Текст книги "Дела человеческие"

Жан поздоровался с гостем, сделался обходительным, деликатным. Его загримировали, он уладил последние вопросы со своим редактором. Когда он вышел на площадку, публику уже рассадили по рядам. Несколько человек поднялись, чтобы взять у него автограф, сделать с ним селфи. Со своими зрителями он был ласков, внимателен, сердечен. На площадке все заняли свои места. Фарель, сосредоточившись, просмотрел свои заметки. Гримерша нанесла последние штрихи. Раздался голос: «Пять – четыре – три – два – один… Запись!» Фарель поднял голову, устремил в камеру обольстительный взор и произнес: «Всем добрый вечер!» Актер вышел на сцену.

После записи передачи был устроен коктейль. Все были здесь: руководители канала, журналисты, все, кто работал в студии. Советник министра внутренних дел по связям с общественностью, мужчина с внешностью подростка, с трудом скрывал раздражение. Министру не понравилось, каким тоном Фарель задал вопрос, обозначивший связь между преступностью и нелегальной иммиграцией. Жан пояснил, что французы выступают за свободу слова:

– Уже много лет под вашим давлением политики вынуждены взвешивать и семь раз отмерять каждое свое слово. Мне же хотелось бы другого. Их личной правды – о чем они думают на самом деле.

– О, вы атакуете, но в сущности… Вы не хуже меня знаете, что чем агрессивнее задан вопрос, тем он на самом деле безобиднее.

Пытаясь разрядить обстановку, в разговор вмешался молодой сотрудник канала, правая рука Баллара:

– Мне очень понравился короткий вводный репортаж о молодых советниках президента. Омолодить политическую жизнь – это просто прекрасно!

Советник министра, выразительно поглядывая на Фареля, сказал Баллару:

– Неплохо бы омолодить и телевидение.

Все рассмеялись.

10

В Париже Александр чувствовал себя одиноким. Мать не позвонила ему, не предложила вместе поехать в Елисейский дворец. Чем она занята? Где она? Он спрашивал себя, зачем вообще отправился на другой конец света. Родители настойчиво просили его приехать, и вот он здесь, а они не готовы тратить на него время: один недолгий обед, один ужин, один светский коктейль, пара умных разговоров – вот и все. Растянувшись на кровати у себя в комнате, он изучал содержимое своей личной библиотеки, в ней были сотни книг: литература, математика, латынь, английский – плод пятнадцати лет учебы, – а кроме того, многочисленные работы по методологии, разъяснявшие, как добиться успеха и быть эффективным. Он взял одну из них, прочел несколько страниц. «Твой соперник – не кто иной, как ты сам!» «Поражение – самый полезный урок!» Сплошное вранье. Он вспомнил, как один из учеников накануне экзамена принял снотворное, чтобы нормально уснуть, но порошок подействовал только на следующий день, и он уснул прямо за экзаменационной работой. Никто его не разбудил. Когда он спросил у присутствующих, почему так случилось, они ответили, что это конкурс. В этом состязании за первое место на вступительных экзаменах в лучшую школу каждый сам за себя.

Александр открыл ноутбук, зашел на порносайт, пролистал предлагаемые на нем видео, помедлил, пытаясь выбрать между роликами «Полицейский трахает студентку» и «Каменщик наказывает начальницу стройки» – в этой сфере еще не освоили гендерно-нейтральный язык. Он кликнул на первый. Стал мастурбировать, смотря видео: мужчина, светловолосый гигант с огромными ручищами, сношался с молоденькой темноволосой актрисой с нежной персиковой кожей. В ее гладкой, без единого волоска промежности все было миниатюрным, почти детским, а в одной из больших губ блестело серебряное колечко. Актер, оттянув за волосы ее голову, сунул свой здоровенный вздыбленный член девушке в рот. Он так глубоко воткнул его, что она едва не задохнулась. Шумно сопя, актер изверг сперму ей прямо в лицо. В тот же миг Александр тоже кончил. Завибрировал телефон: пришло сообщение от одного из его друзей, Реми Видаля, тоже студента инженерной школы. Александр не ответил. Он принял душ, а когда оделся, прослушал сообщение: Реми предлагал ему встретиться вечером на одной тусовке в 18-м округе. В ответ Александр отправил смс, написав, что придет прямо туда. Потом послал еще одно сообщение, на сей раз Ясмине:

Думаю о тебе. Мне тебя не хватает.

Ответа не получил. Написал еще несколько посланий:

За что ты так со мной? Я тебя люблю.

