Текст книги "Краткая история всего"

В.: Мне хотелось бы вернуться к вопросу мужской и женской духовности, ведь он затрагивает то, что вы называете духовностью «восхождения» и «нисхождения», или же духовностью Бога и Богини, и рассмотреть, как можно найти баланс между этими двумя подходами.

Но сначала давайте завершим с аграрным способом производства и перейдем к индустриальному. Каким образом это соотносится с «современностью»?

К. У.: И «современность» («модерн»), и «постсовременность» («постмодерн») как термины используются совершенно запутанными и разнообразными способами. Однако «современность» обычно означает все, что началось с периодом Просвещения – от Декарта и Лока до Канта – и появлением соответствующих технических достижений, которые продвинули общество от феодального сельского хозяйства с мифическим мировоззрением к индустриализации и рациональному мировоззрению. А «постсовременность» обычно означает в широком смысле целый веер явлений, возникших после Просвещения, включая и постиндустриальные открытия.

В.: Итак, мы находимся в начале современности, когда произошел переход от сельского хозяйства к индустриализации…

К. У.: Индустриализация, несмотря на все ее ужасы и кошмарные побочные эффекты, была прежде всего технологическим средством обеспечения выживания не посредством использования ручного, мышечного труда в деле покорения природы, а посредством труда машинного. В той мере, в какой аграрные общества нуждались в физическом труде человека для обеспечения выживания (использование плуга), они неизбежно и необходимо отдавали предпочтение мужской физической силе и подвижности. Ни одно из известных аграрных обществ не располагало ничем хотя бы отдаленно напоминающим права женщин.

Однако уже в течение века, когда начала происходить индустриализация, резко понизившая значимость мужской физической силы и заменившая ее безразличным к половой конституции человека двигателем, впервые в истории в сколь-нибудь крупных масштабах возникло движение за права женщин. Мэри Уолстонкрафт написала «В защиту прав женщин» в 1792 году – это первый крупный феминистский трактат в истории человечества.

Дело не в том, что ни с того ни с сего после миллиона лет притеснений, обманов и бытия овцами женщины стали умными, сильными и уверенными в себе, а в том, что социальные структуры впервые в истории эволюционно развились до момента, когда физическая сила перестала служить всецело преобладающей силой в культуре. Биология больше не была судьбой, если говорить о гендерных ролях. В течение всего лишь нескольких столетий (краткий миг в сравнении с масштабностью эволюционного времени) женщина со скоростью света предприняла шаги для того, чтобы обеспечить себе юридическое право на наследование и владение частной собственностью, право голоса на выборах и право быть «своей собственной личностью», то есть быть собственностью не кого-то, а самой себя.

В.: Данные, по-видимому, поддерживают это воззрение, верно?

К. У.: Эмпирические данные, представленные исследователями-феминистками, упомянутыми мною ранее, говорят о том, что, если выразиться словами Шафец, положение женщин в позднеиндустриальных обществах стало выше, чем в каком-либо другом производившем продовольственный избыток обществе в истории, включая и садоводческое.

Женщины, которые громогласно порицают позднеиндустриальное (и информационное) общество и восторженно воспевают садоводческие общества с культом Великой матери, по всей видимости, не знакомы с огромным количеством имеющихся эмпирических данных. Или же они очень избирательно выделяют некоторые положительные аспекты обществ прошлого и игнорируют остальные кошмарные составляющие, а затем сравнивают получившийся «рай» исключительно с наихудшими проявлениями современности. Подобное поведение весьма подозрительно.

Ничто из вышесказанного не означает, что в сегодняшнем мире не требуется улучшать положение как мужчин, так и женщин. Не забывайте, что поляризация полов жестоко сказывается на каждом из них. Мужчины и женщины нуждаются в освобождении от ужасающих ограничений аграрной поляризации. Индустриализация начала процесс освобождения, она начала расширять гендерные роли за пределы биологических данностей (превосходить и включать их), однако нам нужно продолжать углублять эту свободу и трансценденцию.

В.: Например?

