Текст книги "Верная Рука"

Оставался единственный путь – по воде. Вариант возможный, но очень рискованный, и применять его мне еще не приходилось. Впрочем, все необходимые средства были под рукой. Берега заросли высоким тростником, который, как я надеялся, сослужит мне хорошую службу. Теперь надо было раздеться, и притом в каком-нибудь укромном уголке, чтобы зоркие глаза команчей не заметили в темноте мою белую кожу. Я высмотрел место, где кусты спускались почти к самой воде, и прокрался туда. Достав из кармана пару тонких ремней, я нарезал ножом охапку тростника и связал его в большой сноп. Затем быстро разделся и спрятал одежду в кустарнике, а тростниковую вязанку водрузил себе на плечи, так что моя голова оказалась внутри. Раздвинув стебли, я устроил себе щели для обзора и вошел в воду.

Я то шел по дну, то пускался вплавь. Двигался я по необходимости очень медленно, все время следя за тем, чтобы сооружение у меня на голове не колыхалось и оставалось на одной и той же высоте, вровень с прибрежным тростником. Костер на берегу служил прекрасным ориентиром, и я знал, что распознать мой трюк, да еще в темноте, будет нелегко даже индейцам. Ну а если меня все-таки обнаружат, что совсем не исключено, я брошу вязанку и поплыву напрямик через озеро. В воде им меня не догнать, а на том берегу я вылезу и вернусь за своей одеждой.

Вначале, пока вода была мелкой, мне приходилось идти согнувшись; ноги вязли в черном иле, а кругом вздымались высокие стебли с острыми, как бритва, листьями. Любое неосторожное движение грозило весьма болезненным порезом. Наконец тростники кончились, дно стало тверже, и я вздохнул с облегчением. Скоро вода дошла до горла, и можно было пуститься вплавь. Весь путь составлял не более семидесяти ярдов, но за полчаса я не преодолел и половины. Ничего не поделаешь – ремесло лазутчика требует неторопливости. Возможно, пройдет не один час, прежде чем мы с Олд Уобблом встретимся и обменяемся впечатлениями.

Мне помог случай. На берегу раздались громкие возгласы, и я, всмотревшись, увидел двух индейцев, которые шли к костру. Это были мои знакомые – те команчи, которые охотились за Олд Уобблом. Естественно, их появление вызвало в лагере всеобщий интерес; даже вожди прервали беседу и повернулись к ним. Обернулся и главный вождь Вупа-Умуги. Воспользовавшись тем, что внимание индейцев отвлечено, я рванулся вперед и за считанные минуты достиг намеченного еще раньше места у края воды. Здесь тоже росли камыши; возле них я и устроился. Все тело я вымазал илом и грязью, лег, а подбородок положил на руки. Моя вязанка, неотличимая от других пучков тростника, скрывала голову. Теперь оставалось только смотреть и слушать.

Едва я успел принять описанное положение, как оба воина подошли к костру. Вождь встретил их словами:

– На ваших поясах не видно скальпа того бледнолицего, которого вы должны были убить. Вы ослепли и потеряли след? Или ваши лошади сбили ноги, и поэтому вам не удалось догнать его?

Один из команчей смотрел в землю, не смея поднять глаза, но другой, не смущаясь, ответил, глядя прямо в лицо своему грозному предводителю:

– Наше зрение остро, как прежде, и наши лошади здоровы.

– А где скальп?

– Он – на той голове, с которой мы должны были его снять.

– Значит, бледнолицый не умер?

– Он жив.

– Вы упустили его? – Глаза вождя блеснули гневом.

– Он ушел, – запинаясь, проговорил второй.

– Тогда вы – хромые собаки, неспособные изловить даже крота! Я пошлю вас обоих назад, в вигвамы, сидеть со старухами. Там для вас самое подходящее место!

– Вупа-Умуги – великий вождь племени команчей, – произнес первый воин. – Его слово – закон, и мы выполняем приказы. Но если приказ невыполним, то не за что ругать тех, кто ради него не жалел сил и рисковал жизнью. Мы не собаки, а опытные и храбрые воины; будь иначе, ты не отправил бы нас в погоню за этим бледнолицым. Ты не вправе оскорблять нас, не выслушав, по каким причинам мы не принесли тебе скальп бледнолицего.

