Текст книги "Чистилище для невинных"

Рафаэль, 16 лет

Рафаэль дышит часто.

Слишком часто.

А ведь он поклялся, что не будет бояться.

Что больше ничто не заставит его бояться.

Он хватается за свое оружие, натягивает балаклаву. Толкает дверь, потрясает ножом.

Обычный нож. В руках шестнадцатилетнего мальчишки.

Почтовая служащая выпученными глазами смотрит на возникший на пороге силуэт. Она поднимает руки, вскакивает со своего кресла и отступает, чтобы прижаться к стене.

Если бы она знала, что ему тоже страшно…

Может, даже больше, чем ей.

– Бабки!

Бабки. Эти кусочки мятой бумаги, которым придают такое значение.

Бабки. Самый обольстительный обман.

Худший серийный убийца.

– Бабки давай, быстро! – своим зычным голосом кричит Рафаэль.

Молодая женщина открывает кассу, поспешно хватает несколько валяющихся в ящике купюр и кладет их на прилавок.

– Это все, что есть! – шепчет она, снова отступая к стене.

Рафаэль завладевает добычей и стремительно убегает.

По пути бросает балаклаву и нож в мусорный бак и продолжает бежать, как будто сама смерть гонится за ним.

Долгие километры.

И только спустя полчаса, едва переводя дух, он наконец останавливается.

Пересчитывает банкноты.

Пятьсот пятьдесят франков.

Первый налет. Первый гонорар артиста.

Само собой, ничтожный.

И все-таки Рафаэль улыбается.

Руки у него дрожат.

Они больше никогда не будут дрожать.

Глава 18

Продержаться еще полтора часа. Потом она будет свободна.

Склонившись над своим листком, Джессика молча проклинала математику.

Во-первых, зачем это надо?

Считать, согласна. А еще?

Все эти формулы, теоремы… Му́ка, изощренная пытка, в стародавние времена придуманная неведомым палачом. На редкость изобретательным.

Ей постоянно повторяют, что все, что она здесь изучает, когда-нибудь пригодится ей в жизни. Что все, что ей насильно вдалбливают в голову, необходимо, чтобы смело встретить будущее.

Но математика… Для чего все-таки она ей потом пригодится?

Она тщетно размышляла, но так ничего и не придумала.

Цифрам Джессика всегда предпочитала слова. Они настолько поэтичней. Настолько прекрасней. Настолько благородней, богаче и изящней. Настолько более волнующи.

Никому не приходит в голову объясниться в любви цифрами.

И цифрами не зовут на помощь.

Только словами. Или жестами. Глазами и словами.

Мы мечтаем словами. Цифрами мы считаем.

Время, часы, минуты. Которые проходят слишком быстро или слишком медленно.

Мы считаем оставшиеся до начала занятий дни каникул. Годы, отделяющие нас от смерти. Деньги, которые не можем потратить.

Или исчезнувших дорогих нам людей.

Так что Джессика не понимала. И тонула в этом океане вероятностей, задыхалась под этой лавиной алгебры, захлебывалась этими лишенными смысла множествами.

И Джессика сбежала. Из этого класса, из этого коллежа, из этой жизни.

Она ушла. В будущее, навсегда.

До того, как ей исполнится двадцать. А это так далеко. Почти недостижимо, как линия горизонта, до которой никто еще не добрался.

Но нет, она неминуемо достигнет своих двадцати.

Удивительно, но с четырех лет ей казалось, будто смерть где-то рядом, а вот ее двадцатилетие очень далеко. Странный парадокс.

Она будет студенткой – разумеется, факультета литературы. Или иностранных языков. А может, искусствоведения.

В общем, какого-нибудь престижного факультета.

Профессия? Институт? Актриса, журналистка?

Она пока не выбрала.

Все, что угодно, только не математика, не точные науки – никаких цифр и формул.

У нее будет собственная крошечная квартирка в городе, в которой она, возможно, поселится с подружкой. И конечно, машина.

Она будет красавица, все мужики окажутся у ее ног.

Она будет свободна. Сможет позабыть про тригонометрию, навсегда изгнать из памяти Пифагора и Фалеса Милетского.

Раз, два, три… Она уже вообразила свое будущее.

Мы всегда верим, что потом будем свободными. Однажды. Наверняка. Возможно.

