Текст книги "Верная Рука"

– А потом?

– Потом вы останетесь там для охраны пленников, и я скажу вам, что надо делать дальше.

– Значит, вы там не останетесь?

– Нет. Я должен буду отправиться к Ста деревьям, чтобы проследить там за прибытием команчей.

– Один?

– С мистером Шурхэндом.

– А мне нельзя с вами? Я обещаю вам, что не совершу ни одной ошибки.

Мне не очень-то хотелось брать его с собой – слишком хорошо я знал его суетливость и нетерпеливость, – однако он так настойчиво меня уговаривал, что в конце концов уговорил.

– Хорошо, поедете с нами! Но если совершите еще хоть один промах, между нами все кончено. А что, между прочим, вы будете делать со своими мексиканскими шпорами?

– С моими шпорами? Мне что, снять их, может быть?

– Это было бы неплохо.

– Почему?

– Потому что мы должны пришпоривать коней по-индейски, чтобы не возбудить подозрений команчей! Поэтому мы переобуемся в мокасины.

– А где их взять?

– Отберем у пленников, вернее, они уступят нам их добровольно.

– Хм! Это будет нелегко! Конечно, вам с вашими паркетными ногами обуться в мокасины ничего не стоит, а посмотрите-ка на мои подпорки!

Да уж, его нижние конечности вполне соответствовали его очень худой и высокой фигуре, о которой обычно говорят «дядя, достань воробышка», а его одежда и обувь были в полном соответствии с ней.

Пора было выступать. Я распорядился привязать пленных команчей ремнями к седлам их лошадей; они без всякого сопротивления подчинились этому требованию, хорошо понимая, что сопротивляться было бы глупо. С их молодым вождем я не хотел поступать так же, поэтому, обращаясь к нему, сказал:

– Я подарил свое сердце своему краснокожему брату Большому Шибе, и мне было бы неприятно привязывать его к седлу так же, как прочих его воинов. Поэтому я хотел бы знать: если я позволю ему скакать свободно вместе с нами, не попытается ли он убежать?

– Я в твоих руках, – ответил он.

– Это не ответ. Я совсем не этого ждал.

– Но я же сказал, что я в твоих руках!

– Конечно. То, что ты мой пленник, это я и без всяких разъяснений понимаю. Я хочу, однако, знать, не сбежишь ли ты, если я тебя не буду привязывать.

– На этот вопрос очень трудно ответить!

– Я понимаю.

– Вы хотите захватить всех команчей, но, если мне удастся убежать и предупредить их, ни один из них не попал бы к вам в руки.

– Это ты так думаешь, я же думаю иначе.

– Но мой долг хотя бы попытаться бежать.

– Твои слова доказывают, что ты не только отважный воин, но и откровенный и честный человек. Но тем не менее я не буду мучить тебя этими ремнями.

– Уфф! – воскликнул он удивленно.

– Да, я не хочу, чтобы тебя привязывали.

– Но тогда я убегу!

– Хау! Даже если бы мы были вдвоем, ты не смог бы убежать; а сейчас ты видишь, сколько у меня всадников? Раз ты со мной откровенен, то и я скажу тебе прямо: я знаю средство, которое удержит тебя при нас крепче любых веревок.

– Какое же?

– Твой амулет. Я заберу его у тебя.

– Уфф, уфф! – воскликнул он.

– Да, я это сделаю. При первой попытке убежать все ружья будут направлены на тебя, и, если даже ни одна пуля тебя не заденет, что совершенно невероятно, уже в следующее мгновение за тобой понесутся двести преследователей. И если, предположим, тебя ни один из них не поймает, что также совершенно немыслимо, то я уничтожу твой амулет и с ним твою душу.

Большой Шиба опустил голову и покорно произнес слово «уфф» и не сделал ни одного движения, чтобы мне помешать, когда я забрал у него амулет и повесил к себе на шею. Чувствовалось, что он с трудом сдерживался. На какое-то одно мгновение в его глазах промелькнул луч надежды на что-то, который мне показал, что он пойдет на все и даже на потерю своего амулета, чтобы получить свободу. Поэтому я имел все основания распорядиться, чтобы его привязали, как всех; но делать я этого все-таки не стал, потому что мне прежде хотелось узнать, почему он вопреки всем индейским обычаям ценит свободу выше амулета. Неужели мои поучения смогли так глубоко в него проникнуть, что даже пошатнули его языческую веру в Страну Вечной Охоты? Ведь если амулет теряет силу, то ему не на что будет надеяться после смерти – в это все индейцы верят абсолютно свято. Поэтому я решил попробовать не привязывать его, следя, однако, внимательно за тем, чтобы убежать он все-таки не мог.

Лучший способ избежать чьего-нибудь нежелательного действия – предупредить его. Следовательно, я должен сделать так, чтобы юный вождь не терял надежды совершить побег. Если он поддастся на эту уловку, я легко смогу его схватить, точно так же, как кошка, играющая с мышкой.

Когда мы тронулись в путь, я ехал сначала позади один, чтобы Большой Шиба не заметил, что мое лассо держится наготове за спиной и достаточно только одного быстрого движения, чтобы оно оказалось в руках. Потом, когда я ехал впереди, подозвал его к себе. Я вел себя с ним так, как будто не обращаю на него особого внимания, и, когда стало темнеть, все больше и больше замедлял ход своего вороного, пока мы вместе с Большим Шибой не оказались позади колонны. Темнота сгущалась быстро. Большой Шиба ехал от меня по правую сторону. Сделав вид, что у меня что-то произошло с подпругой, я придержал лошадь и наклонился в левую сторону. Мы были в колонне последними; я повернулся к нему спиной; если он не попытается бежать теперь, то, значит, он вовсе отказался от этого намерения. Я все же схватил правой рукой лассо. И вовремя! Скрипнул песок под копытами лошади, это бывает, когда она встает на дыбы, чтобы круто повернуться. Я мгновенно выпрямился в седле и оглянулся: Большой Шиба на бешеной скорости удирал от меня. Но в тот же момент я повернул своего коня и пустился за ним. Мой вороной получил свое имя не без оснований. Он наверняка легко мог обогнать лошадь Большого Шибы. Не прошло и минуты, как я оказался совсем близко от беглеца, и мое лассо свободно могло бы его догнать.

– Стой! – закричал я.

– Уфф, уфф! – отвечал он пронзительным фальцетом. Это неспроста, промелькнуло у меня в сознании.

И тут мое лассо метнулось вперед; петля упала точно на него и захватила его руки, прижав их к телу. Я остановил моего вороного, и внезапный толчок от натянувшегося лассо скинул индейца с лошади. Быстро соскочив на землю, я наклонился над ним. Он лежал не двигаясь.

– Мой молодой брат еще жив? – спросил я. Подобные падения часто заканчивались переломами шейных позвонков.

Он не отвечал.

– Если Большой Шиба будет молчать, придется привязать его к лошади, как мертвеца. Если у него от этого заболят какие-нибудь члены его бренного тела, то пусть он пеняет на себя, – предупредил я.

– Я живой, – все-таки ответил он.

– Ушибся?

– Нет.

– Тогда подзови свою лошадь!

После того, как ее хозяин был сброшен с седла, она ускакала далеко вперед. Он свистнул, и лошадь быстро вернулась.

– Ну а теперь я своему юному брату свяжу руки; он сам виноват в том, что я вынужден это сделать.

Он продолжал лежать на земле. Петля лассо крепко держала его руки прижатыми к телу. Я сначала помог ему подняться, потом связал руки и велел взобраться на лошадь. Как только он оказался в седле, я ремнем под брюхом лошади связал ему ноги, а поводья его лошади привязал к своим. Благодаря этому его лошадь оказалась полностью в моей власти, и соскочить с нее Шиба уже никак не мог. После этого я свернул лассо в кольцо, повесил его за спину, вскочил в седло и галопом пустился вдогонку за нашим отрядом.

А отряд, заметив, что нас нет, остановился. Олд Шурхэнд, Уоббл, Паркер, Холи и Энчар-Ро ехали нам навстречу.

– Слава Богу, вот и вы! – воскликнул, заметив нас, старый король ковбоев. – Где это вы застряли, мистер Шеттерхэнд?

– Мы предприняли маленькую экскурсию в прерию, – отвечал я.

– Что, краснокожий, наверное, хотел удрать?

– Да.

– И вы его поймали! А разве я не говорил вам, что этот парень способен на все? С таким нельзя общаться в перчатках и деликатничать, как вы иногда любите делать. Надеюсь, теперь-то он связан?

– В точном соответствии с вашим желанием, мистер Каттер.

– Зачем вы иронизируете, сэр?

– Да потому, что он и до этого был связан.

– Это что-то новое. Я этого не заметил.

– Видите-ли, находиться под моим наблюдением – то же самое, что быть связанным ремнем.

– Вот как! Ну, если ваши глаза заменяют ремень, не держите их долго закрытыми; лошадь может их выбить копытом, this is clear!

Мне вообще-то хотелось бы спокойно ехать позади всех, потому что повторение побега теперь полностью исключалось; однако мне пришлось ехать опять во главе отряда, поскольку без меня, наверное, мы поехали бы не туда, куда следует. Даже Большой Шиба, если бы он не угодил к нам в плен, не смог бы попасть в оазис, ибо он не нашел бы прохода черев кактусы. Он знал только старую тропу, но ее, как я уже говорил, Кровавый Лис занял посадками.

Через шесть часов стало уже совсем темно. А потом, спустя примерно полтора часа, мы добрались до лагеря апачей, у которых был и Лис. Он, естественно, очень обрадовался, узнав о нашем успехе, присовокупил, однако, вопрос, на который сам же и ответил:

– Уфф! Я вижу, что и никакой разведки не нужно. Вы же такую большую ораву команчей привели с собой. Значит, повстречавшись с ними, уговорили их поехать вместе с вами. А Большой Шиба с ними?

– Да, – ответил Олд Уоббл. – Нельзя же привести краснокожих без вождя!

– Кого-нибудь убили или ранили? Они сильно сопротивлялись?

– Нет, ничего такого, к счастью, не произошло. Никто не получил ни одной дырочки. Все прошло очень спокойно, как в начальной школе для мальчиков, когда никто не делает чернильных клякс. Можем рассказать, если вам интересно. Но прежде хотелось бы добраться до воды, чтобы напоить лошадей. Это сейчас самое важное.

Он был прав. Я соскочил с коня и развязал Большого Шибу.

– Если мой краснокожий брат думает, что он смог бы напасть на Кровавого Лиса, то он очень сильно заблуждается; местность-то здорово изменилась по сравнению с тем, что когда-то было. А если ты думаешь все-таки сбежать, то тебе нельзя видеть правильной дороги.

Я стащил его с коня, завязал ему глаза и взял за руку, чтобы провести его через кактусы к хижине. Белые люди и Энчар-Ро последовали за нами. Пленники в это время были переданы под надзор апачей; их лошадей мы забрали с собой, чтобы напоить вместе с нашими.

Вообще-то я не хотел открывать проход внутрь оазиса, но из-за того, что нужно было напоить лошадей, пришлось сделать это.

Добравшись до хижины, все расположились за столом, я же отвел Большого Шибу в дом и снова связал его.

– Мой брат сам виноват, что мне приходится так делать, – произнес я. – Если бы он мне дал честное слово, что не станет пытаться бежать, то мог бы теперь здесь походить.

– Этого слова я не могу дать, – отвечал он, – я же вождь команчей, и, когда наши воины в беде, я должен бежать, как только появится хоть малейшая возможность к этому.

– Такой возможности не будет!

– А раньше была!

– Нет!

– Если бы лошадь моего белого брата не скакала быстрее, чем моя, я ушел бы.

– Ты в это действительно веришь?

– Да.

– А я думал, что ты умнее. Мы сначала ехали с тобой впереди. Почему же мы, как ты думаешь, с тобой потом отстали?

– Потому, что ты надеялся на меня.

– Нет, совсем наоборот, потому что я знал, что ты хочешь убежать. И приостановился, чтобы посмотреть, крепко ли держится седло.

– Ну да, но там что-то порвалось или растянулось.

– Да только затем, чтобы дать тебе возможность попытаться бежать.

– Уфф! – удивился Шиба. – Олд Шеттерхэнд принял меры, чтобы я не убежал, и в то же время предоставил мне возможность для бегства!

– Ты действительно не понимаешь? Как можно преследовать сразу две противоположные цели, чтобы, в конечном итоге, добиться чего-то главного?

– Кто же сможет это понять?

– Любой человек, если как следует подумает над этим. Хорошо, давай рассуждать вместе. Если бы ты побежал неожиданно для меня, то в темноте, даже на вороном, я бы тебя никогда не догнал, следовательно, чтобы раз и навсегда отбить у тебя желание бежать, я должен был сам предоставить тебе эту попытку, и, естественно, я тебя не упустил.

