Текст книги "Жут"

Карл Май
Жут

Глава 1
ХАЛЕФ В ОПАСНОСТИ

Наше путешествие, по-видимому, подходило к концу, однако заключительная его часть ожидалась самой тяжелой. Трудности объяснялись отчасти бездорожьем – ведь перед нами простирались горы, скалы, долины, ущелья, дремучие леса и болота, которые не так легко было миновать; отчасти же наши тяготы проистекали из того, что планы, к осуществлению которых мы стремились, были близки к свершению, что, очевидно, требовало от нас большего напряжения и могло ввергнуть в большие беды, чем прежде.

Наш проводник Исрад оказался бойким малым. Он рассказывал нам интересные эпизоды из своей жизни и забавно описывал страну и ее жителей, так что нам не пришлось думать о том, как скоротать время.

Долина Мустафа, прославленная своим плодородием, лежит на левом берегу Вардара; мы прибыли оттуда. На правом берегу реки, где мы теперь находились, местность круто взбирается вверх, однако почва здесь все еще плодородна. Мы проезжали мимо обширных плантаций хлопка и табака; видели лимоны, усеянные плодами. Однако Исрад сказал, что скоро это изобилие кончится, а по ту сторону Трески нам и вовсе придется миновать местность, которую зовут «мератлю».

Чтобы узнать, что значит это слово, нужно вспомнить, что земли в Османской империи делились на пять категорий.

Первая категория – это «мириех», то есть государственная земля; неплодородные территории сюда, естественно, не включаются. Затем идет «вакф» – собственность церкви. К этой категории без проволочек относят любое владение, чей хозяин умер, не оставив прямых наследников. Третья категория, «мульк», включает частные земельные владения. Как правило, земельные участки оценивают на глаз, приблизительно, а вовсе не скрупулезно обмеряют, как то принято у нас. Всякий раз, когда участок меняет владельца, то есть при его покупке, требуется разрешение правительства, а его, по тамошним порядкам, чаще всего можно получить лишь путем подкупа соответствующих чиновников Владельцы земель, отнесенных к категории «мульк», очень сильно страдают от всяческих злоупотреблений, связанных с повышением налогов. Так, например, за землю выплачивают натуральный налог в размере десяти процентов. Однако откупщики налогов обычно отодвигают сбор этой десятины до тех пор, пока фрукты не начнут гнить и хозяин, стремясь спасти свой урожай, не выплатит фактически более десяти процентов. К следующей категории, именуемой «метронкех», относятся улицы, земли общего пользования и коммунальные владения. По большей части дороги пребывают в прискорбном состоянии, что является главной причиной экономических бедствий в стране. Последняя категория называется «мерат» и охватывает бесплодные пустоши. Именно это имел в виду наш проводник, сказав « мератлю».

Мы поднялись на две или три плоских террасы, а потом достигли плоскогорья, которое с западной стороны круто спадало к берегам Трески. Там мы миновали несколько крохотных деревушек. Самый крупный населенный пункт, лежавший на этой равнине – Банья, – остался по левую руку от нас.

Мы знали, что Исрад поведет нас кратчайшим путем, поэтому я не старался высмотреть следы проехавшего перед нами Суэфа. Особого прока нам от них не было; мы бы лишь потеряли время. Пробыв в пути примерно четыре часа, мы достигли леса; он был очень редким, деревья росли далеко друг от друга. Вскоре мы наткнулись на следы одинокого всадника, ехавшего откуда-то слева. Не слезая с коня, я осмотрел их. Мне показалось, что это был след Суэфа, хотя я не мог утверждать это с полной определенностью; лошадь скакала во всю прыть; значит, всадник очень торопился. Он ехал в нашем направлении, мы последовали за ним, пока через некоторое время справа не показался след нескольких лошадей.

Теперь я спешился. Когда у человека есть некоторый опыт, он без труда узнает, сколько лошадей проехало, если только их не было слишком много. Я увидел, что здесь проскакали пять всадников; по всей вероятности, это были именно те, кого мы искали. Края следов уже несколько сгладились, поэтому я сделал вывод, что эти люди проехали здесь примерно семь часов назад.

