Текст книги "Ангел"

Глава 14

Патти Уоллис в пятый раз за вечер задернула тюль на окне гостиной. Мальчишки на улице устроили фейерверк, длящийся час, если не дольше, а ее собака по кличке Пиклс просто с ума сходила от громких звуков. Хорошо, что малолетние хулиганы не затеяли что-нибудь похуже. В прошлый раз они украли ее висячую корзину с цветами и перебросили через ограду церкви Святого Леонарда.

Патти слышала легкое похрапывание Альфа, раздававшееся каждый раз, когда диктор телевизионных новостей брал паузу, чтобы восстановить дыхание. Ей пришлось значительно увеличить громкость, поскольку храп становился все громче. Пес заскулил и уткнулся в ноги хозяйке, когда шум с улицы приблизился и наконец стих. Собака зарычала и бросилась в заднюю часть дома. Хлопнула навесная дверца для домашних питомцев, животное выбралось в сад. На самом деле ход предназначался для кошек, но Пиклс из-за своих размеров еле-еле заслуживал звание собаки, хотя и был для хозяйки гораздо лучшей компанией, чем Альф. Пес хоть что-то понимал в отличие от мужа. Он вскидывал уши и мотал головой, когда хозяйка обращалась к нему, а Альф почти полностью оглох.

Миссис Уоллис вздохнула. Она легко дала правильный ответ на вопрос начавшейся по телевизору викторины и пожалела, что этого никто не слышал. Она всегда прекрасно собирала головоломки и лучше всех соседей угадывала слова в играх. Дальше будет программа «Играй или сдавайся», а это значит, что приближается время ужина. Сегодня у них мясной пирог с картофельным пюре. Последнее пришлось купить в магазине, поскольку у Патти уже не хватало сил взбить картошку до желаемой кремовой консистенции. Хотя, если честно, она давно потеряла интерес к кулинарии. К тому же Альфу стало совершенно все равно, что есть.

Патти снова выглянула в окно. Мальчишки разбежались, но на тротуаре позади двора она увидела Пиклса, задравшего ногу на фонарный столб. Должно быть, он нашел прореху в ограде и просочился мимо мусорных контейнеров. Пес был таким крохой, что при желании мог проделывать такие фокусы. К счастью, он никогда не убегал далеко. Вот и сейчас подбежал к воротам и принялся вилять хвостом.

Патти поднялась из кресла и пошла искать тапочки, в которых выходила наружу. Покидала дом она, главным образом, чтобы заняться садом, то есть чрезвычайно редко. Она терпеть не могла холод, как не жаловала и жаркую погоду, поскольку солнечные лучи вредно влияли на ее кожу. Висячая корзина с цветами – вот и все растения, с которым она еще могла справляться. Когда Патти неуклюже вставляла ноги в шлепки из мягкой резины, в дверь постучали. Все соседи знали ее питомца, он не впервые убежал. За тонированным стеклом проявился силуэт человека, держащего собачку, и Патти открыла дверь с благодарной улыбкой на лице.

Щелкнул замок, уличный свет хлынул в прихожую, и Патти резко отбросило назад: тяжелая дверь ударила в скулу, и все лицо словно взорвалось от боли. Секунду спустя Патти распласталась на полу всей тяжестью тела: бедрами, ягодицами и туловищем. Она посмотрела вверх и увидела два лица, совершенно неподвижных. Понадобилось некоторое время, чтобы понять – это маски. Одна с широкой, но изломанной тонкогубой улыбкой, округлыми белыми щеками и густыми бровями. Другая с выражением преувеличенной печали. Не совсем как комедия и трагедия в театре, но очень похоже. Ужас пронзил все существо Патти.

Двое, с головы до пят одетые в черное, прошли мимо нее. Один держал под мышкой Пиклса. Каблуки бесцеремонно прошлись по пальцам Патти. Она попыталась сесть, но все тело болело, в ногах ощущалась необычайная, куда больше привычной, слабость. Пришлось повернуться на бок, чтобы подняться хотя бы на четвереньки. Это не так быстро, но нужно же хоть что-то предпринять. Визитеры перешли в гостиную. Послышались крики Альфа и звуки предметов, разбиваемых о стену. Вопли становились все более отчаянными, и Патти наконец удалось подняться. Все расплывалось, от чрезмерного физического усилия кружилась голова, лицо пульсировало, она чувствовала, как кровь заливает глаз, и ощущала солоноватый вкус на губах.

