулла Асубай, как и другие муллы того времени, настраивал народ против русских школ, пугал тем, что детей будут крестить и те вырастут неверными – кафирами. Обычно направляли тех мальчиков, чьи родители соглашались. А таких желающих в аулах практически не было. С одной стороны, муллы настраивали против, служителя Аллаха ослушаться никто не смел. С другой стороны, по большей части бедный и нищий народ, не мог позволить себе отпустить детей в школу, так он лишался помощника и кормильца, ведь дети с малых лет делали посильную работу, мальчики с семи лет могли пасти скот. Сам Андасбек был не против обучения в русских школах, но его дети обучались в медресе у муллы Асубая и из уважения к тестю, не желая его обидеть, не спорил с ним. Андасбек сам построил в ауле медресе, где обучались дети.

Со временем Кулан стал глазами и ушами бая в городе. Внимательный, осторожный юноша собирал информацию и докладывал ему новости о верненских событиях и людях. После гимназии, Андасбек устроил его писарем в канцелярию генерал-губернатора. Родители Кулана не уставали благодарить благодетеля, ибо учение сына открывало ему большой путь. К тому времени люди убеждались, знание русского языка давало работу у русского начальства, что в итоге открывало путь к власти и богатству. Теперь с их сыном будут считаться в аулах все, даже волостные и баи!

– Аллейкум ассалам, сынок, проходи за стол.

После обычных слов приветствия, общих вопросов-ответов друг к другу, Кулан обратился к хозяину:

– Мырза ^[36], я прибыл из Верного, как только услышал разговор генерал-губернатора с уездными начальниками. Губернатор говорит, что желает в нашей волости волостным управителем видеть вас! – торжествующе закончил юнец, довольный принесенной новостью.

Былшык с Андасом радостно переглянулись. Кто не желает власти? Каждый бай желает стать волостным, днем и ночью мечтает об этом. Царские чиновники много лет не давали такую возможность братьям осужденного и убитого Жуманбая.

– Пай-пай-пай, суюнши ^[37] – довольно зачмокали за столом гости, желая поздравить Андасбека с хорошей новостью.

Андасбек нахмурился еще больше:

– Продолжай, сынок.

– Губернатор сказал, вы пользуетесь большим уважением в волости среди всех аульных старшин и у народа. Что вы могли бы быть полезны начальству.

– Продолжай.

– Они сказали, что вся сила волостного в том, чтобы требовал и следил за подчиненными ему аульными старшинами, знал причину неисполнения его распоряжений или медленности в этом вопросе со стороны последних. А так как вы пользуетесь большим авторитетом в Жетысу, то ваша кандидатура в выборе является нужной.

– Генерал-губернатор прав, Кулан, – кивнул головой Андасбек, пристально обводя взглядом всех сидящих. – Кто такой волостной управитель? Тот, кто служит генерал-губернатору и царю! Я завоевал уважение народа и аульных старейшин своими справедливыми решениями и заботой об аулах. Если же я стану волостным управителем, то буду обязан исполнять все приказы царя и распоряжения его слуги генерала и уездного начальника. В ущерб интересам наших аулов.

Кулан растерялся, посмотрел на Жанбаса и Молдаса, не понимая, почему они молчат, затем спохватился:

– Мырза, имея власть волостного и поддержку царского начальства, вы сможете представлять интересы народа. Мы все проголосуем за вас! Мы хотим, чтобы вы были нашим волостным! Согласитесь, очень вас прошу! Ради народа, ради нас всех!

– Кулан, у нас разные цели, – вздохнул озадаченно бай, – у генерал-губернатора одни, у меня – другие. Зачем мне их поддержка и их власть?

– Ну как же, мырза, без поддержки начальства, без власти править?

– Кулан, губернатор мне не начальство. Мы, старейшины аулов, сами можем править своими аулами, без их указов и приказов.

Мальчишка в изумлении смотрел на Андасбека. Каждый в степи мечтал стать волостным, предложи любому баю, бию, не откажется. На какие только хитрости и жертвы не шли, чтобы стать волостным. Затем лицо его снова засияло, ему показалось, он понял причину отказа Андасбека и выпалил:

– Мырза, ведь адаевец Иса согласился быть волостным и правил двадцать лет, не угодничая перед начальством, защищал народ, не лебезил перед царскими властями.

– Сынок, времена изменились, – неопределённо ответил Андасбек.

Кулан был сдержан, серьезен. За годы жизни в городе он изменился, смотрел по-иному на жизнь, чем его сверстники в ауле и выглядел старше своих лет. Общаясь в городе с разными людьми разных национальностей и разных характеров, с русскими, украинцами, казаками, татарами, уйгурами он стал гибким и осторожным. Но оставался настойчивым. Помолчав немного, снова попытался понять: