Текст книги "Иван Грозный"

В немецкой литературе и в народной поэзии того времени подготовлявшееся московское нашествие изображалось как божие наказание. Страна в то время представляла действительно печальную картину. Орден приходил в полное разорение. Воинственный дух древних рыцарей исчез; его не заменили гражданские доблести. Обязательное безбрачие выродилось в разнузданный разврат. Женщины дурного поведения массами селились у замков; постоянные оргии и выставлявшаяся рыцарями напоказ роскошь повергали народ в ужасную нищету. В своей «Космографии», опубликованной в 1550 году, Себастьян Мюнстер из этих пиров и вызываемой ими нищеты создал мрачную, отталкивающую картину. Тильман Бракель Анверский, проповедник того времени, изобразил нравы высшего духовенства, окруженного наложницами и незаконными детьми.

Распущенность тогда была общим явлением во всей Европе. Но одной этой черты недостаточно для объяснения разложения всех местных установлений. Ему способствовали и другие причины. С XII века Ливония представляла парадоксальное зрелище немецкой колонии, имеющей цель, по примеру греческих колоний на берегах Малой Азии и Сицилии, образование независимого государства без национальной основы. Местное население финского и литовского племени, подчиняясь иноземным господам, наложившим на него тяжелое ярмо, не имело с ними ничего общего – ни языка, ни нравов, ни религии. Обращенное насильно в католичество и принуждаемое затем к переходу в протестантство, оно оставалось индифферентным или враждебным. Здесь отсутствовали устои, опирающиеся на народные массы, и не было связи с метрополией – источником направляющей власти. Император сохранял только номинальную власть над орденом, как и папа над церковью. Централизация и единство отсутствовали. Шла постоянная борьба между светской и духовной властью за владения, границы которых были не определены и постоянно изменялись. Города обнаруживали общее стремление сбросить с себя власть этих соперничавших между собою сил. Везде антагонизм.

Против угрозы нашествия четырех государств – Польши, России, Швеции, Дании – у Ливонии не было никаких собственных средств. Как военная организация орден потерял всякое значение, а чтобы набрать армию со стороны, недоставало денег, да их и не могло быть там, где не было желания их платить. Не на что было надеяться и извне. Рассчитывали в момент опасности объявить себя частью Германии, но уже в течение двух веков Ливония из-за высокомерного партикуляризма требовала от Германии признания своих прав и вольностей.

Польша предлагала и даже навязывала свою поддержку. Но происходившие в ней неурядицы и заботы об объединении с Литвой скорее вызывали страх как перед враждебной силой, чем надежду на безопасность как союзницы. В 1554 году Густав I шведский хотел воспользоваться затруднительным положением Ивана во время восточных военных предприятий. Но союз, к которому он склонял Ливонию, Польшу и Литву, не осуществился, он остался один в борьбе с Москвой и должен был в 1557 году согласиться на сорокалетнее перемирие. Таким образом несчастная Ливония осталась одна лицом к лицу с этим четвертым хищником, у которого не было недостатка ни в побуждениях, ни в предлогах к нападению.

Мотивы? В молчаливом согласии некоторых западноевропейских государств держать на запоре двери, ведущие к могущественному северо-восточному соседу, прибалтийские провинции добровольно брали на себя роль сторожей. Знаменитое дело Ганса Шмитта свидетельствовало об их усердии в это время. В 1548 году Шмитт получил разрешение Карла V вербовать в Германии ремесленников и ученых на службу царю, но в Ливонии он был задержан вместе с набранными людьми и посажен в тюрьму, где его продержали до тех пор, пока все его спутники не разбежались.

Другая причина: раз Новгород был включен в состав Московского государства, завоевание Ливонии сделалось необходимостью. Новые хозяева начали с того, что разрушили в Новгороде немецкий двор, но отнятая таким способом у ганзейцев торговля сейчас же перешла в ливонские города – Ригу, Нарву и другие центры. И теперь Москва подвергалась их эксплуатации. В этих враждебных городах иностранцам запрещалось учиться русскому языку, производить непосредственно торговые сделки с русскими и открывать русским кредит под страхом денежного штрафа.