И Джессика не являлась исключением из правила.

Сидя возле окна и вперив взгляд вдаль, она улыбалась. Позабыв про почти девственный листок бумаги, который как будто насмехался над ней, грозил.

Кто-то из одноклассников кашлянул, и Джессика вернулась с небес. Вынужденное приземление на чистую страницу. Жесткая посадка.

Время неумолимо шло вперед; результат с каждой минутой становился все хуже.

Но даже если бы Джессика располагала целым столетием, она все равно не знала бы, что еще прибавить.

Это же китайская грамота. Или яванская. Какой-то внеземной язык.

Она поднимает голову и решается исподтишка глянуть влево.

На Лукаса. Даже его имя прекрасно.

Он очень сосредоточен, как будто ему есть что писать. И даже много. Надо бы договориться, чтобы он давал ей частные уроки. Тогда, может быть, она достигла бы заметного прогресса!

Заметив, что на него смотрят, Лукас слегка повернул голову и послал своей обожательнице едва заметную улыбку. В которой было нечто жестокое. Нечто презрительное.

Сердце Джессики сжалось, от боли она выпустила из пальцев ручку, которая упала на серый пол. Училка подняла глаза, нахмурилась и сразу же вернулась к проверке заданий. Джессика покраснела, подняла ручку, а ее глаза вновь скользнули по белой странице.

Безнадежно белой…

Катастрофа.

Как она сообщит о провале, когда вернется домой? Родители снова станут орать, это уж точно. Они будут так разочарованы…

На какое-то мгновение Джессика представила, что не пойдет домой.

Уедет. Далеко. На этот раз по-настоящему уедет.

Чтобы не подвергаться больше родительскому гневу. Чтобы больше никакой математики и всего остального.

Но ведь они будут ужасно горевать, если она вот так вдруг исчезнет. Бесследно. Это наверняка их убьет.

Кстати, и ее тоже.

Они иногда и правда ругают ее. Но они ее любят. Это она точно знает. Это очевидность, которая ободряет, защищает ее.

Время истекло, положите ручки!

Училка собрала работы, Джессика была готова разрыдаться.

Прозвенел звонок, в классе раздался шум голосов. Джессика сложила портфель и присоединилась к Орели, которая с радостной улыбкой уже ждала ее в коридоре.

Орели здорово въезжает в математику.

– Ну что?

– Завалила! – вздохнула Джессика. – Родители меня убьют!

– Да нет же!

Орели обняла подругу за плечи и по набитому битком коридору увлекла ее в школьный двор.

– Не волнуйся! Они просто попытаются вправить тебе мозги, а потом успокоятся.

– Черт, я умру! Говорю тебе, вот честное слово!

– Да ладно! Прекрати, Джесси… Ничего ты не умрешь! Too young to die, baby![3]3
  Too young to die, baby (англ. Слишком молод, чтобы умереть, детка!) – песня британской группы Jamiroquai, одной из наиболее ярких групп британского джаз-фанка и эйсид-джаза 90-х годов.


[Закрыть]

Орели насмешничала, чтобы разрядить обстановку.

Она распевала во все горло: Too young to die… Too young to die, baby!

Вечно она то поет, то хохочет, эта Орели. Джессика никогда не видела, чтобы подруга плакала.

А ведь причины для слез у нее были. И немало.

У нее нет ни родителей, ни родственников. Ее бросили сразу после рождения, и она живет в приюте вместе с другими подростками.

В небольшом современном учреждении, расположенном через две улицы от дома Джессики.

Орели побывала уже в трех приемных семьях.

В первой она хотела бы остаться до совершеннолетия. Но какой-то придурок из опеки решил иначе и насильно вырвал ее из объятий приемной матери.

Кажется, они были невероятно привязаны одна к другой.

Ее пребывание в двух следующих семьях было отмечено серией побегов.

И завершилось попыткой самоубийства.

Так что в конечном счете Орели выбрала приют. А дважды в месяц она проводит выходные в семье Джессики.

Орели для Джессики вроде старшей сестры, которой у нее нет. Между ними всего год разницы, но в таком возрасте это важно.

Они учатся в одном классе, потому что Орели оставалась на второй год.

Нормально, когда у тебя позади такое…

Кстати, она отлично справляется, и Джессика не может не восхищаться ею.

