Текст книги "Иван Грозный"

Его звали Елисей Бомель, или Элизеус Бомелиус. Он был родом из Везеля в Вестфалии, изучал медицину в Кембридже, но занимался главным образом астрологией. Из-за запрещенных занятий он по приказу лондонского архиепископа был заключен в тюрьму. В это время в Лондон приехал Савин. Так как Бомелиуса обещали освободить из заключения, если он покинет Лондон, то он согласился отправиться вместе с московским послом в Россию, чтобы поступить на службу к царю. В Москве за короткое время Бомель приобрел большое состояние и дурную славу. Его считали изготовителем ядов, которыми Иван умерщвлял свои жертвы. Его обвиняли также в том, что он мутит разум царя кощунственными разговорами и уговаривает его искать убежища в чужих землях.

Еще до появления этого авантюриста Иван обратил свои взоры на Англию, а может быть, и на Елизавету. Но Бомель постарался направить его честолюбие в другую сторону. Самому ему не пришлось присутствовать при развитии начатой им интриги. В 1579 году он был вовлечен в заговор. Зависть и злоба, которые он возбуждал во многих, помогли установить его вину, и он погиб в ужаснейших пытках. Но жена его, англичанка Анна Ричардс, осталась в России. Только после смерти Ивана она вместе со своими соотечественниками, лекарем Ричардом Эльсис и аптекарем Френшем, была выслана в Англию. Подобная участь постигла тогда всех иностранцев.

Ненавидимый всеми Бомелиус был казнен скорее как немец, чем англичанин. Предав несчастного астролога пытке, Грозный выразил желание снова начать переговоры с Англией.

В 1580 году Иван поручил агенту Московской компании Джерому Горсею выхлопотать у Елизаветы военные припасы – свинец, медь, селитру, серу, порох. Царь собирался начать войну с Баторием. Но инструкции, спрятанные Горсем в сосуде с водкой, таили в себе и нечто иное. Под влиянием Бомелиуса царь более, чем когда-либо, желал найти в Англии жену. Если Елизавета упрямо отклоняла его предложение, то у нее имелись родственницы – тоже невесты.

В 1581 году Горсей привел с собой три судна, груженных желаемыми военными припасами. С ним вместе прибыло много цирюльников и аптекарей. Взамен Бомелиуса Елизавета прислала царю лекаря, которого она очень ценила. В России он был известен под именем Романа Елизарьева, хотя звался он Джек Робертс. Он постарался обратить внимание царя на одну из родственниц королевы.

В том же году московский посланник Федор Иванович Писемский отправился в Англию с поручением начать переговоры о союзе и приступить к сватовству. Иван остановил свой выбор на племяннице королевы, дочери князя Титунского. Речь шла о Марии Гастингс, дочери лорда Гонтингдона. Ее бабка приходилась двоюродной сестрой Елизавете.

Иван только что вступил в шестой брак с дочерью одного из своих думных дворян Марией Нагой. Но это ничего не значило. Самому отцу царицы Афанасию Нагому было поручено с другими боярами расспросить Робертса о новой невесте. Еще до отъезда Писемского, в июле 1581 года, в Архангельске высадился представитель английских купцов, торговавших с Россией. Он привез с собой письмо Елизаветы, датированное в Вестминстере 23 января 1581 года. В нем говорилось о датском короле, который препятствовал англичанам вести торговлю. Владея Норвегией и Исландией, он предъявлял свои права на все суда, плавающие между этими землями. Посол должен был отвезти ответ царя по этому вопросу. Иван предлагал королеве конвоировать военными судами товары, направляемые в русские порты под английским флагом. Но прежде всего Писемский должен был добиться у Елизаветы позволения повидать Титунскую княжну. Послу поручалось рассмотреть ее хорошенько, заметить, какого она роста, красива ли, бела, дородна, узнать, какова ее семья. Наконец, он должен был привезти ее портрет и точную мерку на бумаге. Если ему укажут на недавнюю женитьбу царя, он должен был ответить, что это не имеет никакого значения, так как новая царица простого боярского роду. Это не помешает Марии стать царицей. Что касается детей, которые могут родиться от этого брака, то они получат соответствующие уделы. Престол же перейдет к царевичу Федору. Будущая царица должна принять православную веру, как и те из ее приближенных, которые захотят при ней остаться. Помолвке должно было предшествовать заключение союза. Англия должна была помочь Ивану своей армией и флотом в борьбе с Баторием. Но он не хотел пользоваться одолжением, за политическую услугу он предлагал самого себя.