К. У.: Например, когда от мужчин более автоматически не ожидается, что они должны быть главными добытчиками и защитниками, мы можем видеть, что средняя продолжительность жизни мужчин несколько повышается, приближаясь к средней продолжительности жизни женщин. И мы видим, что женщины менее ограничены ролями, которые касаются исключительно воспроизводства или домашнего хозяйства.

От жестокостей равно страдали и равно их разделяли и мужчины, и женщины, так что и освобождение должно быть равно разделено между ними; оно должно приносить благо обеим сторонам. Коли на то пошло, мужчины получают из этого гораздо больше; вот почему в США общественные опросы показывают, что большинство мужчин приветствуют внесение поправки о равных правах в конституцию, тогда как большинство женщин выступают против нее (так что, к сожалению, эта поправка не была принята).

В.: А что насчет индустриализации и экологического кризиса? Безусловно, это один из основных недостатков современности, ее «диалектики прогресса».

К. У.: Совершенно верно. Но это весьма сложный вопрос. Основная причина любого экологического разрушения, как мы отмечали, состоит в простом невежестве. Только имея научные знания о биосфере, о том, как именно взаимосвязаны все холоны в биосфере, включая и биологические холоны человека, только лишь вооружившись таким знанием, мужчины и женщины могут сонастроить свою деятельность с биосферой. Простого уважения к природе и почитания ее святости недостаточно. Почитание святости природы не спасло множество племен от того, чтобы загрязнить окружающую среду из-за своего простого и невинного невежества. Оно не спасло майянскую цивилизацию от вырубки дождевых лесов и не спасет нас от того же самого, опять же из-за невежества.

Рошак указывает, что именно современная наука (и только лишь современная наука) – например, науки об экологии и науки о системах – способна показать нам, как и по каким причинам наши действия подрывают биосферу. Если бы первобытные племена знали, что подсечно-огневое земледелие разрушит ареал их обитания и поставит их собственную жизнь под угрозу, если бы они это знали с научной достоверностью, тогда они, по крайней мере, уделили бы больше времени раздумьям, прежде чем приступить к разрушению биосферы. Если бы майя знали, что уничтожение дождевых лесов приведет к их собственному уничтожению, они бы незамедлительно прекратили этим заниматься или же, по крайней мере, хорошенько подумали о том, что делают. Но невежество есть невежество: неважно, от невинности оно происходит или из жадности; сакральное оно или профанное – невежество уничтожает биосферу.

В.: Но изменились инструменты, при помощи которых это осуществляется.

К. У.: Это и вправду второй момент. Невежество, вооруженное первобытно-племенной технологией, способно лишь на малые разрушения. Не так уж много вреда можно нанести биосфере при помощи лука и стрел. А вот атомная бомба – это уже иные масштабы. То же самое невежество, но имеющее теперь на службе промышленность, способно уничтожить весь мир. Так что нам нужно обособить эти два вопроса: невежество и средства, при помощи которых это невежество действует в мире. Ведь впервые в истории благодаря современности и имеющейся у нас науке мы обладаем реальной способностью преодолеть свое невежество. В то же самое время мы создали и средства, которые могут разжечь это невежество до масштабов тотального глобального геноцида.

В.: Таковы хорошие и плохие новости.

К. У.: Да, таково затруднительное положение современности. В итоге мы прекрасно всё понимаем. И при этом если мы не будем действовать согласно своему знанию, то в конечном счете мы все погибнем. Это придает совершенно новый смысл старинному конфуцианскому проклятию: «Желаю вам жить в эпоху перемен».

4. Великая постсовременная революция

В.: Итак, мы только что рассмотрели технико-экономический базис каждой эпохи. А что насчет соответствующих мировоззрений?

К. У.: Общий момент достаточно прост: разные стадии развития сознания имеют различный взгляд на мир. Мир выглядит по-разному – является разным – на каждой из стадий. По мере того как разворачиваются и эволюционируют новые когнитивные способности, Космос начинает смотреть на себя обновленным взглядом и видит совершенно другие явления.

Для удобства я обобщенно называю эти мировоззрения архаическим, магическим, мифическим, рациональным и экзистенциальным, причем возможны еще более высокие стадии. Вы можете с ними ознакомиться на рис. 5.2.