Несмотря на проваленную контрольную по математике и насмешливую улыбку Лукаса, она тоже принимается петь.

Too young to die, baby!

Глава 19

17:08

Час пробил.

Колокол тоже. На ближайшей церкви.

Джессика и Орели на несколько минут задержались возле коллежа, чтобы поболтать со стайкой одноклассников. А потом наконец решили вместе отправиться домой.

– Зайдешь ко мне? – предложила Джессика.

– О’кей! Только ненадолго, иначе Марсиаль опять будет ругаться.

Марсиаль – это один из воспитателей в приюте. Орели тайно влюблена в него. И не сомневается, что потом выйдет за него замуж.

Он всегда будет на двадцать пять лет старше ее, но Орели на это плевать.

Не переставая щебетать, девочки перешли улицу, потом площадь.

Что за уродина эта училка… Лукас – настоящий красавец…

Они так хохотали, что Джессика даже на миг позабыла, что переживает из-за своего провала на контрольной по математике и из-за презрения предмета своей первой большой любви.

Они изображали плохих девочек, напугали какую-то бабульку, которая выгуливала наряженную в красное пальто из искусственной шерсти крошечную собачонку.

Хотя, вообще-то, ничего страшного в них нет.

Спустя десять минут они свернули в тихую улочку. Пустынную и идущую вдоль пустыря.

Это кратчайший путь, которым они пользуются почти каждый вечер, хотя родители Джессики категорически запретили им ходить там.

Именно потому, что родители Джессики категорически запретили.

Возле них остановился белый фургончик, водитель опустил стекло:

– Простите, девушки…

Они остановились, смотрят на него. С недоверием.

Лет пятьдесят, жизнерадостный, улыбающийся. Волосы с сединой, трехдневная бородка.

– Я заблудился, – пожаловался он. – Мне нужна Мельничная улица. Не поможете?

– Мы там живем! – бросила Орели.

– Правда? Я еду к мсье и мадам Дюрье. Может, вы их знаете?

– Это мои родители, – удивилась Джессика.

Мужчина выключил зажигание.

– Так вы, наверное, Джессика? Я сослуживец вашего отца, мы вместе работаем в мэрии… Он попросил меня сегодня вечером заехать к вам. Он продает автомобиль, – возможно, я его куплю.

– А…

– Так как мы поступим? Может, сядете в машину? Вы покажете мне дорогу, а я заодно подвезу вас!

Девочки переглянулись.

– Твой отец продает свою тачку? – спросила Орели.

– Ага… Вообще-то, это мамина.

– Так вы садитесь? – потерял терпение водитель.

– Но мой отец в такое время еще даже не выходит с работы, – объяснила Джессика.

– Он мне сказал, что машину может показать ваша мать. Он ей звонил, она меня ждет.

Мужчина открыл пассажирскую дверь; Джессика все еще сомневалась:

– Мне не хочется оставлять подружку… Я объясню вам, как проехать, и…

– Вы обе поместитесь! – предложил незнакомец. – На переднем сиденье три места.

– Давай! – скомандовала Орели. – Как круто, нам не придется топать пешком!

И первой забралась в машину; за ней неохотно последовала Джессика. У нее не было никакого желания ехать с этим человеком. Если бы хоть какая-нибудь классная тачка с клевым мужиком за рулем… А раздолбанный фургон и этот старик – нет, это не дело…

Водитель включил зажигание, бросил взгляд в зеркало заднего вида.

Никого.

Он тронулся с места, в кабине раздался щелчок. Двери были заблокированы.

Номера фальшивые, пикап – самой распространенной модели.

Все идеально.

– В конце улицы надо свернуть направо, – объяснила Орели.

Мужчина обдал ее неприятной улыбкой:

– Спасибо за помощь, Орели. Даже не знаю, как бы я без тебя добрался.

– Откуда вы знаете, что меня зовут Орели?

19:55

Она зовет на помощь. Беззвучно.

Кляп действует чудовищно безотказно.

Она зовет на помощь.

Умоляет отца, мать. Умоляет воображаемых богов, населяющих ее бессознательное.

Спасите меня! Не бросайте меня! Я хочу домой!

Впрочем, она уже знает, куда ее везет этот грузовичок.

В ад, это точно.