Для решения вопросов, касавшихся торговли, к Писемскому был присоединен агент Московской компании Эгид Крью. В качестве переводчика ехал лекарь Робертс. Ему было дано особое поручение – сообщить Елизавете о намерении царя тайно посетить Англию. Иван готовился к серьезной атаке, которая, по его мнению, должна была увенчать успехом его заветную мечту.

Карта Лондона. 1572 г.

Писемский прибыл в Англию в сентябре 1582 года. Первая аудиенция дана была ему в Виндзоре лишь 11 ноября. В этот момент часть его поручения потеряла свое значение. Иван уже был разбит Баторием и принял условия мира. Московский посол притворился, что не знает об этом событии. Возможно, что его уже снабдили новыми инструкциями, предписывавшими ему добиться заключения союза, чтобы явилась возможность начать новые военные действия против Польши. Но он очутился в смешном положении, так как не хотел выступать открыто в то время, когда и посол Батория был в Лондоне и не терял времени даром. Польше, казалось, суждено было победить Россию и на поприще дипломатических сношений. Как ни старался Писемский ускорить начало переговоров, они откладывались со дня на день под разными предлогами. То придворные празднества мешали, то чума. «Не мешает же вам чума вести переговоры с поляками», – ворчал русский посол. Он дождался отъезда поляков и только тогда догадался, что его хотят вежливо спровадить. Торжественно введенный к королеве графом Лейчестером, лордом Говардом, сэром Кристофом Геттоном и самим графом Гонтингдоном, он вручил Елизавете подарки от имени царя и от своего. Подарки заключались в дюжинах куньих шкурок. По донесениям посла, Елизавета была очень милостива, стала веселой и спрашивала о здоровье царя, сказала, что она его любит как брата, рада будет его видеть и заключить с ним союз. Но после аудиенции о переговорах долго не было речи. Только в конце месяца Писемский был приглашен на охоту – бить оленей! Он ответил немного резко, что ему теперь некогда забавляться и что по случаю поста русские теперь мяса не едят, но все-таки он принял приглашение. Тринадцатого декабря он узнал, что графу Лейчестеру, лорду Генсдону, сэру Кристофу Геттону и секретарю Френсису Уольсингему было поручено вести с ним переговоры. Совещания должны были происходить в Гринвиче. На них имели право присутствовать и заинтересованные в торговле с Россией купцы.

С самого начала возникли несогласия относительно предмета переговоров. Предлагая Англии пропускать все русские товары, вывозимые ею, без пошлин, Писемский требовал союза против польского короля, которому помогают папа, император и другие государи. Московский посол упрямо стоял на своем. Нечего было и думать прийти к какому-нибудь заключению. Елизавету более всего интересовало защитить свою торговлю на Белом море от Дании. Чтобы добиться от царя необходимого содействия, она согласилась дать Писемскому в январе 1583 года тайную аудиенцию. Он со своей стороны надеялся заговорить о сватовстве. Но был очень удивлен, когда, прибывши в Ричмонд, застал во дворце празднество – гремела музыка, шли танцы. Ему объяснили, что здесь так бывает ежедневно. Королева, впрочем, оставила бал, чтобы поговорить с ним наедине, в присутствии только одного Робертса, бывшего в качестве переводчика.

Разговор шел о Марии Гастингс. Писемский выразил желание видеть молодую девушку и списать с нее портрет. Королева казалась очень смущенной. По ее словам, она была очень рада быть в родстве с царем, но она слышала, что царь любит красивых женщин, а племянница ее некрасива. Кроме того, она только что болела оспой и теперь нечего и думать списывать с нее портрет. Однако лукавая королева сделала вид, что интересуется условиями брачного союза, и выразила беспокойство за участь будущих дочерей ее племянницы. «Наши государи, – ответил гордо Писемский, – выдают своих дочерей за иностранных властителей», – и привел пример – единственный за несколько веков – брака княжны Елены с польским королем Александром в 1495 году. Но раньше, чем думать о свадьбе, нужно заключить союз. Посол представил записку по этому вопросу. Елизавета обещала ускорить дело, и тем все кончилось.

Левина Теерлинк. Королева Елизавета принимает послов. 1575 г.