Это было очень смело сказано, и я подивился мужеству говорившего. Вождь команчей славился своей жестокостью, причем проявлял ее по отношению к соплеменникам не менее рьяно, чем к врагам. Его уважали как великого воина, но не любили – он был слишком свиреп даже для команча. В пылу гнева он терял всякое благоразумие, и дерзкая речь могла стоить жизни любому из его воинов. И все-таки, хотя вождь племени является абсолютным владыкой, власть он получает только после того, как его выбирают, а не по наследству. Он остается вождем, покуда на деле доказывает свой опыт, ум и храбрость. Но если он потерял доверие племени, совет старейшин смещает его и выбирает нового вождя. Вупа-Умуги, конечно, всегда помнил об этом, как и о том, сколь незавидной бывает участь низложенного повелителя. Его рука уже метнулась к ножу, но он сумел подавить свою ярость, сел и произнес почти спокойным тоном:

– Хау, рассказывай. Я выслушаю тебя и решу, достоин ли ты по-прежнему звания воина-команча.

Индеец начал излагать по порядку все события, происшедшие с ними во время погони за Олд Уобблом. Старейшины слушали внимательно, не перебивая. Наконец он дошел до критического момента:

– И тут на наши головы обрушился внезапный удар, и мы упали и умерли 2222
  В индейских языках смерть и потеря сознания обозначается одним и тем же словом.


[Закрыть]. Очнувшись, мы увидели, что скручены по рукам и ногам и привязаны к дереву.

– Скручены и привязаны к дереву? – вскипел вождь. – И даже не попытались драться?

– А сумел бы вождь ракурроев драться с врагом, который невидим?

– Нет. Но я вовремя замечу любого врага, который осмелится напасть на меня.

– Этого врага не успел бы заметить даже вождь.

– Этого? Так ты знаешь, кто вас победил?

– Да.

– Назови его имя!

– Олд Шеттерхэнд.

– Уфф! – с шумом выдохнул вождь и привстал от волнения. Этот возглас у индейцев соответствует нашему «ах!».

– Уфф, уфф, уфф, уфф, – подхватили его советники.

– Олд Шеттерхэнд! – яростно воскликнул Вупа-Умуги. – Эта белая собака, так часто ускользавшая из рук наших воинов! О, если бы я был на твоем месте!

– С тобой случилось бы то же самое.

– Ну нет! Ему не удалось бы безнаказанно подкрасться ко мне.

– Мы ведь сами в то время выслеживали бледнолицего, который удрал. Могли ли мы знать, что он встретит в пустыне друга? И что этим другом окажется непобедимый Шеттерхэнд?

– Знать вы не могли, но все равно должны были быть осторожнее.

– Мы старались. Заметив костер, мы слезли с лошадей и бесшумно двинулись вперед, чтобы увидеть лица сидящих у огня. Никто из них не заподозрил бы о нашем присутствии – никто, кроме Олд Шеттерхэнда, который знает все. Он догадался, что мы станем преследовать того бледнолицего, и заранее вышел нам навстречу. Он сидел и слушал. Ночь была очень темной, и увидеть его мы не могли – так же, как не смог бы и ты, о вождь. А когда мы поравнялись с ним, он вскочил и свалил нас обоих двумя ударами. Мои братья слышали о силе его руки?

Все подтвердили, что им это известно.

– Думаете ли вы, что кто-нибудь другой, окажись он на нашем месте, смог бы вовремя заметить Олд Шеттерхэнда или уклониться от его нападения?

Ответом ему было дружное «нет!».

Меня восхищало самообладание этого воина. Он защищался настолько умно, что привлек на свою сторону всех старейшин, и гнев вспыльчивого вождя теперь не мог иметь большой поддержки. Почувствовав это, он спокойно продолжал свой рассказ, и никто не перебивал его до самого конца. В заключение он произнес:

– Вот как поступил Олд Шеттерхэнд, которого команчи называют своим врагом. Но известно ли кому-нибудь из вас имя другого бледнолицего, чей скальп мы должны были принести?

Никто не ответил.

– А между тем мы все часто слыхали о нем.

– Я видел его в тот миг, когда он промчался сквозь ряды наших воинов, избежав каким-то чудом смерти или хотя бы раны. Но имени его я не знаю, – заметил Вупа-Умуги.