Но как ей предстоит умереть, ей пока неизвестно.

И это пугает ее сильнее всего.

Она слышит голос отца. Который с лукавой улыбкой часто твердит одну и ту же фразу: «Надежда заставляет жить».

А это означает, что отчаяние убивает.

Значит, надо продолжать надеяться. Надо бы.

Вспышки света; они проезжают под чередой фонарей. Джессика успевает мельком увидеть Орели, связанную, как и она. Лежащую, как и она, прямо на холодном металлическом полу фургона. Их наполненные ужасом глаза на мгновение встречаются. Затем тьма вновь разлучает их.

Джессика в который раз пытается высвободить запястья. Напрасный труд.

Когда начинаются новости, водитель усиливает звук радио:

Внимание, похищение… ученицы четвертого класса… коллеж имени Даниэль Казановы…[4]4
  Даниэль Казанова (настоящие имя и фамилия Винчентелла Перини; 1909 – 9 мая 1943, Освенцим) – французский политик, коммунистка, участница французского движения Сопротивления в годы Второй мировой войны. Основатель Союза девушек Франции (Union des jeunes filles de France).


[Закрыть] Джессика Дюрье, тринадцати лет… рост метр шестьдесят два, блондинка, волосы длинные… в момент исчезновения была одета в бежевую футболку и джинсовую куртку… Орели Мартен, четырнадцати лет… рост метр пятьдесят девять, брюнетка, волосы короткие, глаза карие…

Мужчина оборачивается:

– О вас говорят, мои дорогие! – И, расхохотавшись, добавляет: – Скоро вы будете знамениты на всю Францию!

Джессика вновь обретает надежду. Они знают, что их похитили. Все об этом знают. Вся Земля знает.

Все знают, что они пропали, но кто знает, где они находятся? Никто.

Разве что… Может, кто-нибудь все-таки видел, как они садились в этот чертов фургончик?

Полиция идет по их следам. Сейчас, может, за следующим поворотом…

Она прислушалась, надеясь различить звук сирены, сигнал пожарной машины. Прерывистое голубоватое свечение мигалки.

Как в кино, где они всегда появляются вовремя.

Их скоро освободят и отвезут домой, а этого психа бросят в тюрьму.

Да, они станут знаменитыми. Одноклассники с ума сойдут. Родители все ей простят, даже плохие отметки, – так они будут рады, что нашли ее. Лукас наконец на нее посмотрит… Как на героиню.

Однако не было ни сирены, ни мигалки. Ничего, кроме мерзкой тьмы кузова этой машины. Мрачной, как склеп.

Ничего, кроме монотонного гудения двигателя и потрескивания радиоприемника.

Никаких героинь, только две девочки, по собственной глупости попавшие в когти хищника.

– Даже не мечтайте, голубки мои. Никто вас не найдет! Пару деньков о вас поговорят, а потом забудут… Но уж я-то о вас позабочусь.

Изгибаясь, как вытащенная из воды рыба, Джессика в конце концов смогла прижаться к Орели. Лицом к лицу. Их слезы перемешались.

Джессика могла бы сбежать, вот только что. В тот момент, когда похититель остановил грузовичок где-то на краю света.

Но он помахал огромным ножом и прижал его лезвие к горлу Орели:

– Если не будешь делать, что говорю, я зарежу твою подружку… А если будешь послушной, вы с ней останетесь живы-здоровы.

Тогда Джессика согласилась залезть в кузов автомобиля, а потом и выпить что-то из пузырька. Прежде чем провалиться в глубокую черную дыру. И проснуться связанной и с кляпом во рту. С головой, раскалывающейся от боли и собственных криков.

Наверняка далеко от дома.

Обреченная, это уж точно.

Я должна была бы сбежать. А теперь слишком поздно. Он убьет нас обеих.

Я должна была бы сбежать. Я могла бы предупредить родителей, копов.

Этот псих, возможно, не убил бы Орели.

Я должна была бы… Я не должна была бы…

Я наказана. За то, что срезала путь и пошла по пустырю. Хотя родители мне запретили.

Я наказана… За то, что решила сбежать из дому.

Что так часто мечтала о том, как было бы клево, если бы у меня не было младшего брата. Что столько раз ревновала к нему.

Что думала, что лучше было бы быть единственной дочкой или чтобы моей сестрой была Орели.