Прошло еще два месяца, когда посол получил ответ. Он был разочарован. Королева соглашалась вступить в союз с царем и помогать ему против его врагов, но за это она требовала для Англии монополии на всю внешнюю торговлю России. Писемский еще раз проявил детскую наивность и не понял, что над ним и над его повелителем смеются. Он стал спорить и торговаться из-за выражений документа, точно тот был неприемлем без этого. Там предложения были названы просьбами и царь именовался племянником королевы. Английские дипломаты соглашались переменить стиль, но не условия документа. В апреле посла пригласили на банкет, где присутствовали семнадцать сановников. Королева пила за здоровье Ивана. Когда пир кончился, русскому послу объявили, что королева даст ему прощальную аудиенцию. Так как у него не было инструкций для принятия английских предложений, то ему, пожалуй, лучше возвратиться на родину и запастись новыми полномочиями.

Несчастный даже воскликнул: «А сватовство?»

Ему сказали, что по дошедшим сведениям у Марии Нагой родился сын от государя. «Пусть королева этому не верит, – возразил Писемский. – Это лихие люди хотят поссорить ее с государем». При этом он так волновался и сердился, что Елизавета решилась на комедию, способную обмануть посла и поддержать царя в его иллюзиях. Семнадцатого мая Писемскому было предложено отправиться в сопровождении только Робертса в летнюю резиденцию канцлера, лорда Бромлея. Последний встретил его любезно и церемониально и повел в сад, где было приготовлено угощение. Вскоре в одной из аллей показалась группа женщин. Впереди, между леди Бромлей и леди Гонтингдон, шла та, которую посол уже называл царской невестой. Они раскланялись издали, и канцлер сказал Писемскому, что королева приказала ему показать свою племянницу не в комнате, а на свежем воздухе, чтобы он мог ее хорошенько рассмотреть. Ему предложили пройтись по парку, чтобы он несколько раз мог встретиться с интересовавшей его особой, рассмотреть ее хорошенько. Бромлей, наконец, спросил: «Хорошо ли вы ее разглядели?» – «Я сделал, что приказано». В своем донесении он писал: «Княжна Мария Гастингс роста высокого, тонка, бела лицом. Глаза у нее серые, волосы русые, нос прямой, пальцы на руках тонкие и длинные».

Горсей иначе говорит об этой сцене встречи посла с «царской невестой». Увидев ее, он стал пятиться назад, говоря, что может только один раз взглянуть на ангела, которому суждено стать женой его государя. Но Горсей при этом не был, и надо добавить, что «ангелу» в то время было уже под тридцать лет.

Елизавете захотелось довести комедию до конца. Она позвала Писемского и выразила свое сожаление, что ее племянница недостаточно красива, чтобы понравиться царю. «Да и вам, я думаю, она не понравилась», – сказала королева. Но посол ответил: «Мне она показалась красивой. Остальное – дело Божие».

Он начал настаивать, чтобы королева открыла свои намерения на этот счет. Но Елизавета придумала новое средство затянуть дело. Она хотела вместе с Писемским отправить в Россию доверенное лицо, которому будут даны инструкции и необходимые полномочия. Скоро последовала прощальная аудиенция. Писемский выслушал много лестных речей и уверений в дружбе. Королева обещала пропустить через свою землю русских послов ко всем государям, кроме папы. «Только бы ваш государь не выдал меня папе!» – будто бы сказала Елизавета.

По-видимому, и на этот раз Робертс оказался неверным посредником. К середине дня портрет Марии Гастингс был готов. Писемский после присутствия на смотре английского флота, состоявшего из двадцати четырех судов с 70–80 пушками и тысячью матросов на каждом, отплыл в Россию. С ним ехал Джером Боус, посол королевы. Хотя она отправляла дипломата, подававшего надежды, ее выбор оказался не особенно удачным.

Боусу предстояла трудная задача: говорить о торговле с человеком, который ни о чем, кроме политического и матримониального союза, и слышать не хотел. Между тем торговля переживала критический момент. Владея номинально льготами, английские купцы должны были платить все возраставшие, произвольно налагаемые на их товары сборы. Происходило это благодаря войне, истощавшей средства страны. В то же время конкуренция других стран становилась все опаснее. Для пополнения опустевшей казны льготы продавались. Щедрыми подарками голландцы приобретали сторонников среди приближенных государя. Три главных советника Ивана – Никита Романович Захарьин, которого предание считает неподкупным, Богдан Бельский и Андрей Щелкалов – были всецело на их стороне. Возможно, что в этой конкуренции Иван видел средство оказать давление на Елизавету и сделать ее более сговорчивой. С 1578 года антверпенские суда регулярно посещали берега Белого моря. Как раз в это время капитан Карлейль готовил Московской компании записку, в которой он вычислил, что поддержание ускользающей монополии уже обошлось в 80 000 фунтов стерлингов. Он предлагал направить на Америку те усилия, которые, очевидно, окажутся бесплодными в России.