В.: Стало быть, это разные способы рассмотрения мира?

К. У.: Да, но нам нужно быть предельно осторожными здесь. Это может показаться занудством, однако на самом деле это крайне важно: дело не в том, что есть некий один-единственный предзаданный мир, на который мы смотрим по-разному. Скорее, по мере того как Космос все более полно себя познает, возникают разные миры.

Это можно сравнить с тем, как желудь вырастает в дуб. Дуб не является другой картиной того же самого неизменного мира, присутствующего в желуде. Дуб имеет в себе совершенно новые компоненты, которые отличаются от всего, что можно найти в желуде. У дуба есть листья, ветви, корни и так далее, и ничего из этого не присутствует в действительном «мировоззрении» или «миропространстве» желудя. Разные мировоззрения создают разные миры, задействуют разные миры, а не являются просто одним и тем же миром, рассмотренным с разных сторон.

В.: Я понимаю разницу, однако звучит и вправду занудно. В чем именно значимость этого различия?

К. У.: Оно невероятно важно, ведь во многом это и есть великий водораздельный хребет, отделяющий модернистский (современный) и постмодернистский (постсовременный) подходы к знанию. И нам стоит учесть эту экстраординарную революцию, развернувшуюся в человеческом понимании.

И в самом деле, просто невозможно продолжить беседу на данные темы без того, чтобы не обсудить судьбоносные различия между современными и постсовременными подходами к знанию. Но все не настолько сухо и скучно. Во многом это даже представляет собой ключ к обнаружению Духа в постсовременном мире.

В.: Что ж, вы говорили о модерне и постмодерне…

К. У.: Слышали ли вы обо всех этих подходах к знанию – так называемых новых парадигмах?

В.: Ну, только то, что, похоже, все стремятся заполучить новую парадигму. Или новые парадигмы, во всяком случае.

К. У.: Да, в общем, старая парадигма, которую никто не хочет, – это парадигма Просвещения, также известная как парадигма модерна. У нее есть десятки других наименований, и все они произносятся с презрением и отвращением: ньютоновская парадигма, картезианская парадигма, механистическая парадигма, парадигма зеркала природы, парадигма отражения.

Как бы мы ее ни называли, данная парадигма теперь считается безнадежно устаревшей или, по крайней мере, серьезно ограниченной, и все страстно жаждут заполучить новую, а следовательно, постсовременную парадигму – или парадигму пост-Просвещения.

Однако, для того чтобы понять, что представляет собой парадигма постмодерна, или постсовременности, нам необходимо понять того зверя, которого пытаются ею заменить.

В.: Нам нужно понять фундаментальную парадигму Просвещения.

К. У.: Да. И фундаментальная парадигма Просвещения известна как парадигма репрезентации. Она состоит в идее, что, с одной стороны, мы имеем личность, или субъекта, а с другой стороны – эмпирический или чувственный мир, и все достоверное знание заключается в создании карт эмпирического мира – одного-единственного и простого «предзаданного» мира. И если эта карта верна, если она верно передает, или репрезентирует, эмпирический мир (то есть соответствует ему), тогда она и есть «истина».

В.: Вот почему это называется парадигмой репрезентации.

К. У.: Да. Карта может быть реальной картой, или теорией, или гипотезой, или идеей, или схемой, или концепцией, или некоего рода репрезентацией – в общем, своего рода картой объективного мира.

Все основные теоретики Просвещения, неважно, придерживались ли они атомизма, холизма или же какого-то промежуточного воззрения, – все они подписывались под этой парадигмой репрезентации, под убежденностью в существовании одного-единственного эмпирического мира, который можно терпеливо картографировать при помощи эмпирических методов.

И, пожалуйста, помните следующее: считался ли мир атомистическим или холистическим, совершенно не имеет значения. Все они пребывали в согласии относительно самой парадигмы картирования.

В.: Но что же неправильного в парадигме репрезентации? Я имею в виду, что мы все время именно этим и занимаемся.

К. У.: Суть не в том, что она верна, а в том, что она попросту очень узка и ограниченна. Однако сложности с парадигмой репрезентации имеют весьма тонкий характер, и потребовалось очень много времени – на самом деле несколько столетий, – чтобы осознать, в чем же состояла проблема.

