Текст книги "Игольное ушко"

10

Годлиман и Блоггз бок о бок шли по тротуару основательно поврежденной бомбардировками торговой улицы Лондона. Странной они выглядели парой: чуть горбившийся, нахохленный как воробей профессор в очках с толстенными стеклами, который шел мелкими шажками, не особо глядя себе под ноги, и плотно сбитый плоскостопый молодой блондин с походкой целеустремленного человека, одетый как классический полицейский в штатском – плащ и шляпа-котелок. Рядом они смотрелись карикатурой, не нуждавшейся в подписи.

– Думаю, Die Nadel обладает связями на самом верху, – предположил Годлиман.

– Почему ты так считаешь?

– Только при таком условии можно откровенно и безнаказанно плевать на субординацию. Все эти приветы Вилли – ведь они должны быть адресованы Канарису.

– Значит, они с Канарисом приятели?

– У него точно есть дружки в руководстве рейха. Быть может, даже более влиятельные, чем Канарис.

– Чутье мне подсказывает, что это может нам дать необходимую зацепку.

– Люди со связями обычно обзаводятся могущественными покровителями из числа тех, с кем когда-то ходили в школу, учились в университете или в военной академии. Нам надо рыть в этом направлении.

Они прошли мимо универсального магазина, у которого вместо прежних огромных стеклянных витрин теперь зияли дыры. К одной из рам гвоздем было прибито написанное от руки объявление: «Мы теперь открыты для вас так, что шире некуда!»

Блоггз хохотнул.

– А я видел такой же плакат, вывешенный у разбомбленного полицейского участка: «Только не вздумайте распускаться. Мы по-прежнему присматриваем за вами».

– Это постепенно превращается в одну из малых форм изобразительного искусства.

Они пошли дальше.

– Мы, стало быть, можем предположить, что Die Nadel учился с кем-то, кто сейчас верховодит в вермахте?

– А во время учебы люди часто фотографируются. В подвале Кенсингтона, где до войны базировалась МИ-6, Миддлтон собрал коллекцию из тысяч фотографий немецких офицеров: студенческие группы, гулянки в ресторанах, репетиции парадов, рукопожатия с Адольфом, вырезки из газет – у него есть все.

– Понятно, – кивнул Блоггз. – Если ты прав и Die Nadel учился в германском аналоге Итона или Сэндхерста[16]16
  Британская привилегированная частная школа и военное училище.


[Закрыть], то действительно есть шанс найти его фото.

– Почти наверняка. По понятным причинам шпионы избегают объективов камер, но ведь они становятся шпионами не со школьной скамьи. Так что у Миддлтона мы скорее всего отыщем снимок, где Die Nadel еще совсем молоденький.

Они обогнули огромную воронку рядом с парикмахерской. Помещение уцелело, но традиционный знак цеха цирюльников – красно-белый шест – валялся на мостовой. Плакат в окне гласил: «Нас почти «отбрили». Теперь ваша очередь».

– Но как мы его узнаем? Его же никто не видел в лицо, – заметил Блоггз.

– Ошибаешься, видели. В пансионе миссис Гарден в Хайгейте его успели разглядеть очень хорошо.

Викторианской эпохи дом стоял на холме, возвышаясь почти над всем городом. Он был построен из красного кирпича, и Блоггзу подумалось: уж не побагровел ли он от гнева при виде того, что Гитлер сделал с Лондоном? Место на возвышении – идеально для радиосвязи. А Die Nadel наверняка снимал комнату на самом верхнем этаже. Интересно, размышлял Блоггз, какие секреты передавал он отсюда в Гамбург в темные ночи 1940 года. Наверняка это были координаты заводов, производивших боевые самолеты и сталь для танков, описания организации береговой охраны, политические слухи, сведения об использовании противогазов, бомбоубежищ, мешков с песком, о настроениях среди населения, отчеты об успехах бомбардировок. «Отличная работа, парни! Вам наконец удалось угробить Кристину Блоггз…» О, к черту такие мысли!

Дверь им открыл пожилой мужчина в черном пиджаке и полосатых брюках.

– Доброе утро! Я инспектор Блоггз из Скотленд-Ярда. Мне бы хотелось побеседовать с домовладельцем.