Предлогом к войне послужило следующее: между ливонским городом Нейгаузеном и Псковом издавна существовала спорная область, над которой Москва добилась некоторого рода верховенства. Ливонские землевладельцы этой области должны были ежегодно московскому правительству подать в размере десяти фунтов меда с каждого. Когда пчелы начали исчезать вследствие истребления лесов, подать эта была заменена незначительной суммой денег, а потом и совсем забыта. В 1503 году Москва вспомнила об этом старинном доходе, соединяя восстановление этой подати с притязаниями на Дерпт, прежний русский Юрьев. В 1554 году, вскоре после покорения Астрахани, Иван ко всему этому прибавил еще недавние обиды: нарушение границ и конфискацию церквей протестантскими фанатиками. В 1556 году, упрочив свое новое владение на востоке, он заговорил более решительно. Один из его предшественников уже отправил однажды ливонцам кнут в виде предостережения. Казалось, царский посол теперь вдохновился этим прецедентом. Подать в десять фунтов меду или взамен его деньги превратилась в его устах в оброк, равный марке с каждой души населения. Недоимка же за прежнее время достигла крупных размеров.

Карта Ливонии из атласа Абрахама Ортелия – фламандского картографа, автора первого в истории географического атласа современного типа. XVI в.

Епископ дерптский думал выпутаться из затруднительного положения путем дипломатической ловкости. Он обещал заплатить за всё, если одобрит германский император, которому ливонцы писали, не трудно догадаться в каком духе. Посол Терпигорев сделал вид, что совершенно не понимает этой хитрости. «Какое отношение имеет император к этому делу? Будете платить деньги или нет?» Вместо денег ему вручили письмо для Ивана. «Ого! – воскликнул он, старательно пряча документ в шелковую сумку. – Этот теленок обещает стать большим и жирным». И, приказав угостить изумленных представителей города, он начал веселиться, вскакивая на столы.

Испуганные представители города заявили, что нельзя в короткое время собрать требуемую крупную сумму.

– Ладно! Ведь в кладовых ратуши есть двенадцать бочек серебра.

– Возможно, но ключи от них находятся не в наших руках. Одним владеет Рига, другим Ревель.

– Хорошо, хорошо! Если вы не хотите дать денег, царь сам придет за ними.

И царь готовился идти. Разве Макарий не сравнил его с Александром Невским после взятия Казани? Эта лесть задела самую чувствительную струнку в душе Ивана, и он захотел оправдать данное сравнение. Он пошел по тому пути, который был оставлен русскими в XIII веке из-за необходимости защищаться на востоке от татар. Но времена переменились. Вместе с Польшей, Швецией и Данией в эту борьбу должна была теперь вмешаться вся Европа. Даже Испания, мечтавшая о всемирной монархии, стремясь завладеть и далеким Севером и Зундом, оспаривая у Дании союз с Марией Стюарт, претендовала на вмешательство.

В феврале 1567 года в Москве появилась ливонская депутация, снова просящая об отсрочке. Иван отказал им в приеме, поручил Адашеву отправить их обратно и начал готовить карательную экспедицию. Это было просто и ужасно. В конце года армия, состоявшая в значительной части из татар, под командой бывшего казанского хана Шах-Али напала на Ливонию и произвела там страшные опустошения. Тут было все: и женщины, изнасилованные до смерти, и дети, вырванные из чрева матерей, и сожженные жилища, и уничтоженные урожаи. Быть может, в местных летописях есть некоторое преувеличение. Но войны того времени везде были отвратительным варварством, и черемисы Шах-Али ни в чем не уступали более дисциплинированным разбойникам герцога Альбы. По словам одного летописца, они выбирали наиболее красивых пленниц и, насытив с ними свои похотливые желания, привязывали их к дереву и упражнялись в стрельбе по этим живым мишеням. Все это возможно, хотя присутствие в армии двух русских начальников – Михаила Васильевича Глинского и Даниила Романовича, брата царицы Анастасии, Захарьина должно было несколько сдерживать этих дикарей. Впрочем, здесь дело шло не столько о завоевании, сколько о manu militari. Как уже заявлял Терпигорев, русские пришли за деньгами, и террористические приемы оправдывались до некоторой степени.