Я наказана за то, что позавчера сказала эти ужасные вещи бабушке.

Что врала столько раз.

Я наказана за… за столько всего.

Джессика разразилась рыданиями, захлебнулась в слезах.

Орели тоже дышала с трудом; холод и страх сковали ее легкие, судорогой сжали мышцы.

Странно, но ее не покидала одна мысль. Кто теперь позаботится о Малабаре? О шиншилле, которую воспитатели месяц назад подарили ей на четырнадцатилетие? Они ведь не бросят ее, если я не вернусь? Нет, они не могут так поступить…

Мужчина за рулем принялся подпевать известной мелодии, которую передавали по радио.

Джессика и Орели тоже ее слышат. Только они больше не поют.

Не запоют больше никогда.

You know we’re too young to die… You know we’re too young to die…

Пятница, 7 ноября

Глава 20

Несколько минут после полуночи

Рафаэль взглянул на часы; ночь предстояла долгая.

Вильям уснул. Он был так измотан, что опять впал в бессознательное состояние. Порой он исторгал какие-то горестные хрипы, бормотал обрывки слов без начала и конца.

Рафаэль поднялся, потянулся, чтобы размять задубевшие от неподвижности мышцы, и удалился в кухню. Поставил чашку с кофе в микроволновку и закурил. Разогретый напиток показался ему омерзительным, но кофе был необходим ему, чтобы тоже не рухнуть, как Вилли. Сегодня ночью он не собирался спать.

Постояв мгновение на пороге, он, прежде чем вернуться к брату, глубоко вдохнул холодный и чистый воздух.

Вильям открыл глаза:

– Раф… Который час?

– Полночь с минутами. Отдыхай.

– Мы не должны были уехать? Нам надо бы…

– Отдыхай, – отеческим тоном повторил Рафаэль. – Завтра уедем.

– Но…

Рафаэль взял его руку в свою:

– Только что звонил коп… сегодня ночью он возвращается.

Глаза Вильяма затуманились от тревоги.

– Так что было бы неразумно сваливать теперь, – объяснил Рафаэль. – Едва вернувшись, он сразу забьет тревогу. Лучше его нейтрализовать, а уж потом свалить. Разве не так?

– Не знаю… Может быть… А где Сандра?

– В спальне, тут, рядом. Я привязал ее к койке.

– А… Кристель?

– В кабинете.

Вильям пошевелил ногой и стиснул челюсти.

– Больно?

– Черт, да…

Он задохнулся в жестоком приступе кашля. Лицо сделалось багровым. В полном изнеможении Вильям откинулся на подушку:

– Как ты думаешь, этот… мундир… сговорчивый?

– Не больше моего, – с улыбкой заверил Рафаэль.  И  положил ладонь на рукоятку своего кольта. – Я приготовил ему незабываемую встречу!

– Да, но…

– Ты ведь мне доверяешь?

– Больше, чем самому себе, – признался Вильям.

– Тогда не беспокойся. Скоро я нас отсюда вытащу.

1:22

Ему в лоб упирается ствол. Он открывает глаза.

Сквозь искусственную дымку вырисовывается лицо Кристель.

– Сейчас я убью тебя, кусок дерьма. Не следовало тебе отнимать у меня Фреда!

Рафаэль вцепляется руками в подлокотники кресла:

– У меня не было выбора… Он меня предал!

– Я размозжу твою мерзкую башку… одна пуля в голову – тебе, как ему!

Звук выстрела отскакивает от стен, Рафаэль резко просыпается.

Все-таки он в конце концов заснул. В кресле, всего на несколько минут.

Он потер глаза, сразу перевел взгляд на Вильяма и успокоился, увидев, что брат дышит почти ровно. Это слегка отодвинуло на задний план лицо Кристель, ствол «глока» и этот чудовищный страх, который все еще скручивает его кишки. Этот горький привкус, который все еще сохраняется у него во рту.

Фред…

Вопрос был в том, кто кого.

Рафаэль бесшумно поднялся, выкурил перед домом сигарету. Снова выпал туман, извечный. Интересно, бывают в этих краях ясные ночи?

Холодный ветер забавлялся, рассыпая крики совы, путая следы.