– Уфф, уфф!

– Понял теперь?

– Я понял, что правда то, о чем говорят все краснокожие и белокожие воины: Олд Шеттерхэнд выглядит не слишком хитрым, но перехитрит любого.

– Хм, перехитрить тебя сейчас не составляет никакого труда. Ты вождь, хотя и почти совсем мальчишка; если ты хочешь быть, по крайней мере, храбрее, то это уже достоинство. Будь доволен, что моя лошадь была быстрее твоей, и поэтому я использовал только лассо! Если бы не смог тебя так быстро догнать, я был бы вынужден тебя застрелить.

– Большой Шиба не боится смерти!

– Это я знаю; но твой побег имел только одну цель – предупредить команчей. Смог бы ты это сделать, если бы был застрелен?

– Уфф, нет!

– Так пойми, что ты и в этом случае действовал, не подумав. И потом, как ты мог забыть, что твой амулет у меня?

– Я этого не забывал.

– И все-таки хотел удрать? Удивительно! Смог бы ты убежать или нет, все равно твоя душа была бы загублена навсегда.

– Нет!

– Нет так! Кто теряет свой амулет, тот, чтобы спасти свою душу, должен найти другой. Ну, а тот, кто позволит свой амулет отобрать и уничтожить, никогда не попадет в Страну Вечной Охоты.

– Олд Шеттерхэнд говорит о том, во что сам не верит!

Несмотря на слабый свет от горящей в каморке сальной свечки, я разглядел, что его лицо приняло самоуверенное, я мог бы даже сказать, горделивое выражение. Про то, о чем он сейчас думал, один немец как-то высказался таким образом: «Теперь Олд Шеттерхэнд у меня в кульке!» Подумав об этом, я сказал:

– Верю я в это или нет, это отдельная тема, но ты-то, я знаю, в это веришь. Если краснокожий воин отберет у своего врага амулет и будет его хранить, то душа того в Стране Вечной Охоты должна будет ему служить, пока сообразительность или Великий Дух не подскажет ему, как раздобыть и завоевать новый амулет. Но, если амулет не будет сохранен, а уничтожен, то душа его пропала на вечные времена. Это же ваша вера!

– Но не моя!

– Нет? – спросил я, притворяясь пораженным.

– Нет. Я тоже в это верил, но только до тех пор, пока мой большой брат Олд Шеттерхэнд не рассказал мне про великого Маниту, который сотворил всех людей, любит всех одинаково и к которому вернутся все души. Никто не может ни у кого отобрать душу. А после смерти не может быть ни господина, ни прислужника и ни победителя, ни побежденного. Перед престолом великого, доброго Маниту все души одинаковы; там господствует вечная любовь и мир и нет никакой ни войны, ни охоты, ни кровопролития. Где же тогда Страна Вечной Охоты, про которую говорят наши жрецы и шаманы?

Он говорил с воодушевлением, которое усиливалось с каждым его словом. Я очень обрадовался этому. Семя, которое я когда-то вложил в его сердце, не только взошло, но и дало под жесткой корой крепкие корни.

– Да, если ты так думаешь, то для тебя никакой амулет не имеет значения, – произнес я, как бы без всякой задней мысли.

– Это знак того, что я только воин, и никто больше.

– Тогда совершенно бессмысленно сохранять твой амулет. На, бери его назад.

Я снял его со своей шеи и отдал ему. Он водворил его на свою шею и ответил мне:

– Он не может ничего сделать с моей душой, но он является знаком моего воинского звания, и поэтому я благодарю тебя за то, что ты его мне вернул!

– А ты с другими воинами уже говорил о том, что душа и амулет совсем не связаны друг с другом?

– Нет.

– Почему же нет?

– Потому что они этому не поверят.

– Но ты же мне поверил!

– Мой рот ведь не твой рот, и, если я скажу даже в точности то же самое, что говорил мне ты, то это будет не одно и то же. А Олд Шеттерхэнд останется сегодня здесь?

Я не мог сообщить ему никаких сведений о наших делах и ушел от ответа, сказав:

– Буду я здесь или нет, это тебя не касается. Поскольку ты все еще норовишь удрать, я должен считать тебя своим противником; однако в этих четырех стенах ты можешь двигаться совершенно свободно.

