Текст книги "По волчьему следу"

Глава 12. След

«Бибиковские борзые особенно распространены среди охотников Тульской губернии и пошли они от заводчика Назимова. Ростом эти борзые некрупны и даже, можно сказать, мелки. Окрас всех маетен, за исключением черного. Псовина их также разного характера вплоть до жесткой, стоящей ежом, и вообще на ощупь очень груба и не густа. Голова определенного типа не имеет. Глаз небольшой и разных оттенков. Кость и колодка довольно прочные. Вообще эти собаки по внешнему виду неприглядны, но весьма резвы и особенно злобны в поле».[2]2
  Типы русских борзых по Н.Н. Челищеву (1929).


[Закрыть]

«Очерки истории русской борзой»

Тихоня растворился.

Бекшеев и забыл, что люди так умеют. И вроде вот, прожектора, которые рассекают ночь. Да и ночь еще не ночь, так сумерки. Ограда. Тропа. Поле гладкое, чистое. На таком не укрыться, но шаг в сторону и Тихоня исчез.

А потом появился вдруг за спиной того из солдат, который шел последним. И накрыл ладонью его лицо, а второй рукой ткнул куда-то под ребра. И солдат только дернулся, а потом беззвучно лег на траву.

– Так он сделал, – сказал Тихоня, отступая.

– Стоять! – заорал Новинский, нелепо взмахивая руками, пытаясь одернуть двух других солдатиков, что потянулись к оружию. – Чего ты творишь, твою…

– Следственный эксперимент, – ответил за Тихоню Бекшеев. – Небольшой. Почему по двое? Если память не отшибло, то часовой должен быть один. И почему вообще здесь? – Тихоня указал на стену. – Часовые осуществляют охрану объектов путём патрулирования между внешним и внутренним ограждениями. Так должно быть!

– У нас свой протокол, – Новинский убрал оружие.

– А разводящий? Почему он не обнаружил пропажу часовых? – Тихоня наклонился и похлопал лежащего солдатика по щекам. – И остальные? Соседние посты?

Молчание.

И ответ очевиден.

Ночь. И темнота. Лес вдали. Стена и запертые ворота. Разводящий… разводящий наверняка остался там, у ворот, на пункте пропуска. Что до остальных, тут сложнее.

Бекшеев потер переносицу.

Люди явно старались держаться поближе к ограде. Знали ли они об эксперименте? Вот, к слову, почему начальник гарнизона ни словом о нем не обмолвился? Не мог же не понимать, что вопросы возникнут.

Неудобные.

Нехорошие.

Или время тянул?

Он ведь на что рассчитывал? Не на появление Бекшеева. Скорее уж на то, что Шапошников поможет организовать поиски… или их видимость? Второе вернее. Информацию передадут на ближайшие станции. Проведут проверку по месту регистрации беглого солдатика.

Да и признают сгинувшим без вести.

А тут вот Бекшеев.

С инициативой.

Зимой и зверем, который может-таки след взять.

Наверняка любезный Ермолай Васильевич в данный момент отчаянно пытается согласовать действия. И понять, что именно говорить можно, а о чем – не след.

Ладно.

Дело пока в ином. В локальном. Ночь. Неизвестный эксперимент. Запертые ворота. Начальство, которое само за пределы поста носу не высунет. Тут ведь часть закрытая, наверняка все и всё про всех знают. И про то, кто разводящим пойдет. И как он вести себя станет.

И соответственно, как вести себя им, тем, кому выпало в караул идти.

А потому, раз начальство отдыхает, то и часовым не грех немного…

– И замена не проводилась, так? – Тихоня помог солдатику подняться. – Каждые два часа? Отдых и все остальное…

– Послушайте! – голос Новинского дал петуха, и потом он спохватился, взял себя в руки, ответил мрачно. – Я же говорю, у нас свой протокол. И в нем есть ряд… особенностей.

Которые стоили жизни двоим.

