Текст книги "Добро пожаловать на борт! Что делают бортпроводники во время полета и после приземления"

Треугольник, квадрат или круг?

Пина изначально не верила в свои шансы получить работу стюардессы, потому что у нее совсем не было опыта и языки она знала не в совершенстве. Когда ее в 1990 году все-таки приняли в Sobelair, она сразу же записалась на ускоренный курс английского в вечернюю школу. «Все учебные программы и экзамены в Sobelair были на английском, – вспоминает она. – Мне на самом деле было очень трудно, но в первую неделю занятий я подружилась с парой симпатичных девушек. Каждый вечер я приходила учиться к одной из них. Они объясняли мне слова, которые я не понимала. Без них у меня бы ничего не вышло.

Было ужасно обидно, когда одна из тех девушек не сдала экзамен. Все было хорошо, но на одном из испытательных полетов на ней была спортивная одежда. Мы всегда должны были носить приталенный костюм, но она не следовала правилам. Конечно, мне было обидно за нее, но в то же время я была рада, что мы с другой подружкой прошли».

Ингрид Арнойтс, которая проходила собеседование в 1978 году, помог отец: «Каждый раз, когда мы встречались в коридоре, он говорил: «Держись, дитя. А если тебе что-то нужно узнать, спроси меня». Мой отец был ходячей энциклопедией. Он сказал, что я должна выучить все денежные единицы мира, а также королевские династии Бельгии и ее соседей. За месяц я хорошо подготовилась, но даже представить не могла, что на экзамен придут четыреста человек.

Я купила в Trade Mart самый красивый шарфик, который там был, надела белую блузку и шотландскую юбку. Но среди тех манекенщиц я затерялась. К счастью, сам тест прошел хорошо, несмотря на то что мне впервые приходилось сдавать такой комплексный экзамен. Вопросы были самые разные: в какой стране находится вершина Монблана? На ком был женат король Леопольд I? Сколько времени нужно жарить курицу весом один килограмм? Кто был американским президентом после Картера? Какая самая высокая гора в мире? Я четыре часа сидела и писала, писала, писала, пока у меня в глазах не начало двоиться. Я думала, что должна получить около семи баллов. И действительно: у меня было 76 процентов правильных ответов. Я очень горжусь этим, потому что половине было отказано.

В середине этого ужасного дня мы смогли перекусить. «Moi, je vais manger quelque-chose de léger»[19]19
  Я собираюсь съесть что-нибудь легкое.


[Закрыть], – говорили многие. «Что?! – спрашивала я. – Я собираюсь съесть что-нибудь сытное, чтобы выдержать этот день». – За экзаменом на эрудицию следовали сложные психотехнические тесты. Там меня спрашивали, например, что бы я выбрала, треугольник, квадрат, прямоугольник или круг? Я выбрала треугольник, он нравился мне больше всего. По-видимому, это означает предприимчивость, в то время как круг выбирают общительные люди, квадрат – трудяги, а прямоугольник – запутавшиеся в жизни.

Медицинский осмотр прошел хорошо, потому что у меня было крепкое здоровье. Я набрала десять баллов из десяти по зрению, и у меня до сих пор острый слух. Часто это мешает, но тогда мне это пригодилось. Они посадили меня в своего рода барабан и стали вращать, а когда остановили, велели сразу же прочитать какой-то текст. Но это сделать легко – из-за зашкаливающего адреналина. Между прочим, я знаю, что, если оказывать на меня слишком большое давление, сил у меня станет только больше. Так было и тогда, когда я работала старшей стюардессой. Мне кажется, я научилась этому во время детских сражений с моими братьями. Даже когда ни у кого уже нет сил, я все равно держусь».

A la Française

«В четыре часа случилось самое страшное: собеседование на французском, немецком и английском, к тому же еще и с психологом. «And what about your English? – спросил он меня в какой-то момент. – Is it better than your Franch?»[20]20
  А как у тебя с английским? Он лучше, чем французский?


[Закрыть] Это не обещало ничего хорошего. Но все остальное я делала, по-видимому, неплохо. Они спросили, что, на мой взгляд, самое трудное в этой работе. Я ответила: «Интенсивно работать продолжительное время и продолжать смеяться от начала и до конца». Это действительно было так: из четырехсот девушек в итоге остались только сорок. Я могла приступать к работе.

«Vas-y, champion! – сказал мне мой босс в Trade Mart. – Et si ça ne va pas, tu reviens»[21]21
  Давай, чемпион! Если что-то пойдет не так, возвращайся.