– У него очень длинные волосы, белые, как снег на вершинах гор. Вождь помнит об этом?

– Да.

– Более девяноста зим избороздили морщинами его лицо. На свете есть только один бледнолицый, который прожил столько лет, у которого такие волосы и который так владеет конем, что может уйти невредимым даже от нескольких сотен вражеских всадников.

– Уфф! – воскликнул пораженный вождь. – Мой брат говорит об Олд Уоббле?

– Да, я говорю о нем.

– Значит, это был он?

– Да.

– Верно, верно! Милостивые духи покинули племя команчей, иначе старику не удалось бы ускользнуть в то утро. Ни один из живущих ныне бледнолицых не пролил столько крови наших братьев, как эта беловолосая собака. Будь он убит, радость пришла бы в вигвамы всех команчей. Но удрал он в последний раз. Скоро мы опять увидим его – и больше не упустим! Быть может, это произойдет уже завтра.

– Вождь хочет послать за ним других воинов?

– Нет!

– Но что тогда?

На этот дерзкий вопрос вождь ответил еще в достаточно дружелюбном тоне, сопроводив свои слова пренебрежительным жестом:

– Мой брат, простой воин, желает знать, что задумал великий вождь ракурроев? Тебе не пристало спрашивать меня, но я отвечу, ибо хочу показать, что простил вам вашу неудачу. Так вот: мы не станем преследовать Олд Уоббла, он сам явится к нам!

– Он не придет, – твердо заявил воин.

– А я говорю – придет! – убежденно воскликнул Вупа-Умуги. – Он искал подмогу, чтобы освободить своего друга, который сейчас лежит, связанный, на острове. И нашел десятерых бледнолицых с Олд Шеттерхэндом во главе. Они придут сюда!

– Но они потеряли рассудок, если думают победить нас таким числом своих воинов!

– С ними Олд Шеттерхэнд. Под его руководством бледнолицые отважатся на что угодно.

– Но им неизвестно, где наш лагерь!

– О, это они легко узнают.

– Как? Кто может выдать нас?

– Ваши следы.

– Олд Шеттерхэнд обещал, что не будет нас выслеживать.

– И все-таки он это сделает.

– Нет, он не лжец. Никто не слышал, чтобы он хоть однажды нарушил свое слово.

В глазах вождя вспыхнули огоньки злости, и он произнес:

– Думаю, моему юному брату было бы полезно помолчать и не спорить с вождем в присутствии старших воинов.

Это была неприкрытая угроза, но, как я уже говорил, Вупа-Умуги, несмотря на свою храбрость и силу, не пользовался особой любовью племени. Поэтому сейчас, ощутив безмолвную поддержку во взглядах остальных команчей, воин смело продолжал:

– Я знаю, что молод и не могу сравниться мудростью с теми, кто сидит у этого костра. Но вчера ни один из них не был со мной и не говорил с Олд Шеттерхэндом. Поэтому пусть мне будет позволено передать то, что я сам пережил и услышал.

Ему ответил седовласый воин, сидевший рядом с вождем. Он сказал:

– Мой юный брат может говорить, ничего не опасаясь. Когда вырыт топор войны, нельзя упускать ни одной мелочи, неважной в дни мира. А встреча с Олд Шеттерхэндом – не мелочь. К тому же неподалеку от него всегда оказывается вождь апачей – Виннету.

– На этот раз он тоже был там? – спросил вождь.

– Нет, Виннету там не было, – уверенно ответил воин.

– Но, может быть, он был где-нибудь поблизости?

– Мы не замечали ни одного признака, который говорил бы об этом.

– Скажи, какие слова употребил Олд Шеттерхэнд, когда давал свое обещание? – поинтересовался старик. Воин подумал, припоминая, и медленно проговорил:

– Я спросил у него: будете ли вы выслеживать нас, чтобы узнать, куда мы поедем? Он ответил мне: «Нет, я даю тебе слово». Вот что было произнесено, не больше и не меньше.

– Раз Олд Шеттерхэнд так сказал, то это столь же надежно, как если бы ты выкурил с ним трубку клятвы. Он сдержит слово и не поедет по вашим следам. Хау! Мои молодые братья могут удалиться. Теперь мы знаем все, что хотели узнать.