Блоггз отчетливо заметил страх, промелькнувший в глазах старика, но почти сразу у того за спиной появилась молодая женщина.

– Проходите, пожалуйста!

В холле с кафельным полом пахло полиролем. Блоггз повесил плащ и шляпу на вешалку при входе. Пожилой мужчина исчез где-то в глубине дома, а женщина провела инспектора в гостиную, обставленную дорогой антикварной мебелью. Передвижной столик украшала целая батарея бутылок с виски, джином и хересом, но ни одна из них не была початой. Женщина уселась в кресло с обивкой в цветочек и скрестила ноги.

– Почему этот старик так боится полиции? – спросил Блоггз.

– Мой тесть – немецкий еврей. Он перебрался сюда еще в 1935 году, спасаясь от Гитлера, но в 1940-м вы поместили его в концентрационный лагерь. Узнав об этом, его жена покончила с собой. Его самого совсем недавно отпустили с острова Мэн. Он даже получил письмо от короля с извинениями за причиненные неудобства.

– У нас нет концентрационных лагерей, – заметил Блоггз.

– Мы, англичане, их и изобрели. Во время войны в Южной Африке. Вы разве не знали об этом? Когда нам преподают историю, кое-какие детали упускают. Мы нация, которая превосходно научилась закрывать глаза на неприятные факты о самих себе.

– Быть может, это даже к лучшему. Такая мысль не приходила вам в голову?

– Нет.

– В 1939 году мы закрыли глаза на тот неприятный факт, что в одиночку не сможем победить Гитлера, но тем не менее ввязались в войну.

– Я лишь повторила то, что говорит мой тесть. Он не такой циничный, как я сама. А теперь скажите, чем мы можем помочь Скотленд-Ярду.

Блоггзу уже начал нравиться их спор, и теперь он с некоторой неохотой переключился на свою непосредственную работу.

– Я пришел по поводу убийства, которое было совершено здесь четыре года назад.

– Так давно!

– Да, но с тех пор вскрылись некоторые новые улики.

– Я, конечно, знаю об этом. Предыдущая владелица была убита одним из своих квартирантов. Мой муж купил пансион у ее поверенного. Наследников у нее не оказалось.

– Мне необходимо разыскать других постояльцев, которые жили здесь в то время.

– Поняла. – От враждебности молодой леди не осталось и следа, а на ее умном лице читалась теперь попытка сосредоточиться. – Перебравшись сюда, мы застали трех жильцов, поселившихся еще до убийства: отставного военно-морского офицера, коммивояжера и совсем юного паренька из Йоркшира. Мальчишка добровольцем записался в армию – он нам до сих пор шлет письма. Торговца призвали на флот, и он погиб. Мне это известно, так как после его смерти с нами связались две из пяти его бывших жен. А командор[17]17
  Звание в королевском ВМФ – эквивалент капитана III ранга.


[Закрыть] до сих пор здесь.

– Все еще здесь! – Это была удача. – Я бы хотел поговорить с ним, если позволите.

– Нет проблем. – Она поднялась. – Он, правда, уже совсем старенький. Я провожу вас в его комнату.

По устланной ковровой дорожкой лестнице они поднялись на второй этаж. Хозяйка сказала:

– Пока вы будете беседовать, я поищу последнее письмо от того паренька с фронта.

Потом она постучала в дверь, и Блоггз с грустью подумал, что его собственная квартирная хозяйка и наполовину не была бы столь любезна.

– Открыто, – донесся голос изнутри.

Блоггз вошел.

Командор сидел в кресле у окна, закутав ноги одеялом. На нем был китель со свежим воротничком и галстук, на носу – очки. Волосы его совсем поредели, усы поседели, кожа на лице, прежде, вероятно, приятном и волевом, обвисла и сморщилась. Комната же явно принадлежала человеку, который целиком жил только своим прошлым. По стенам висели картины с изображением парусников, на столе расположились секстант, подзорная труба и фотография хозяина на борту крейсера его величества «Винчестер».

– Только взгляните на это, – проговорил старик не оборачиваясь, – и объясните мне, почему этот парень до сих пор не на флоте.

Блоггз подошел к окну.