[Закрыть]. Таким образом я начала обучение вместе с двумя другими девочками из Мейсе. Одна из них была такой же красивой, как Грейс Келли, а другая была племянницей известного политика. Я сделала все возможное, что можно было сделать в этой жизни.

Наш учебный курс шел под номером 63, а мой matricule – личный номер – 37419. Как у солдат. Никто не забывал эти номера. Еще я навсегда запомнила слова, написанные на доске, когда мы вошли в класс: «There is no stupid questions, there is only a big mistake»[22]22
  Не существует глупых вопросов, существует только большая ошибка.


[Закрыть]. И еще: «Risks are in everything and everywhere»[23]23
  Риск поджидает нас везде и всюду.


[Закрыть]. Моя мама тоже всегда говорила: «Опасность поджидает за каждым кустом». Когда я ей рассказала о тех надписях, она немного успокоилась.

Один из учебных предметов я называла кастрюльным курсом. Мы изучали все о кухне и правилах подачи еды. Ты должен был знать, что значит four-in-one: пластиковый пакетик для кофе с ложечкой, салфеткой, сахаром и молоком внутри. И что такое seven-in-one: такой же пакетик с ножом, вилкой, ложкой, бумажной салфеткой, перцем, солью, сахаром и влажной салфеткой. Мы делали «Кровавую Мери» и «Отвертку». Нам объясняли разницу между сервировкой по-английски – service à l’anglaise, когда еда подается сразу на одной тарелке, сервировкой по-русски – service à la russe, когда блюда подаются по одному в определенной последовательности, и сервировкой по-французски – service à la française, когда пассажир сам выбирает из того, что ему предлагают».

«Это все относилось к сервису в первом классе, который я обслуживала, например, в самолетах Jumbo Jet, летавших в Атланту и Нью-Йорк, – говорит Анне-Ми, которая начала работать в Sabena в 1980 году. Она оставалась там 24 года, пока ей не исполнилось 49 лет. – Поначалу мне не все давалось легко. Однажды, обслуживая пассажиров в первом классе, я подавала зажатый между вилкой и ложкой кусочек хлеба, и он просто выскочил. Стюарду, который обслуживал пассажиров вместе со мной, было уже не до смеха».

Фритюрница

«Во время практических заданий мы должны были, помимо всего прочего, прыгать с самого большого крыла на аварийный надувной трап, – рассказывает Ингрид. – Step through, feet first, then head and body[24]24
  Сначала нужно спустить ноги, следом тело и последней – голову.


[Закрыть]. Я до сих пор помню все инструкции, так сильно нас там муштровали. Каждый год мы должны были сдавать экзамен на знание техники пожарной безопасности. Сначала я, конечно, была немного напугана, но потом подумала: если другие это могут, то я ведь тоже смогу?»

Лилиан, начавшая работать в 1971 году, со вздохом вспоминает: «Мне кажется, хорошо, что нас так дрессировали. Благодаря этому мы научились автоматически сохранять спокойствие в чрезвычайных ситуациях. Но было одно упражнение, которое я терпеть не могла: когда приходилось тушить загоревшуюся фритюрницу. Пламя поднималось очень высоко, но нужно было подойти достаточно близко, чтобы набросить полотенце».

Ее молодая коллега Грита тоже делится воспоминаниями: «Как только фритюрница загорелась, пожарник вылил в нее воду с помощью длинного половника, чтобы показать нам, какими будут последствия при неправильном тушении. Мы сидели в паре метров от котла и видели, как пламя поднялось метра на два. На борту самолета, конечно же, нет фритюрниц и подобные «огненные» тренировки уже не проводятся, но я до сих пор рассказываю эту историю молодым коллегам, чтобы они были осторожнее дома».

Между прочим, Грита управляет персоналом на борту уже почти пятнадцать лет: сначала работала в Sobelair, сейчас – в Jetairfly. Она дает уроки, в основном на тему безопасности и эвакуации: «В нашем муляже самолета в аэропорту Шарлеруа пожарные до сих пор устраивают пожар, который обучающиеся должны потушить с помощью огнетушителя. Если они получают работу, то должны каждые три года выполнять практические упражнения и ежегодно повторять и освежать теоретические знания на курсах или экзаменах».

«Наши «огненные» тренировки были счастливыми днями для тех мачо из пожарной бригады. Им нравилось, когда мы приходили, – улыбается Хильда, которая тоже работала в Sobelair. – Иногда они разводили пожар в целом купе со стульями или кухней, а двое из нас должны были его потушить. Мы надевали кислородные маски и на ощупь ориентировались в дыму. Такие упражнения давались мне нелегко, потому что я страдаю клаустрофобией».