Почему-то Бекшееву не верилось, что паренек сбежал. Да и…

– Выясним, – пообещал он Тихоне, а тот кивнул, мол, верю. И сказал:

– Тот, кто сюда явился, наверняка знал о ваших порядках.

– Невозможно, – Новинский сказал это со всей убежденностью.

– Почему?

– Потому что мы сами не знаем, когда будет очередной запуск. Приходит распоряжение. Всегда извне. Вводится особое положение. Начинает действовать третий протокол. Вчера… точнее вообще позавчера, если так, то за два часа до начала пришло распоряжение. Даже если в части и был кто-то… кто-то, кто мог проявлять интерес к испытаниям… хотя глупость, зачем ему тогда убивать часовых? Нет…

А ведь и он сказал «убивать часовых», следовательно, и сам не верит, что парнишка жив.

– Значит, – Тихоня перекатился с пятки на носок. – Значит, он наблюдал… и давно. Вы ведь как-то объявляете? Для всех. Не каждому же служащему в отдельности.

– Да, – чуть подумав, ответил Новинский. – Сигнал есть.

– И слышен извне?

– Полагаю, что да… можно провести исследования.

– Проведете, – Тихоня переглянулся с Зимой. И произнес: – Он тут бывал. Он знал, что после сигнала вырубают прожектора. И что часовые будут вовне. И просто не удержался… случай больно удобный.

– Соглашусь, – Зима стояла, касаясь кончиками пальцев головы зверя.

– Луна… тучи ведь были?

– Не знаю, – признался Новинский. – Мне казалось, что вроде небо ясное. В сводках ясное значится…

– Были, – подал голос солдат. – Я… глядел. Примета такая, что если ясное, то жара будет. Я и глядел. А там тучи. Реденькие, но все же ж…

Все достаточно, чтобы света и без того слабого, стало еще меньше.

– Я… пойду, – Зима толкнула Девочку, и зубастая тварь послушно склонила голову к земле. Чихнула раз… другой…

Удобный случай?

Тогда откуда эта смесь перца и табака? Носил с собой? Сомнительно.

Случай случаем…

– З-зверюга, – слегка запинаясь, произнес солдатик. И перекрестился, широко так, искренне. Новинский спешно отвернулся, сделав вид, что не замечает.

– Тут бы еще эксперимент провесть, – сказал Тихоня, глядя на солдат презадумчиво. – Да, боюсь, не выйдет… ждать будут… ладно, другим разом.

И прозвучало обещанием.

– Возвращайтесь, – Новинский махнул рукой, и солдатики вздохнули с облегчением. Причем все трое. – Скажете, я распорядился.

И добавил чуть тише.

– Толку-то от них никакого… еще друг друга со страху постреляют.

И в этом была своя правда.

А из сумрака донесся протяжный свист. И это было знаком.

– Идем, – Бекшеев вцепился в трость, надеясь, что поле не только выглядит ровным.

Было бы обидно упасть.

Тихоня возник рядом и под руку подхватил.

– Между прочим, ваша матушка, – сказал он очень тихо. – Просила передать, что если вам вздумается помереть от перенапряжения, то на похороны она не явится. Дел у неё много.

– Это… конечно, аргумент, – согласился Бекшеев. – И не надо меня тащить! Я не настолько беспомощный…

Кто б ему еще поверил.

Зима стояла на поле.

Здесь трава уже поднялась, пусть и не вымахав до пояса, но всяко была выше, чем там, у стены. И укрыться в ней мог бы и зверь, и человек.

– Тут, – сказала она, указывая на мятое пятно.

– Кабаны порой приходят, – Новинский на пятно смотрел без энтузиазма. – На границе их немеряно развелось. Еще косули, лоси… наши порой стреляют, но особо без толку. Зверье тут дикое. Непуганое.

– Не кабан, – Зима коснулась земли пальцами. – Пахнет той же смесью. А еще…

В темноте её зубы были белее белого.

– Еще он волчью траву использовал.

– И что это значит? – задал вопрос Новинский.