Рафаэль раздавил окурок; к счастью, он неплохо запасся… Когда зарываешься в укрытие, явно можешь не надеяться сходить в ближайшую табачную лавку за сигаретами. Лучше предусмотреть все заранее.

Еще один мерзкий кофе, еще одна сигарета. Теперь ему никак нельзя уснуть. Коп может явиться с минуты на минуту, группа встречающих должна быть наготове.

Рафаэль принял решение навестить обеих своих пленниц. Совершить обход, вроде как надзиратель в тюрьме.

Сперва Кристель.

В кабинете он нажал кнопку выключателя, от резкого света она зажмурилась. Рафаэль взял стоявшую возле компьютера бутылку с водой, сорвал скотч, которым был заклеен рот молодой женщины. Она неотрывно смотрела в противоположную стену. Холодная, как ночь, неуловимая, как ветер.

Ни единой просьбы, ни единого слова. Рафаэль не мог не восхищаться ею.

Он поднес к ее губам горлышко бутылки. Она отвернулась.

– Знаешь, я ведь теперь не приду до завтрашнего утра…

– Плевать я на тебя хотела, долбаный убийца.

Он сжал челюсти:

– Ну, как хочешь.

Рафаэль колебался, стоит ли ей снова заклеивать рот, но в конце концов решил дать Кристель дышать свободно. Он выключил свет, запер дверь и отворил следующую, в соседнюю комнату.

И содрогнулся от холода; даже несмотря на то, что он закрыл ставни, через разбитое стекло в спальню проникал ледяной ночной воздух. Сандра, наверное, совсем окоченела.

Рафаэль включил ночник и присел на кровать.

– Я тебя разбудил? – осторожно спросил он.

Она отрицательно покачала головой: нет. Несколько секунд он смотрел на нее.

Красивая. Беззащитная, привязанная к этой кровати.

Рафаэль почувствовал, что он одинок. Что ему холодно. Захотелось соединить два их одиночества, согреться возле нее.

Но он старался себя контролировать. В любом случае она не согласится… Он мог бы добавить к длинному списку своих преступлений еще и изнасилование, но заставлять ее не входило в число его фантазмов.

Он прикоснулся к ее лбу, чтобы отвести с него непокорную прядь; она мгновенно сжалась.

– Твой мужчина не должен задержаться. Подождем его вместе.

Она в смятении смотрела на него:

– Ты что, убьешь его?

Он не ответил и принялся развязывать ее. Ему потребовалось некоторое время, чтобы распутать узлы, которые он сам же и соорудил.

Почувствовав наконец свободу, Сандра села. Она не сводила с него глаз, будто старалась прочесть его мысли. Потом медленно придвинулась к нему, так что их плечи соприкоснулись. Ее ладонь нерешительно легла на его лицо со следами ударов. Он удивился, но даже не пошевелился. Ее палец скользил по шраму у него на щеке, он пристально смотрел ей в глаза.

– Если ты рассчитываешь украсть у меня пушку, то только зря теряешь время, – прошептал он. – Я оставил ее возле Вилли.

Ее ладонь продолжала спускаться к его шее и легла ему на затылок.

Значит, ей нужен не кольт.

Сандра легонько притянула его к себе, он, сам не слишком понимая почему, воспротивился:

– Чего тебе надо?

Она поцеловала его, он позволил ей это сделать. Покорный, как никогда. Впрочем, настороже. Как всегда.

– Я не хочу, чтобы ты убил его…

Он печально улыбнулся.

Ах вот оно что! Она думает, что таким способом меня можно убедить? Хотя почему бы и нет, в конце концов?

Она ничком упала на кровать, он больше не колебался.

В спальню врывается ледяной шквал, Сандра закрывает глаза. Рафаэль целует ее шею, расстегивает на ней блузку.

Заглянув в ее нефритовые глаза, замирает. Они сверкают, словно драгоценные камни, которые он так привык воровать. Они искрятся слезами и ненавистью.

Кулаки у нее сжаты, как будто она готовится вступить в смертельный бой.

Он выпрямляется. Уязвленный.

– Я вызываю у тебя ужас?

В его голосе звучит угроза.

– Нет! – заверила его Сандра.

– Это так тяжело?

– Продолжай, – прошелестела она, постаравшись, чтобы ее голос прозвучал томно.