На углу улицы рядом с домом стоял фургон булочника на конной тяге, и запряженная в него тощая кляча погрузила морду в мешок с кормом, пока шла разгрузка. «Здоровяком» оказалась женщина с коротко стриженными светлыми волосами и в брюках. У нее действительно имелся внушительных размеров бюст. Блоггз рассмеялся.

– Это всего лишь женщина в брюках, – объяснил он.

– Разрази меня гром, а ведь так и есть! – Командор повернулся. – В наши дни уже и не отличишь. Тетки стали носить штаны, подумать только!

Блоггз представился.

– Мы возобновили расследование убийства, совершенного в этом доме в 1940 году. Насколько мне известно, вы жили здесь в то время и главным подозреваемым являлся некий Генри Фабер.

– Так и есть. Чем могу вам помочь?

– Вы хорошо помните этого Фабера?

– Превосходно. Рослый, темноволосый, правильная речь и очень тихий. Правда, одевался неряшливо, и если бы я относился к тем, кто принимает людей по одежке, он бы мне не понравился. Но на самом деле он меня интересовал. Я был не против сойтись с ним поближе, но он держал всех на расстоянии. Как мне кажется, он примерно ваших лет.

Блоггз подавил улыбку. Он уже привык, что люди считали его старше только потому, что видели перед собой инспектора полиции.

– Я уверен: он не убивал, – продолжал командор. – Уж я-то разбираюсь в людях, иначе мне бы не доверили командовать боевым кораблем. И если Фабер был сексуальным маньяком, то я Герман Геринг.

До Блоггза внезапно дошла связь между блондинкой в брюках и ошибкой относительно своего возраста, причем вывод оказался для него неутешительным.

– Между прочим, впредь советую вам всегда проверять удостоверение личности, когда к вам приходят из полиции, – посоветовал он.

Командор слегка удивился, но тем не менее внял совету.

– Что ж, позвольте взглянуть на ваше.

Блоггз достал бумажник и сложил его так, чтобы стала видна фотография Кристины.

– Извольте.

Командор некоторое время всматривался в снимок, а потом кивнул:

– Я вполне удовлетворен вашим удостоверением. Сходство на фото несомненно.

Блоггз тихо вздохнул: старик оказался совершенно слеп.

– Это пока все, – сказал Блоггз. – Спасибо.

– Обращайтесь в любое время. Чем смогу – помогу. Англии теперь от меня не много пользы. Надо же было дожить до того, что меня комиссовали по здоровью даже из сил гражданской обороны!

– До свидания, – откланялся Блоггз и вышел.

Женщина дожидалась его в холле. Она подала Блоггзу конверт.

– Это письмо от того мальчика с номером полевой почты, – сказала она. – Его фамилия Паркин. Не сомневаюсь: вы сумеете с ним связаться.

– Вы ведь знали, что от командора не будет никакого толку? – поинтересовался Блоггз.

– Знала. Но к нему так редко теперь кто-нибудь приходит. – Она распахнула дверь на улицу.

Под воздействием странного импульса Блоггз повернулся к ней.

– Не хотите ли поужинать со мной?

Тень пробежала по ее лицу.

– Мой муж все еще на острове Мэн.

– Простите. Я просто подумал…

– Ничего. Это даже лестно.

– Хотел показать вам, что мы совсем не похожи на гестапо.

– Я и так это знаю. Одинокая женщина поневоле становится злой.

– Я потерял жену при бомбежке, – признался Блоггз.

– Тогда вам понятно, откуда берется ненависть.

– Да, – отозвался Блоггз. – Я это знаю.

Он спустился по ступенькам. За спиной хлопнула дверь. Снова начался дождь…

Точно так же дождило в тот вечер, когда Блоггз припозднился домой. Вместе с Годлиманом они тогда засиделись над вновь поступившими материалами, и он торопился, чтобы побыть с Кристиной хотя бы полчаса, прежде чем она сядет за руль машины «скорой помощи». Кругом была темень. Начался новый налет немецкой авиации. Кристина по ночам сталкивалась с такими ужасными сценами, что они давно перестали обсуждать их.