– У нас нет денег! – выкрикнула она тонким и высоким, совсем чужим голосом.

Чтобы добраться до двери гостиной, потребовалось собрать остатки сил. Патти двигалась, опираясь о стену, и каждый шаг причинял ей боль. Она успела увидеть, как вдребезги разбилась рамка со свадебной фотографией сына, затем настала очередь другого его снимка – в младенческом возрасте. Альф продолжал истошно кричать, когда экран телевизора лопнул под ударом хоккейной клюшки. Пиклс пытался спрятаться под ногами хозяина, поскуливая в поисках защиты. Раздался глухой стук, Патти швырнуло вперед, и она снова упала, теперь на руки, чувствуя нестерпимую боль. Еще один мужчина показался из-за ее спины. На нем тоже была маска, но с другим выражением: не исключено, что с копией исказившей сейчас лицо Патти гримасы. Маска изображала невыразимый ужас. Визгливый смех, донесшийся из-под пластика, завибрировал в голове. Входная дверь осталось открытой. Почему же никто не спешит на помощь? Третий визитер держал перед собой телефон, направив камеру на Альфа, кричащего все более бессвязно. Бандит с улыбающимся лицом на маске с силой опустил клюшку, послышался пронзительный вой: она обрушилась на Пиклса и продолжала подниматься и опускаться, пока не остались лишь звуки тяжелого предмета, бившего по куску сырого мяса, и протяжные стоны Альфа. Песик умер. На мгновение овладевший Патти страх отступил перед яростью, уступившей место неизбывной печали, вытесненной мыслью о муже и ее полной неспособности защитить его, после чего в душу снова ворвался безумный страх.

Она старалась запомнить, выделить особые приметы, но все трое были в черных перчатках и черных ботинках – все на них было черным. Получилось понять только, что их трое и они очень молоды. Их выдавала походка – упругая, свойственная юности. Мужчина со смеющейся маской опустил перчатку в лужицу крови Пиклса. Патти посчитала его мужчиной, хотя свободная одежда не выдавала признаков пола. Зачем он делает это? Зачем они все творят такое?

Перчатка пропиталась собачьей кровью. Пальцы ухватили клок насквозь мокрой шерсти и выдрали его. Патти вскрикнула при виде такой жестокости. Хотелось заорать во весь голос, чтобы ее услышали снаружи, но она боялась, что тогда подонки переключатся на нее. Он принялся рисовать на стене клочком окровавленной шерсти, и со своего места на полу Патти разглядела символ. Словно нечто ирландское, правда, она плохо разбиралась в этом. К тому же перед глазами плыло, а в голове сильно стучало.

Закончив выводить символ, мужчина повернулся к Патти. Она не сводила глаз с крови Пиклса, стекающей по стене, прекрасно понимая, что и сама скоро умрет. Двое в масках вытащили Альфа из кресла и принялись избивать его. Патти теперь просто старалась не слышать страшного шума. Продолжалось это недолго. Старик был слишком хрупок, а убийцы – беспощадны. Патти надеялась, что с ней тоже покончат быстро, когда ее ухватили за волосы и выволокли в центр комнаты. Туда, где лежал жалкий комочек останков Пиклса.

У Патти не было привычки взывать к богу, но она подумала, что если и стоит молиться, то сейчас самое время. Тогда она принялась повторять про себя единственную молитву, которую знала наизусть, и твердила ее, пока все не закончилось.

