Текст книги "Моя мятежница"

– Я это вижу.

Глава 5
Иден

Когда дедушка Пит купил «Бостонских титанов», я едва доставала ему до колена. Одно из моих самых ранних воспоминаний – как в тот день, когда он подписал бумаги, мы вышли с ним на арену рука об руку.

С того дня хоккей и семья Винн тесно переплелись, а арена «Элитные аэролинии» стала для меня вторым домом. В то время права на название были у другой компании, еще с тех пор, как «Бостонские титаны» претендовали на титулы основного чемпионата. В те годы было довольно легендарных игр, по крайней мере так мне рассказывали.

Когда я стала старше, во время игры меня всегда больше интересовал буфет, нежели счет. Это, а также тот факт, что у меня был доступ в ложу владельца всемирно известной хоккейной команды, сделали меня популярной среди мальчиков в младших классах вне зависимости от того, смотрела я игры или нет.

Но все это изменилось, когда я начала встречаться с Алексом. Когда мужчина, которого ты любишь, рискует остаться с выбитыми зубами, учишься следить за тем, что происходит на льду. То, что я влюбилась в игру, было лишь удачным побочным эффектом.

Я стала страстной поклонницей запаха арены, этой мускусной смеси ледяного воздуха и пота, и даже опустошающее чувство проигрыша было лучше, чем день без игры. Думаю, я навсегда останусь благодарна Алексу за это, хотя я бы предпочла не быть ему обязанной чем бы то ни было. Только не после того, как он отказался от меня ради беспорядочного траха.

Теперь, спустя шесть коротких месяцев с тех пор, как Алекс Браун разбил мне сердце, я вновь наблюдаю за его игрой, но не с трибун, как раньше. Теперь я смотрю на него со льда, и мой взгляд прикован к этому парню по совершенно иной причине. Возможно, я и потеряла титул его девушки, но приобрела новый. Титул босса. Радикальное обновление, если можно так сказать.

– Двое на одного, ребята. Еще раз! – раздается рядом со мной грубый командирский голос тренера Уайлдера.

Знакомясь с механикой тренировки, я наблюдаю, как игроки скользят к своим отметкам. Просто. Механически. Даже слегка неестественно. Как будто это шесть отдельных команд, каждая со своими обязанностями, вместо одной сплоченной.

Когда Ривз, наш левый фланговый, несется по льду, Алекс на полной скорости врезается в него плечом, за что получает толчок о борт. Я вздрагиваю от глухого стука и поворачиваюсь к тренеру Уайлдеру, который выглядит справедливо расстроенным, если не слегка взбешенным. Что-то мне подсказывает, что это не первый случай за сегодня.

Я прищуриваюсь, наблюдая.

Бакс, один из лучших наших правых нападающих, мчится по льду и быстро оказывается позади Алекса, который отчаянно пытается сохранить шайбу. Это выглядит неряшливо, совсем не похоже на Алекса – так неуверенно держаться на коньках. Он резко тормозит у края льда, не завершив передачу.

Потные волосы Алекса липнут ко лбу под шлемом, а его грудь поднимается и опускается от частых вдохов. Обычно он улыбается – криво, лениво и по большей части непринужденно. Но не сегодня. Кажется, он не очень доволен тем, что его оценивает бывшая, вдруг ставшая боссом.

Но я тут занимаюсь именно этим – оценкой, и ничего не упускаю. То, как дрожат его руки в перчатках, неуверенность во взгляде, когда он осматривает лед. Я знаю Алекса, возможно, лучше, чем кто бы то ни было, и уверена, что прямо сейчас он не очень-то счастлив. Те года, когда Алекс был со мной, пролетели незаметно. После колледжа мы стали единым целым, я работала неполный день и посещала курсы повышения квалификации в тех городах, где он тогда играл. Алекс выкладывался по полной, чтобы стать одним из лучших молодых нападающих в лиге. Солт-Лейк-Сити и Торонто в одном сезоне, Нью-Йорк – в другом. Мы гуляли по улицам, рассматривая витрины и мечтая о совместном будущем. Ели за маленьким обеденным столом, который я перевозила с нами из города в город. Регулярно и с энтузиазмом занимались любовью.

Мы были молоды, счастливы. Алекс талантливо владел клюшкой. Ничто не могло остановить нас.