«Русские войска в Ливонии». Георг Бреслейн. «Летучий листок», 1561 год. Слухи о невообразимых зверствах, творимых русскими, стали частью умелой и эффективной польской пропагандистской кампании

Сопротивления почти не было. На протяжении двухсот верст завоевателям встречались только слабые отряды, которые они без труда разбивали и обращали в бегство. Результаты этой кампании определились не сразу. Весьма вероятно, что у Ивана не было четкого плана, он шел наугад.

В январе 1555 года Шах-Али, собрав громадную добычу, согласился на перемирие, и новая депутация отправилась в Москву. Послы везли с собой некоторую сумму и были приняты. Посредничество московских купцов, заинтересованных в торговле с Дерптом, а может и взятка, казалось, обещали послам такие условия мира, на которые они раньше никак не могли рассчитывать. Иван согласился отказаться от взыскания контрибуции ввиду истощения края. Однако новая неожиданность расстроила переговоры; Нарва отказалась от перемирия и перестрелка с Ивангородом возобновилась.

В 1558 году город сдался, но крепость продолжала оказывать сопротивление. 11 мая она была взята приступом. После этого Адашев, который вел переговоры, сразу изменил тон. До этого момента ставился вопрос лишь об уплате дани дерптским епископом. Теперь же потребовали оплаты от всей Ливонии, а также признания ею московского сюзеренитета на тех же основаниях, что и Казань и Астрахань. Гроссмейстер Фюрстенберг, епископы дерптский и рижский должны были отправиться в Москву и там исполнять обязанности новых вассалов. Наконец Нарва и другие покоренные города просто присоединялись к Московскому государству.

Эта манера идти этапами, последовательными скачками была традиционной чертой московской политики. Иван, вероятно, не думал, что эти условия будут приняты. Он пускался в авантюру. После экзекуции он устраивает завоевание. Война продолжалась. Несчастная Ливония обнаруживала неспособность к защите. Лишь города на некоторое время сдерживали нашествие. Отчаявшийся Фюрстенберг, успевший собрать только восемь тысяч человек, предоставил командование своему помощнику Готтгарду Кеттлеру, который не обнаружил предприимчивости. Крепости стали сдаваться: сначала Нейхаузен, потом Мариенбург. Малодушие и предательство обнаруживалось везде. Даже немецкие летописцы с этим согласны.

В июле 1558 года был осажден Дерпт. Епископ и его приближенные торопились сдать город, чтобы получить кое-какие личные выгоды. В войнах XVI века эта капитуляция представляла исключительное явление, говорящее в пользу Москвы. Русский воевода князь Петр Иванович Шуйский дал жителям этого города полную амнистию, свободное исповедание их веры, сохранил прежнее городское управление и судебную автономию, свободную, беспошлинную торговлю с Россией. Сначала эти условия соблюдались добросовестно. Шуйский держал свое войско в строгой дисциплине и не допускал насилий. Москва изменила тактику, изменив намерения. В Нарве после приступа был организован правильный грабеж, следы которого до сих пор хранятся в петербургской Кунсткамере. Хотя Ливония и не нашла денег для своей защиты, но она была все-таки богата. У одного горожанина Тизенгаузена нашли около восьмидесяти тысяч марок золотой монетой. Полагают, что даже могилы были разрыты. Правда, законы войны того времени допускали еще и не такие осквернения!

Но как только мешок наполнялся деньгами, победители добрели и проявляли некоторую мудрость. Привилегии, которых добился Дерпт, были распространены и на Нарву. Тотчас же принялись за восстановление города, начали поощрять к занятиям окрестных земледельцев и даже помогать им.