Блоггз гордился своей женой. Гордился искренне. Люди, которые работали с ней, говорили, что она одна способна заменить двух мужчин. Рассказывали, как она находила дорогу в затемненном Лондоне лучше любого ветерана, как гнала изо всех сил, ставя машину на виражах чуть ли не на два колеса, посвистывая и отпуская шутки среди рушившегося вокруг и горящего города. Они считали ее бесстрашной. Но Блоггзу-то было виднее: она отчаянно трусила, но умела подавить в себе страх. Он знал об этом, так как видел ее глаза по утрам, когда он сам поднимался с постели, а она только ложилась, снимая с себя покров защиты от посторонних и зная, что впереди у нее несколько спокойных часов. Это не бесстрашие, это смелость. И муж восхищался ею.

Когда он вышел из автобуса, дождь усилился. Он поднял воротник и натянул котелок поглубже. В табачной лавке хотел купить для Кристины пачку сигарет – подобно многим женщинам она с недавних пор пристрастилась к курению, – но владелец лавки вместо целой пачки продал ему только пять штук – курева на всех не хватало. Он аккуратно уложил сигареты в купленный в «Вулворте» бакелитовый портсигар.

Без особой на то причины его остановил полицейский и потребовал предъявить документы. Еще две минуты оказались потрачены впустую. Мимо него проехала «скорая помощь», очень похожая на ту, которую водила Кристина, – бывший фруктовый фургон, реквизированный у владельца, переоборудованный и перекрашенный в серый цвет.

Чем ближе он подходил к дому, тем больше нервничал. Разрывы бомб слышались все ближе, и отчетливо доносился рев моторов бомбардировщиков. По Ист-Энду нынче ночью опять наносили массированный удар, и ему, вероятно, придется ночевать в убежище у Моррисона. В этот момент произошел действительно оглушительный взрыв, где-то совсем рядом, и он еще ускорил шаг. Ужинать тоже придется в убежище.

Потом, свернув на свою улицу, он увидел кареты «скорой помощи», пожарные машины в отдалении и побежал.

Теперь он знал: бомба угодила в их сторону улицы. Вероятно, очень близко от их дома. «Боже милостивый! Только не в наш, только не…»

Это оказалось прямое попадание в крышу, и дом в буквальном смысле сровняло с землей. Он подбежал к стоявшей рядом толпе, в которой смешались соседи, пожарные, добровольцы сил гражданской обороны.

– Моя жена цела? Она успела уйти? Кто-нибудь видел ее?

– Из этого дома никто не успел выбраться, приятель, – сказал пожарный, покачав головой.

Спасатели начали разбирать завал. Внезапно один из них крикнул:

– Сюда! – А потом уже тише добавил: – Боже, да это же наша бесстрашная Кристина.

Фредерик рванулся к тому месту, где стоял мужчина. Кристина лежала под огромным куском кирпичной стены. Было видно ее лицо. Глаза закрыты.

– Домкрат сюда срочно, парни! Пулей! – закричал спасатель.

Кристина застонала и пошевелилась.

– Она жива! – заорал Блоггз.

Он встал рядом на колени и подсунул руки под обломок стены.

– Тебе не осилить этого, сынок, – сказал спасатель.

Но обломок чуть приподнялся.

– Господи, так он и тебя придавит тоже. – И спасатель склонился в желании помочь.

Когда кусок кирпичной кладки оторвался от земли на два фута, они сумели подставить под него плечи. Стена теперь не давила на Кристину всей своей тяжестью. К ним присоединился третий спасатель, потом четвертый. Вместе они приподняли обломок стены достаточно высоко, чтобы под нее можно было подлезть.

– Я сам достану ее! – выкрикнул Блоггз.

Он на четвереньках забрался внутрь и обнял жену.

– Дьявол, стена скользит! – завопил кто-то.

Но Блоггз уже выбрался наружу, прижимая к себе Кристину. И едва они оказались на свободе, как спасатели бросили стену и отскочили в стороны. Она обрушилась на землю с ужасающим грохотом. Услышав его, Блоггз осознал, какой чудовищный груз придавил его жену, и понял: она умрет.

Он донес ее до «скорой», которая немедленно рванулась с места. Прежде чем ее жизнь оборвалась, Кристина успела только один раз открыть глаза и сказать:

– Теперь тебе придется воевать без меня, мальчик мой.