Чтобы оценить время, надо учесть несколько обстоятельств: погоду, характер почвы, мягкая она или твердая, песчаная или глинистая, голая или поросшая растениями, а может быть, и слегка присыпанная листвой. Нужно сделать поправку, если погода ветреная и солнечная, так как солнце и ветер быстро высушивают следы, и края их скорее осыпаются, нежели в холодную, безветренную погоду. Вот почему человек неопытный легко может ошибиться.

Теперь мы ехали по следу. Через некоторое время лес кончился, и мы вновь оказались на открытой местности. Какая-то дорожка пересекала наш путь, и мы увидели, что следы поворачивают направо и устремляются вдоль этой дорожки. Я остановился и достал подзорную трубу, чтобы посмотреть, не покажется ли какая-нибудь деревня или хотя бы двор, куда могли завернуть всадники. Однако я ничего не заметил.

– Что будем делать, сиди? – спросил Халеф. – Мы можем поехать по следам, а можем продолжить путь вместе с Исрадом.

– Я выбираю второе, – ответил я. – Наверняка эти люди лишь на короткое время отклонились в сторону, а потом снова поедут прежним маршрутом. Мы знаем, куда они хотят попасть, и потому поспешим туда добраться. Итак, вперед, как и ехали!

Я хотел пустить лошадь вскачь, однако Исрад промолвил:

– Быть может, все же поедем за ними, эфенди? Там, справа, широкая лощина; нам ее отсюда не видно. В лощине лежит кейлюстан, крестьянский двор; туда, наверное, и заглянули те люди, которых мы преследуем.

– Что мы там узнаем? Они недолго там пробыли, лишь попросили глоток воды или кусок хлеба. Вряд ли они о чем-то разговаривали с хозяевами. Так что, вперед!

Однако вскоре я переменил мнение. Справа показались следы; с первого же взгляда я убедился, что они довольно свежие. Тогда я снова слез с коня, чтобы тщательно исследовать их. Я понял, что они оставлены всего пару часов назад. Значит, всадники на целых пять часов задержались на этом подворье. Надо было узнать причину их остановки. Мы пришпорили лошадей и повернули направо, чтобы заглянуть в дом.

Он находился неподалеку. Вскоре мы достигли места, где дорога спускалась в лощину. Здесь, внизу, протекал ручей, расстилались сочные луга и прекрасные поля. Однако дом выглядел очень бедным. Дорога вела к нему.

Мы увидели, что перед дверями стоит человек. Заметив нас, он скрылся в доме и закрыл дверь за собой.

– Эфенди, похоже, этот крестьянин знать нас не хочет, – промолвил Оско.

– Можно же с ним поговорить! Я думаю, он напуган, потому что наши дружки скверно с ним обошлись. Ты его часом не знаешь, Исрад?

– Я его видел, но имени его не знаю, – ответил Исрад. – Знает ли он меня, не догадываюсь, так как не был у него ни разу.

Оказавшись у дверей, мы убедились, что они заперты. Мы постучали, но не получили ответа. Тогда я подъехал с задней стороны дома, ведь там тоже имелась дверь, но и она была заперта. Когда мы постучали посильнее и громко закричали, один из ставней открылся; оттуда показался ствол ружья. Раздался чей-то голос:

– Убирайтесь отсюда, бродяги! Если не перестанете шуметь, я выстрелю!

– Помедленнее, помедленнее, мой дорогой, – ответил я, приблизившись к ставню так, чтобы можно было схватиться за ружье. – Мы не бродяги; мы вовсе не замышляем ничего дурного.

– Те тоже так говорили. Я больше не открываю дверь незнакомым людям.

– Может быть, ты знаешь его, – возразил я и подал знак Исраду.

Когда крестьянин увидел юношу, то медленно опустил свое ружье и сказал:

– Так это же строитель, сын пастуха из Трески-конака!

– Да, это я, – подтвердил Исрад. – Ты и меня принимаешь за бродягу?

– Нет, ты хороший человек.

– Что ж, со мной тоже едут хорошие люди. Они преследуют тех, кто был у тебя, и хотят их наказать. Мы лишь интересуемся, что этим бродягам надо было от тебя.

– Ладно, верю тебе и открываю двери.