Крепость Нейгаузен – орденский замок епископа Ливонского ордена. Находясь на границе владений псковичей и ливонских рыцарей, Нейгаузен часто подвергался нападениям со стороны русских и считался сильной крепостью и складочным местом контрабандных товаров, перевозимых в Россию

По мнению Ивана, для побежденных делалось слишком много. Он утвердил договор, на который согласился Шуйский, с некоторыми ограничениями. Например, в муниципальный суд должен был войти представитель Москвы. Апелляции на решения суда рижской палатой передавались на рассмотрение воеводы или направлялись царю. Торговля с русскими городами стеснялась введением пошлин на товары. От пошлин освобождались торговые сношения с Новгородом, Псковом, Ивангородом и Нарвой. Жители Дерпта получали права селиться в пределах Московского государства где им заблагорассудится. По-видимому, эти льготы казались соблазнительными, так как до наступления осени выразили покорность еще двадцать городов.

Но до окончания войны было еще далеко. Ревель продолжал сопротивление. В сентябре, с приближением зимы, Шуйский, по обычаю русских военачальников, отступил. Кеттлер этим воспользовался и начал наступление. Собрав десять тысяч человек, он взял город приступом, стоившим ему двух тысяч душ. Затем подошел к Себежу и Пскову, где сжег пригороды. Крымские татары со своей стороны угрожали Ивану, и он скрепя сердце должен был в мае 1559 года заключить с ливонцами перемирие. Но на следующий год, второго августа, лишь только миновала опасность, Курбский настиг под стенами Феллина ливонскую знать, сплотившуюся для общего дела, и разбил ее одним ударом.

Взятый Феллин выдал Курбскому Фюрстенберга, который уже отказался от власти в пользу Кеттлера. Вместе с другими знатными пленниками: ландмаршалом Филиппом Шальфон-Беллем, его братом Вернером, комтором Гольдрингена Генрихом фон Галеном, судьею Баушенбурга – бывший гроссмейстер был отправлен в Москву. По свидетельству летописцев, с пленниками там обошлись слишком жестоко. Они были будто бы проведены по городу под ударами железных прутьев, затем подвергнуты пытке, убиты и брошены на съедение хищным птицам. По отношению к Фюрстенбергу это чистейший вымысел. Он остался жив. В Ярославской области ему была дарована земля. В 1575 году в письме к своему брату он заявляет, что не имеет основания жаловаться на свою судьбу. Во время прибытия его в Москву там находились датские послы. Они удостоверили, что он встретил в Москве хороший прием. На обратном пути они об этом сообщили ревельскому магистрату, прибавив, что остальные пленники были казнены. Казни эти, с точки зрения Ивана, были вполне уместны и последовательны.

Военные успехи в Ливонии воскрешали старые воспоминания, вызываемые чувством национальной гордости. Естественно, что царь начал смотреть на эту землю как на свою законную собственность, а на ее жителей как на подданных, возмутившихся против него, своего законного государя. Ответил же он датскому королю, предъявлявшему права на Эстонию, что пятьсот лет тому назад Ярослав приобрел более серьезные права, построив Юрьев и покрыв всю страну православными храмами. Для установления событий этой войны ливонские или немецкие источники не внушают к себе доверия, русские же, к сожалению, недостаточны. Даже в народной поэзии эти события не нашли отзвука. Взятие Казани, завоевание Сибири – все это действовало на воображение русского народа, склонного и к мистицизму и реализму одновременно; он ясно видел религиозные и экономические интересы, которые были тесно связаны с этими событиями. В ливонской резне, лишенной обаяния военных подвигов, народ ничего не понимал. Эти убийства были далеки и чужды его уму и сердцу.

Руины замка Феллин. Замок Тевтонского ордена являлся одним из самых мощных в Ливонии. Полностью уничтожен во время польско-шведских войн в начале XVII века

Для Ивана же они были совершенно ясны.