– Волчья трава не просто отшибает нюх. Она собак пугает, – пояснил Тихоня. – А вот волков наоборот, приваживает, что кошачья мята кошек. Та еще погань… сыпани горстку такой на поле, где соседские овцы пасутся, так и всех повырежут.

– Сказки это…

– Правда, сладить с волчьей травой не каждому дано. Её надо брать на особый день, да по первой росе, да сушить, да растирать, да слово заговаривать… мне дед еще сказывал, что если взять эту траву и сказать правильное слово…

Тихоня сделал паузу, и Бекшеев ощутил, что по спине бегут мурашки.

– …можно волков привадить да заставить слушаться. От как собак. Даже крепче… и тогда появится в округе Волчий пастырь…

– Тьфу на тебя! – Новинский сплюнул в траву. – Еще этих баек нам и не хватало. И так… в головах мусор всякий. А теперь и вовсе не выгнать будет.

– Это не байка, – Тихоня взял горсть земли и поднес к носу, чихнул. – Мой дед от умел. И мне показывал… правда, давненько. И не помню я уж ничего-то толком.

Он поднялся и отряхнул руки.

– Волков в округе, верно, много?

– Так и дичи хватает, – возразил Новинский. – А где дичь, там и волки.

Верно.

Где дичь…

И могли ли солдатики считаться дичью? Если и так, то наверняка не легкою. Вон, в городе-то людишек куда как больше. Пусть поползли слухи, но пока робкие, размытые, таким не верят.

А взять кого из городских проще, чем тут вот.

Бекшеев подошел к лежке.

Повернулся.

Забор виден, он кажется далеким, но это иллюзия. Если в траве залечь… по траве пробираться. Он прикрыл глаза, потянулся к дару. Мало. Информации для полноценного анализа не хватает, да и дар отзывается крайне неохотно.

Но да.

Кто бы ни был, он приходил сюда не раз и не два. Специально? Следил за частью? Зачем? Собирался проникнуть внутрь, чтобы выяснить, что же такого скрывают?

Эту мысль Бекшеев отмел.

Для шпиона вся эта лишняя суета скорее вредна. И убивать он не стал бы. Разве что патруль сам бы на него наткнулся. Но солдатики от стены не отходили.

Так что…

Кто-то приходил. Смотрел. Наблюдал. Явно не раз и не два, хотя лежка и не выглядит слишком уж старой. Стало быть, имелись и другие. Логично. Он выбирал, где можно подойти поближе…

– С севера река, – Новинский, кажется, пришел к тем же выводам. – Там местность такая, болотистая. И лес тоже низкий, редкий. А тут вон…

Смотрел.

И когда решил, что время пришло…

Для чего?

Или действительно не удержался?

Зима чихнула и сказала:

– Идем или и дальше думать будешь?

– Идем, – решился Бекшеев.

Тот, кто приходил, или из местных, или очень долго живет здесь. Он знает лес. И знает округу. Что это дает? Пока ничего.

– Может… – Новинский чуть замялся. – До утра? Темень же.

Говорил он это уже в спину.

След.

Бекшеев надеялся, что след этот есть, что Зима видит что-то. Впрочем, иногда и Тихоня останавливался, отступал, склонялся над тропой, чтобы поднять какой-нибудь лист или траву. Находки он подносил к носу, однажды и вовсе нижнюю губу помазал и закусил.

– Дерьмо, – сказал он после.

И Бекшеев понадеялся, что это просто образно.

В какой-то момент дорогу пересек ручей. Бекшеев его и не увидел бы, но Тихоня, шедший рядом, перехватил за руку и сказал:

– Осторожно.

Берег и вправду скользнул вниз, резко, обрывом. Запахло прелыми листьями и водой, и кажется, гнилью.

– Что за…

– Лось, – Зима вынырнула из темноты. – Волки задрали. Тут выше по течению лежит…

Запах падали сделался резче, отчетливей.