– Одевайся! – приказал Рафаэль.

– Нет! Это то, чего ты хочешь, я знаю.

– А ты разве хочешь?

– Не важно.

Он нахмурился:

– Если бы я хотел заставить тебя переспать со мной, то не стал бы развязывать!

Она снова попыталась удержать его, задобрить. Когда он повернулся к ней спиной, ухватила его за плечи.

– Прекрати! – Он высвободился. – Ты внушаешь мне жалость!

Он поднялся, она в оцепенении осталась лежать. А потом принялась тихонько плакать. Он распахнул дверь спальни, скрестив руки на груди, оперся спиной о косяк:

– Давай выходи.

Она застегнула блузку, поднялась с кровати. Когда она проходила мимо него, он схватил ее за запястье:

– То, что ты только что сделала, опасно…

– Для него я пошла бы на все, что угодно.

Ее голос стал ледяным. Она знала, что проиграла.

– Хотя с виду не скажешь, что ты на это способна, – бросил Рафаэль. Он сжал ладонями ее лицо и притиснул к стене. – Я не желаю, чтобы ты играла со мной, так что больше никогда не пытайся. Никогда, слышишь?

– Да, прости, это было… нелепо. Но я подумала, что…

– Что ты подумала?

– Не знаю, мне так страшно… У меня никого нет, кроме него. Не забирай его у меня. Пожалуйста.

Рафаэль был тронут. Вопреки собственной воле. У него снова потекли слезы, он утирал их, потом не удержался и поцеловал ее. В конце концов, наверное, ему следовало воспользоваться.

Но партия еще не была завершена.

Он вдруг вспомнил слова Фреда:

«Так это она сама захотела. А потом принялась орать…»

– Значит, именно так ты и подстроила Фреду ловушку?

Глаза Сандры сделались испуганными.

– Нет!

– Нет? А вот я думаю, что да… Думаю, что ты сделала это, чтобы я размозжил ему башку… Или чтобы мы поубивали друг друга.

– Нет! – повторила Сандра. – Откуда мне было знать, что ты так отреагируешь? Я кричала в надежде, что ты меня услышишь и помешаешь ему… Но я ничего не знала. Ты точно так же мог и помочь ему.

– Верно, – с улыбкой согласился Рафаэль. – Ты попала в точку!

Он осознал, что расслабился, что эта девушка волнует его. Что это не слишком хорошо для того, что ему еще предстоит. Что он не должен позволить ей завлечь себя на минное поле.

Чем нежнее мясо, тем легче его съесть.

Тогда он выпустил когти, показал клыки. Нацепил свои доспехи плохого мальчика.

– Не дрейфь, док, я не расскажу твоему мужу, что ты предлагала мне свои услуги… Думаю, у меня в любом случае вообще не будет времени пооткровенничать с ним! Вдобавок было бы лучше, чтобы он умер со спокойной душой, верно?

Рот Сандры слегка приоткрылся, но оттуда не вырвалось никакого звука. Рафаэль по-прежнему улыбался; он так наслаждался произведенным эффектом, что совершенно не ожидал пощечины.

Несколько секунд он простоял с открытым ртом.

– Тебе бы следовало научиться бить сильнее, – буркнул он, восстанавливая свою улыбку.

И отвесил ей в десять раз более крепкую оплеуху. Падая, она закричала, и ее голос разбудил Вильяма.

– Вот так, поняла? – ухмыльнулся Рафаэль. – Так, во всяком случае, более эффективно.

Прижимая ладонь к горящей щеке, которая тут же распухла и посинела, она отступила в столовую.

– Сделай-ка мне кофе. Я должен быть в форме, чтобы позаботиться о твоем мужике.

2:45

Звук подъезжающей к дому машины заставил их поднять голову.

Их взгляды встретились. Глаза Сандры были непроницаемы. Наверное, в них можно было бы прочесть страх, смешанный с надеждой.

Глаза Рафаэля не выражали ничего, кроме решимости.

Он сжал кольт, достал из кармана джинсов полный магазин и вставил его в пистолет. Заряжая свою пушку, он не отводил взгляда от Сандры. Лязганье металла заставило ее вздрогнуть.

– Не двигайся, – прошептал он. – Сиди, где сидишь. Ты великолепна.