Он так и сделал. Когда он подошел к нам, я понял, что этот маленький, тщедушный, перепугано смотревший на нас человечек не мог понравиться таким людям, как аладжи. Нам он все еще не доверял и держал в руке ружье. Повернувшись к дому, он крикнул.

– Мама, выйди-ка и посмотри на них!

Сгорбленная от старости женщина вышла, опираясь на клюку, и посмотрела на нас. Я увидел, что к ее поясу подвешен венок, сплетенный из роз, поэтому я сказал:

– Хвала Иисусу Христу, моя матушка! Ты нам хочешь дать от ворот поворот?

Ее лицо, испещренное складками, разгладилось в улыбке. Она ответила:

– Господин, ты веруешь в Христа? О, такие люди порой хуже всех. Но твое лицо доброе. Вы нам бед не наделаете?

– Нет, конечно, нет.

– В таком случае добро пожаловать. Спешивайтесь и идите за нами.

– Позволь нам остаться в седле, ведь мы хотим побыстрее уехать. Я только сперва узнаю, что эти шестеро всадников делали у тебя.

– Сперва их было лишь пятеро. Шестой подъехал позже. Они спрыгнули с лошадей и без нашего разрешения повели их на клеверное поле, хотя травы вокруг было достаточно. Лошади вытоптали нам все поле. Мы хотели потребовать, чтобы они возместили ущерб, ведь мы люди бедные, но при первых же наших словах они схватились за плетки, и нам пришлось замолчать.

– Почему же они завернули к вам? Им же пришлось сделать крюк, чтобы добраться до вашего дома?

– Одному из них стало плохо. Кто-то ранил его в руку, и та сильно разболелась. Они сняли с него повязку, и остудили рану водой. Это заняло несколько часов. Пока один из них занимался раненым, остальные забирали все, что им приглянется. Они поживились у нас мясом и другими припасами. Моего сына и невестку заперли на чердаке и убрали лестницу, чтобы те не могли спуститься.

– А где же была ты?

– Я? – ответила она, лукаво мигнув глазами. – Я притворилась, будто ничего не слышу. В это легко поверить. Со старыми женщинами такое бывает. Я сидела в уголке и слушала, о чем говорят.

– О чем они говорили?

– О каком-то Кара бен Немси. Он и его спутники должны погибнуть.

– Этот человек – я, но продолжай.

– И еще они говорили о хозяине конака из Трески, у которого сегодня вечером собирались остановиться, а еще говорили про одного углежога, имя которого я опять запамятовала.

– Его звали Шаркой?

– Да-да, завтра они хотят остановиться у него. И говорили о каком-то Жуте, которого они звали Кара… Кара… Не помню, как его имя…

– Кара-Нирван?

– Да, они хотят повстречать его в Каранирван-хане.

– Вы случайно не знаете, где находится это местечко?

– Нет, они ничего об этом не говорили. Но они вспоминали о брате, которого один из них хотел там встретить. Они тоже называли его по имени, но я, к сожалению, не помню его.

– Быть может, его звали Хамд эль-Амасат?

– Так оно и есть, так его звали. Но, господин, ты знаешь больше меня!

– Да, я многое знаю и, задавая тебе вопросы, лишь хочу убедиться, не ошибаюсь ли я.

– Они говорили и о том, что в этом Каранирван-хане держат взаперти одного купца, от которого хотят получить выкуп. Вспоминая его, они смеялись, ведь даже, если он заплатит деньги, ему все равно от них не уйти. Они хотят выжать из него все, пока у него ничего не останется, а потом прикончат его.

– Ах! Так я и предполагал. Как этот купец попал в Каранирван-хане?

– Этот Хамд эль-Амасат, как ты его называешь, сам заманил купца.

– Они не вспоминали, как зовут купца?

– Это было какое-то иностранное имя, и потому я не удержала его в памяти; к тому же я так сильно перепугалась.

– Но если ты снова услышишь его, ты, может быть, вспомнишь, то ли это имя?

– Наверняка, господин.

– Оно звучит «Галингре»?

– Да-да, так оно произносилось, я точно помню.

– Что еще они говорили о своих планах?