Дело покорения Ливонии было уже на три четверти закончено. Будучи в состоянии поддерживать лишь защиту некоторых крепостей, унижаемые в Эстонии Кеттлер и его соратники обращались за помощью то к германскому императору, то к Дании, Швеции и Польше. Однако возможность вмешательства с их стороны оставалась весьма проблематичной.

Впечатление, произведенное ливонскими событиями на все государства Западной Европы, было громадно. Внимательно следя за интригами Испании, протестантские публицисты с самого начала войны были осведомлены относительно участия в событиях Филиппа II, вдвойне заинтересованного в этих распрях: во-первых, чтобы нанести удар протестантству, во-вторых, чтобы получить на берегах Балтийского моря опорный пункт. В этой игре, несомненно, был заинтересован и папа. Пришлось вмешаться и императору. Императором в это время был Фердинанд I, склонный к бюрократизму и обнаруживавший в политике пассивность. Он заставил присылать ему донесения, завязал переписку с Иваном, обменивался взглядами с польским, финским и шведским королями. Но к активным действиям не приступал.

С другой стороны, Иван умел обходиться с этим высоким авторитетом. Отношения Москвы с домом Габсбургов завязались в конце XIV века. Они поддерживались постоянными уступками Москвы. На этот раз Иван пошел дальше своих предшественников в самоунижении и приписывал несчастья Ливонии отступничеству ее от католицизма.

Приморские города и германские князья казались надежнейшей опорой для Ливонии: и те и другие заявили о своем желании прийти на помощь своим братьям, находящимся в крайности. На аугсбургском рейхстаге в 1559 году это расположение привело лишь к тому, что Ливония получила субсидию в 100 000 флоринов. Депутатское собрание в Спире обнаружило еще больше беспокойства. Оно объявило всю Германию под угрозой, а Мекленбург – находящимся в непосредственной опасности. Но результаты и здесь были невелики: субсидия в 400 000 флоринов, наложение запрещения на торговлю с Москвой и проект отправки в Москву чрезвычайного посольства. Сделанное одновременно с этим запрещение ливонцам поддерживать отношения с Польшей и другими соседними державами выдавало истинные заботы собрания. Ни одно из принятых им решений не было осуществлено. 26 ноября 1561 года Фердинанд наконец проявил активность, опубликовав знаменитый манифест, запрещавший навигацию по Нарове. Этим была сделана попытка запретить ввоз в Москву западноевропейских товаров, особенно военных припасов. Однако Англия нашла другой путь и пользовалась им, хотя это и отрицалось лукавой Елизаветой, занявшей в 1558 году престол после Марии Тюдор. Да и Ганза, вопреки более или менее искренним симпатиям к ливонцам, обнаружила склонность конкурировать с английской торговлей и использовать в своих интересах постигшую Ливонию катастрофу, избавлявшую ее от опасных соперников в лице Риги, Ревеля и Дерпта.

Фердинанд I – император Священной Римской империи, родоначальник младшей ветви дома Габсбургов

Елизавета I в коронационной одежде

Лукас Кранах Младший. Сигизмунд II Август. Около 1553 года

Несчастная Ливония была покинута всеми. В отчаянии она усиленно стучалась в двери иностранцев, доступ к которым усердно закрывали ее естественные защитники. В январе 1559 года посланник ордена появился на польском сейме в Петрокове. Но сейм был занят внутренними делами страны, и ему пришлось обратиться к королю Сигизмунду Августу. Представитель истощенной расы, ленивый гуляка, слабый и не заботящийся о завтрашнем дне, он все-таки имел в своих жилах кровь великих политиков Италии. Его мать Бона Сфорца вместе с культурой принесла в Краков дух интриг и жестокие инстинкты своей семьи. В вопросах внешней политики сын ее обнаруживал обыкновенно понимание интересов, поставленных на карту. Он выслушал посланника и через два месяца вступил в переговоры с Кеттлером и предложил свои услуги. Польша будет защищать Ливонию, несмотря на риск войти в конфликт с Москвой, но за это она получит Кокенгаузен, Юкскюль, Динабург и Ригу – ключи от горящего дома. Риск был действительно велик, но сын Боны Сфорца не мог повторить ошибку своего безумного отца Сигизмунда I, упустившего из рук отдавшуюся ему Пруссию и помогшего восстановить в интересах Бранденбургского дома рушившееся государство. Приобретение естественной границы на севере и побережья Балтийского моря стало для Польши вопросом жизни и смерти. Хотя представившийся теперь случай был менее благоприятен, но все-таки довольно заманчив.