А вот на берегу остались следы, были они похожи на черные вмятины в грязи, чуть присыпанные листвой.

– По воде ушел, – сказала Зима. – Там ручей чуть ширится и в болота… я Девочку пустила, но…

Надежды особой нет.

– Там болота, – Новинский слегка запыхался. – Ручьев много, озерец. И река имеется, правда, заросшая изрядно. Ну и болота.

Бекшеев, прищурившись, всмотрелся в темноту. Ничего. Даже задранного волками лося не видать, хотя судя по вони, лось этот находится где-то совсем рядом.

Впрочем…

– Проклятая деревня, – все же он не настолько устал, чтобы не сопоставить факты. – Она тоже там?

Новинский выругался.

И стало быть, все верно…

Где-то, по ощущениям совсем рядом, завыли волки. И голоса их, нарочито близкие, заставили людей вздрогнуть, сдвинуться плотнее.

– Ну на хрен, – сказал Новинский. – Утром… утром проверим. По протоколу…

Желающих возражать не нашлось.

– Совершенно правильное решение, – сказал Бахтин позже. Он самолично разливал чай в офицерском клубе, где помимо его и Новинского, впрочем, офицеров не наблюдалось. – Место это весьма… своеобразное. Не в том смысле, если понимаете… я в проклятья не верю. Точнее знаю, что они существуют… видел… факты применения. Но это иное. Структурированные проклятья, как изменение магического фона… направленные… отсроченные. Но ничего такого нет.

Поздний ужин накрыли там же. И тушеная, щедро приправленная мясом и перцем картошка, была вкусна и горяча. Толстое бело сало нарезали полупрозрачными ломтями, припорошив перцем и крупной солью, тут же, на доске, напластали высушенную домашнюю колбасу да желтоватый сыр. Нашлась и квашеная капуста, и соленые огурцы, и прочие нехитрые сельские деликатесы.

– Хотя, конечно, впечатление гнетущее… да… изначально там думали строиться.

Ел Бахтин мало, скорее компанию обозначая, чем и вправду из голода.

– Передумали? – Зима была задумчива.

– Болота там. Вода стоячая. Комарье. А где комарье, там, уж простите, малярия… контингент хоть и особый, а все одно подотчетный. Нам лишние болезни ни к чему. Да и подтапливает там, что весной, что осенью. Местные вроде как дамбы держали, каналы отводные, но все это засыпало. Ну и дорога никакая. Изначально была, а за годы и вовсе… в общем, там только развалины, что не сгорело изначально. Местные их сторонятся, сочинили очередную историю… ожившие мертвяки и все такое.

– А они не ожившие?

– Да ну, помилуйте. Какие мертвяки… мы кости первым делом перезахоронили. И местность проверили на предмет аномальной активности. Все по протоколу. Так что никаких мертвяков нет и быть не может, – Бахтин отправил в рот длинную капустную нить. – А вот живые… живые вполне. Была у меня мысль, что место в своей уединенности удобное. Да и слухи эти… понимаете, граница рядом. Искушение…

– Контрабандисты?

– Они самые… мы-то, конечно, свой участок контролируем, но тут места такие… леса, болота. Вы кушайте, кушайте, Алексей Павлович… еще скажут после, что я вас замучил.

Бахтин хохотнул.

А Новинский нервно улыбнулся.

– Не удивлюсь, если деревеньку приспособили, так сказать, под собственные нужды… я уже не раз пограничникам докладывал, да только у них и своих забот хватает. А может… всякое может быть. Коньячку не желаете?

– Воздержусь.

– А вы?

– И я воздержусь, – Зима чуть прикрыла глаза. – Что у вас тут творится?

Бахтин ответил далеко не сразу.

Бекшеев даже решил, что ответа вовсе не будет, но нет. Ермолай Васильевич руки сцепил. Поднялся. Сел. Глянул на Тихоню, который делал вид, что всецело увлечен картошкой. Но взгляд почуял.

Хмыкнул и сказал.