– Ничего, ведь тут подъехал шестой всадник. Это был портной; он занимается починкой разных вещей. Он рассказал о врагах, из-за которых искупался в Вардаре. Сейчас мне думается, что вы были этими врагами. Мне пришлось разжечь огонь, чтобы он просушил свою одежду; вот из-за этого, а еще из-за старика со своей раной они так долго и задержались. Этот портной рассказывал о бастонаде, которую он получил. Ему было очень трудно ходить; он даже не надел обувь, а обмотал ноги тряпками, растерев их вначале салом. Мне пришлось принести ему новые тряпки, а поскольку у меня не было сала, они закололи нашу козу, чтобы раздобыть его. Разве это не гнусная жестокость?

– Разумеется. Сколько эта коза стоит?

– Наверняка пятьдесят пиастров.

– Мой спутник, Хаджи Халеф Омар, даст тебе пятьдесят пиастров.

Халеф тотчас достал кошелек и отсыпал ей деньги.

– Господин, – удивленно спросила она, – ты хочешь возместить мне ущерб, который причинили твои враги?

– Нет, это мне не по силам, у меня ведь нет богатств падишаха, но за козу мы можем тебе заплатить. Возьми деньги!

– Я рада, что поверила и не закрыла двери дома перед тобой, и не стала молчать. Благословен ваш приезд и благословен ваш приход; благословен каждый из ваших шагов и все, что вы делаете!

Мы попрощались с людьми, которые еще долго кричали нам вслед слова благодарности за полученный подарок. Потом мы вернулись на то же самое место, откуда свернули в сторону, а затем продолжили путь в прежнем направлении.

Поначалу мы ехали по открытой местности, где лишь изредка то там, то здесь мелькало одинокое дерево. Наш проводник, прежде такой бодрый, сделался очень задумчив. Когда я спросил его о причине, он ответил:

– Господин, я вовсе не думал, что вы находитесь в такой опасности. Только сейчас я понял, в каком скверном положении вы оказались. Это меня беспокоит. Что если враги неожиданно нападут на вас из засады?

– В это я не верю, к тому же мы постоим за себя.

– Ты даже не подозреваешь, с какой меткостью здесь бросают чекан, и ни один человек не в силах отбить летящий в него чекан.

– Что ж, я знаю того, кто это сумеет, – ответил я.

– Да не поверю я в такое. И кто это может быть?

– Я сам.

– Ох, ох! – улыбнулся он, посмотрев на меня со стороны. – Ты шутишь.

– Нет, дело было очень серьезно. Человек покушался на мою жизнь.

– Тогда не пойму я этого. Наверняка он не умел обращаться с чеканом. В горах ты увидишь настоящих мастеров, умеющих владеть этим страшным оружием, как никто другой. Попроси штиптара или миридита показать, как обращаются с топором, и ты изумишься.

– Что ж, человек, с которым я имел дело, был штиптаром, даже миридитом.

Он недоверчиво покачал головой и продолжил:

– Раз тебе удалось отбить его чекан, значит, он остался без оружия и ты справился с ним?

– Разумеется. Я мог сделать с ним, что угодно, но я подарил ему жизнь. Он дал мне за это топор – тот, что торчит у меня за поясом.

– Я уже давно украдкой им восхищаюсь: чекан очень красивый. Я думал, ты купил его где-то, чтобы выглядеть боевитее. Но ведь тебе нет пользы от него; ты не умеешь бросать чекан. Или ты уже упражнялся в этом искусстве?

– Бросать чекан я никогда не пробовал, а вот другие топоры – да.

– Где это было?

– Далеко отсюда, в Америке, где живут дикие племена; любимое оружие у них – топор. Там я научился с ним обращаться, а называют его «томагавком».

– Но дикаря не сравнить с миридитом!

– Наоборот. Я не думаю, что штиптар умеет бросать топор так ловко, как индеец свой томагавк. Ведь чекан летит по прямой траектории, а томагавк – по дуге.

– Неужели и впрямь кто-то умеет так владеть топором?

– Любой краснокожий воин способен на это, да и я тоже.

Его щеки зарумянились, а глаза засветились. Он остановил лошадь, повернул ее, перегородив мне путь, и промолвил:

– Эфенди, прости, что я так назойлив. Что я по сравнению с тобой! И все же мне трудно поверить твоим словам. Я признаюсь тебе, что умею бросать чекан и в этом могу помериться силой с другими. Поэтому я знаю, сколько лет пройдет, пока не овладеешь этим оружием. Жаль только, что я не захватил свой топор.