Есть много способов обобщения ограничений парадигмы репрезентации – идеи, что знание, по сути, состоит в создании карт мира. Однако самая простая проблема с картами заключается в следующем: они упускают из виду самого картографа. Совершенно игнорировался тот факт, что сам картограф мог привносить что-то в картину!

В.: Все это отражение и картографирование оставило без внимания самого картографа.

К. У.: Да. И неважно, насколько разнообразными были многочисленные нападки со стороны постмодерна, все они были едины в своей атаке на парадигму репрезентации. Они идеальным образом атаковали парадигму отражения, парадигму «зеркала природы» – идею, что есть просто один-единственный эмпирический мир, или эмпирическая природа, и что знание состоит исключительно в отражении, отзеркаливании или картографировании этого одного-единственного истинного мира. Все, кто выступил на стороне «пост-Просвещения», или «постмодерна», согласились в том, что идея «зеркала природы» была необычайно, безнадежно и тотально наивной.

Во всех трудах великих теоретиков «постмодерна» – в особенности начиная с Канта и продолжая Гегелем, Шопенгауэром, Ницше, Дильтеем, Хайдеггером, Фуко и Деррида – мы обнаруживаем мощную атаку на парадигму картирования, ведь она неспособна принять во внимание личность, которая в первую очередь и создает карты.

Личность не просто спрыгнула на землю с парашютом. Ей свойственны свои качества, свои структуры, свое развитие, своя история – все это управляет тем (и оказывает влияние на то), что мы будем видеть, равно как и то, что мы вообще способны увидеть в этом, как полагалось, «одном-единственном» мире, лежащем вокруг нас. Сам парашютист по уши увяз в контекстах и культурных фонах, которые в первую очередь-то и предопределяют, что он способен увидеть!

Стало быть, великое открытие постмодерна состояло в том, что ни личность, ни мир не есть нечто просто предзаданное, а напротив – существуют в контекстах и фонах, которые имеют свою историю и проходили свое развитие.

В.: Которые сами эволюционируют.

К. У.: Которые эволюционируют, верно. Картограф не является некоей маленькой, развоплощенной, внеисторичной, самостоятельной монадой, стерильной, изолированной и незатрагиваемой миром, карту которого она создает. Личность не имеет неизменной сущности в той мере, в какой она имеет историю, и картограф будет создавать совершенно разные карты на разных стадиях своей истории, своего роста и развития.

Так что в этом процессе развития субъект будет изображать мир совершенно по-разному, опираясь не столько на то, что действительно находится «там», в предзаданном мире, сколько во многом на то, что сам субъект привносит в картину.

В.: «Коперниковская революция» по Канту: разум формирует мир в большей степени, нежели мир формирует разум.

К. У.: Не во всех смыслах, но во многих значимых так и есть. И Гегель затем добавил существеннейший момент, который так или иначе определяет все постмодернистские теории: разум, или субъект, можно «помыслить лишь как нечто, прошедшее развитие».

Ницше, к примеру, обратил это в генеалогию – изучение истории того или иного мировоззрения, которое мы принимали за нечто само собой разумеющееся, которое, как мы полагали, было верно для людей повсюду и везде, но которое на самом деле оказывалось весьма ограниченным и помещенным в исторический контекст. И так или иначе – все постмодернистские дороги ведут к Ницше.

В.: Стало быть, основная мысль состоит в том, что…

К. У.: Субъект не есть некая отчужденная, обособленная, предзаданная и полностью сформировавшаяся сущность, которая просто прыгает на землю с парашютом и далее пытается невинно «картировать» все, что лежит вокруг, в «реальном» мире, на «реальной» территории, в предзаданном мире.

Напротив, субъект располагается в контекстах и потоках своего собственного развития, своей собственной истории, своей собственной эволюции, и «картины», рисуемые им о «мире», в значительной степени зависят не от «мира», а от этой самой «истории».

В.: Да, я понимаю. И каким образом это соотносится с темой нашего разговора?