– Так ты хочешь меня развязать?

– Негр Боб попозже сделает это.

– Негр? Разве я позволю какому-то негру прикоснуться к себе? Ты что, не знаешь, что ни один краснокожий воин не может иметь дела ни с одним негром?

– А ты разве не знаешь, что великий Маниту сотворил всех людей и любит всех одинаково, независимо от цвета их кожи?

Он в раздумье смотрел перед собой на пол.

– И что ты вообще имеешь против нашего Боба? – продолжал я. – Он был с нами, когда мы тебя спасали. Ты должен быть ему благодарен так же, как и всем нам. Он гораздо лучше, чем ты думаешь о нем. Он, между прочим, никогда не предавал дружбы ни с одним человеком; а ты обязан своей жизнью Кровавому Лису, выкурил с ним трубку мира, и, несмотря на это, теперь появился здесь, чтобы выгнать его из его дома и убить. Скажи мне беспристрастно и честно, кто из вас лучше: он или ты?

Он молчал.

– Ты молчишь, но это тоже ответ. Задумайся о своих делах! А чтобы ты мог это без помех сделать, я уйду.

Мои слова, наверное, звучали жестковато; однако я все хорошо обдумал и надеялся, что они произведут должное впечатление. Я вышел и подозвал к себе негра. Я его хорошо знал и мог не сомневаться, что он выполнит все, как надо; мне надо было все ему как следует объяснить.

– Подойди сюда, Боб, – позвал я его. – Я хочу тебе кое-что сказать.

– Хорошо! Масса Шеттерхэнд Бобу что-то сообщит?

– Это очень важно!

– Важно! Ох, ох! Массер Боб хороший джентльмен, если у него важные дела.

И он стал вращать глазами от гордости. Выглядело это довольно потешно.

– Я знаю, что ты очень сильный и храбрый человек. Не так ли, старина Боб?

– О, да, да! Боб очень сильный и храбрый!

– Но и хитрый?

– Очень хитрый, очень! Хитрый как… как… как…

Он так и не вспомнил, как кто, ему казалось, что нет достаточно яркого аналога его хитрости; но тут же ударил в ладони от радости, что-то вспомнив, и продолжил:

– Хитрый, как муха, точно, как муха!

– Муха? Ты считаешь муху необыкновенно хитрым существом?

– Да! Ох, ох, муха очень хитрая, очень! Садится всегда только на кончик носа…

– И это, по-твоему, хитрость?

– Очень большая хитрость, потому что с кончика носа мухе очень легко взлететь.

– Хорошо, такое сравнение мне нравится. Так вот: мне нужны твои сила, храбрость и мужество. Ты видел, что я отвел Большого Шибу в каморку?

– Да, Боб подслушивал у двери и видел, что молодой вождь лежал на полу и был крепко связан ремнями.

– Правильно! Он хотел убежать; поэтому за ним надо строго присматривать. Ты должен это сделать.

– Well! Боб сидел с ним целый ночь и целый день и не спускал с него глаз!

– Это как раз не очень нужно. Ты его развяжешь, как только я уйду; он может ходить по каморке; но выходить ему нельзя.

– О, но выходить нельзя! А если он захочет выйти, Боб ударит его.

– А вот это излишне. Избиение для краснокожего воина самое большое оскорбление.

Тут он почесал за ухом и спросил:

– Ох, хм, ох! Это трудно! Боб не должен ere выпускать и не должен ударять! Развязать и все же держать крепко!

– Да, – улыбнулся я, – это очень сложная задача; однако ты именно тот человек, кто сможет с этим справиться. Ты хитрее лисицы, хитер, как муха на кончике носа, и не ошибаешься в своих действиях. Я только тебе доверяю этого важного пленника. Он будет развязан, и ему дадут поесть и попить, из двери выходить и подходить к окну он не должен, но бить его не надо.

– И стрелять в него тоже не надо?

– Это уж совсем ни к чему! Ты должен будешь использовать тут все свое непревзойденное лукавство.

Он подумал и сказал в ответ на эти шутки с усмешкой:

– Да, Боб хитрый! И знает, что надо сделать. Рассказать?

– Нет, я не хочу сейчас об этом знать; но я уверен, что буду тобой доволен, когда вернусь.