– Конечно, я еще никогда не бросал чекан, – прозвучал мой ответ, – но думаю, если раз или два промахнусь, то с третьего раза точно попаду в цель.

– Ох, ох, господин, и не мечтай!

– Я думаю так, и к тому же я бросаю топор искуснее тебя.

– Как это так?

– Когда я бросаю топор, он вначале летит какое-то время у самой земли, потом поднимается, описывает дугу, опускается и попадает точно туда, куда я и намеревался попасть.

– Ну это же невозможно!

– Это именно так.

– Эфенди, ловлю тебя на слове. Если бы у меня было много денег, я бы вызвал тебя на спор.

Он спрыгнул с лошади. Им овладел такой азарт, что я в душе даже развеселился.

– Бедняга! – сказал Халеф, горделиво поведя руками.

– Кого ты имеешь в виду? – спросил его Исрад.

– Тебя, естественно.

– Ты думаешь, твой эфенди выиграл бы спор?

– Разумеется.

– Ты видел, чтобы он когда-нибудь бросал чекан?

– Нет, но чего он захочет, добьется. Сиди, я советую тебе поспорить с этим молодым человеком. Ему придется платить и просить тебя о прощении.

Собственно говоря, было вообще-то глупо соглашаться на предложение Исрада. Если мы остановились бы из-за этого баловства, то потеряли бы время. И все же на несколько минут стоило отвлечься, тем более что мне самому было интересно, удастся ли мне управиться с чеканом так же ловко, как с томагавком. Этот опыт был вовсе не лишним, ведь в любой момент, возможно, и впрямь пришлось бы взяться за топор. Хорошо бы понять, умею ли я с ним обращаться. Потому я спросил проводника:

– Так сколько денег у тебя с собой?

– Всего пять или шесть пиастров.

– Я ставлю против них сто пиастров. На каких условиях сговоримся?

– Гм! – задумчиво ответил он. – Ты еще никогда не бросал чекан, а я не привык к твоему. Есть смысл сделать по несколько предварительных бросков, например, по три броска?

– Согласен.

– Но потом каждый из нас совершит всего по одному-единственному броску в цель, которую мы выберем, – предложил он.

– Это слишком сурово. Вдруг из-за какой-то случайности именно этот бросок не удастся.

– Ладно, значит каждый совершит по три броска. Тот, кто лучше всех бросает топор, получит деньги. Бросать его будем в ближайшее дерево – в тот дуб. В его стволе топор непременно застрянет.

Мы остановились невдалеке от реки. По-видимому, это была та самая стекавшая в долину речушка, которую мы миновали перед тем, как совершить вылазку на крестьянское подворье. У края воды стояло несколько деревьев. Это были дубы, ольха и старые, суковатые ивы, на верхушках которых пробивался новый лозняк. Ближе всего к нам рос дуб; он был примерно в семидесяти шагах от нас.

Я спрыгнул на землю и дал Исраду чекан. Он широко расставил ноги, чтобы покрепче держаться на них, затем взял в руки топор и совершил бросок. Топор пролетел рядом с дубом, так и не коснувшись его.

– Этот чекан тяжелее моего, – извинился он, пока Халеф отправился за топором. – Во второй раз я попаду.

Со следующей попытки он попал в цель, но не лезвием топора, а всего лишь рукояткой. Третий пробный бросок удался ему лучше, ведь топор угодил в ствол, хотя и не вонзился в него.

– Это пустяки, – поправился он. – Это всего лишь пробные попытки. Теперь я точно попаду в цель, я уже привык к топору. Ладно, давай ты, эфенди!

Не говоря ни слова я выбрал другую цель: я метился не в дуб, а в росшую далеко позади него старую, дуплистую иву с одним-единственным суком, вздымавшимся вверх; сук ветвился и образовывал над ивой небольшую купу.

Сперва я подержал чекан в руке, чтобы привыкнуть к его весу; после этого метнул топор на то же расстояние, что и Исрад. Я вовсе не собирался попасть точно в иву, а лишь хотел бросить топор в определенном направлении, поэтому тот пролетел левее дуба и воткнулся в землю.