Плавать или до свидания!

Не такими сложными, но чуть более смущающими показались Хильде «водные» тренировки, которые члены экипажа должны пройти хотя бы один раз за свою карьеру. Они учат тому, как нужно реагировать в случае вынужденной посадки на воду. «Я болела в тот день, когда у моей группы были «водные» тренировки, поэтому должна была прийти в другое время, – рассказывала Хильда. – Я стояла в бассейне в Мейсе и была единственной женщиной среди двадцати пилотов авиакомпании Virgin. Буквально перед этим я родила, поэтому выглядела не очень. Наша учительница решила, что мужчины должны продемонстрировать свои навыки, и предложила им поднимать меня на доску и тащить к берегу, как куклу».

Элиз, получившая диплом стюардессы в 1956 году, вспоминает «водные» тренировки в Соединенных Штатах: «Там проводились хорошие курсы на тему посадки на воду. Сама тренировка проходила на море. Хоп – полезайте в dinghy[25]25
  Dinghy – надувная спасательная шлюпка (прим. автора).


[Закрыть] и делайте, что хотите».

«В наше время мы должны были расписываться на документах, что умеем плавать. Иначе нас бы уволили без суда и следствия, – сказала Ингрид Арнойтс. – У нас были еще и уроки красоты. Мы глазам не поверили, когда к нам пришла маленькая толстая женщина: она должна была научить нас, как делать макияж и выглядеть красиво. Потом она рассказывала, как мы должны вести себя за границей, напомнила, что мы должны хорошо натираться солнцезащитным кремом, что нам нужно быть осторожнее с экзотическими насекомыми и что очень важно вовремя делать прививки и всегда держать загранпаспорт наготове.

В том документе, где мы расписывались насчет умения плавать, мы также должны были подтвердить, что подготовлены к тому, чтобы немедленно отправиться за границу».

Чувство такта

Нора начала работать на двадцать лет раньше, чем Ингрид, в 1956 году, и все еще прекрасно помнит свое собеседование. «Дверь открылась, и там сидели пятеро мужчин – все загорелые, с сияющими белоснежными улыбками и в великолепной темно-синей униформе, – вспоминает она. – Они все принадлежали миру, который я себе даже представить не могла. Рядом с ними, и это меня шокировало, сидела женщина в униформе и в шляпке в морском стиле. Она была главной стюардессой авиакомпании и в то же время первой стюардессой, которую я видела в своей жизни. Она курила сигарету, а ее скрещенные ноги лежали на краю стола. Я чувствовала себя фермершей, которая оказалась рядом с жителями Голливуда.

Мужчины очень дружелюбно «допросили» меня на немецком, английском и французском. Все прошло хорошо. Потом заговорила она: «Девушка, у вас есть пассажир на борту, который страдает ожирением. Он занимает свое место, берет ремень безопасности, но не может его застегнуть. Он зовет вас. Что вы ему скажете?» Я тогда не знала, как выглядит ремень безопасности в самолете, но, собственно говоря, не о нем шла речь. Я ответила, что скажу ему, что ремни побывали в химчистке и из-за этого стали короче. «Браво, – сказала она. – У тебя есть чувство такта». Позже, когда я управляла экипажем, для меня также всегда было важно, чтобы у стюардессы были красивые глаза.

Мне разрешили начать обучение, а вот двух других девушек из моей школы, которые казались мне очень умными, отчислили. К счастью, там я встретила Марту, которая тоже была из Антверпена. Она записывала все лекции, а я перепечатывала их по вечерам. Мы хорошо готовились. Так было нужно, потому что курс был полностью на французском. На голландском разговаривать было нельзя. Другие, франкоговорящие девушки иногда копировали нас с наигранным акцентом – так раньше разговаривали велосипедисты. Это расстраивало меня до глубины души, но я говорила себе: «Молчи!» Вообще-то мне палец в рот не клади, но я решила ничего не говорить, а только слушать. Они считали меня робкой, но я просто молча училась их произношению и французскому «р». Марта отказалась разыгрывать комедию, но из-за этого ее французский совершенствовался не так быстро. Она должна была учиться на три месяца дольше, чем я».

«Miss! Vite!»