И вот годы спустя он шел вниз с вершины хайгейтского холма в огромную чашу Лондона, и снова слезы на его лице смешивались с крупными каплями дождя, а он вспоминал ту женщину в доме, где когда-то жил немецкий шпион. Они оба хорошо знали, откуда берется ненависть.

На войне мальчики становятся мужчинами, мужчины – солдатами, а солдаты получают повышения по службе. Вот почему в полку считали, что восемнадцатилетнему Биллу Паркину, недавнему набожному ученику школы-интерната в Хайгейте, который должен был сейчас помогать отцу в кожевенной мастерской, расположенной в Скарборо, уже исполнился двадцать один год, а значит, его можно произвести в сержанты и доверить командовать отделением, пробиравшимся этим жарким днем через лес, чтобы захватить пропыленную итальянскую деревушку, состоявшую из покрытых белой штукатуркой домиков.

Сами итальянцы уже капитулировали, но немцы сдаваться не хотели и именно они обороняли Италию от совместного вторжения британских и американских войск. Целью союзников являлся Рим, а это значило, что сержанту Паркину и его отделению предстояло проделать еще немалый путь.

Они вышли из леса на вершину холма и залегли, осматривая расположенную у его подножия деревню. Паркин достал бинокль и сказал:

– Чего бы я только, б…ь, не дал, б…ь, за чашку хорошего б…кого чая.

Он уже пристрастился к выпивке, сигаретам и женщинам, а говорил на языке, которым изъясняются все солдаты. На молитвенные собрания его больше не тянуло.

Некоторые из итальянских деревень немцы обороняли, другие – нет. И Паркин понимал: это, с их стороны, очень грамотная тактика. Ты никогда не знаешь, наткнешься ли на сопротивление, и к каждой самой захудалой деревушке должен приближаться с осторожностью, а значит – неизбежно теряя время.

При спуске с холма укрыться будет почти негде – на склоне росли лишь редкие кусты, а внизу сразу начиналась деревня: несколько беленых домов, потом речка с перекинутым через нее деревянным мостом, а дальше – еще дома вокруг небольшой пьяццы со зданием местного совета, украшенного башенкой с часами. Из башенки открывался прекрасный вид на мост, и если враг здесь вообще был, то именно в башне он и засел. В окрестных полях виднелись несколько согбенных фигур за работой. И только одному Богу известно, кто это: обычные крестьяне или представители одной из многочисленных местных фракций – фашисты, мафиози, корсисты, партизаны, коммунисты… Это могли оказаться даже немцы. Словом, на чьей стороне эти люди, выяснится, только когда начнется стрельба.

– Так. Капрал, за дело! – скомандовал Паркин.

Капрал Уоткинс снова скрылся в лесу, а уже через пять минут показался внизу на проселочной дороге, ведущей в деревню. На нем была соломенная шляпа, а поверх мундира он набросил старое грязное одеяло. Он шел, странно подпрыгивая при ходьбе, а на плече нес нечто, издали напоминавшее то ли мешок с луком, то ли тушу убитого животного. Добравшись до крайнего дома, он пропал внутри этой приземистой постройки.

Через какое-то время он появился снова. Стоя вплотную к стене, чтобы его нельзя было увидеть со стороны деревни, он посмотрел на своих товарищей и махнул рукой: один, два, три раза.

Тогда все отделение поспешно скатилось с холма и вошло в деревню.

– Дома по эту сторону реки пусты, сержант, – доложил Уоткинс.

Паркин кивнул, зная, что это ровным счетом ничего не значит.

Миновав еще несколько хижин, они остановились на берегу реки.

– Твоя очередь, Зубоскал, – сказал Паркин. – Переплыви-ка здешнюю Миссисипи.

Рядовой Хадсон по кличке Зубоскал аккуратно сложил свое снаряжение, снял каску, китель, башмаки и нырнул в узкий поток. Вынырнув уже на противоположном берегу, взобрался вверх и растворился среди домов. На этот раз ждать пришлось дольше – Хадсону пришлось разведывать более обширную территорию. В конце концов он вернулся назад через мост.

– Если они здесь, то хорошо спрятались, – доложил Хадсон.