Глава 15

Снова не спалось. Ночь выдалась душная, и Гэбриел чувствовал себя невыносимо грязным. В тюрьме стоял необычный для такого времени шум. Недавно поступивший заключенный из камеры на противоположной стороне галереи орал во весь голос и колотил кулаками в дверь. Гэбриел спрыгнул с койки, счастливый уже от того, что возмутителя спокойствия не поселили вместе с ним, хотя второе ложе по-прежнему пустовало. Он знал, что скоро его кто-нибудь займет, хотя официально камера считалась одиночной. Гэбриел подал прошение, чтобы ему дали соседа, но его отвергли по неясным причинам: тюремное начальство не обязано объясняться перед заключенным. Он подошел к двери и встал чуть в стороне, чтобы выглянуть в оконце, а самому остаться невидимым. Новичок бился лицом в стекло, по которому уже размазалась кровь. Этот человек выглядел почти невменяемым, но Гэбриел понимал его боль и почти восхищался смелостью, с которой он давал выход эмоциям. Выпустить из себя отчаяние и ярость, а не подавлять их. Гэбриел вспомнил свою первую ночь в тюрьме. Желание уйти от себя, сделать что угодно, лишь бы унять тревогу. Он сознательно блокировал мысли о суициде, поскольку сейчас на самом деле мог найти в нем реальный выход. Известно, что между раздумьями о самоубийстве и его совершением всего один короткий шаг. В некоторых ситуациях ни на секунду нельзя допускать суицид в голову.

Гэбриел не видел, кто из надзирателей прибежал первым, но через мгновение открылась дверь камеры и крики усилились, а потом все затихло. Новичка скрутили и уволокли. Хотелось надеяться, что в лазарет. Теперь он вернется в это крыло не скоро. Вероятнее всего, его поместят в блок Д, где содержатся уязвимые заключенные. Он окажется среди тех, кто может нанести вред себе или кому угрожают другие. К их числу в основном принадлежали педофилы, насильники и люди, на воле систематически избивавшие жен.

Гэбриел опустился на пол и принялся отжиматься, зная, что до завтрака и до момента, когда двери откроют и можно будет выйти пообщаться с соседями из других камер, еще полно времени. Он привык к одиночеству в темноте. Сердце успело настолько очерстветь, чтобы легко с этим справляться.

Делая третий заход на цикл из двадцати упражнений, Гэбриел заметил, что может контролировать дыхание и оно больше не становится хриплым и сбивчивым, каким было, когда он только входил в новый режим тренировок. Он почувствовал, что приступ астмы пытается подняться к горлу, но не прервал отжиманий. Гэбриел радовался и гордился, что смог преодолеть лень и изменить в своем физическом состоянии нечто очень важное. Да, он всегда отличался стройностью и крепостью фигуры, но мог благодарить за это только удачный метаболизм и любовь к пешим прогулкам. В тюрьме он упражнялся больше, чем когда-либо на свободе, и это оказалось на редкость приятно.

Гэбриел распрямился и еще раз выглянул в окошко, чтобы осмотреть видную ему часть крыла. Сейчас он испытывал блаженную усталость и был готов поспать еще часок, прежде чем его разбудят вместе со всеми и потянется повседневная тюремная рутина. И тут надзиратель Джонсон прошел по коридору, открыл дверь камеры Ашера и вошел внутрь. Заинтересовавшись, Гэбриел наблюдал больше десяти минут, прежде чем охранник появился снова. Было прекрасно видно, что, когда Джонсон попрощался и ушел, на лице заключенного играла странная улыбка. О том, что между надзирателями и заключенными могут существовать неформальные отношения, Гэбриел ни разу не задумывался, и сейчас его почти шокировало собственное удивление. Ему необходимо избавиться от последних остатков наивных иллюзий, пока он сам не пострадал или, хуже того, не погиб.

Он улегся на койку, стараясь ни о чем не думать, и пролежал до момента, когда камеры наконец открыли и заключенным разрешили спускаться к завтраку. Как только двери распахнулись, вошел Ашер. Гэбриел весь подобрался, когда гость уперся в проем обеими руками, заблокировав выход.

– Я заметил, как ты подсматривал за нами.

– Понятия не имею, о чем ты.

– Не нужно подглядывать, милый. Если любопытно, можешь спросить прямо, только и всего.

– Мне нисколько не… У меня на воле есть девушка.

– У меня тоже. – Ашер игриво подмигнул и попятился из проема.