Оба моих знакомых отошли от костра, а вместе с ними и все любопытствующие, давно уже теснившиеся вокруг. Я забыл сказать, что еще раньше сюда перебрались воины и из той группы, за которой должен был вести наблюдение Олд Уоббл. Таким образом, мой напарник остался без дела и, скорее всего, предпочел вернуться, наскучив бесцельным лежанием в темноте. Моя догадка тут же подтвердилась – издалека донеслось четырехкратное кваканье.

Не пора ли и мне подумать об отступлении? Момент был подходящий, поскольку индейцы, оживленно беседуя, расходились по местам, и вряд ли кто из них обратил бы внимание на чуть шевельнувшийся пучок камышей. Но мне не хотелось покидать столь выгодную позицию, и к тому же сейчас должен последовать обмен мнениями между вождем и его приближенными. Я решил остаться, рассудив, что смогу улучить удобную минуту и позже. В лагере еще не ужинали, и это внушало мне определенные надежды. При раздаче мяса не обойдется без шума и суеты, все будут заняты мыслью о еде – тут я и ускользну. А пока можно возобновить наблюдение.

Вождь, видимо, был немало раздражен тем, что старик вмешался в его беседу с молодым воином, и сейчас обратился к нему с такими словами:

– Мой брат, наверное, не подумал о том, как страдает достоинство вождя, если кто-то осмеливается спорить с ним, да еще получает в этом споре поддержку?

– Достоинство вождя может пострадать только от действий самого вождя, – спокойно ответил седоволосый индеец. – Все мы убеждены, что Олд Шеттерхэнд всегда остается верен своему слову, и лишь ты уверяешь, будто это не так.

– Просто я знаю эту белую собаку.

– Но ведь и мы его знаем. На его языке еще никогда не жила ложь.

– Да, но этот язык умеет говорить так хитро, как ни один другой. Он честнее прочих бледнолицых, но когда ему нужно кого-нибудь перехитрить, он становится изворотливее любой лисы. Слова его подобны утренней заре, за которой может последовать и солнечный, и пасмурный день. Он не лжет, это верно; он держит свои обещания; но на свой лад – как желательно ему, а не его противникам. Слова, сказанные им для вражеских ушей, все равно что пороховые зерна, – их надо взвесить, прежде чем высыпать в ствол ружья.

– Значит, вождь Вупа-Умуги думает, что обещание не преследовать наших воинов может иметь и какое-то другое толкование, понятное только Олд Шеттерхэнду?

– Нет. Он не пойдет по их следам. Но он не дал бы такого обещания, если бы не знал другой дороги.

– Но ее не существует!

– Так думает мой старший брат; я же думаю иначе, хотя также не видел ее. Вспомни, что говорят об Олд Шеттерхэнде: ему известно все, что он хочет знать. Или ему и вправду помогают злые духи? Я уверен: существование нашего лагеря у Саскуан-куи для него не тайна.

– Невозможно! Кто мог бы рассказать ему об этом? Но даже если бы он каким-то образом узнал о нашем лагере – разве это достаточная причина, чтобы он стремился сюда попасть?

– Он хочет освободить пленника.

– Разве они знакомы?

– Не знаю.

– Неужели они столь близкие друзья, что Олд Шеттерхэнд готов ради него рисковать собственной жизнью?

– Он готов идти на выручку любому бледнолицему.

– Даже имея при себе лишь одиннадцать человек против ста пятидесяти воинов?

– Олд Шеттерхэнд никогда не считает своих врагов. Да и зачем ему это? У него волшебное ружье, стреляющее без остановки. И все же он часто уклоняется от боя – не из страха, а потому, что не любит проливать кровь. Но тогда он идет на хитрость, а это еще опаснее, чем пули его волшебного ружья. Он скоро появится здесь – не затем, чтобы сражаться с нами, а чтобы с помощью какой-нибудь уловки выкрасть нашего пленника.

Старик задумался; уверенность вождя смутила его. Наконец он покачал головой и произнес:

– Слова доблестного Вупа-Умуги не изменили моих мыслей. Но когда вырыт топор войны, надо предвидеть любой поворот дела, как хороший, так и плохой, и как следует обдумать каждый из них. Я говорю, что Олд Шеттерхэнд не придет, ты же утверждаешь, что он придет обязательно. Так согласимся с твоим мнением и примем меры предосторожности. Если они окажутся излишними – тем лучше.