«Во время испытательных полетов тебя оценивает старшая бортпроводница, – рассказывает Нора. – Если вы с ней в хороших отношениях, то она может дать тебе высокие баллы уже во время второго полета, но мне, как всегда, не повезло. Во время бизнес-рейса в Париж на самолете Convair моя проверяющая сидела в середине кабины и болтала без умолку (Convair CV-240 был американским винтовым самолетом, на котором Sabena c 1949 года за один раз могла перевезти около сорока пассажиров по европейским направлениям). Была ранняя весна, но все равно холодная, и мне пришлось собирать у всех тяжелые пальто во время взлета. Я чувствовала себя ишаком, но моя начальница продолжала курить. «Elle est nouvelle»[26]26
  Она новенькая.


[Закрыть], – сказала она пассажирам. Это было так пошло. Я чувствовала себя по-настоящему униженной. На лбу бисером выступил пот, и меня трясло от нервов. Я на мгновение присела на туалет, чтобы немного прийти в себя, когда самолет стал приземляться. Старшая стюардесса постучала в дверь и закричала приказным голосом: «Miss! Vite, dehors! Les passagers attendent!»[27]27
  Девушка! Быстрее, выходите! Пассажиры ждут!


[Закрыть]

После двух полетов с той женщиной я сидела дома и ревела, потому что думала, что мне никогда не разрешат летать. Но на третий день на ее месте стояла и ждала меня очень милая девушка. Предыдущая проверяющая простыла, и полеты могли спровоцировать развитие гайморита. Ее заместитель увидела меня в работе и сказала: «Я не понимаю, почему тебя до сих пор не аттестовали. С завтрашнего дня будешь работать самостоятельно». Так и случилось».

Другие времена

Брюсселец Тео Шасни должен был терпеливо ждать своей очереди, чтобы приступить к работе. «В то время шла Всемирная выставка Expo 58, и Sabena решила нанимать только девушек, – вспоминает он. – В Air France мне даже пробоваться было нельзя, потому что у меня не было французского гражданства, а в KLM нанимали только голландцев. Поэтому я пошел служить добровольцем в Военно-морской флот.

В 1961 году, через два года после моего первого собеседования в Sabena, я получил письмо, в котором меня приглашали для знакомства. Но неделю спустя пришло другое письмо, в котором встреча отменялась. Я был невероятно подавлен, но через три дня пришла телеграмма, которая призывала приходить к ним как можно скорее.

В конце концов группой из тридцати человек мы приступили к обучению. В моем потоке было несколько военных пилотов, но они не имели права летать в гражданской авиации, parce qu’ils avaient mis la veste blanche[28]28
  Потому что они надели белую куртку.


[Закрыть] – или, другими словами, потому что они давали присягу в армии. Они могли работать стюардами, но больше никогда не могли претендовать на должность пилота.

Мой первый полет – мне тогда было 23 года – был в Люксембург на самолете DC-3, – продолжает рассказ Тео. – Это летательный аппарат середины 30-х годов с двумя двигателями. Он вмещал двадцать человек. В основном нашими пассажирами были бизнесмены. Самолет взлетел, коснувшись хвостом земли, но сумел набрать нужную скорость. Перед полетом наземный инженер по окончании осмотра должен был вытаскивать из крыльев две деревянные болванки и отдавать их стюарду или стюардессе. Те, в свою очередь, относили их в кабину пилотов. Это был знак для капитана: если болванки в кабине, можно взлетать. DC-3 не был поставлен под давление[29]29
  Сегодня давление регулируется из кабины пилотов (прим. автора).


[Закрыть], и дверь самолета можно было открыть даже во время полета. Но и летали мы, конечно, не на десятикилометровой высоте, как сейчас.

В какой-то момент капитан спросил меня: «Qu’est-ce que tu manges?»[30]30
  Что вы едите?


[Закрыть] Я опешил, подумав, что пилот хочет чего-то особенного. Но мы ведь не должны спрашивать членов экипажа об их предпочтениях! Второй пилот увидел мое замешательство и объяснил, что по радиосвязи он передает диспетчерам в Люксембурге информацию о том, чем хотят пообедать сотрудники. Те сообщают это ресторану – к тому времени, как мы приземлились, все было готово. Красивая жизнь началась».

Также и Хильда Андриссен – 90 лет, уроженка Берхема – не могла сразу же приступить к работе: «Я хотела стать стюардессой, потому что любила путешествовать. В то время эта работа была настоящим приключением. Моя мама была не в восторге от этой идеи, но отчим меня подбадривал. Я проходила собеседование в Sabena в 1948 году, и во время медицинского осмотра я получила отвод. В детстве я часто болела бронхитом, и они увидели шрамы на легких. Это им не понравилось. По совету знакомого я поступила на работу в наземный персонал. Там, по крайней мере, я была немного ближе к самолетам. Через два года я снова сдала все экзамены, и тогда мне неожиданно разрешили подняться в воздух.