– Я в казарме переночую, ежели не против…

– Отчего? Не стоит. Место есть. Мы дом приготовили. Третий… Новинский проводит. И вы берите колбаску, берите, не стесняйтесь… вижу, что восстанавливаетесь. Я в свое время постоянно есть хотел. Кстати, кисель еще должен был остаться. Кисель у нас отменный готовят. И холодец. Но холодец увы…

Новинский поднялся.

– Обеспечь господина…

– Да какой из меня господин, – Тихоня накинул в тарелку пару картофелин, добавил колбасы и сала. – Мы из простых будем… но от киселю не откажусь.

– Кисель тут каждый день, – сказал Бахтин, когда дверь закрылась. – С витаминными добавками. У нас паёк усиленный. И для личного состава, и для… контингента.

– А еще… остались?

– Семеро. Из особых… в общем, в ином случае я бы сказал, что вы доступа не имеете. Но правда в том, что доступ вы имеете. На мой уровень.

Зима молча стянула кусок колбасы, который под столом сунула Девочке.

– И мне было велено оказывать вам всяческое содействие… я не думаю, что произошедшее имеет отношение к нам, во всяком случае прямое… – Ермолай Васильевич потянулся к самовару и наполнил кружку кипятком, заварки лить не стал, но бросил полупрозрачный ломтик лимона. Добавил пару кубиков белого сахара и к губам поднес. Вдохнул и зажмурился. – С тех вон пор люблю, чтобы кипяток и с лимончиком… лимоны редко случались. Если лимон и сахар, то праздник, да… мы тут умников охраняем. Исследователи, чтоб их всех…

Бахтин добавил пару слов из тех, что в приличном обществе не употребляют.

– Изучают воздействие направленного излучения на организм. Прямое, непрямое… кривое и еще какое-то там. Это то, что мне знать положено.

– На людях? – очень тихо спросила Зима.

– А на ком еще-то? – Бахтин держал кружку обеими руками, одними кончиками пальцев. – Сперва-то и вправду контингент наш больше обыкновенными делами занимался. Там… восстанавливал чего. Железную дорогу от восстанавливал. И обычную. Дома отстраивали… поля вычищали, много там всякого было. Одних мин сотнями… я тут с самого начала. Часть от возвели, тут прежде из целого один колодец остался. Да… работали. Не думайте, княже, что мне оно в радость было. Я человек военный, а не надсмотрщик, но… сказали, что надобно. А военные люди приказы слушают. Если не слушать, то какой порядок?

Бекшеев тоже лимона бросил.

Если что, можно будет соврать, что это лимон кислый.

Глава 13. Вход

«Входом именуют след зверя, идущий на остров».

«Толковый словарь юного охотника»

– Я старался по Уставу. И мои поднадзорные получали, что им положено. Порой… и больше, потому как сперва-то, помните, и обычным людям есть нечего, чего уж про этих-то. Нормы были такими, что… человеку как выжить. Я договорился с местными. Мы им помогали землю поднимать. Мужские руки нужны же ж… а они нам после провизией. И лечить лечил. И… все ж люди.

Люди?

Не знаю. Когда-то я ненавидела. Их всех. И полагала, что имею на это полное право.

– Врать не буду, что меня любили, как отца родного. Не за что. Ни им нас, ни нам их. Но вышло, как уж вышло… бежать пытались, особенно поначалу. Их много, нас не так… вот и думали, что сумеют.

– Не сумели?

– Уж и не знаю. Места тут… дикие тут места, если так-то. Вроде и Городня близко, и иные города. Близко-то близко, но вокруг леса да болота. в этих лесах, если заплутаешь… после войны и вовсе неспокойно. Оно ж на бумаге-то мир, а в лесах те, кто бумаг не читает. Одно время вовсе банда орудовала, из этих, которые сдаваться не желали. Лапнина… Мы-то их в пятьдесят третьем только и добили. Половину положили.

Бахтин оскалился.

И таким, честным, он мне нравился куда больше.

– А вторую?