Кеттлер некоторое время колебался. Сначала он отправился в Вену, пытаясь добиться лучших условий, затем появился на аугсбургском сейме, но возвратился в Вильну, в то время как король вел переговоры со своими упрямыми сенаторами. Логика фактов убедила всех. С 31 августа по 15 сентября 1559 года было подписано два трактата. Польша обещала помощь против Ивана и сохранение в неприкосновенности религии и прав жителей. За это она получала около шестой части ливонской территории – полосу от Друи до Ашерадена. Что касается возможных территориальных захватов у Москвы, то Польша обещала вернуть их Ливонии по уплате последней вознаграждения в размере 700 000 флоринов. Сигизмунд не без оснований рассчитывал, что эта сумма никогда не будет уплачена. Что касается авторитета императора, то король утверждал, что он его уважает. Но с царем было недавно заключено перемирие? Сигизмунд вмешивался в дело как законный государь спорных областей и не нарушал принятых на себя обязательств.

Король не торопился приводить в исполнение эту сложную и довольно сомнительную программу. Эта бездеятельность не могла быть объяснена только нежеланием польской шляхты сделать усилие, которого от нее ожидали. Игра была серьезная, и нужно было приготовиться к ней основательно. Ливония хотя и просила помощи, но этим еще не отдавалась в чужие руки. Храбрая, но недисциплинированная польская армия могла оказаться ниже возложенных на нее задач. Получить Ригу было хорошо, но что делать с ней без морской силы, без военного и торгового флота? Сигизмунд мечтал о лиге, объединяющей под его руководством скандинавские государства и ганзейские города. Как осторожный политик он думал приобрести те орудия, которых у него не было: регулярные войска, флот и гавани. Но ошибся и в расчетах времени, и в надеждах, возлагавшихся им на своих предполагаемых союзников. У Ганзы были свои намерения. Скандинавские же государства сами мечтали получить то, чего добивалась Польша. Тотчас же после взятия Дерпта ревельская знать обратилась к шведскому королю. Умирающий Густав Васа помнил унижение, виновницей которого была Ливония. Она бросила его и тем самым заставила заключить в 1557 году мир, переговоры о котором вести непосредственно с ним московский царь отказался. Достаточно и воевод новгородских, чтобы вести переговоры с «ничтожным королем Стокгольма!». Этот обычай вести переговоры через посредников восходит еще ко времени новгородской вольности. На возражения против этого способа вести переговоры Иван ответил: «Что такое Стекольна (sic) и ее господин? Городишко, сделавший своим государем купеческого сына. Слишком много для него чести!..» Поэтому ливонские послы должны были дождаться восшествия на престол сына Густава, честолюбивого и горячего Эрика XIV, принявшего их с большим вниманием. В мае 1561 года, несмотря на некоторую оппозицию со стороны Кеттлера, Ливония заключила новый трактат, по которому Ревела и территория Харриена, Вирланда и Иервена подчинялись Швеции. В Ревеле был польский гарнизон, но флот Эрика и немецкие наемники быстро с ним справились. 4 июня гарнизон капитулировал. Это было началом вековой борьбы, разорившей впоследствии Речь Посполитую и подготовившей победу Москвы истощением сил обеих враждовавших сторон.