Работая в составе наземного персонала, я встречала пассажиров, которые приезжали из города в аэропорт на автобусе, и сопровождала их до таможни и паспортного контроля. В то время мы провожали их почти до самолета. Для многих это был первый полет. Только колонисты, которые постоянно летали в Конго и обратно, немного привыкли ко всему этому».

Гламур

Через тридцать три года после своей матери, в 1981 году, Мике Куври пришла устраиваться в Sabena: «Они ждали до последнего дня нашего обучения, до самой церемонии, на которой мы получили свои крылья, чтобы сказать, что персонал больше набираться не будет. Об этом объявил Герман де Кро, тогдашний министр транспорта. Получалось, что мы сдали все экзамены, но не могли начать работать. Через три месяца мне пришлось снова стучаться в пивоварню Haacht, работу в которой я бросила ради обучения на стюардессу. К счастью, они так и не нашли мне замену, поэтому я могла вернуться на свое место. Только 1 апреля 1983 года я смогла взлететь. О первом полете мне сообщили за неделю, и мне пришлось пожертвовать отпускными днями в пивоварне, чтобы приступить к работе. Но я была невероятно довольна».

У Жюли, которая в 1989 году начала работать в Delta Airlines, начало карьеры тоже было впечатляющим: «После шести недель тренировок учеба в Атланте завершилась торжественной церемонией. Наших родителей привезли туда первым классом. Праздник закончился сразу после полудня, и два часа спустя нас уже ждали родители, которым пора было отправляться домой. Нам едва хватило времени, чтобы сменить нарядную одежду на обычную: Delta в качестве пассажиров отправила нас на базу отправления – собрать вещи и попрощаться с родителями. Для моих родителей это было очень тяжелое расставание, но я должна была уходить.

В тот день Eastern Airlines устроили забастовку, из-за которой мы до самой полуночи сидели и ждали отправления в аэропорту Атланты. К тому времени, как я добралась до своего офиса в Солт-Лейк-Сити, было семь часов утра. Я не спала, и мне негде было переночевать. Delta дала нам пейджеры и позволила немного отдохнуть в отеле. После обеда мне на пейджер пришло сообщение. Я знала, что уже не вернусь в этот отель, и мне нужно было самой искать следующий ночлег. К счастью, я должна была отправиться в Санта-Ану, где у меня было девятнадцать свободных часов.

До того дня я была стажеркой, а теперь сидела в шикарном отеле с бассейном в Калифорнии, где коллеги приветствовали меня шампанским. Все было так гламурно. Даже месяцы спустя я не могла в это поверить. Delta очень щедро платила за работу, и я побывала почти во всех местах, расположенных между Гавайями и Аляской».

Мужчины на кухне

В конце восьмидесятых в группе Жюли были исключительно одни девушки, однако за десять лет до этого, в 1977 году, в учебной сессии Ричарда де Руй находились только мужчины. «Нас было двадцать три человека, и нас учили работать поварами в DC-10, – рассказывает он. – Это был новый трехмоторный дальнемагистральный самолет с довольно тяжелым кухонным оборудованием. Три-четыре года спустя в Sabena поняли, что женщины тоже смогут с ним справиться.

Профессия бортпроводника предусматривает тяжелую физическую работу, и нельзя это недооценивать. Самолет летит nose up, то есть его нос поднят немного выше, чем хвост, и из-за этого нам всегда приходилось двигать тележки под небольшим наклоном. В старых самолетах они весили иногда до сорока килограммов. За один полет мы должны были двигать их по шесть-семь раз вверх и вниз.

Я вырос в Германии, где мой отец был военным и где я окончил школу гостиничного дела. Вообще-то я хотел быть пилотом, но завалил последний экзамен. Я знал четыре языка, и это произвело впечатление на Sabena, как мне кажется. До этого времени они нанимали бортпроводников и стюардесс для Boeing 707, который летал исключительно в Африку. Позже он стал летать в Атланту, Мехико и Монреаль. На самолете DC-10 мы летали в основном в Азию – в кабине пилотов сидели два пилота и бортовой инженер. Штурман и радист[31]31
  Он отвечал за радиосвязь (прим. автора).


[Закрыть] навсегда остались в прошлом. В свой первый рабочий полет я отправился в Дубай, Бомбей[32]32
  Ныне Мумбай (прим. автора).


[Закрыть], Бангкок, Сингапур, Джакарту и потом обратно в Брюссель. Я не был дома десять дней».