Несколько секунд спустя появился Сол.

– Мы идем мыться прямо сейчас, до завтрака. Лучше до, чем после. Конечно, могут достаться самые поганые остатки еды, но зато обычно в душе меньше народу. Хватит обрастать дерьмом.

– Хорошо, – немного нервно отозвался Гэбриел, доставая смену белья и полотенце.

После визита Ашера ему не хотелось оставаться в камере одному.

Проходя в душевую, Гэбриел до крайности остро ощущал несуразность своей фигуры. Он не знал, как и где лучше встать. Расположился поближе к кранам и постарался унять охватившую его дрожь. Не хотелось озираться по сторонам. Кроме него, Сола и Кензи, в душе оказались еще трое заключенных. Просто помойся и убирайся отсюда, сказал Гэбриел себе. Потом нажал на кнопку крана, и сверху полилась еле теплая водичка. Поток иссяк чуть больше минуты спустя, и на кнопку пришлось нажимать снова. Однажды ему попалась в интернете статья из серии полезных советов для соблюдения личной гигиены в экстремальных условиях. Как помыться под душем за четыре минуты. Якобы из опыта австралийцев. Быстро смачиваешь все тело, намыливаешься и смываешь. Гэбриелу это показалось очень просто, но сам он в четыре минуты еще ни разу не укладывался. Что же, это станет самым быстрым душем, какой он когда-либо принимал. Он схватил флакон с гелем, растер жидкость по телу и снова нажал на кнопку, чтобы смыть пену. Что происходило у него за спиной, он не видел и не хотел знать. Пришлось давить кнопку еще пять раз, чтобы отмыться. Особое внимание Гэбриел уделил верхней части бедер, где от пота и трения на коже образовались зудящие красные пятна.

По пути в душ надзиратель Хайд велел готовиться к посещению. Насколько Гэбриел помнил, он попросил дать разрешение матери и отцу, а Эмма получила пропуск по собственному запросу. Скорее всего, придут родители. Отжимая волосы, Гэбриел улыбался. Затем взял полотенце, крайне довольный и даже немного гордый собой – снова блеснул лучик надежды: быть может, выжить в тюрьме не так уж и тяжело.

Теперь это был самый чистый Гэбриел с тех пор, как попал за решетку, и вдобавок он вдруг ощутил мало знакомое чувство предвкушения встречи. Он еще больше разволновался, когда посетителем оказалась Эмма. Они не виделись с той недоброй памятной ночи, когда детективы вывели его из клуба. Он скучал по ней. Но если быть честным, больше тосковал по виду и запаху женщины вообще. Гэбриел упустил из виду, что в тюрьме целыми днями будет окружен одними мужчинами. Это усугублялось пониманием, что он среди преступников, ведь почти все здесь сидят за нарушение закона. Необходимость постоянно держаться настороже тоже стала новым ощущением, хотя, если разобраться, это всего лишь более напряженная версия его поведения с отцом.

Глава 16

Имоджен осторожно обходила расставленные на месте преступления маркеры, которые уже успели сфотографировать. Кровью здесь было покрыто все. Но дом Уоллисов продолжал пахнуть ландышами. Моющее средство, предположила детектив, или освежитель воздуха. Этот запах напомнил ей единственный визит к бабушке по материнской линии: та использовала для мытья рук обмылки, которые складывала в картонные коробочки. Но пора было возвращаться в день сегодняшний.

Дом представлял собой викторианскую постройку с террасой, как и большинство зданий в этом районе города. Старый, но тщательно ухоженный внутри. Имоджен оглядела гостиную. Эта пара стариков, похоже, не обладала ничем ценным, кроме себя самих. Сувениры из давних поездок в отпуск и множество ярких фигурок мелкими осколками устилали пол. Уцелел только клоун на шкафу, он сидел на скамейке, положив подбородок на руки, и с выражением опустошенности и невыносимого чувства потери глядел вниз, на керамическую бойню, рассыпавшуюся кусочками мозаики по ковру оттенка свежей мяты.