– Прошу тебя…

– Заткнись. Если издашь малейший крик, чтобы предупредить его, пристрелю обоих. Ясно?

– Не убивай его!

Она неожиданно бросилась к двери. Рафаэль перехватил ее на бегу и, прежде чем она успела крикнуть, зажал ей рот ладонью.

Сандра принялась отбиваться и едва не вырвалась. Он со всей силы саданул ей по голове рукояткой кольта.

Оперативный метод, когда осторожничать нет времени.

Она без чувств рухнула на пол.

– Вилли, позаботься о ней. И сделай так, чтобы она помалкивала.

Молодой человек принялся с трудом подниматься с дивана, а Рафаэль выглянул в окно. Машины ему не было видно, она остановилась за фермой, наверняка возле сарая.

Вильям подхватил Сандру, та застонала от боли. Надбровная дуга была рассечена и обильно кровоточила. Он держал молодую женщину в своих сильных руках, зажав ей рот ладонью:

– Не рыпайся…

Возле Вильяма – его верная «беретта». Заряженная Рафаэлем под завязку. Две пушки лучше, чем одна.

Комната была освещена только тусклым настенным светильником.

Благоприятный полумрак, совершенная ловушка.

Сандра пришла в себя и сразу задергалась; Вильям сильнее стиснул ее; обхватив одной рукой шею молодой женщины, он стал медленно душить ее.

Она попыталась вырваться, даже укусила его.

– Не рыпайся! – снова угрожающе шепнул он ей на ухо. – Иначе придушу!

Вилли надавил на ее горло, и ей пришлось капитулировать, чтобы получить струйку воздуха.

Рафаэль занял позицию слева от двери и замер, словно бронзовая статуя. Но хозяин все не появлялся.

– Какого черта он делает, этот коп? – вполголоса проворчал бандит. – Заснул он в своем корыте или что?

Им пришлось прождать еще несколько долгих минут, прежде чем они услышали приближающиеся к дому шаги.

Ручка опустилась, дверь открылась.

Патрик не успел захлопнуть ее за собой, как почувствовал что-то холодное на своем затылке.

– Не двигайся.

Он замер, по-прежнему держась за дверную ручку:

– Кто вы?

– Заткнись. Подними руки, медленно…

Рафаэль толкнул его, так что он со всей силы распластался по стене. А затем начал обыскивать. Тот не шевелился, вел себя тише воды ниже травы.

– Где твое оружие?

– Оружие?

– Ну да, твое оружие! Где оно?

– Я не вооружен.

Рафаэль заставил Патрика развернуться и прижал ствол кольта к его горлу:

– Я не собираюсь повторять пятьдесят раз: где твой пистолет?

– Уверяю вас, у меня нет оружия.

Наконец он заметил Сандру, которую крепко держал другой мужчина. Он ничего не сказал, даже не задал обычного в такой ситуации вопроса: «Что вы сделали с моей женой, банда ублюдков?»

А ведь она была жутко избита.

Вильям убрал ладонь, зажимающую ей рот. Теперь Сандра могла орать сколько хочет. Но она молчала и как-то странно смотрела на мужа.

С виноватым видом.

Ствол кольта по-прежнему был приставлен к горлу копа, Рафаэль усилил давление:

– Я задал тебе вопрос.

Он открыл рот, но вместо него заговорила Сандра:

– Я им сказала… Они знают, что ты жандарм.

– Ага! – подхватил Рафаэль. – Мы знаем, что ты чертов коп. А у копа всегда есть пушка.

– У меня при себе нет оружия.

– И где же оно?

– Я… я его…

Рафаэль убрал ствол от его горла, чтобы он мог говорить.

– Я оставил его в кабинете, – наконец произнес тот.

– Звание?

– Что?

– Ты кто? Офицер или мелкая сошка?

Прежде чем ответить, Патрик помедлил.

– Полковник.

– На колени, руки за голову, – приказал Рафаэль.

Патрик подчинился без малейшего сопротивления.

– Похоже, что ты более покладистый, чем твоя жена! – ухмыльнулся преступник. – Это хорошо.

– Кто вы?

– Ты меня не узнаёшь? Слушай, тебе бы следовало повторять пройденное… Выполнять домашние задания…

– Кто вы? – неустанно повторял Патрик.

– Твой самый страшный кошмар, полковник!..