К. У.: В общем, одна из тех вещей, которые нам стоило бы делать, – это отслеживать историю этих мировоззрений. Они являются частью эволюции в человеческой сфере, то есть различных форм Духа-в-действии, по мере того как он разворачивается через человеческий разум. И на каждой из этих стадий Космос смотрит на себя обновленным взглядом и, таким образом, порождает новые миры, ранее не существовавшие.

В.: Стало быть, сами мировоззрения развиваются.

К. У.: Верно. И общая идея, что мировоззрения развиваются (что ни мир, ни личность не являются чем-то просто предзаданным), является великим открытием постмодерна.

Когда тот или иной теоретик сталкивается с открытием такой «непредзаданности», он может пойти по одному из двух путей, чтобы пересечь этот новый и запутанный постмодернистский ландшафт, в котором ничто не имеет основания. Первый путь, который, вероятно, наиболее распространен, состоит в том, чтобы пойти по дороге крайнего конструктивизма – то есть сильной версии «непредзаданности». Иными словами, поскольку мировоззрения не предзаданы, то можно утверждать, что все они произвольны. Все они просто «сконструированы» культурами на основании того, что не является чем-либо более основательным, нежели веяния моды.

Отсюда и все эти книги, включающие в свои заглавия такие словосочетания, как «социальное конструирование секса», «социальное конструирование пищи», «социальное конструирование труда», «социальное конструирование одежды», и другие. Я все ожидаю, когда же появится книга, исследующая социальное конструирование толстой кишки.

Все «социально сконструировано» – такова мантра экстремистского крыла постмодернизма. Они считают, что различные культурные мировоззрения всецело произвольны и не имеют иного основания, кроме власти, предрассудка или того или иного «изма»: сексизма, расизма, видовой дискриминации, фаллоцентризма, капитализма, логоцентризма или – мое любимое – фаллологоцентризма. Ух ты! А входят ли батарейки в комплект с этой зверушкой?

В.: Имеют ли данные подходы хоть какую-то ценность?

К. У.: Имеют. Дело лишь в том, что сильно выраженный конструктивистский подход попросту слишком сильный и слишком экстремистский. Дело в том, что мировоззрения не настолько произвольны: они на самом деле ограничены потоками, имеющимися в Космосе, и эти потоки устанавливают пределы того, в какой степени культура может произвольно «конструировать». Невозможно встретить общепринятое мировоззрение, согласно которому, например, мужчины рожают детей, а яблоки падают с яблонь вверх. Вот на этом-то разговоры о произвольности мировоззрений и заканчиваются. Они не просто «всего лишь сконструированы» в смысле полной относительности и произвольности. Даже Деррида ныне согласен с этим элементарным положением.

Алмаз будет резать стекло вне зависимости от того, какие слова мы используем для обозначения феноменов «алмаз», «резать» и «стекло», и вне зависимости от того, в какой культуре мы их встречаем. Совершенно нет необходимости перегибать палку и отрицать предсуществование всего сенсомоторного мира! И этот сенсомоторный мир – физический космос и биос – можно так выразиться, ограничивает мировоззрения «снизу».

Более того, культурное конструирование ограничивается и сдерживается потоками в самой ноосфере. Сама ноосфера развивается и эволюционирует. То есть она следует двадцати принципам, и эти потоки, совершенно определенно, ограничивают и сдерживают конструирование.

Посему в этом смысле, как и во многих других, реальные потоки Космоса сдерживают мировоззрения и не позволяют им превратиться во всего лишь коллективные галлюцинации. Мировоззрения, как мы убедимся дальше, основываются на критериях достоверности, а эти критерии работают, потому что потоки реально существуют.

В.: Разве Фуко не связывают с крайним конструктивизмом?

К. У.: Да, он сначала двинулся в этом направлении, но только лишь для того, чтобы обнаружить, что оно тупиковое.

В.: В каком смысле?

К. У.: Если позиция конструктивизма излишне сильно выражена, она наносит самой себе поражение. Она говорит: все мировоззрения произвольны, вся истина относительна и исключительно обусловлена культурой, нет никаких универсальных истин. Однако сама по себе эта позиция заявляет о том, что она является универсально истинной. Она утверждает, что истина всех людей, за исключением моей, относительна, ибо моя истина абсолютно и универсально верна. Только я располагаю универсальной истиной, а вы все, бедные недоноски, относительны и ограничены культурой.