Имоджен повернулась к Эдриану, стоявшему посреди комнаты и оглядывавшему бесформенное кровавое месиво под ногами. Уголки его губ опустились, когда фотограф в очередной раз положил рядом с ним линейку и сделал еще один снимок. Имоджен поняла, что это убитая собака, и ее охватил ужас. Она отвела глаза, чтобы не уловить других кошмарных деталей, – не сразу удалось взять себя в руки, разглядев трупик животного.

На софе лежало скрюченное окровавленное тело. Мужчина, престарелый, хрупкий и явно совершенно беспомощный. Отвращение Имоджен трансформировалось в злость. В какой-то степени ее даже обрадовала такая перемена. Гнев облегчал осмотр подобных мест преступления. Кто мог сотворить такое? Денег у хозяев не водилось, телевизор был старым – и ему разбили экран. Здесь не было ничего, стоившего ограбления. Бессмысленность и жестокость преступления поражали. Имоджен вдруг осознала: никто не произносит ни слова. Видимо, как и она, коллеги понимали, что все говорит само за себя. Нет необходимости указывать на жуткие подробности, и, конечно, омерзительные убийства – не предмет для шуток. Насилие ужасно всегда, но, когда жертвы настолько беззащитны, смерть выглядит намного страшнее, становится квинтэссенцией жестокости.

Эдриан поднял взгляд. Двинувшись к напарнице, он слишком старательно огибал маркеры, поэтому зацепился ботиком за ножку кресла и чуть не упал, но сумел вовремя восстановить равновесие. Все посмотрели на него. Шум нарушил глубокую задумчивость. Заклятие рассеялось. С этой минуты разговоры перестали быть неуместными.

– Второй труп мы нашли на кухне. Судя по всему, его жена. Если проследить кровавый след, ее оттащили туда. Кто бы это ни совершил… – голос Эдриана сорвался. – А я-то считал, что уже видел самое страшное, на что способны человеческие существа… Но они продолжают поражать меня.

– Есть идеи? – спросила Имоджен, стараясь придать разговору сугубо деловой тон.

– Даже не знаю. Все это выглядит делом рук слетевшего с катушек сумасшедшего, одержимого разрушением.

– А это что такое?

Имоджен указала на выведенный кровью на стене крупный символ, который не заметила раньше вовсе не потому, что он не бросался в глаза или был скрыт. Просто поначалу ее внимание привлекли другие, гораздо более ужасающие детали.

– Понятия не имею, хотя символ кажется мне достаточно распространенным и может означать что угодно.

– Из дома что-нибудь пропало?

– Фрейзер уже провел предварительную проверку. На жене осталось обручальное кольцо и золотая цепочка на шее. Так что вряд ли это ограбление. Обнаружена банка с наличными в кухне. Ее спрятали, разумеется, но пришедший за ними легко бы нашел деньги.

– Тогда каков мотив?

– Остается только личное, верно?

– Личное? Против таких-то стариков? Нет, не верю. Ты еще раз взгляни на них! – Она указала на семейное фото с поврежденной рамкой, все еще криво висящее на стене.

С него улыбалась пара стариков в компании, очевидно, внуков.

– Здесь орудовала преступная группа, – хмуро заметил Эдриан. – Иначе почему ни одна из жертв не попыталась вызвать полицию? Почему они не кричали, не пытались убежать?

– Мне лучше пойти на кухню и взглянуть самой.

Имоджен с огромной неохотой побрела вглубь дома. Когда ей позвонили, она принимала душ и прибыла сюда значительно позже Эдриана. Она услышала многочисленные щелчки фотоаппарата и глубоко вдохнула, прежде чем войти в помещение по красному следу.

Тело жены лежало на полу, и ей нанесли значительно больше повреждений, чем мужу. Впрочем, она не казалась такой же дряхлой, как он. Из ее руки торчал нож, но кровь вокруг не скопилась. Значит, рану нанесли уже мертвой женщине. Имоджен восприняла это со странным облегчением. По крайней мере, последний удар уже не причинил боли, пусть Патти Уоллис и вынесла невыносимые страдания от предыдущих. На шее жертвы поблескивала золотая цепочка с подвеской в виде слова «бабуля» – буквы вдавились в кожу под ключицей. Детектив оторвала взгляд от тела и огляделась. В кухне царил такой же разгром, как и в гостиной. Эдриан прав. Такое не мог устроить один преступник, и это вызывало новые вопросы. Например, как люди договорились совершить столь жестокое и варварское убийство? Быть может, здесь не обошлось без наркотиков?