Стивен ван дер Мюлен. Эрик XIV – король Швеции из династии Васа. 1561 г. Эрик был образованным человеком с артистическими задатками, стремившийся к политической власти, но уже в ранние годы его правления обнаружились признаки душевного расстройства, в итоге развившиеся в шизофрению

Дания в свою очередь выступила на сцену. В 1558 году король Христиан III, отправив в Москву посольство заключить мир и требовать возвращения Эстонии ее законному государю, одновременно начал переговоры с Эзельским епископом Иоганном Мюнгаузеном. Это было ответом на просьбы ливонцев о помощи. Христиан, однако, скоро умер, и с его преемником скоро удалось достигнуть соглашения. Фридрих II имел двадцатилетнего брата Магнуса, который должен был получить в наследство Шлезвиг-Голштинию. По своему ли побуждению или же по совету брата, эзельского епископа Христофора Мюнгаузена, человека предприимчивого, король решил предложить Магнусу Ливонию в виде компенсации. Не имея на то никаких прав, Иоганн Мюнгаузен уступил епископство за 30 000 талеров. Королева Дании Доротея дала эту сумму, и в апреле 1560 года Магнус высадился в Аренсбурге. Епископский доверенный передал ему замок, где с ним встретились некоторые ливонцы. В то же самое время Христофор Мюнгаузен самовольно назвал себя наместником короля Дании в Эстонии, Гаррии, Эзеле и пр. Предназначенный к фантастической карьере, законченный тип князей-авантюристов того времени, Магнус принял титул короля Ливонии.

Таким образом подготовлялась запутанная борьба, в которой будущее оспаривавшихся областей и шансы соперников оставались более двадцати лет неопределенными. Сигизмунд Август был принужден действовать скорее, чем подсказывала ему его политическая мудрость. В августе 1560 года виленский воевода Николай Радзивилл Черный во главе польской армии появился в Риге. Он объявил подчинение всей Ливонии Польше и аннексию и секуляризацию областей по правому берегу Двины.

Кеттлер прослыл предателем между своими соотечественниками, но в сущности он был только плохим игроком. Он искал союзника. Но никто не заключает союза с трупом, сказал один писатель, оправдывая Сигизмунда Августа. С другой стороны, несчастный преемник Фюрстенберга истощил все средства для сопротивления и, насколько было возможно, отсрочил конец. Только в конце этого рокового года он уступил, когда явилась необходимость, из-за Польши, бороться вместо одного с тремя противниками. Признав как глава Тевтонского ордена актом 21 ноября 1561 года соединение Ливонии и Литвы и приняв вместе с наследственным титулом герцога в обладание Курляндию и некоторые другие соседние области, Кеттлер 5 марта 1562 года передал Радзивиллу свой крест, мантию и ключи от Рижского замка.

Князь Николай Христофор Радзивилл по прозвищу Черный – государственный деятель Великого княжества Литовского

В этот момент балтийские провинции представляли необыкновенное зрелище даже для той эпохи непрерывного территориального соперничества. Милан и Фландрия были превзойдены. Бледная копия первого герцога Пруссии, новый герцог курляндский и семигальский, начинал управлять областью, лежавшей к югу от Двины. Польский король утверждал свое господство над северной частью прежних владений ордена и объявил свое верховенство над всей Ливонией. Подчиненная той же власти, но юридически оставаясь свободным имперским городом, Рига сохраняла лишь видимость независимого города. Шведы удерживали за собой Ревель и Харриен. Эзель, Вик и Пильтен признавали Магнуса. Русские же, основавшись в дерптском епископстве, в Вирланде и на латышской границе, были склонны оспаривать обладание всей страной.

«Теперешняя Ливония что девица, вокруг которой все танцуют», – писал один современник. Одно явление, характерное для целой эпохи, отходило тогда в область преданий: заканчивался период крестовых походов и рыцарских орденов. В этот момент Европа соединилась с Москвой, чтобы, ликвидируя прошлое, положить основание нового политического порядка. Но этот новый порядок должен был еще только выйти из хаотической и титанической борьбы, перипетии которой я вкратце намечу.