Ответь!!!

???

Заглянул в твиттер, обнаружил, что она только что выложила ссылку на какую-то газетную статью. Он снова отправил ей смс:

Ответь, пжлста! Я знаю, ты в сети, ты только что опубликовала два твита.

Он бросился на кровать, свернулся калачиком, прижав к животу подушку. Пришла эсэмэска от отца:

Не опаздывай на награждение. Надень костюм, который я тебе купил. Роберта его погладила.

Александр встал, пошел в хозяйственную комнату, где домработница повесила костюм. Механически оделся и вышел. Вызвал такси, но, едва в него погрузившись, передумал ехать в Елисейский дворец и назвал адрес Ясмины. Она жила совсем рядом, в конце авеню Поля Думера, в доме современной постройки. Он позвонил. Никакого ответа. Тогда он принялся изо всех сил барабанить в дверь. Наконец она, не снимая дверь с ограничителя, выглянула в щель:

– Что тебе? Перестань шуметь, соседей переполошишь.

– Впусти меня, пожалуйста.

– Нет.

– Мне нужно только с тобой поговорить.

– Это невозможно, оставь меня. Немедленно уходи! Я кое-кого жду.

Она снова захлопнула дверь. Он стал стучать, крича, что она должна ему открыть, нужно «просто» поговорить. Кто-то проорал:

– Убирайтесь, или я позвоню в полицию!

Он приник лицом к двери и стал умолять:

– Ясмина, прошу тебя, позволь мне войти, только на пять минут.

Их встреча совершенно вывела его из равновесия. Послышался вой полицейской сирены, Александр испугался и убежал. Выскочив из дома Ясмины, он вызвал «Убер». Водитель Димитриу – четыре с половиной звезды – на черном «пежо» приехал на три минуты позже, чем было обещано. Александр забрался в машину. Печка работала на максимуме, и он сразу вспотел в своей облегающей рубашке. Водитель слушал радио, включив его на полную громкость, прямо на ходу отвечал на сообщения. Александр не сделал ни единого замечания, поскольку наслушался достаточно зловещих историй о том, как таксисты-психопаты завозили своих пассажиров в глухое место и там их убивали. Когда машина остановилась неподалеку от Елисейского дворца, Александр вышел, даже не сказав «спасибо». Едва оказавшись на улице, он просмотрел сообщения и открыл приложение. Кликнул на вопрос «Как прошла ваша поездка?». Плохо. Очень плохо. Он пожаловался на поведение водителя и потребовал вернуть деньги. Не поставив ни одной звездочки, сунул телефон в карман.

11

«Для Фареля Елисейский дворец – второй дом», – ехидно замечали недруги. На глазах у Жана проходила вся жизнь Пятой республики, президенты, сменявшие друг друга, приглашали его во дворец, он встречал там честолюбцев, наглецов, тихонь, ложных скромников, противников президента – на публике они сыпали громкими обвинениями, но, едва переступив этот порог, становились почтительными и угодливыми – и людей, пылко в него влюбленных, тех, для кого политика служила наркотиком, льстецов, амбициозных выскочек из самых низов, гигантов воли, контролировавших все и вся, – последние нравились ему гораздо больше остальных. Как только в правительственном вестнике появилось сообщение о присвоении ему ордена, он стал осаждать администрацию президента, добиваясь почетной персональной церемонии в Елисейском дворце, и связался с соответствующей службой, чтобы назначить дату. Он дал понять, что не желает получать награду одновременно с каким-нибудь префектом полиции или писателем, будь он даже лауреатом Нобелевской премии по литературе. Президент был ему обязан. Фарель пригласил его в «Устный экзамен», когда тот был всего лишь пламенным молодым активистом. И именно Фарель много лет спустя сообщил с телеэкрана о его избрании на высший государственный пост.