Он подобрал свою амуницию, и отделение по мосту вошло в центральную часть деревни. Все они держались у стен, приближаясь к пьяцце. С крыши вспорхнула птица, основательно напугав Паркина. По пути солдаты ногами распахивали двери некоторых хижин. Внутри действительно никого не оказывалось.

Стоя на краю площади, Паркин кивком указал на здание с башенкой.

– Ты заглядывал туда, Зубоскал?

– Так точно, сэр!

– Тогда, похоже, деревню мы взяли?

– Так точно.

Паркин сделал шаг вперед, чтобы пересечь пьяццу, и тут началось. Треск винтовочных выстрелов, и пули, которые, казалось, летели в них отовсюду. Кто-то вскрикнул. Паркин побежал зигзагом, залег, снова вскочил. Перед собой он увидел Уоткинса, орущего от боли и держащегося за ногу. Паркин взвалил его себе на плечи. Пуля скользнула по его каске. Он добежал со своей ношей до ближайшего дома, пинком открыл дверь и бросился внутрь.

Стрельба прекратилась. Паркин рискнул высунуться наружу. На площади лежало только одно тело – Хадсон. Он еще пытался двигаться, но потом грохнул одинокий выстрел и рядовой затих.

– Ублюдки хреновы! – громко выругался Паркин.

Уоткинс возился со своей ногой, тоже в голос выкрикивая проклятия.

– Пуля осталась в ране? – спросил Паркин.

Уоткинс вдруг издал вопль, затем ухмыльнулся и показал сержанту кусок металла на ладони.

– Теперь уже нет.

Паркин снова выглянул наружу.

– Они засели в часовой башне. Места там почти нет, а значит, их не может быть много.

– Зато позиция для ведения огня отличная.

– Да. Они нас тут накрыли будь здоров, – нахмурился Паркин. – У тебя хлопушки есть?

– А как же!

– Дай-ка посмотреть.

Паркин открыл вещевой мешок Уоткинса и достал пачку динамита.

– Этого хватит. Отрежь мне бикфордова шнура на десять секунд.

Остальные его солдаты укрылись в доме напротив.

– Эй, вы там! – окликнул Паркин.

В двери показалось лицо.

– Приказывайте, сержант.

– Я собираюсь метнуть в них пасхальное яичко. Как только крикну, прикройте меня огнем.

– Слушаюсь.

Паркин прикурил сигарету. Уоткинс протянул ему снаряженную пачку взрывчатки.

– Огонь! – выкрикнул Паркин. От сигареты он поджег шнур, выскочил из двери на улицу, размахнулся и швырнул свою бомбу в башенку с часами. Потом тут же нырнул назад в укрытие, почти оглохнув от пальбы своих товарищей. Пуля вонзилась в деревянный косяк двери, и мелкая щепка занозой застряла у него в щеке. Потом раздался мощный взрыв.

И прежде чем он успел посмотреть сам, кто-то крикнул:

– В самое «яблочко»!

Паркин вышел наружу. Старинная башня полностью обрушилась. Среди ее руин непостижимым образом начали бить часы.

– Вы когда-нибудь играли в крикет? – поинтересовался Уоткинс. – Это был бросок что надо, скажу я вам!

Паркин прогулялся до центра площади. Валявшихся там оторванных конечностей хватило бы, чтобы собрать примерно трех немцев.

– Башня и так на ладан дышала, – сказал он, словно оправдываясь. – Могла рухнуть сама, если бы мы всем отделением дружно чихнули.

Он отвернулся со словами:

– Что ж, сегодня мы свой доллар заработали.

Эту фразу часто употребляли американцы, и Паркину она пришлась по душе.

– Сержант! Вас вызывают, – доложил радист отделения.

Паркин подошел к нему и взял трубку.

– Сержант Паркин слушает!

– Говорит майор Робертс. Вас немедленно отзывают с фронта, сержант.

– Но почему? – Естественно, его первой мыслью оказалась: «Они сумели установить мой настоящий возраст».

– Командование распорядилось отправить вас в Лондон. Не спрашивайте зачем, так как этого я не знаю. Оставьте за себя капрала и возвращайтесь на базу. За вами уже выслали машину.

– Слушаюсь, сэр!