Боус ничем не походил на Дженкинсона. Он был высокомерен, резок, невежлив и неловок и с такой же полнотой воплощал в себе все отрицательные черты национального характера, как Дженкинсон положительные. Он начал с неприятного спора из-за предложенного ему для въезда в столицу коня, показавшегося ему неважным. Привезенные им инструкции не могли загладить неудачное его выступление. Елизавета не только настаивала на исключительной монополии, но придавала своеобразный характер союзу, который являлся условием sine qua non [то, без чего невозможно] для осуществления этой монополии. Она соглашается поддержать Ивана против его врагов только с тем условием, что прежде употребит все усилия для достижения мира.

Об этих переговорах мы знаем из двух источников – донесений Боуса и протоколов московского приказа. Документы эти противоречат друг другу. Английский посланник, сообщая о некоторых недоразумениях, хвалится своей ловкостью и удачей. Иван будто бы готов был вернуть англичанам все льготы и даже увеличить их. В то же время он решил окончательно искать себе жену в Англии и в случае отказа Марии Гастингс согласен остановить свой выбор на какой-нибудь другой родственнице Елизаветы. Он даже готов ехать в Лондон с этой целью и ознакомиться прежде с основными принципами протестантства. Царь строго наказывал тех из своих бояр, которые враждебно относились к Боусу. Но венцом всех успехов был договор, будто бы уже составленный и подписанный. Оставалось только вручить его посланнику, как вдруг царь умер и так счастливо доставшееся торжество рухнуло.

Джером Боус – член английского парламента и посланник английской королевы Елизаветы I в Москву, в 1583 году оставивший описание своего путешествия

Русская версия совершенно иная. Иван будто бы сказал английскому послу, что польский король нарушил договор, захватив у него Полоцк и Ливонию. Королева должна помочь ему армией восстановить свое нарушенное право. Взамен она получит торговую монополию в некоторых гаванях. Права брабантских и французских купцов останутся все-таки за ними. Французский король послал несколько судов в Кольскую гавань. Он ищет государевой дружбы и предлагает ему прислать посольство во Францию. Этим Иван, вероятно, хотел сказать Боусу, что у него нет недостатка в выгодных связях.

Боус отговаривался недостатком полномочий. Тогда русские посредники – Захарьин, Бельский, Щелкалов и Фролов – приступили к «тайному делу». Но Боус сказал, что по этому вопросу он может говорить только с самим царем. Ему обещали аудиенцию и приступили к переговорам о предстоящем союзе. Елизавета разрешила свободный проезд через ее территории русским послам, за исключением тех, которые отправлялись к враждебным ей государствам. Нужно было выяснить причину. «Царь не выдаст королеву папе». Со своей стороны, он считал врагами королей польского, датского и шведского. Согласие тотчас же было нарушено, как только высказался Боус. По его словам, королева считала императора своим врагом, а короля испанского другом, которого можно купить за деньги. Королей же датского и шведского она считает лучшими своими друзьями. Когда перешли к торговым монополиям, Иван в виде последней уступки соглашался, чтобы англичане входили в пять беломорских пристаней. Исключались Кола и Пудожерск, при устье Северной Двины, где Жан де Балле, прозванный в России Белобородым, имел свои склады.

Боус запротестовал, указывая на прежние льготные грамоты. Ему ответили, что английские купцы Томас Гловер и Родольф Риттер заслужили немилость государя тем, что составляли против царя заговор с его врагами и служили им доносчиками. Кроме того, русские жаловались, что англичане доставляли плохой товар, и показывали образчики сукна. «Я в сукне ничего не понимаю», – возразил с видом оскорбленного достоинства Боус.

Двадцать пять совещаний не привели ни к чему. Особая аудиенция дана была тринадцатого декабря 1583 года. Боус должен был отправиться без оружия и свиты. Царь хотел говорить с ним с глазу на глаз о «тайном деле». Однако беседа происходила в присутствии целой дюжины людей, между которыми был и Борис Годунов, любимец государя, в будущем – царь. Перед ними продолжалась комедия, начатая Елизаветой. Иван хотел знать намерения королевы относительно Марии Гастингс, а Боус утверждал, что он приехал за тем, чтобы слышать, что будет говорить царь об этом. Припертый к стенке, посланник запутался в увертках и сказал, что Мария Гастингс долго болела и сейчас нездорова. Кроме того, вряд ли согласится сменить вероисповедание, да притом из племянниц королевы она является самой отдаленной родственницей. У королевы есть еще целый десяток родственниц, более близких и более красивых…

– А кто они? – с живостью прервал его царь.