– Тем лучше? Неужто мой старший брат боится этой собаки? Я страстно желаю его прихода и надеюсь на него. Мы схватим Олд Шеттерхэнда и поставим у столба пыток, где он и умрет вместе с Олд Уобблом.

– Можешь ли ты схватить ветер, даже если пальцы твоей руки чувствуют его дуновение?

– Олд Шеттерхэнд – не ветер. Или ты забыл, что он уже не раз бывал в плену у команчей?

– Твои слова справедливы, но разве он всякий раз не ускользал от нас, подобно бесплотному духу?

– От меня он не ускользнет!

– Так будь наготове, когда он появится, и не упусти его.

– О, мне даже известно время его прихода.

– Когда же ты его ждешь?

– Завтра. Наши воины ускакали от него ночью, а сам он, конечно, выступил на рассвете. Значит, они опередили его на несколько часов. Сегодня вечером они приехали в лагерь, следовательно, он доберется сюда к завтрашнему утру.

– Прямо сюда?

– Нет, я позабочусь о том, чтобы перехватить его еще на Рио-Пекос.

– Ты знаешь место, где он будет переправляться через реку?

– Да. Там есть только один брод, и он наверняка известен Олд Шеттерхэнду. А если неизвестен, он все равно быстро его найдет.

– Олд Шеттерхэнду не нужны броды – он непревзойденный пловец.

– Я подумал и об этом. Наши воины займут участок берега по обе стороны от брода. Он не уйдет. Будь здесь Нале Масиуф со своими людьми, цепь получилась бы длиннее, но они вернутся только через три дня.

В этот момент кто-то произнес:

– Еда готова!

Все поспешили к кострам, у которых жарилось мясо. Вождь поднялся неторопливо, сообразно с достоинством человека, облеченного властью, и направился к огню, где ему предстояло выбрать лучший кусок жаркого. Ну а для меня как раз наступило время уйти, не прощаясь. На всякий случай я быстро окинул взглядом весь лагерь – и убедился, что никто из индейцев даже не смотрит в сторону берега. Тогда я покинул мое тинистое ложе, скользнул в глубокую воду и поплыл, не особенно заботясь о маскировке. Через несколько минут я выбрался на сушу в том самом месте, где полтора часа назад покинул ее.

Натянув одежду, я пошел разыскивать Олд Уоббла. Двигался я очень тихо, и старик заметил меня, только когда я коснулся его плеча. Он вздрогнул и вскочил.

– Черт подери! Это вы, сэр, или какой-нибудь краснокожий?

Пришлось сказать, что это именно я.

– Ну и ну! А я уж собрался всадить в вас нож! Думал, тут один из команчей.

– Будь это так, мистер Каттер, вам не пришлось бы воспользоваться ножом.

– Почему?

– Просто потому, что вражеский нож уже торчал бы у вас в спине.

– Ха!

– Поверьте! Ваш слух в порядке, как вы считаете?

– Уши у меня первый сорт, патентованные, this is clear!

– В таком случае жаль отличного патента, ибо они вам не пригодились! Судите сами: лежали вы тихо, вокруг – ни шороха, ни ветерка, и все-таки я подхожу к вам вплотную, оставшись незамеченным. А если бы то был не я, а команч?

– Тогда я непременно услышал бы его, – заявил Уоббл. – Невозможно, чтобы на свете жил еще один человек, способный передвигаться так же бесшумно. Но скажите мне, сэр, удачной ли оказалась ваша вылазка?

– Я доволен ее результатами.

– Я тоже, – гордо заметил Олд Уоббл.

– Что вам удалось выяснить?

– Вроде бы и немного, но нечто очень важное. Например, что Олд Шурхэнда стерегут только двое индейцев.

– Где же они его стерегут?

– Ах, так вам хочется это знать?

– Разумеется!

– То-то же. Не будь меня, кто бы вам это открыл?

– Ну, вообще-то я знаю это не хуже вас.

– Да? Так где он?

– На острове.

– Вы и раньше так думали, но это только предположения.