– В переданном мне приказе также говорится, чтобы вы ни в коем случае не подвергали свою жизнь опасности. Поняли?

Паркин криво ухмыльнулся, вспомнив о динамите и часовой башне.

– Так точно, понял!

– Отлично. Тогда немедленно выдвигайтесь, счастливчик вы наш.

«Его все называют мальчиком, хотя были знакомы с ним еще до того, как он попал в армию», – подумал Блоггз. Теперь же сомнений не оставалось: он превратился в настоящего мужчину. Уверенная, чуть небрежная походка, острый взгляд, умение вести себя со старшими по званию уважительно, но без робости и подобострастия. Блоггз понимал: Паркин завысил себе возраст, – но выдавали его не внешний вид или манеры. Просто, как только речь заходила о возрасте, Блоггз – опытный следователь – подмечал мелкую нервозность, незаметную для менее наметанного глаза.

Паркина поначалу даже позабавило, что его вызвали в Лондон просматривать фотографии, но на третий день сидения за столом в пропыленном подвале кенсингтонского архива мистера Миддлтона забава ему уже заметно наскучила и больше всего раздражал строжайший запрет на курение.

Но еще больше скучал Блоггз, которому приходилось всего лишь сидеть и наблюдать за ним.

Наконец настал момент, когда Паркин не выдержал.

– Вы не отозвали бы меня с фронта, чтобы помочь в расследовании убийства четырехлетней давности. С этим точно можно было подождать до конца войны. К тому же на всех этих снимках – немецкие офицеры. Так что если вы занимаетесь делом, о котором мне лучше помалкивать, так сразу и скажите.

– Это дело, о котором вам лучше помалкивать, – с готовностью подтвердил Блоггз.

И Паркин снова занялся просмотром.

В большинстве своем фотографии были старые, потемневшие или, наоборот, выцветшие от времени. Иногда Паркин брал в руки лупу, предусмотрительно предоставленную Миддлтоном, чтобы ближе всмотреться в мелкие лица на групповых снимках, и каждый раз пульс Блоггза в волнении и надежде учащался, но ненадолго, так как сержант опять откладывал увеличительное стекло в сторону и брался за следующее фото.

Обедать они ходили в ближайший паб. Эль там подавали слабенький, каким стало все пиво военного времени, но Блоггз все равно ограничивал Паркина двумя пинтами – дай ему волю, парень выдул бы целый галлон.

– Мистер Фабер был человеком тишайшим, – рассказывал Паркин. – Никогда бы на него не подумал. Но учтите: наша хозяйка выглядела внешне очень даже ничего. И ей этого хотелось. Задним числом я теперь думаю, что и сам бы от нее не отказался, если бы знал, с какой стороны подкатиться. Но мне тогда было всего восемнадцать.

Они ели хлеб с сыром, а Паркин проглотил с дюжину маринованных огурчиков. На обратном пути они остановились у порога архива, чтобы сержант смог высадить очередную сигарету.

– Странным остается то, – сказал он, – что Фабер – такой рослый красавец с виду и явно образованный – казался нам полным ничтожеством, поскольку плохо одевался, ездил на велосипеде, да и денег у него не водилось. Теперь я догадываюсь: с его стороны это была просто хитрая маскировка.

Он посмотрел на Блоггза, ожидая подтверждения своей догадки.

– Вполне возможно, – уклончиво ответил полисмен.

И в тот же день ближе к вечеру Паркин обнаружил не один, а сразу три снимка Фабера. Причем последнее фото оказалось сделано всего одиннадцать лет назад.

А у мистера Миддлтона нашелся даже негатив.

Генрих Рудольф Ганс фон Мюллер-Гюдер (известный также как Фабер) родился 26 мая 1900 года в городке Ольн в Западной Пруссии. Семья его отца на протяжении нескольких поколений владела в тех краях огромными земельными угодьями. Его отец был вторым сыном, как и сам Генрих. А всем вторым сыновьям на роду написана армейская карьера. Его мать – дочь высокопоставленного чиновника Второго рейха – родилась и воспитывалась, чтобы стать женой аристократа, что и случилось.