– О господи! – улыбнулся наш проводник. – Ты хочешь выиграть спор, эфенди?

– Да, – серьезно ответил я.

Тем не менее оба следующих моих броска выглядели еще хуже первого. Я дал Исраду вволю посмеяться надо мной, ведь теперь я был уверен, что в нужную минуту не промахнусь.

Халеф, Омар и Оско не смеялись – они втихомолку злились, что я затеял этот спор, не рассчитывая наверняка выиграть его.

– Проба состоялась, – промолвил Исрад. – Теперь поборемся всерьез. Кто бросает первым?

– Ты, конечно.

– Тогда давай сперва выложим деньги, чтобы потом не произошло никакого недоразумения. Пусть Оско возьмет их.

Стало быть, этот бравый малый подозревал, что я откажусь выплатить ему сто пиастров. Значит, он был совершенно уверен, что выиграет пари. Я дал Оско деньги. Мой соперник выложил свои несколько пиастров и взялся за топор.

Он и в самом деле ловко умел обращаться с чеканом. Все три раза топор ударился о ствол, но лишь с последней попытки застрял в нем.

– Ни одного промаха, – восторженно молвил Исрад. – А один раз чекан даже вонзился в ствол. Попробуй-ка это повторить, эфенди!

Сейчас мне следовало бросать топор на индейский манер, если я хотел попасть в цель. Я размахнулся и раскрутил чекан над головой. Вращаясь вокруг своей оси, он полетел над землей, потом взмыл вверх и, неожиданно опустившись, вонзился в дуб.

Мои спутники ликовали. Однако Исрад промолвил, покачав головой:

– Какая случайность, эфенди! Трудно в это поверить.

– Случайность? Ты очень ошибаешься, – ответил я.

Халеф принес топор, и я снова метнул его точно в дуб. Мои спутники опять ликовали, а Исрад по-прежнему думал, что это случайность.

– Если ты все еще не убедился, – сказал я, – то вот тебе окончательный довод. Видишь за дубом старую, дуплистую иву!

– Вижу. Ну и что?

– Я брошу топор в нее.

– Господин, до нее больше ста шагов. Ты и впрямь хочешь в нее попасть?

– Не только попасть, но и срубить сук, причем постараюсь срезать его подчистую, чтобы от него остался обрубок, самое большее, длиной в ладонь.

– Господин, это было бы сущее чудо!

– После первых бросков я так привык обращаться с оружием, что теперь уже точно не промахнусь. Сперва я придам чекану двойное вращение. Ты убедишься, что он сначала взмоет над землей, а потом внезапно помчится в три раза быстрее. Смотри!

Топор полетел, как я и обещал. Вращаясь поначалу прямо над землей, он медленно поднялся вверх, а потом, неожиданно ускорившись, стал снижаться и вонзился в иву. В следующее мгновение сук, о котором мы говорили, рухнул на землю.

– Подойди и посмотри! – сказал я. – Сук срезан именно так, как я говорил, причем срезан, словно ножом, ведь я попал в него лезвием.

У Исрада было такое изумленное лицо, что я громко рассмеялся.

– Разве я не говорил тебе это? – крикнул Халеф. – Эфенди добьется всего, что захочет. Оско, отдай ему деньги. Они причитаются ему – это пиастры триумфа.

Естественно, я взял только залог, а Исрад получил свои деньги назад. Он с трудом успокоился и все еще удивленно вскрикивал, хотя мы давно уже были снова в пути.

Мне было приятно сознавать, что я могу положиться на меткость руки.

После этой недолгой остановки мы продолжили нашу поездку без каких-либо приключений. Настала ночь, и Исрад пояснил, что примерно через час мы прибудем в Треска-конак.

Мы вновь ехали лесом; по счастью, он был не очень густым; потом дорога пошла под уклон. Перед нами расстилалось пастбище; послышался лай собак.

– Это овчарки моего родича, – пояснил Исрад. – Впереди, на берегу реки, лежит конак, а слева дом моего свояка. Но мы сделаем крюк, а то можем повстречать на улице служку из конака и он нас заметит.

Мы повернули налево, пока не добрались до реки; теперь мы поехали вдоль берега и вскоре поравнялись с жилищем пастуха.