– Нет, это сделали не наркоманы, – возразил стоявший за ее спиной Эдриан, словно прочитав мысли.

– Откуда знаешь?

– У жены запас очень сильных болеутоляющих лекарств. Нарки ни за что не оставили бы их на месте. – Эдриан указал на полку, висевшую над чайником. – К тому же на улице такой товар можно продать за хорошие деньги.

– Надо узнать об этой семье как можно больше. Кто-нибудь уже связался с ближайшими родственниками?

– Еще нет. Я ждал тебя. Поехали.

Глава 17

В крыле отчетливо ощущалась оптимистическая суета с легким оттенком печали. Заключенные предвкушали визит близких и радовались, создавая контраст с глубоким одиночеством тех, кому некого ждать. Гэбриел испытал подобную сердечную боль всего неделей раньше и потому не мог не питать некоторого сочувствия к этим несчастным. К тому же Солу. У него на воле не было родных или друзей, к нему никто и никогда не приходил, ему не присылали писем – в его восприятии вообще словно не существовало жизни за пределами тюремных стен. Вот почему у него всегда была причина совершить преступление. Он не ждал ни от кого поддержки, и все его друзья находились за решеткой, а не на свободе. Впервые со времени прибытия сюда Гэбриел ощутил себя счастливчиком.

Хайд открыл дверь зала для свиданий, и вот она – Эмма, сидит за столом в самом центре. Вид у нее испуганный. У остальных визитеров на лицах не читалось ничего подобного. Видимо, для них ритуал стал привычным. Некоторые расселись, словно дожидаясь приятелей в пабе. Но только не его подруга, которая не знала, куда уставить широко открытые глаза, на что смотреть. Она снова изменила прическу. На этот раз розовые и пурпурные пряди выделялись на общем фоне волос, а окрашенные корни заметно выросли за две недели с тех пор, как он в последний раз видел ее. На ней была футболка с глубоким вырезом, и груди выпирали наружу, округлые и пышные, почти не сдерживаемые бюстгальтером с неоново-блестящей кружевной отделкой. Он увидел, как уголки ее губ поползли вверх в ответ на его влюбленный взгляд.

Эмма явно пришла не для того, чтобы разорвать отношения. Она встала, показав коротенькую джинсовую юбку. Гэбриел бросил взгляд на Хайда, который жестом разрешил подойти к ней, и, приблизившись, снова посмотрел на надзирателя, снова кивнувшего. Парень воспринял это как разрешение прикоснуться к посетительнице. Он вдохнул ее запах, когда склонился и поцеловал – ростом Эмма едва достигала его подбородка. Гэбриел на мгновение прервался, оглядел ее губы и теперь уже приник к ним в страстном поцелуем, а Эмма просунула язык в его рот. Он ощутил вкус тропических фруктов, смешавшийся с мятной жевательной резинкой и с маслом пачулей, аромат которых всегда был сильнее у нее за ушами. Тут же раздался стук дубинки по столу, очевидно, в их адрес. Пришлось с огромной неохотой прервать поцелуй: теперь Хайд смотрел неодобрительно.

Гэбриел сел напротив Эммы и несколько секунд просто любовался ею, стараясь запечатлеть образ глубоко в памяти. Она показалась ему сейчас не такой, какой он ее помнил. Или же он сам превратился в другую личность, в иного человека, нежели тот, кто смотрел на нее в уже представляющиеся далекими дни.

– Никогда раньше не бывала в тюрьме, – наконец прервала молчание Эмма.

– Я тоже, – усмехнулся Гэбриел.

Оба рассмеялись.

– Прости меня. Поверить не могу, что такое произошло. Откуда нам было знать о том человеке? – выпалила она.

– Не нужно извиняться.