Здесь были все: представители списка CAC 40, магнаты печатной прессы, журналисты, писатели, издатели, бывшие и действующие министры – девяносто человек, отобранных самым тщательным образом, в основном мужчины; они направлялись к крыльцу Елисейского дворца, держа в руке карточку с золотыми тиснеными буквами (некоторые сфотографировали ее, чтобы выложить снимок в соцсетях). Был здесь и генеральный секретарь Елисейского дворца, именно он утвердил список приглашенных. Изучив его, он не смог скрыть раздражения: «У Фареля причуд как у примадонны, он уже всех достал, надо же было позвать столько гостей!» – но потом со смешком подытожил, что в списке три премьер-министра и весь CAC 40 – «Ну как от такого отказаться!». Тут были и глава администрации президента, и его советник, и спичрайтер – молодой и покладистый выпускник Национальной школы администрации, которого за две недели до церемонии Фарель пригласил на обед, чтобы снабдить сведениями о своем жизненном пути. Принес профиль из «Эко» за 1999 год и большое интервью в «Нувель Обсерватер» 2003 года – по его мнению, особенно удачные. Никаких импровизаций. Кроме того, Фарель дал ему имена и телефоны двух-трех человек, которых предупредил заранее. И теперь с нетерпением ждал речи президента.

Самыми первыми прибывали, как правило, самые робкие, в том числе братья Фареля, Жильбер и Пауло, при полном параде, как на собственную свадьбу; они не могли отказать себе в удовольствии сфотографироваться на ступенях перед входом. Долго добирались сюда из своей маленькой деревушки, где жили с женами и детьми. Их отвели в большой зал с красными стенами и попросили подождать. Известные личности из мира политики и медиа окидывали друг друга профессиональным взглядом. Каждый караулил свою добычу, стремясь завладеть самой влиятельной фигурой. Если выбранный объект уже вел разговор с кем-то еще, нужно было схитрить и при помощи одного меткого слова или дружеского жеста занять вожделенное место, ловко встроиться в текущую беседу и, оценив общественную весомость соперника, осторожно оттеснить его – желательно не допуская бестактности, – пока не появится кто-нибудь другой, более влиятельный, чем предыдущий, и тогда избранник будет исключен из дискуссии, как в игре «Музыкальные стулья», которая в Елисейском дворце, как и во всех сферах власти, велась по своим правилам. Братья Фареля неловко топтались в уголке зала, не зная, можно ли в Елисейском дворце доставать фотоаппарат и делать снимки. В какой-то момент поднялась легкая суматоха: один из гостей пожелал сделать селфи с Катрин Денёв, внезапно вынырнув у нее из-за спины, но распорядитель знаком запретил ему досаждать знаменитой актрисе. Александр о чем-то говорил с матерью: туго затянутая в то самое платье, которое попросил надеть Жан, она выглядела напряженной. Фарель в центре зала сиял словно звезда. У нас все получилось, подумал он, и перед его мысленным взором возникло тело матери, покрытое саваном, у нас все получилось. Самой жизнью ему было уготовано прозябание в грязи и нищете, а как высоко он поднялся – на самую вершину государства! Все это он совершил для нее. Фарель порхал по залу, от одного гостя к другому, счастливый как никогда, и вдруг ему пришло сообщение от неизвестного абонента:

Франсуаза пыталась покончить с собой.

Он застыл, не в силах пошевелиться. Голову сдавила невыносимая боль. Может снова случиться приступ, и на сей раз его точно хватит паралич, он рухнет на пол на глазах у всех этих людей, и во всех изданиях появится фотография, где у него пена течет изо рта – какой стыд! Он сделал глубокий вдох, потом выдох. Он был слишком груб с Франсуазой и страшно об этом жалел. Он ее любит. Глядя на Клер в облегающем платье, которое не придавало ей изящества – она немного поправилась, это было ужасно, – он даже сказал себе, что любил только одну женщину, Франсуазу, а она захотела умереть по его вине. Кто-то из гостей подошел к нему сзади и положил руку на плечо. Фарель вздрогнул. «Жан, все хорошо?» Он улыбнулся: «Да, все очень хорошо!» С него градом лил пот. Куда подевался Лео? Он поискал глазами брата и наконец заметил его в дальнем углу зала, где тот что-то бурно обсуждал с одной парижской издательницей. В тот миг объявили о прибытии президента. Фарель, дрожа, спрятал телефон. Что ему теперь делать? Он не мог попросить президента подождать, взять телефон и набрать сообщение. И тем более не мог прямо сейчас помчаться к Франсуазе или начать обзванивать все больницы в Париже; после церемонии здесь, в Елисейском дворце, в его честь будет устроен коктейль, нужно и дальше продолжать игру. Сердце у него разрывалось, он чувствовал, как по спине стекают струйки пота. Распорядитель попросил гостей занять свои места: церемония сейчас начнется.

– Это самый прекрасный день вашей жизни, – воскликнул Баллар, пожимая руку Фарелю. – Знаете, как люди говорят? Орден Почетного легиона – самая мощная виагра для мужчин, облеченных властью!