– Не предположения, а факт. Я ведь сейчас подслушивал разговоры вождя Вупа-Умуги.

– И он болтал об этом?

– Да.

– Экий осел! А я-то надеялся порадовать вас, подтвердить, что вы были правы.

– Не огорчайтесь из-за таких пустяков, сэр! Что у вас еще?

– Ничего, – уныло сказал Олд Уоббл. – Думал я принести вам важные вести, а вы, оказывается, уже сами все выяснили. Значит, грош цена моим успехам. Проклятье! Мне, может, удалось бы узнать и побольше, но тут вернулись вчерашние команчи, и все перебрались от моего костра к вашему. Ну а у вас, я думаю, улов побогаче?

– Да, но об этом позже. Здесь неподходящее место для беседы. Нам следует возвращаться, не теряя времени. Пойдем той же дорогой, какой пришли.

– Значит, опять ползти через эту чащобу! Вот что зовется «дорогой» у Олд Шеттерхэнда…

Обратный путь мы проделали с теми же предосторожностями, что и раньше, и, никем не увиденные и не услышанные, покинули окрестности индейского лагеря. Ночь была уже глубокая, и звезды светили ярко, что облегчало путь.

– Похоже, вы направляетесь прямо к нашей стоянке? – осведомился Уоббл, когда мы выбрались из зарослей.

– Конечно. А куда же еще?

– Хм! Сейчас вы будете смеяться, но я-то поначалу думал, что мы сразу провернем все дело и вернемся уже с мистером Шурхэндом.

– Это смелый замысел, мистер Каттер.

– При других обстоятельствах он был бы вполне осуществим. Скажем, если бы Шурхэнд находился не на острове, а на берегу озера, все было бы просто. Раз-два – и готово.

– Не понимаю.

– Хорошо, могу выразиться яснее. Мы подкрадываемся; перерезаем веревки; убегаем втроем; индейцы ничего не заметили; мы пробираемся к нашему отряду; вскакиваем на лошадей – и мчимся прочь!

– Действительно, звучит очень просто. А вам доводилось когда-нибудь совершать все это не на словах, а на деле?

– Мне-то нет, но говорят, что вам подобные номера удавались, и не единожды.

– Это еще не означает, что их можно повторять с прежним успехом. Всегда надо действовать, сообразуясь с обстановкой, а она всякий раз меняется.

– Жаль! Скажу вам откровенно: перед нашими спутниками – а ведь ни одного из них, согласитесь, не назовешь настоящим бойцом – мне хотелось бы появиться уже с готовой победой.

– Иными словами, вам хотелось бы погреться в лучах славы и пустить нашим друзьям пыль в глаза…

– Называйте это как хотите. Но ведь оно и впрямь почетно: спасти несчастного от пыток и смерти, освободив его – вдвоем! – из рук целой оравы команчей.

– Дело почетное, не спорю.

– Ну вот! А теперь все мои надежды пошли прахом.

– Почему?

– Да потому, что нам, видимо, будут помогать Паркер, Холи и все остальные.

– Зря вы так сокрушаетесь. С их стороны большого участия не потребуется. Они прикроют наш тыл – только и всего.

– Правда?

– Ну конечно. Освобождением Олд Шурхэнда займемся мы с вами, и никто другой.

– Ох, до чего приятно это слышать! Такая игра по мне!

– Но при условии, что плаваете вы действительно настолько хорошо, как уверяли меня…

– Как рыба, говорю вам, как рыба. Стало быть, нам придется поплавать?

– Да, если мы хотим попасть на остров.

– Верно, верно! Челноков тут нигде нет.

– Да если бы и были, все равно мы не смогли бы ими воспользоваться. Лодка на воде слишком заметна. Итак, оцените свои силы и скажите: сумеете ли вы доплыть с этого берега до острова и обратно?

– Что за вопрос! Да я доплыву хоть до Луны, лишь бы воды хватило!

– Отлично. Тогда наша задача упрощается. Мы плывем на остров, обезвреживаем часовых, освобождаем Олд Шурхэнда и тем же путем возвращаемся вместе с ними.

– Что? Как? – старик бы так изумлен, что остановился и схватил меня за руку. – Послушать вас, так это так же легко и быстро, как испечь лепешку!

– Несколько минут назад у вас тоже все было легко и быстро: раз-два – и готово!