– А вторую вот… тут как оно было… – он ненадолго задумался, явно восстанавливая в памяти дела былые. Мы не мешали. Я жевала кусок сала, отлично, к слову, просоленного, Девочка, свернувшись в углу, следила за Бахтиным. – Мы здесь в сорок шестом стали… первые пару лет скоренько прошли. Народец, конечно, бузил, но как-то от так, меру зная. На тропах сами с чужаками разбирались. Да и понимали, что ни к чему лишнее внимание, оттого худо-бедно, но порядок блюли. В столицах, слышал, с этим делом сложнее…[3]3
  В послевоенный период на территории СССР орудовало огромное количество банд. С 1 января 1945 года по декабрь 1946-го в СССР было ликвидировано 7618 бандитских группировок, включая националистического толка. После 1947 вводится разграничение, и МВД занимается исключительно уголовными бандформированиями. За два последующих года было ликвидировано 1329 преступников, арестовано 57 503 человека, выслано в Сибирь больше 10 тысяч бандитских семей. Но борьба с бандитизмом продолжается до середины 50-х.


[Закрыть] Там прижимать стали, от Лапнин и решил в родные места податься. Сперва сидел тихонько, не высовывался. Ему бы и дальше так, ан нет… то ли дружки, то ли привычка. Может, и то, и другое… я ж не по этому ведомству. Нас в пятьдесят первом подняли, когда Лапнин с дружками семью инкассатора прибил. Подкоп сделал в дом и всех там положил. Всех. Самого мужика, жену его, тещу и троих детей. И главное, что денег-то не было, кто ж их дома-то держит?[4]4
  Дело банды Кормакова, Казань.


[Закрыть] После был налет на магазин. Потом на дорогах разгулялись. И ладно бы грабили, так нет же ж, свидетелей они предпочитали не оставлять… и взяли-то случайно.

Бахтин покачал головой.

– Лапнин на камвольном комбинате работал, охраной ведал… уважаемый человек[5]5
  Главарь казанской банды, Василий Кормаков, был начальником охраны Казанской гармонной фабрики.


[Закрыть]. Его и к ордену представить собирались. А тут такое… в общем, их в диверсиях обвинили, ибо если по суду, то государь-император решил милость проявить и отменить смертную казнь[6]6
  Тоже реальный факт. В 1947 году в СССР на два года была отменена смертная казнь. Поэтому и главарей банды Кормакова спешно обвинили в диверсиях и отдали под трибунал, который и приговорил их к расстрелу.


[Закрыть]. Трибунал же свой приговор вынес.

И спрашивать не след, какой именно.

Но и правильно.

Я бы их еще на месте положила. Да и не только я.

– Тут их держали… в особом… отделении, – о том Бахтин говорил осторожно. – У нас аккурат половину контингента перевели, а кого нет, то к переводу готовили…

– Куда?

– А не вникал. Мое дело малое. Я только вздохнул было с облегчением. Понадеялся, что к нормальной службе вернусь. Как бы не так… новое распоряжение. Лабораторию тут организовывают… исследовательскую. Эти-то первыми на исследование и ушли.

А пальцы у Бахтина подрагивают.

– Наши-то подписки давали. И клятвы. На крови. О неразглашении. Вы же ж понимаете, как оно… вот. Солдатики и те под бумагами… мы особым уложением идем. Только добровольцы… кроме меня и Новинского, нас… вроде тоже добровольно.

Но от иных предложений сложно отказаться.

– Так-то, может, и неплохо. Выслуга идет по отдельному счету. Оклад повышенный. Премии опять же. Новинский уже в баронах ходит. Еще пару годиков и наследный титул получит милостью государя-императора… у солдатиков тоже служба день за два. Оклад. Премиальные. Питание… льготы всяко-разные. А что клятва… так то дело житейское.

Ермолай Васильевич словно оправдывался.

А еще ходил вокруг да около, явно не желая говорить о том самом, что происходило в лабораториях.

– Что тут делают?