Фарель отшатнулся; если бы у него был пистолет, он пристрелил бы сейчас Баллара.

Франсуаза пыталась покончить с собой. Она в больнице Биша, в психиатрии.

Второе сообщение пришло в тот миг, когда распорядитель объявил о прибытии президента. Все приглашенные замерли. Президент вошел в зал, улыбаясь уголками губ, с добродушным выражением лица, которое делало его очень симпатичным – или отвратительным, в зависимости от того, кто его оценивал, сторонник или противник. Казалось, ничто его не задевает, он неуязвим. Он встал за трибуну. Горделиво выпрямился: в этот миг он возвышался над Фарелем. Клер не интересовала речь президента, и она не подняла глаз от экрана телефона, когда он заговорил.

– Господа премьер-министры, дамы, господа министры, дамы, господа, друзья, близкие, родные Жана Фареля, рад приветствовать вас здесь, на этой церемонии.

Все взгляды устремились к президенту. Клер убрала телефон и сделала вид, будто внимательно слушает. Увидела в отдалении сына, стоявшего немного в стороне, хотела подойти к нему, но толпа была настолько густой, что она раздумала.

– Жан Фарель, – продолжал президент, – вы журналист, выдающийся журналист, который ничего не оставляет на волю случая, старается все держать под контролем. Более сорока лет вы являетесь ведущим, я бы сказал направляющим, французской политической жизни. Каждый воскресный вечер вы радуете французских зрителей увлекательным разговором с самыми крупными политическими фигурами этой страны, ваши передачи стали заметными вехами в истории телевидения. Вы прославились благодаря гармоничному сочетанию обаяния и натиска, от вас никто и ничто не ускользает. Кажется, мы знаем о вас всё, начиная от вашей первой рубрики на ORTF, куда вас, двадцатилетнего юношу, взяли на работу стажером после встречи с генеральным директором Жан-Бернаром Дюпоном, – легенда гласит, что вы буквально накинулись на него на авеню Президента Кеннеди, умоляя дать вам шанс, – и до сегодняшнего дня, когда вы все еще господствуете в теле– и радиоэфире в качестве журналиста и продюсера; ваша жизнь – пример того, как Республика вознаграждает человека за отвагу и упорный труд. Жан Фарель, вы вышли из социально неблагополучной среды и никогда этого не скрывали, вы никогда не принадлежали к числу богатых наследников, описанных Бурдьё, которого вы не раз приглашали в ток-шоу поделиться своим мнением, вы самоучка, и в этом ваша неповторимость и ваша сила. Первые шаги в жизни были для вас нелегкими. Вы мало рассказывали о своем детстве, о трагической смерти матери, о расставании с двумя из троих братьев, однако это не помешало вам написать в недавно вышедшей книге «Устный экзамен» – сборнике откровенных бесед с самим собой, – что все, что вы делали, вы делали ради матери. И не случайно вы часто цитируете одного из ваших любимых писателей, Ромена Гари, чей роман «Обещание на рассвете» – это признание в любви, с которым вы хотели бы обратиться к вашей матери, если бы обладали литературным даром, как вы скромно заметили в только что опубликованной статье, посвященной вам.

Он ссылается на ту самую омерзительную статью, как же это неприятно, думал Фарель, по-прежнему сияя улыбкой. Он ничуть не сомневался, что по дворцовым кабинетам распространяется иная, пародийная версия президентской речи и в ее тексте фигурирует ссылка на другое произведение Гари – «Дальше ваш билет недействителен», роман о мужском старении и закате сексуальности.

– Жан Фарель, вы брали интервью у великих: у Бурдьё – о нем я уже упоминал, – у Помпиду, Фуко, Миттерана, но самое сильное влияние на вас оказал Пьер Мендес-Франс. Вашим девизом стали слова из его речи, произнесенной 23 июля 1955 года: «Наша первейшая обязанность – откровенность. Информировать страну, не держать ее в неведении, не лукавить, ничего не скрывать – ни правду, ни трудности». Вас не раз упрекали за эту откровенность, которую многие воспринимают как несдержанность, в то время как это отражение вашего бойцовского характера. Ныне она стала вашим фирменным знаком. Любой, кто получает приглашение в вашу программу, знает, что ему станут задавать вопросы до тех пор, пока он не скажет правду.

Опять удар ниже пояса. Кто сказал спичрайтеру, что на Фареля оказал влияние Мендес-Франс? Неприкрытое вранье. Единственный человек, который оказал на него влияние, – генерал де Голль. Жан знал наизусть целые куски из его мемуаров.