– Да, но я говорил о действиях на суше, а не на воде. И еще вопрос: умеет ли плавать Шурхэнд?

– Ну, это вам виднее. Вы с ним знакомы, а я нет.

– Знаком, но в воде я его ни разу не видел.

– Да? Впрочем, думаю, это не так уж важно. Вестмен вроде Олд Шурхэнда непременно должен быть хорошим пловцом.

– Не забывайте, что он связан уже много часов. Руки и ноги у него затекли; сможет ли он сразу переплыть озеро?

– Я очень надеюсь на это. К тому же говорят, что Шурхэнд необычайно силен и вынослив.

– Это так; да, это так. Ладно, решено: он поплывет вместе с нами. Но звезды, звезды!

– Чем вам не угодили звезды?

– Они разгораются все ярче, и все до одной отражаются в озере, а это очень плохо.

– Только что вы собирались плыть до самой Луны. Почему же звезды вызывают у вас такую неприязнь?

– Вам бы все шутить! Вы прекрасно понимаете, о чем я толкую. Нас выдаст отражение звездного неба в воде.

– Кому же оно нас выдаст?

– Часовым на острове, this is clear!

– Я так не думаю.

– Да вы представьте: перед ними – зеркальная гладь. Но чуть только мы войдем в воду и поплывем, как по озеру пойдут волны и рябь. Звездные блики запляшут и замигают. Часовые обязательно заметят это и, конечно, насторожатся.

– А чем это нам повредит?

Мы пошли было дальше, но тут он вновь остановился и поглядел на меня с безмерным удивлением.

– Что-о? Чем это нам повредит? И это спрашивает не кто иной, как Олд Шеттерхэнд! Ну и ну! Такой вопрос странно было бы услышать даже от зеленого новичка! Чем повредит! Да просто часовые позовут себе подмогу, все остальные команчи тут же попрыгают в озеро и устремятся к нам. Тогда мы пропали, хоть и умеем плавать. Если собак много, от них не удерет и самый шустрый заяц.

– А может, они не станут звать на помощь, – предположил я, опять увлекая его вперед.

– Как это не станут? Обязательно станут! Они же увидят, что к ним приближаются двое белых, двое врагов! Да если даже они сразу и не завопят, то уж точно постараются всадить нам по нескольку пуль в голову!

– И этого они тоже не сделают.

– Я не понимаю вас, сэр!

– Они нас вообще не увидят.

– Не… что? Не увидят, хотя мы и взбаламутим все озеро?

– Рябь на воде они, конечно, заметят, а нас – нет. Мы должны замаскироваться.

– Замаскироваться? Час от часу не легче! Интересно, под кого? Вы будете Коломбиной, а я – Арлекино, так, что ли? Спасибо за такой маскарад!

– Вы меня неправильно поняли, мистер Каттер. Я хочу сказать, что нам следует спрятаться.

– Еще лучше! Куда же вы спрячетесь на воде?

– Под кучу тростника.

– Он не растет посреди озера. Только вдоль берегов.

– А мы прихватим его с собой.

– Чепуха! Индейца такой уловкой не проведешь.

– Я берусь доказать обратное. Используя этот способ, я сегодня подобрался к ним почти вплотную.

И я рассказал Уобблу о моем путешествии в камышовой «корзине». Он выслушал меня, поскреб в затылке и заметил:

– Что ж, может, оно и не так глупо, как мне показалось. Но один движущийся куст – это еще куда ни шло. Но два – совсем другое дело. Мы ведь не сможем плыть с абсолютно одинаковой скоростью; значит, обе вязанки будут то сближаться, то расходиться, то обгонять друг друга. Такая странность слишком бросается в глаза и обязательно вызовет подозрения.

– Вы совершенно правы, но нам и незачем делать две вязанки. Мы соорудим одну большую – этакий плавучий тростниковый островок, спрячемся под ним оба.

– Хм, недурно.

– Сперва поплывем побыстрее, а потом, когда окажемся в зоне видимости – медленно, словно нас несет течением.

– Да, но наша светлая кожа! Чтобы плыть рядом, не мешая друг другу, нужно не меньше семи футов свободного пространства. Не станем же мы делать такую махину. А белый цвет в темноте очень заметен.