– Но это моя вина. Во-первых, мне не следовало связываться с Лианн, а во-вторых, нужно было одеться потеплее. В какое-нибудь задрипанное пальто.

– Ты не должна так думать. Разве могла ты предвидеть, что все так тяжело обернется? – Он помолчал. – С тобой все хорошо?

– Да, все отлично, но… Боже милостивый! Что ты-то собираешься делать?

– А что мне остается? Теперь только дождаться приговора суда.

– Если я поговорю с полицейскими…

– Не надо подставляться. Ты вне подозрений. Они не сумели опознать тебя.

– Нет, но все еще могут опознать.

– Девчонку в короткой черной юбке в клубе готов? Пусть пытаются сколько угодно.

– Разреши мне дать показания, я расскажу им, что произошло на самом деле. Не могу видеть тебя за решеткой.

– Ни в коем случае. Если тебя тоже арестуют, я себе никогда не прощу. Я уже сказал, что это несчастный случай. Мне придется пройти через все одному. – Гэбриел не хотел втягивать в расследование Эмму, и, если это означало неразглашение личностей остальных, что же, пусть так оно и будет.

– Почему ты не разрешаешь помочь? Ты ведь был там не один.

– Послушай, я уже рассказал им, как все случилось, и не упомянул ни одного из ваших имен.

– Пожалуйста, разреши мне дать показания…

– Не надо. Лучше оставить все как есть. Нет смысла нам обоим оказываться на тюремных койках. – Он ненадолго отвел от нее взгляд. – И знай, я пойму, если ты захочешь порвать со мной.

– Ты шутишь, я надеюсь? Я вовсе не собираюсь этого делать. – Эмма улыбнулась ему. – То, что мой возлюбленный сидит в тюрьме, только прибавляет мне крутизны. Все считают тебя громилой, который орудует в городе…

– И убивает людей? – закончил фразу Гэбриел, стиснув зубы от охватившего его глубокого стыда.

– Я совсем не это собиралась сказать.

– Ладно, проехали. Спасибо, что пришла. Не думаю, что тебе хоть что-то известно о моих родителях, верно?

– На самом деле не в курсе. Но и они, скорее всего, ничего не знают обо мне, иначе полиция уже заявилась бы по мою душу.

– Честно говоря, мы с ними не так уж близки. Они пока ни разу не навестили меня.

Эмма уперлась взглядом в стол.

– Я даже не представляю, когда смогу прийти к тебе снова. Потребовалась уйма времени, прежде чем мне разрешили первый визит. Но я сразу же подам прошение о новом. Хотя проходить через охрану – это ужасно. Они обыскали меня с ног до головы, даже рылись в волосах.

– Добро пожаловать в мой нынешний мир.

– Я очень скучаю по тебе, – тихо сказала она. – Но выглядишь ты хорошо.

– А ты выглядишь… – Он улыбнулся и тоже потупил взгляд. – Как красавица, на которую мне мешает смотреть льдинка в глазу.

Громкий зуммер огласил зал, и люди инстинктивно отпрянули от близких. Поняв, что пришло время уходить, Эмма встала, и Гэбриел снова пристально оглядел ее, стараясь закрепить образ в голове, получить нечто, о чем он сможет мечтать сегодня перед сном. Он тоже поднялся из-за стола, и они поцеловались. Ему не хотелось отрываться от нее. Это казалось тяжелее всех испытаний, выпавших на его долю, даже хуже, чем жизнь в тюремной камере.

– Мы скоро увидимся снова. Только держись и береги себя.

Гэбриел смог проводить Эмму взглядом, прежде чем надзиратели забрали его.

Ему пришлось собрать все душевные силы, чтобы не расплакаться по пути в свое крыло. К счастью, в его распоряжении были полчаса под замком, прежде чем двери снова откроются и другие заключенные пойдут мимо его камеры на обед. Он упал на пол и стал отжиматься, преодолел обычную норму в двадцать раз и выполнял упражнение до изнеможения, до момента, когда стало трудно дышать. Комок, стоящий в горле, заставлял отталкиваться сильнее, работать мышцами усерднее. Гэбриел выполнил упражнение пятьдесят раз, прежде чем заметил мокрое пятно прямо перед собой. Это слезы стекали по носу и капали на пол. Но он продолжал двигаться, чувствуя, что все еще держит астму под контролем. И слезы сменились потом, соленый вкус которого он ощутил на губах. Только на девяносто первом отжимании он наконец не выдержал и рухнул на пол всем телом.