Это была низкая и длинная одноэтажная постройка. Несколько ставней были подняты; оттуда пробивался слабый свет. Бешено лая, к нам подбежали собаки; впрочем, они тотчас успокоились, заслышав голос Исрада. В окно высунулась чья-то голова; человек спросил:

– Кто там?

– Хороший знакомый.

– Это Исрад! Жена, смотри-ка! Свояк приехал.

Голова тотчас исчезла; тут же отворилась дверь; старики поспешили приветствовать Исрада. Вышел старший сын и обнял его. Затем пастух спросил:

– С тобой приехали люди. Они останутся у нас?

– Да, только не говори так громко. Хозяин конака не должен знать, что сюда прибыли эти люди. Поэтому, прежде всего, отведи лошадей в загон.

Здесь имелся лишь невысокий загон для овец; заглянув в него, я ударился головой о потолок. Мой вороной отказался заходить сюда. Запах овец был противен ему; только лаской и уговорами я завел его внутрь. После этого мы направились в комнату, или, скорее, в то, что звалось комнатой, ведь единственное большое помещение, имевшееся в доме, было разделено на несколько частей ширмами, сплетенными из ивы. Любую из этих комнатушек можно было без труда уменьшить или увеличить, передвинув ширмы.

Дома оставались лишь мать, отец и сын. Работники находились в загоне для овец, а служанки не было.

Исрад назвал наши имена и рассказал, что мы спасли его сестру. Поэтому нас ожидал очень теплый прием. Хозяйский сын направился в загон, чтобы дать нашим лошадям воды и лучшего корма, а его родители собрали все, что было дома, чтобы устроить в нашу честь праздничный обед.

Конечно, сперва беседа вертелась вокруг того, что больше всего интересовало их – мы говорили о спасении их снохи. Потом мы коснулись цели нашей поездки, и я узнал, что люди, интересовавшие нас, уже прибыли в конак.

Я рассказал вкратце, почему мы их преследовали; хозяева сильно удивились.

– Неужели есть на свете такие люди? – вскрикнула старуха, всплеснув руками. – Это же ужасно!

– Да, это ужасно, – кивнул ее муж, – но стоит ли удивляться этому? Ведь они – приспешники Жута! Если бы кто-нибудь расправился с этим мучителем народа, всей стране полагалось бы стать на колени и возносить хвалы Господу.

– Ты, может, получше нашего знаешь о Жуте? – спросил я его.

– Я знаю не больше тебя и других. Если бы известно было, где он живет, его бы сразу нашли и с ним было бы все кончено.

– Это еще надвое сказано. Уверен, что власти с ним в сговоре. А ты не знаешь, где лежит Каранирван-хане?

– Такого названия я не знаю.

– И ты также не знаешь человека, которого зовут Кара-Нирван?

– Совсем не знаю.

– А ты не знаешь перса, который торгует лошадьми?

– Знаю. Но только люди зовут его Кара-Аджеми. Что у тебя с ним?

– Подозреваю, что он и есть Жут.

– Что? Этот перс?

– Опиши-ка мне его!

– Он выше и крепче тебя, сущий исполин. Еще он носит черную окладистую бороду, которая свешивается ему на грудь.

– Давно он живет в здешних краях?

– Не знаю точно. Прошло, пожалуй лет десять, с тех пор как я впервые его увидал.

– И столько же лет, наверное, здесь говорят о Жуте?

Он удивленно глянул на меня, подался немного вперед и ответил:

– Да, так оно и есть.

– Как держится этот барышник[1]1
  Барышник – торговец лошадьми.


[Закрыть]?

– Он ведет себя чересчур надменно, но такое бывает со всеми богачами. Он всегда вооружен до зубов, да и вообще считают, что с ним лучше не шутить.

– Так он готов расправиться с обидчиком?

– Да, у него наготове кулак, а то и пистолет. Рассказывают, что уже несколько человек, оскорбивших его, не могли более и рта раскрыть, ибо мертвые не говорят. А вот о разбое и кражах я ничего не слыхивал.

– Это описание точь-в-точь подходит к его портрету, который я бегло обрисовал. Ты часом не знаешь, не водит ли он дружбу с одним углежогом по имени Шарка?

– Об этом я ничего не знаю. А с углежогом ты тоже будешь иметь дело?