Бахтин тяжко вздохнул.

– Подробностей сам не знаю, но когда в первый раз запустили эту… хреновину свою, я думал, что концы отдам. Благо, сообразили, выключили сразу. Разбирательство было… этих… Лапнина вынесли к болоту. Рожи перекошенные… глаза вытекли. В жизни не забуду. Тогда-то и начали протоколы писать. Чтоб, значит, ограниченное поле воздействия… правила… как запуск, так личный состав убирается в казармы. Там защита. И на ограде защита, которая не дает полю расползаться. Там два контура, на внутренней части стены и на внешней. Второй стены. Иногда что-то да снимают, направлять, верно, пытаются…

– А люди? – уточнила я.

– Люди… люди были, это да… поначалу особенно. Только… из числа тех, приговоренных, за которыми крови… они, если подумать, то и не люди вовсе. Зверье в человеческом обличье.

Бахтин произнес это с убежденностью человека, который очень хотел во что-то поверить. Настолько, что у него даже получилось.

Почти.

– Да и то сейчас редко… вон, уже полгода как… контингент, конечно, присутствует, но больше для обслуживания, как я понимаю. И наверх их не выпускают.

– Наверх?

– Так… все там, – Бахтин указал на землю. – Внизу… в бункерах.

Мы с Бекшеевым переглянулись.

– А… не могло случиться, что кто-то из вашего… контингента… – Бекшеев подбирал слова. – Сумел… уйти. Сбежать. И теперь вот… шалит?

– Исключено.

– Любая охрана…

– Не в охране дело, – Бахтин поглядел на свои руки и тихо сказал. – Кровью они к этому месту привязаны. Чуть отойдут и концы. И знают об этом. Им… давали поглядеть.

Все-таки дерьмо.

Полнейшее.

А главное, что ж тут такое творят, что на такой обряд решились? Он же ж непрост. И дело не в запретности, крови и силе. Скорее уж в сложности. Мне Одинцов как-то объяснял, что надобно расчеты делать под каждого человека отдельно, а это муторно, долго и все такое.

– Впрочем… я могу проводить, если будет желание. Правда, дальше второго поста вас не пустят, но мертвецкая до него. Так что…

Желания не было. Вот совершенно, причем не только у меня. Но Бекшеев с тоской поглядел на самовар, на заварочный чайник, прикрытый куклой в пышном платье – и кто её шил-то? – и сказал:

– Мы должны будем взглянуть.

– Несомненно. Распоряжение… имеется. Да и тело там же. Часового… что? А куда его еще? Там вон мертвецкая хорошая.

И вправду хорошая. Просто-напросто отличная. Я знаю, я уже многие видала. Эта была чистой и неестественно-аккуратной. Белая плиточка на стенах, такая же – на полу. Хромированные столы. В стене – морозильные камеры, причем судя по всему активные.

И человек в белом халате, накинутом поверх старого мятого свитера. Человек подслеповато щурился и с трудом сдерживал зевоту. А когда та прорывалась, то искажала лицо уродливой гримасой. Был он ко всему небрит и нестрижен. И это казалось Бахтину почти вызовом.

– Поздно уже, – проворчал он, откидывая белоснежную простыню со штампиком в углу. – Да и ничего интересного. В почку ударили.

– Сзади?

Паренек на столе был молод. Лет восемнадцать? Девятнадцать? И на лице его застыло выражение удивленное, словно он до сих пор не способен был поверить, что с ним приключилась этакая незадача.

– Ага, – человек в халате не без труда приподнял труп. – Чисто сработали. Один удар и все.

Рана и вправду выглядела аккуратной, почти незаметной. Стало быть, клинок узкий. Длинный? Я задала вопрос.

– Ну… до почки достал, – ответили мне. – Стало быть длинный.

И снова зевок.

Ему было скучно, этому вот человеку. Здесь и сейчас. И наверняка у него хватает дел куда более интересных, чем беседа тут вот с нами о пареньке, которому не повезло.