– Поплывем одетыми, вот и все.

На его лице отразилось сомнение. Старик явно заколебался.

– Я вижу, такой вариант вас не очень привлекает, мистер Каттер. Одежда помешает вам держаться на воде?

– Ничуть! Но остается еще один вопрос: даже если все пройдет удачно, допустят ли часовые, чтобы наш куст или плот пристал вплотную к острову?

– А это и не требуется.

– Как же? Непонятно! Нам ведь надо на остров, так?

– Сейчас поймете. Вы умеете нырять?

– Не хуже лягушки, this is clear! На любую глубину, в любую сторону, сколько угодно!

– Очень хорошо. Смотрите: мы приближаемся к острову, часовые видят наше тростниковое укрытие и спускаются к воде – поглядеть, что это.

– Очень может быть. Но вряд ли им понравится, если оно вдруг полезет на сушу.

– Нет-нет. Оно медленно плывет мимо. Но в момент наибольшего сближения с берегом мы с вами ныряем и под водой плывем к острову, делая при этом большой крюк. Ступив на берег, мы окажемся за спиной у часовых, между ними и пленником. Я кидаюсь вперед и оглушаю обоих. Пары ударов, думаю, хватит.

– Превосходно, мистер Шеттерхэнд. Ну а я?

– Вы займетесь пленником. Надо будет тотчас же перерезать его путы и объяснить положение. Не исключено, что всем нам придется плыть обратно, не медля ни секунды, – в том случае, если один из часовых успеет разинуть рот и крикнуть.

– Это было бы нежелательно.

– Да. Теперь вы видите, мистер Каттер, что дело не такое простое, как казалось сначала, и увенчается успехом только при полной слаженности наших действий. Поэтому не обижайтесь, если я вновь спрошу – твердо ли вы уверены в своей способности выполнить все, что от нас требуется?

– Способен ли я? Я сделаю это с легкостью, сэр! С величайшей легкостью!

– Прошу вас, не торопитесь с ответом. Тут нельзя допускать легкомыслия. Я откровенно говорю вам, что считаю наше предприятие трудным и рискованным. Я знаю свои силы и верю в победу – если только не возникнут какие-то непредвиденные помехи. Но, повторяю, дело очень трудное и опасное.

– Сэр! Не говорите мне о легкомыслии! Вы видели когда-нибудь, как плавает Олд Уоббл?

– Нет.

– Или как он ныряет?

– Тем более.

– Тогда ни слова больше, и после того, как все закончится, вы сами признаете, что не могли бы найти лучшего помощника, чем я!

– Что ж, очень рад это слышать, ибо риск велик, как никогда раньше.

Но меня по-прежнему терзали сомнения – я не знал, в какой мере соответствуют действительности заверения Уоббла. Слишком уж они отдавали хвастовством, да и худоба такая, как у него, не способствует уверенному поведению человека на воде. С другой стороны, он был храбр и опытен, в этом сомневаться не приходилось. Высказывать ему, после стольких клятв, открытое недоверие – значило бы кровно обидеть самолюбивого старика. Мы уже почти дошли до места стоянки, и я решил прекратить обсуждение. Скоро все разъяснится само собой.

Наши спутники были в сильной тревоге, не зная, где мы и что с нами стряслось. Я вкратце рассказал им обо всем увиденном и услышанном, а затем изложил план спасательной операции. Паркер и Холи явно огорчились, увидев, что им по этому плану не досталось сколько-нибудь активной роли; остальные, похоже, испытали только чувство облегчения. Мы все сели на лошадей и рысью двинулись к противоположной (от лагеря команчей) стороне озера.

Берег и здесь окаймляла полоса кустарника, а у кромки воды в изобилии рос тростник. Вдали за спокойной гладью озера виднелись костры индейцев.

Спешившись и привязав лошадей, мы начали резать тростник. Несколько толстых сухих стеблей образовали раму, некое подобие плота. Там имелись два широких просвета, куда можно было просунуть голову и плечи, а по краям – ременные петли для рук. Сверху мы приладили целую копну камышей, сделав ее достаточно редкой, чтобы она не препятствовала обзору. В законченном виде, покачиваясь на воде, наше сооружение выглядело очень естественно и, пожалуй, даже могло считаться шедевром искусства маскировки.