Потом полежал недолго, глядя на лампу под сеткой и подавляя рвущиеся рыдания. Свидание пробило брешь в напускной твердости, над созданием которой Гэбриел так упорно работал. Снова стало страшно. Он ощутил на себе запахи Эммы – пачули и мяту. Гэбриел посмотрел на часы и поднялся. Взобрался на верхнюю койку и повернулся лицом к стене. Им овладело страстное желание прикоснуться к себе, пока ее ароматы с ним, пока он чувствует ее близость. Скоро все уйдет, он снова останется один, и потому нужно сделать это сейчас. Просто необходимо. Быть может, сыграло роль и вернувшееся ощущение чистоты, но у него появилась эрекция. Ему никогда не требовалось многого, чтобы возбудиться, а сейчас он вспомнил ее бюстгальтер, туфли, ноги, улыбку. Как она медленно прикусывала нижнюю губу, когда смотрела на него из-под длинных ресниц. Через считаные мгновения Гэбриел уже не помнил, где находится, и полностью погрузился в мысли об Эмме, забыв про страх: просто мужчина в своей комнате положил руку на свой член. Гэбриел нежно погладил его, затаив дыхание, потом сжал сильнее, стараясь вспомнить, как это делала Эмма, хотя у него получалось лучше, но сейчас хотелось продлить иллюзию, как будто подруга рядом и именно она трогает его. Гэбриел хотел испытать момент наслаждения и дал себе волю. Не желая испачкать постель или одежду, кончая, он перевернулся на спину. Но как только это произошло, он сразу вспомнил, где находится, и спрыгнул, чтобы помыться и привести себя в порядок, прежде чем дверь откроется и к нему смогут войти. Внезапно его поразила мысль: только так это и будет целых десять лет, или какой там срок определит судья. Лишь он и его рука. Невероятно долгое отсутствие близости с женщиной – вот что действительно пугало его. Не только секса, но и всего остального, что подразумевают отношения с любимой. Простые вещи. Возможность зайти в бар и выпить вдвоем, спать в одной постели, вместе принимать душ.

Однако настала пора выбросить все это из головы. Гэбриел не мог позволить себе роскошь впасть в депрессию. Если она схватит его за горло здесь, он уже не сможет избавиться от ее цепких пальцев. В прошлом он иногда поддавался унынию, позволял ему управлять собой. Но так же без труда и освобождался. Загонял тоску внутрь, сокрушал, уничтожал. И если ему суждено выбраться когда-нибудь из этих мрачных стен, он снова сможет так играть. Но сейчас важно сопротивляться всеми силами.

* * *

Общий сбор! Как в столовой, так и в свободное время Гэбриел старался не смотреть на Ашера. Он заметил, что стоило бросить на него мимолетный взгляд, как они тут же встречаются глазами. Но даже не глядя Гэбриел всегда знал, где находится человек с бородой имбирного цвета – странным образом он присутствовал повсюду. Неизменно маячил на периферии зрения, постоянно наблюдал за ним.

Такие лица встречались и в прежней жизни, хотя и редко. Лица людей, знающих обо всех всё, самые интимные подробности, глубоко личные секреты. Гэбриела не покидало чувство, что от Ашера не скроешь мыслей – он читает их взглядом. Он словно видел насквозь: что Гэбриел сделал, что двигало его поступками, чего он желал. Присутствие Ашера всякий раз рождало душевную тревогу. Казалось, в своем черном сердце он носит нечто зловещее.

Сол и Спаркс не пришли, но Гэбриел был голоден и спустился в столовую один.

Внезапно в очереди на раздачу прямо перед ним появился Ашер, чуть заметно улыбнулся, бросил взгляд на промежность Гэбриела, а затем посмотрел прямо в глаза с проницательной улыбкой.