В тринадцать лет Генриха отправили в кадетский корпус в Карлсруэ, а через два года перевели в значительно более престижное военное училище Гросс-Лихтерфельде, находившееся рядом с Берлином. Оба этих заведения славились своей железной дисциплиной, которую будущим офицерам прививали шпицрутенами, ледяными ваннами и отвратительным питанием. Но именно там Генрих в совершенстве овладел английским и французским, основательно изучил историческую науку и сдал выпускные экзамены с наивысшими оценками, каких не получал никто еще с предыдущего века. В его школьном личном деле значилось только три из ряда вон выходящих события. Однажды в одну из самых суровых зим он взбунтовался против произвола командиров и ночью сбежал из училища, пешком проделав путь в сто пятьдесят миль до дома своей тетки. Потом во время занятий борьбой сломал руку инструктору. И как-то раз его подвергли публичной порке за неповиновение приказу.

В 1920 году он недолго прослужил прапорщиком-кадетом в нейтральной зоне Фридрихфельд близ Везеля; завершил же офицерское образование в училище в Меце в 1921 году, а в 1922-м получил звание младшего лейтенанта.

– Как это ты сказал? – спросил Годлиман Блоггза. – Немецкие аналоги Итона и Сэндхерста? В самую точку.

В последующие несколько лет он сменил с полдюжины мест службы, нигде не задерживаясь, – обычный способ подготовки для будущего офицера Генштаба. Все это время он показывал отличные спортивные результаты, выбрав своей специализацией бег на длинные дистанции. Близких друзей не заводил, жениться упорно не желал и отказался вступить в Национал-социалистическую партию. Звание лейтенанта ему присвоили с опозданием, только в 1928 году, и это оказалось связано со скандалом – от него забеременела дочь подполковника из министерства обороны. А вот привычку общаться с вышестоящими офицерами на равных ему прощали как прусскому аристократу и молодому офицеру, которому прочили блестящую карьеру.

В конце 1920-х годов адмирал Вильгельм Канарис подружился со старшим братом отца Генриха, его дядей Отто, и несколько раз проводил отпуск в семейном имении в Ольне. В 1931 году там же гостил Адольф Гитлер – в то время еще не канцлер Германии.

В 1933 году Генриха произвели в капитаны и направили в Берлин, не указав, на какую должность и в какое ведомство. Этим же годом датирована и его последняя фотография.

С того времени он не упоминался ни в одном документе, словно перестал существовать…

– Остальное мы можем реконструировать сами, – сказал Персиваль Годлиман. – Он проходит обучение в школе абвера, где усваивает приемы радиопередачи, кодирования, составления карт, взлома, шантажа, диверсионной работы и, разумеется, убийства. В Лондоне он появляется приблизительно в 1937 году, имея достаточно времени в запасе, чтобы обосноваться здесь под надежным прикрытием, а возможно, и двумя. Его инстинкты волка-одиночки только обостряются на шпионском поприще. И когда начинается война, он уже считает, что получил лицензию на убийства.

Профессор бросил взгляд на снимок, лежавший на столе.

Вполне привлекательный мужчина, ничего не скажешь.

Коллективная фотография команды бегунов на пять тысяч метров Десятого ганноверского батальона горных егерей. Фабер запечатлен в самом центре с кубком в руках. У него высокий лоб, короткая стрижка, удлиненной формы подбородок и тонкогубый рот, украшенный сверху узкой полоской усиков.

– Он сильно изменился с тех пор? – спросил Годлиман, снова показывая снимок Паркину.

– Мне он казался намного старше, но это, вероятно, потому… как он себя вел. – Паркин вгляделся в фотографию внимательнее. – Волосы он тогда отращивал длиннее, а усы сбрил. Но это точно он.

Паркин вернул фото профессору.

– В нашем досье на него имеется еще два документа, но оба носят спекулятивный характер, – продолжал Годлиман. – Согласно одному из них, он перешел на работу в разведку в 1933 году, но такой вывод делают почти всегда, если открытое офицерское дело без видимых причин обрывается или засекречивается. Другой вариант на первый взгляд выглядит чистым вымыслом, не подтвержденным ни одним надежным источником: якобы в течение нескольких лет наш Генрих являлся тайным советником у самого Сталина, пользуясь кодовым именем Василий Занков.