Франсуаза пыталась покончить с собой.

Эти слова застряли в мозгу Фареля, и он не мог сосредоточиться: в каком состоянии сейчас Франсуаза? А вдруг она между жизнью и смертью? Вдруг у нее серьезные повреждения? Нет. В сообщении об этом было бы сказано. Когда президентская речь подходила к концу, он снова овладел собой.

– Господин Жан Фарель, вы произведены в великие офицеры ордена Почетного легиона.

Фарель подошел к президенту, тот приколол награду к лацкану его пиджака, поцеловал его и по-дружески положил руку ему на плечо. Эту сцену фотограф запечатлел для вечности. Нацеленные на них камеры мобильников засняли тот же кадр. Президент преподнес букет роз Клер, наблюдавшей за церемонией сбоку.

Несмотря на то что по протоколу никому не предоставляли слова после президента, Фарель встал за трибуну, чтобы произнести свою речь – они с президентом давно знали друг друга, и между ними все было договорено. Он занял место президента и достал из кармана листок с речью, которую готовил две недели. А пять дней назад даже велел привезти ему трибуну домой, чтобы порепетировать в той же обстановке, что и в Елисейском дворце. Но едва подняв голову, он заметил Мишеля Дюрока, входившего в зал. Тот выглядел довольно неопрятно, отрастил живот, его лицо наполовину скрывала клочковатая борода, к тому же, судя по всему, он крепко выпил, и его суровый взгляд не предвещал ничего хорошего. Жан забыл вычеркнуть его из списка приглашенных.

– Господин президент, я глубоко тронут честью, которую вы мне оказали, ведь по традиции говорить после вас не принято. Не стану злоупотреблять этой честью и буду краток. Я ничего не достиг бы, если бы не моя мать, если бы не мои приемные родители, которые воспитали во мне любовь к Франции, и я горжусь тем, что Республика дала мне возможность пройти такой удивительный путь.

Мишель неотрывно смотрел на него. Произнося речь без всякой уверенности в голосе, Жан пытался прогнать возникавшие в его воображении ужасные сцены. В середине текста был пассаж о профессиональной этике, и он не сомневался, что на этом месте его друг поднимет шум, а потому чувствовал себя все хуже и хуже и боялся хлопнуться в обморок на глазах у публики, что неизбежно случилось бы, если бы не произошло прямо противоположное: Фарель устоял, зато Дюрок рухнул прямо посреди зала. Гости испуганно вскрикнули и отпрянули от него, а Клер, Александр и три брата Жана бросились поднимать Мишеля. Фарель прервал свою речь, но не пошевелился. Один из гвардейцев двинулся вперед оказать первую помощь, затем позвал еще троих, чтобы они помогли ему перенести Мишеля Дюрока в гостиную Наполеона III, расположенную по соседству с залом и отделенную от него тяжелой шторой из красного бархата. Приглашенные застыли на своих местах и тихо перешептывались. Спустя пять минут примчалась бригада скорой помощи. С этой минуты действо разворачивалось уже за занавесом. Клер с Александром вернулись в зал.

– Что будем делать? – прошептал президент Фарелю на ухо.

– Продолжим, – решительно произнес Фарель.

Он занял свое место и стал с расстановкой произносить свою речь, но никто уже его не слушал. Кто-нибудь знает, что с Мишелем? Как мог Фарель возобновить церемонию, когда его другу стало плохо? А вдруг он умер? До слуха присутствующих долетали обрывки выступления Фареля.

– Я сделал прекрасную карьеру, но мое высшее достижение – это мой сын. – Все взгляды обратились к Александру, и тот покраснел, услышав свое имя. – И в заключение, видя вас всех здесь, дорогие друзья, я хотел бы вспомнить трактат Бальтасара Грасиана «Придворный» – журналисты часто его цитируют, говоря, что это моя настольная книга. Есть и другие, к примеру, Пруст, Гари и Гомбрович, это моя истинная страсть, однако я процитирую Грасиана, чтобы доставить удовольствие присутствующим здесь собратьям по профессии: «Хорошо, когда тобой восхищаются, но еще лучше, когда тебя любят». Я хотел бы сейчас поблагодарить всех тех, кто меня любит.

Гости зааплодировали. Кто-то пустил слух, что Мишеля Дюрока увезли в больницу. Но как только открыли зал с угощением, все о нем сразу забыли.