– Я не уполномочен об этом говорить, – ответил Боус.

Иван кипел от гнева. Боус имел с русскими купцами несколько столкновений, во время которых у него вырвались какие-то неосторожные слова. Царь теперь напомнил ему об этом и сильно разгорячился, когда тот начал отпираться. Русские протоколы только упоминают об этом эпизоде. Боус же распространяется о нем подробно. В его докладе был записан такой разговор:

Царь говорит Боусу:

– Вы обращались с моими уполномоченными свысока, что непозволительно, так как между равными мне государями я знаю таких, которым ваша королева не чета.

Боус:

– Моя повелительница такая же великая государыня, как каждый из христианских государей. Она ровня наиболее сильным и может преодолеть всех.

Царь:

– Вы говорите о королях французском и испанском?

Боус:

– Я думаю, что королева может считать себя равной им.

Царь:

– А с императором?

Боус:

– Король, отец моей повелительницы, некогда давал деньги императору во время войн с Францией.

Если верить посланнику, эти слова привели Ивана в такую ярость, что он пригрозил выбросить его в окно. Боус будто бы ответил, что царь может сделать это, но его повелительница сумеет отомстить за обиды, наносимые ее уполномоченному. После этого Грозный грубо приказал своему смелому собеседнику удалиться. Когда тот вышел, он будто бы отозвался о нем с похвалой, говоря, что желал бы иметь у себя таких слуг.

Русские тексты об этом умалчивают. Из них только видно, что спор начался из-за того, что Боус стал отпираться от своих дерзких слов, когда его стали упрекать русские купцы. Царь положил конец препирательствам длинной речью, в которой говорил о том, как началась торговля с Англией, почему пришлось отнять у нее часть льгот и почему их нельзя вернуть теперь. Англичане плохо обслуживают русские рынки. Иван снял с руки перстень и уверял, что де Валле взял за него только шестьдесят рублей, а за большой изумруд на шапке тысячу, между тем как перстень стоил, по меньшей мере, триста рублей, а изумруд тысяч сорок. Боус принужден был согласиться с этим.

Через Писемского царь приказал привезти сукно, шелковых тканей и кружева высокого качества. Кружево он вовсе не получил, а сукно и шелк никуда не годятся. Польские лучше. По знаку государя принесли ткани. Пробуя их на ощупь и сравнивая, Иван продолжил речь. Боус отговаривался тем, что ничего в этом деле не смыслит. Царь выражал свое недоумие: какую это дружбу предлагала ему королева, желая, чтобы торговали только с ней и соглашаясь заключить союз только на словах! Посол ссылался на свои инструкции.

Новое, более конфиденциальное свидание, происходившее 18 декабря, тоже ни к чему не привело. На этот раз присутствовали только Трубецкой, Бельский, Захарьин, Щелкалов и Фролов. Они находились в другом конце залы. Между тем Иван узнал от Джека Робертсона, служившего, вероятно, переводчиком при этих свиданиях, что Боус желает переговорить с царем наедине. Но посол отказался от этого предположения. Он будто бы только сказал, что, будучи послом при других государях, например, при французском короле, он говорил с ними о важных делах без свидетелей.

– Французский двор для нас не пример, – проворчал Иван. – Лучше скажи нам, что можешь, относительно нашего брака.

– Я знаю, что моя повелительница вашу дружбу предпочитает дружбе всех государей, и я лично не имею другого желания, кроме желания нравиться вам и служить.

– Ты назови нам по именам и скажи, каковы собой те племянницы королевы, о которых ты говорил, и я пошлю с тобой в Англию посла взглянуть на них и попросить их портреты.

– Я могу сослужить вам…

Я привожу здесь русскую версию. Судя по этому документу, Боус отпирался и уверял, что ничего не говорил о других родственницах королевы, которых царь мог предпочесть Марии Гастингс. Он лгал и ссылался на свои новые инструкции, принимал таинственный вид и давал понять, что он скоро сумеет угодить государю. Он испрашивал разрешения послать в Англию сухим путем гонца за более широкими полномочиями. Начинал незначительные споры из-за качества и количества отпускаемых ему припасов, требовал до десяти пудов масла в день, просил царя собственной рукой наказать Щелкалова, вызвавшего его неудовольствие. В конце концов Грозный обратился к нему с речью, состоящей из пяти частей и оканчивавшейся следующим заключением: «Ты не имеешь представления о том, как должен вести свое дело посол».