И выражая отношение ко всему, он небрежно набросил простыню, чтобы вытереть о нее руки. А я поняла, что не удержусь.

– Это не так и просто, – я смотрела на спину, прикрытую белым халатом.

На штаны домашние.

На тапочки, что шаркали по плитке.

– Надо знать, куда бить… и подобраться вплотную.

Я сделала шаг.

И еще один. По плитке хорошо ходить. Она чистая. Никаких тебе веток, что в любой момент могут хрустнуть под весом твоим.

И еще шаг.

Шея длинная, с грязными полосами.

– Перехватить за шею…

Он не понял. До последнего.

– Рывком дернуть, чтобы равновесие потерял. И второй рукой ударить… в поясницу, чуть в стороне от позвоночника…

Я ткнула пальцами и он, моя жертва, захрипел.

– Повернуть клинок, чтоб наверняка. И придержать пару секунд. Ему больно, а еще он теряет кровь. Там. Внутри. А теперь и отпускать можно…

– Что вы… – он отшатнулся и упал, чтобы тотчас вскочить, дрожа всем телом. – Что вы… себе… я жаловаться буду! Я…

– Жалуйся, – разрешила я. – Только сперва вскрытие сделай нормально. И заключение. Или уже мне пожаловаться?

И я наклонилась. Низко. И близко, так, чтобы он увидел и лицо мое, поплывшее, и глаза, которые явно потемнели. И запах ощутил.

Запах у зверей особый.

Нет, нюхом люди обладают слабым, поэтому он явно не ощутит разницы, но испугается. Он и пугается.

– Я… это… это не входит в мои обязанности! В конце концов, вы не имеете права…

– Не имею, – согласилась я и, не отказав себе в удовольствии, коснулась пальцем потного лица его. – Но и запрещать мне никто не станет…

В обморок он все-таки не упал.

Надо же. А нервы крепче, чем мне казалось. Ничего. Зато, глядишь, и вправду работать начнет…

А дальше… дальше нас и вправду не пустили.

И ладно. Не больно-то хотелось.

Уже там, наверху, вдохнув сыроватый воздух – кажется, завтра будет дождь – я поняла, насколько давили на разум стены.

– Они и сами редко поднимаются. Дежурная смена, – Бахтин закурил, и по прыгающему огоньку в пальцах, было видно, что спуск дался ему нелегко. – Там хорошо все обустраивали. И жилые комнаты в том числе есть. И в первое время там и вправду жили, но что-то не задалось. Теперь вон смена и остается. А остальные – в городе.

Не про тех ли он офицеров, про которых нам квартирная хозяйка сказывала? Скорее всего. Иных здесь и нет. Сам Ермолай Васильевич, подозреваю, вверенную ему часть покидает редко. Да и Новинский не лучше, не говоря уже о солдатах.

Стало быть…

Да, скорее всего. И не офицеры это. По сути. Что форму носят, так это ни о чем не говорит. В общем, побеседуем мы с ними. Там, в городе.

И по лицу Бекшеева вижу, что к таким же выводам пришел.

– Наша задача – внешний периметр охранять. А что внутри… они тут и появляются полным составом, только когда запуск… так-то дежурят пара человек. Охрана внутренняя… они и контингент караулят. Мне не подчиняются.

– И в тот день?

– А как обычно. Позвонили, чтоб готовился. Прибыли…

– На чем?

– Свой транспорт. Прибыли, стало быть, и под землю. Сигнал дали. У нас отработано все… и убрались. Им до наших проблем дела нет.

Он выпустил струю дыма в небеса.

– Я дам людей. И Новинский отправится. Он здесь столько же, сколько и я… и будет до конца.

Пепел Бахтин стряхнул на землю.

– А эти… запрос подайте, если надо внутрь. Но и тогда сомневаюсь… очень сомневаюсь.

И снова, меняя тему, он сказал:

– На рассвете выходить надо бы. А то, чую, дождь… дожди здесь долгие. Муторные… да…