– Доволен, очень доволен! У Боба есть задумка, очень хитрая, очень. Большого Шибу надо засадить в каморке, развязать, но не позволять выходить.

– Хорошо, дорогой Боб. Я буду очень рад, если, возвратившись, смогу тебя похвалить.

Я не случайно решил поручить именно ему надзор за этим пленником; никому из апачей доверить такое дело было невозможно; но мне не хотелось вникать в суть его «задумки», это означало бы разделять ответственность, что, по мнению бледнолицых, мало что может дать, но, по понятиям индейцев, имеет очень большое значение. Таким образом, если негр без моего одобрения сделает с пленником что-нибудь, что заденет чувство собственного достоинства Большого Шибы, то вождь может не придать этому такого значения, как в том случае, если бы это было сделано с моего ведома или, тем более, по моему поручению.

После этого я сразу же пошел к Кровавому Лису, чтобы поговорить с ним о его части задачи. Он стоял с Олд Шурхэндом и встретил меня такими словами:

– Я слышал, что мне надо провести Виннету с его апачами по правильному пути?

– Да, уже сегодня вечером и как можно быстрее.

– И где я их встречу?

– Этого точно сказать нельзя, однако можно примерно прикинуть. Он идет назад по следу Большого Шибы, то есть почти точно на запад до Ста деревьев. Ему надо будет снимать колья, обозначившие путь сюда, и тащить их с собой, он будет двигаться довольно медленно…

– Но он может эту работу делать отчасти и ночью, потому что очень скоро выйдет луна, – прервал он меня.

– Я думаю, что он будет у Ста деревьев около полудня.

– Там он сможет напоить лошадей и хоть немного отдохнуть.

– Правильно, но очень долго он там задерживаться станет, я его знаю. Главное, чтобы животные были напоены; что же касается их усталости, то с этим он будет считаться меньше всего, потому что знает, что в дороге можно иногда и скачку замедлить по своему усмотрению, и, может быть, даже остановиться в подходящем месте ненадолго. Я ему сказал, что от Ста деревьев надо держаться точно на юго-восток. Имейте также в виду, что он на каждом километре должен будет останавливаться для установки кольев и поэтому быстро ехать не сможет, так что можно без особого труда рассчитать, в каком месте, начиная отсюда, можно будет с ним встретиться.

– Well! Теперь я знаю, когда надо выезжать. У вас есть еще какие-нибудь замечания, мистер Шеттерхэнд?

– Да. Вупа-Умуги придет туда после него, и поэтому следы должны быть только индейские.

– Значит, мне надо будет переобуться в мокасины. У меня здесь есть небольшой их запас – несколько пар.

– А мне вы не дадите одну пару?

– И мне тоже, – поспешил присоединиться к моей просьбе Олд Шурхэнд. – А не то нам придется разувать пленных команчей.

– Я, наверное, смогу вам помочь, потому что у меня мокасины нескольких размеров, Боб их тоже иногда носит. Подождите минутку, сейчас принесу.

Он вошел в дом и принес индейскую обувку, так что для Олд Шурхэнда и меня нашлось по подходящей паре. Мы натянули мокасины и оставили на хранение Бобу свои сапоги до нашего возвращения.

Хуже обстояло дело с Олд Уобблом, для огромных ступней которого у Лиса ничего не нашлось. Поэтому мы направили его с Энчар-Ро к команчам; может быть, среди них найдется хоть один, имеющий такие же из ряда вон выходящие орудия ходьбы.

– Говоря с Виннету, не забыть бы о главном: у него должна быть вода, – продолжил я прерванную беседу. – к счастью, бурдюки здесь есть.

– Да, – кивнул Лис. – Я сейчас их наполню. Но один я их не протащу; можно мне взять нескольких апачей в помощь?

– Конечно! Но не очень много, иначе Вупа-Умуги заметит, что всадников больше, чем было до этого с Большим Шибой. У меня в связи с этим есть идея, которая может нас уберечь от ошибок или облегчить нам захват команчей. Я хотел сначала ехать только с вами, мистер Шурхэнд, и с Олд Уобблом. Думаю, что будет, однако, лучше, если мы возьмем с собой апачей пятьдесят-шестьдесят.

– Это на разведку? – удивился Олд Шурхэнд. – Зачем столько людей в разведке?