Это представляет собой перформативное противоречие, сокрытое во всех движениях постмодернистского крайнего мультикультурализма. И, как мы видим, их абсолютная истина оказывается весьма идеологизированной, весьма элитистской в худшем смысле этого термина. Фуко даже назвал свои ранние попытки двигаться в этом направлении «высокомерными» – заявление, которое большинство его американских последователей, к сожалению, проигнорировали.

Этот крайний конструктивизм на самом деле есть лишь форма постмодернистского нигилизма: в Космосе нет никакой истины, только лишь наблюдения, к которым люди насильно принуждают других людей. Этот нигилизм вглядывается в лицо Космоса и видит нескончаемую зеркальную аллею, которая в конечном счете не показывает ничего, кроме его собственной бесконечно отраженной эгоической неприглядности. И на сегодня это крупнейшее движение в американских университетах.

В.: Крайний конструктивизм. Стало быть, таков один из путей, по которому можно пойти в постсовременности.

К. У.: Да. Это сильная версия, которая является, пожалуй, слишком сильной и слишком конструктивистской.

Второй подход более умеренный – более умеренный конструктивизм, и самая распространенная его версия – теория развития и эволюции. В своих многочисленных и весьма разнообразных формах: Гегель, Маркс, Ницше, Хайдеггер, Гебсер, Пиаже, Белла, поздний Фуко, Хабермас.

Данный подход признает, что мир и мировоззрение не являются чем-то всецело предзаданным, а напротив – они развиваются с течением истории. А посему он просто исследует фактическую историю и развертывание этих мировоззрений – не как последовательности исключительно произвольных случайностей, а скорее как паттерн эволюции или развития, управляемый отчасти потоками самой эволюции.

В.: Управляемый двадцатью принципами.

К. У.: В моей конкретной версии концепции развития это так, но это касается именно моей версии.

Однако важный момент состоит в том, что во многих этих подходах, исследующих эволюцию или развитие, каждое последующее мировоззрение занимает место предыдущего из-за того, что становятся очевидны определенные ограничения, внутренне присущие более раннему мировоззрению. Это создает, скажем так, значительную долю беспорядка и хаоса, и система, если она не приходит к полному краху, избегает этого хаоса через эволюционное развитие к более высокоорганизованному паттерну. Эти новые и более высокие паттерны разрешают и растворяют более ранние проблемы, но затем привносят свои собственные актуальные проблемы и внутренние ограничения, которые невозможно разрешить на их собственном уровне, – именно такой единый процесс эволюции мы наблюдаем и в других сферах.

В.: Вы упомянули, что эти мировоззрения называются архаическими, магическими, мифическими, рациональными и экзистенциальными, причем есть вероятность, что появятся и еще более высокие стадии.

К. У.: Да, это один из способов обобщить данные стадии, но только очень приблизительно. Позднее, если хотите, мы можем обсудить конкретные подробности этих мировоззрений. Однако сейчас, как я уже сказал, я сопоставляю эти мировоззрения «разума» со способами производства «материи» на каждой из стадий человеческой эволюции. Стало быть, упомянутым вами мировоззрениям соответствуют в том же порядке: кормодобывающий, садоводческий, аграрный, индустриальный и информационный способы производства. Поэтому я часто буду их объединять в пары и называть мифически-аграрным или рационально-индустриальным и так далее, сознавая при этом, что существуют всевозможного рода их пересечения и гибриды (см. рис. 5.2).

В.: Если попытаться выразить это одним предложением…

К. У.: Мировоззрение – это разум, тело же служит основой, и все это пребывает в Духе. Множество тел-разумов проходит процесс развития, в ходе чего порождает новые миры, по мере того как Дух развертывает свой потенциал – сияющий цветок, распускающийся космической весной, являющейся не столько Большим взрывом, сколько Большим цветением.

И на каждой стадии развития мир выглядит иначе, ведь это и есть иной мир, в этом-то и состоит великое откровение постсовременности.