– Пока нет, но думаю, что встречусь с ним. Эти пятеро едут к нему. Его пристанище, стало быть, им известно. Может, и ты знаешь, где он живет?

– Я знаю только, что он поселился в какой-то пещере. Это по ту сторону Глоговика, в глухом лесу.

– Ты его видел?

– Только мельком.

– Время от времени он наверняка выбирается из леса, чтобы продать свой уголь, или подыскивает людей для этой работенки.

– Сам он не торгует углем. Там, в горах, живет один человек, который этим занимается. У него есть телега; вот на ней он и развозит по округе уголь и бочки с сажей.

– Что это за человек?

– Мрачный, молчаливый тип; с такими людьми лучше не связываться – пусть идут своей дорогой.

– Гм! Быть может, мне придется его разыскать, чтобы узнать от него о пещере углежога.

– Я мог бы дать тебе в проводники слугу; он доведет тебя хоть до Глоговика. Дальше он не знает дорогу.

– Хорошо, мы рады принять его помощь. Твой сын рассказывал мне, что углежога подозревают в убийствах.

– Тут не одно лишь подозрение. Это знают наверняка, пусть и нет свидетелей, которые могли бы его изобличить. Он якшается даже с аладжи; солдаты искали их у него, да вернулись несолоно хлебавши.

– Да, твой сын говорил об этом. Он видел сегодня этих разбойников.

– Пегих? В самом деле? Мне часто хотелось хоть раз повидать их – да так, чтобы не дрожать от страха при этой встрече.

– Такой случай тебе как раз и представился.

– Когда же это было?

– Сегодня. Разве ты не видел среди приехавших сюда всадников двоих, сидевших на пегих лошадях?

– Батюшки светы! Значит, они здесь, в конаке у моего соседа! Беда стучится к нам в ворота!

– Тебе нечего сегодня бояться их; мы же здесь. Как только они узнают, что мы остановились у тебя, так сразу дадут тягу. Впрочем, ты можешь их увидеть, если тайком прокрадешься туда. Узнай-ка, нельзя ли подслушать, о чем они говорят.

Он вышел, а во время его отсутствия мы занялись ужином. Через каких-то полчаса он вернулся и сообщил, что видел их.

– Но их только четверо, – сказал он. – Раненого с ними нет. Они сидят возле спальни соседа. Я обошел весь дом и осмотрел все ставни, пытаясь найти хоть щелочку. Наконец, я нашел ставень, в котором виднелась дырка. Я заглянул и увидел, что они сидят рядом с хозяином, а перед ними стоит кувшин с ракией.

– Они разговаривали?

– Да, но не о вашем деле.

– А нельзя ли их было бы подслушать? Можно ли понять, о чем они говорят, когда стоишь снаружи у ставня.

– Я мог расслышать лишь отдельные слова. Чтобы подслушать их разговор, надо проникнуть в спальню; ставень открыт.

Он описал расположение этой комнаты и ее обстановку, и я понял, что пробраться туда было бы слишком опасно; к тому же в спальне наверняка лежал Мубарек.

– Нет, откажемся от этой затеи, – сказал я. – Сначала мне самому надо побывать там, чтобы оценить положение дел.

Таким образом, я посчитал это дело решенным. Пока мы разговаривали, Халеф встал, чтобы выйти на улицу.

– Я надеюсь, ты не вздумал туда пробраться, – крикнул я ему вслед. – Я тебе запрещаю это строжайшим образом!

Он только кивнул и вышел. Я не успокоился и попросил Омара украдкой следовать за ним. Вскоре тот вернулся и сообщил, что маленький хаджи направился в конюшню, чтобы, наверное, убедиться в том, что лошади, и особенно мой вороной, не испытывают ни в чем недостатка. Это меня успокоило. Минула четверть часа, еще четверть часа, и поскольку Халеф так и не вернулся, я снова встревожился. Когда я заговорил о своих опасениях, наш хозяин вышел, чтобы разыскать его. Вернулся он с пустыми руками не найдя нигде Халефа.

– Так я и думал; он сделал глупость и теперь наверняка в беде. Оско, Омар, возьмите ваши ружья – мы пойдем к конаку. Готов спорить, что Халеф набрался дерзости и проник в спальню.