– Незачем, совершенно верно, эту разведывательную операцию можно на ходу преобразовать в нечто совсем иное. Поскольку мы знаем теперь планы команчей, можно предположить, что у Ста деревьев прежде всего появится отряд Вупа-Умуги. Как я слышал, это произойдет завтра вечером. Там он пробудет всю ночь и потом двинется дальше вдоль шестов-вех. Он должен заманить за собой белую кавалерию. Когда именно это произойдет, неизвестно, однако, как я выведал у Большого Шибы, Нале Масиуф прибудет на полдня позже Вупа-Умуги, а белых следует ожидать перед Нале Масиуфом, поставившим перед собой цель заманивать их дальше.

– Солдаты, стало быть, будут, здесь послезавтра до полудня.

– Я тоже так думаю. Эти белые поедут потом дальше, за ними Вупа-Умуги, а если появится Нале Масиуф, то двинется тоже по их следам. До сих пор мы собирались пропустить все эти группы и замкнуть…

– И это самое лучшее, да к тому же и единственное, что мы можем сделать, – вмешался Кровавый Лис.

– К сожалению, нет. Я очень удивляюсь тому, что никому из нас до сих пор не пришло в голову, какую большую ошибку мы при этом совершаем.

– Ошибку?

– Подумайте о том, что эти два индейских отряда принадлежат к различным племенам, а мы хотим загнать их в кактусы!

– Ну и что? Нам-то что до этого?

– А то, что белые окажутся ведь между ними.

– Ах! Хм!

– Поняли теперь, о чем я думаю?

– Well, это действительно так! – воскликнул Олд Шурхэнд. – Это ошибка в наших планах, и я никак не могу понять, как она могла произойти!

– Значит, мы окружим белых вместе с краснокожими!

– И проиграем игру!

– Это совсем не обязательно, мистер Шурхэнд, но выиграть ее в этом случае будет значительно труднее. Команчи могли бы захватить кавалерию и получить благодаря этому козырь, который будет нелегко выбить у них. Поэтому поедем не втроем, а с отрядом апачей. Целью будет захват одного из отрядов.

– Как просто! Вы имеете в виду отряд Нале Масиуфа?

– Да. Нам не надо даже пускать его в западню, мы захватим его уже возле Ста деревьев.

– Превосходная мысль, сэр!

– Да, превосходная, сверхотличная, если, правда, не чересчур смелая, – заметил Кровавый Лис.

– Что значит «чересчур»? – спросил я.

– Но разве не вы говорили о том, что надо взять с собой пятьдесят-шестьдесят апачей?

– Да, говорил.

– Хватит ли их?

– Я надеюсь.

– А я в этом сомневаюсь. Извините, что я решился об этом говорить!

– Хау! Так и надо, очень важно, чтобы каждый высказал свое мнение.

– Тогда я позволю себе напомнить вам, что у Нале Масиуфа будет, вероятно, более ста пятидесяти воинов.

– Это, конечно, надо учитывать.

– И вы хотите захватить их с помощью втрое меньшего числа людей! Не безрассудство ли это?

– Нет. Конечно, было бы наивно и полагать, что при этом можно рассчитывать на успех. У меня будет значительно больше людей.

– Откуда же они возьмутся?

– Однако Лис, Лис! Неужели так трудно это сообразить?

– Хм! Помогите мне, сэр. Я действительно не понимаю, откуда появится у вас подкрепление!

– А кавалерия?

Он обескураженно посмотрел мне в лицо, ударил себя по лбу и воскликнул:

– Вот осел! Я совсем ослеп! Конечно, вам помогут белые всадники, это же естественно! Таким дураком, как сейчас, я еще никогда не был!

– У вас, если хотите, есть утешение, что я тоже только что пришел к этой мысли, лежавшей так близко, что любой ребенок мог ее коснуться. Я скажу Энчар-Ро, что… Ах, вот и он, очень кстати!

Второй вождь апачей возвратился с Олд Уобблом; я отправил его опять, чтобы отобрать воинов для нашего сопровождения. Старый король ковбоев стоял перед нами в настолько странной позе, что я его не мог не спросить:

– Что с вами, сэр? Вам не по себе?

– Да, очень, чрезвычайно не по себе! – И он кивнул головой.

– А где болит?

– Вот там! – ответил он, показывая на свои ноги.

– Ах, ноги!