Казалось, что после этого говорить больше не о чем. Но Иван не хотел расставаться со своей идеей. С упрямством маньяка он преследовал ускользающую мечту и снова предлагал Боусу поговорить конфиденциально, твердил о своем. «Ты нам говорил о десяти или двадцати девушках твоей страны, среди которых мы могли бы выбрать себе жену, но отказываешься назвать их имена. Как же свататься к девице, не зная ее имени? В Англии тысячи невест, среди которых немало простых кухарок. Не свататься же мне ко всем!»

Подобные разговоры регулярно возобновлялись в начале 1584 года и привели 14 февраля к новому столкновению. Боус предложил взять с собой посла, которого царь назначал к французскому королю, но при этом настаивал на своем: «Королева приказала ехать сухим путем».

– Чтобы продать меня моим врагам! – вне себя от гнева вскричал Иван. – Не потерплю этого!

После потери Ливонии ехать сухим путем – значит ехать через Польшу.

Взяв себя в руки, Иван объявил Боусу, что тот не имеет серьезных намерений. С чем пришел, с тем может и возвратиться домой. Его больше не удерживают, может ехать сейчас же. Боус уже знал, как относиться к вспышкам царского гнева, и, даже по свидетельству русских документов, нисколько не оробел. Его и не думали отпускать, а через три дня позвали прослушать проект договора, в котором царь излагал минимум своих требований. О содержании этого документа можно судить только по тем возражениям, которые сделал Боус. Иван хотел заключить наступательный союз, чтобы вернуть Ливонию. Посол, как всегда, отвечал увертками. Повелительница его набожна и не гонится за победами. Она не взяла Нидерланды, которые ей отдавались, и Францию, которая охотно признала бы ее власть…

– Дело идет не о победах, – возразил царь. – Ливония – наша старинная вотчина.

– Верно ли это?

Иван вскипел:

– Мы просим вашу государыню не на роль судьи между нами и польским королем!

На этот раз прощальный прием был назначен на 20 февраля, но был отложен вследствие болезни государя, а 18 марта Щелкалов велел сказать Боусу, что его «английский царь помер». Как было и с Рондольфом, английский посол очутился пленником в своем доме и терпел разные обиды. Так продолжалось до мая, когда сын Ивана отослал его обратно в Англию с письмом, где не было речи ни о союзе, ни о торговых льготах для английских купцов.

По уверению Горсея, Щелкалов и другие враги посла замышляли покушение на его жизнь, и только вмешательство его соотечественника предотвратило эту катастрофу. Горсей, вероятно, просто хвастался. Настоящим государем в то время был Борис Годунов, а нам известно, что он, хотя и тайно, отправил Боусу подарок с уверениями в своей преданности. Несмотря на самохвальство Боуса, на правом берегу Северной Двины, по соседству со старинным монастырем, рос новый город и укреплялась гавань. Голландцы сами указали место, где они обещали русским создать новую Нарву. Благодаря им здесь сконцентрировалась вся морская русская торговля, окончательно освобождавшаяся от английской монополии. Это был Архангельск. Англичане попали туда позже и заняли второе место. Победа в этой борьбе осталась за Голландией, что и отразилось впоследствии на истории Петра Великого.

В 1838 году граф Виельгорский в Италии собирал старинные предметы для создававшегося русского музея. Здесь он натолкнулся на портрет Ивана, хорошо написанный и сохранившийся. Портрет этот, вероятно, был послан в Лондон в 1570 году. Единственный образчик русского искусства XVI века, этот портрет принадлежал русскому консулу в Генуе господину Смирнову. Он купил его у лондонского антиквара. К сожалению, я не мог узнать, что сталось с этим полотном. Если портрет является действительно подлинным, то он драгоценен как для истории русского искусства, так и для истории своеобразного дипломатического эпизода, с которым я только что познакомил моих читателей. Ни русские, ни английские источники ничего не говорят о портрете, отправленном царем в Лондон.

Итак, мы видели, что Иван страстно желал заключения союза с Англией под влиянием кризиса во внутренней жизни и во внешних отношениях.

Перехожу к последней фазе его царствования.