– Да!

– Мокасины?..

– Черт бы их побрал! – выпалил он с горечью.

– Нашли что-нибудь подходящее?

– Еще какие!

– Достаточно большие?

– Еще какие большие! Такие большие, что их даже надевать стыдно! У краснокожего, который носил их до меня, не человеческие ступни, а просто медвежьи лапы!

– Ну, и что же?

– Что? Вы еще спрашиваете?

– Естественно!

– Ничего в этом нет естественного! Само собой понятно, что я взбешен!

– Почему же взбешены?

– Thunder storm 4040
  Гром и молния (англ.).


[Закрыть], вы действительно ничего не замечаете? Я просто выхожу из себя, потому что даже эти огромные сапоги мне, оказывается, малы!

– Это, конечно, очень досадно!

– Но не для вас, а для меня, сэр! – зло бросил он мне.

– Я не сомневаюсь в этом, мистер Каттер, – рассмеялся я.

– Да, смейтесь! Но вы не стали бы смеяться, если бы у вас было сейчас такое же противное чувство, как у меня!

– В самом деле? Вы полны чувства?

– Еще как! Вы что, не замечаете, что я просто вне себя? Мои пальцы на ногах загнулись в какие-то крючки.

– Так выпрямите их!

– Но я же вам уже объяснил: мокасины слишком малы. Может быть, вам известно какое-нибудь средство против моих мучений?

– Да.

– Какое? Я же не могу сделать эти проклятые сапоги на два-три размера больше!

– Не можете, но дырки-то прорезать можете?

– Ах… Дырки?..

– Конечно,

– Превосходная идея, блестящая! Олд Шеттерхэнд имеет самую хитрую голову, когда-либо сидевшую на плечах у человека! Дырки прорезать! Это я сейчас сделаю, мигом. Правда, пальцы будут немного выглядывать, но это вовсе не беда; я завидую даже радости пальцев хоть раз увидеть дневной свет.

Он вытащил нож и сел на землю, чтобы мгновенно произвести предложенную операцию.

Когда мы попрощались с Лисом, Паркером и Холи и вышли, ведя лошадей в поводу, к апачам, шестьдесят из них уже стояли со своими конями, готовые нас сопровождать.

– Мой белый брат, может быть, хочет приказать еще что-нибудь? – спросил меня Энчар-Ро.

– Ты проследи за тем, чтобы на дороге, ведущей к оазису, постоянно были дозорные. Большого Шибу я поручил негру Бобу, чтобы он не выпускал того из дома. Он все думает о побеге, но негр с него не спустит глаз, да к тому же молодой вождь ни в коем случае не проскочит через кактусовую чащобу; а выбрав дорогу, ведущую через нее, обязательно налетит на дозорных.

– А что делать, если он появится?

– Схватить его. А будет очень сопротивляться, употребить, не раздумывая, силу. Я хотел бы, насколько это возможно, его пощадить, но уйти он не должен ни в коем случае. Если это не удастся, его придется пристрелить. Кроме того, надо очень строго проследить за тем, чтобы ни один из команчей не удрал.

Все было сказано, и мы тронулись в путь, как только из-за горизонта появился серп месяца.

Ночная поездка по бескрайней, расстилающейся от горизонта до горизонта под лунным светом пустыне! Я от души желаю моим дорогим читателям испытать волнующие ощущения, связанные с подобной поездкой! Только для того, чтобы это удалось, душа и сердце должны быть свободны от всех забот и переживаний, которые могут угнетать и стеснять мысли и чувства.

Временами мне казалось, что я лечу по воздуху; тело было на месте, но как будто потеряло свои объем и вес, и в то же время в нем появилась какая-то новая душевная сила, действующая во всех направлениях беспредельно и без каких-либо помех. Я словно парил над Землей, перелетая от одной планеты к другой, от звезды к звезде, из одной бесконечности в другую, находясь в состоянии непередаваемого блаженства. Это было не блаженство гордости за то, что я тот, кто покорил пространство, но спокойное, полное внутренней гармонии блаженство, в состоянии которого меня все дальше и дальше несла моя всеобъемлющая любовь. Потом как бы после пробуждения я летел еще некоторое время с закрытыми глазами, чтобы медленно приходить в себя и наконец понять, что это был не только сон, а я – всего-навсего бессильный раб времени и пространства.