По вечерам, когда он был дома, я готовила, а Алекс сидел на кухне на табурете, просматривал видео игрового дня и критиковал собственную игру. Я всегда подбадривала его, а он слушал, как я рассказываю о моем последнем любимом проекте. Когда мы были в Торонто, я занималась волонтерством в женском приюте раз в неделю. В Нью-Йорке заинтересовалась бегом и вступила в клуб, хотя мы переехали раньше, чем у меня появился шанс посоревноваться со своей группой в полумарафоне, к которому мы готовились. Межсезонье мы проводили с семьей или отдыхали там, где тепло.

Лето сменялось осенью, наступала зима. Наши месяцы вместе превратились в годы, в которые мы с Алексом строили совместную жизнь.

Что-то у нас получалось. По крайней мере… пока не прекратило.

Я бы хотела сказать, что был момент, особое время или событие, из-за которого все развалилось на части, но все не так просто. Когда Алекс поехал с командой в Нью-Йорк, я начала проводить время в Бостоне со своим дедушкой, изучая управление спортивной франшизой. Именно тогда мы с Алексом начали отдаляться друг от друга.

Все менялось. Он по-прежнему сидел со мной, пока я готовила. Но казался более замкнутым. Он больше не спрашивал, как прошел мой день, и когда я захотела рассказать ему обо всем, чему научилась у дедушки Пита, Алекс показался мне отстраненным. Наша сексуальная жизнь, которая всегда была регулярной и полноценной, стала нечастой и приносила все меньше удовлетворения.

Как-то раз, поздно вечером, лежа в постели, я попыталась поговорить с Алексом, спросить, не беспокоит ли его что-то, но он лишь повернулся ко мне спиной и ответил, что устал. Я боялась, что он мне изменяет – это могло быть единственным объяснением постоянно растущей дистанции между нами, но я не могла найти никаких доказательств. Тем не менее я волновалась, поскольку до меня часто доходили слухи о том, что у профессиональных спортсменов в каждом городе есть девушка, и я боялась потерять его.

Иногда мы ссорились. Я обвиняла Алекса в том, что он был с кем-то еще, а он говорил, что мне не хватает уверенности в себе. Но я безумно хотела узнать, был ли у него кто-то на стороне и какая она, ведь мне отчаянно хотелось быть похожей на нее. Мне хотелось чувствовать, что ему все еще достаточно меня, пусть даже я знала, что это больше не так.

Наконец, когда больше не осталось сил выносить его холодное безразличие по отношению ко мне, я вызвала его на прямой разговор. Алекс только вернулся из трехдневной поездки по Среднему Западу. Я приготовила его любимый ужин – стейк и чесночный хлеб.

Мы спокойно сидели за обеденным столом, обсуждая его победу над Кливлендом, но внутри я ужасно нервничала, меня трясло. Я дико переживала от того, что наши отношения подошли к концу, и мне отчаянно хотелось нажать перемотку назад, вернуться к началу, где я была уверена, что Алекс любит меня.

Я начала осторожно, на цыпочках подходя к теме холодности в наших отношениях. Отныне мы скорее походили на соседей по комнате, нежели на любовников, а ведь когда-то я была уверена, что дело движется к помолвке и браку. Теперь же это все казалось далеким как никогда.

Нервничая, Алекс уронил голову на руки. Внутри у меня все оборвалось, когда он отказался смотреть мне в глаза.

– У тебя кто-то есть? – спросила я, слыша, как грохочет в ушах пульс.

– Нет, – прохрипел он.

Это было слабым утешением, поскольку, даже если это было правдой, я чувствовала, как годы любви между нами рушатся, словно замок из песка, атакуемый волнами.

– Поговори со мной, – умоляла я, пока слезы наворачивались на глаза.

Он встал из-за стола и начал расхаживать взад-вперед.

– Мне просто нужно пространство, Иден.

«Пространство? От меня?»

Слова казались мне чуждыми. Я любила Алекса больше всего на свете и хотела все свое свободное время проводить рядом с ним. У нас было более чем достаточно пространства, когда он уезжал на игры. На самом деле даже слишком много. Я ужасно скучала по нему в ночи, когда его не было дома.

Но я ничего не могла поделать, просто сидела и слушала, как Алекс, расхаживая туда-сюда, болтает о том, как же он страдает, ведь будучи таким молодым не может спать, с кем захочет. Он говорил о том, что товарищи по команде не пригласили его на мальчишник, поскольку считают его кем-то вроде старого женатика.

Его слова кинжалами вонзались мне в грудь. Сердце ныло, дышать стало трудно. Я зацепилась за слова «молодой», «одинокий» и что-то о том, что у нас «все слишком серьезно».

Я вспомнила о его репутации кобеля в колледже, о том, что он считался парнем, который не хочет постоянных отношений. Почему я тогда не прислушалась к этим разговорам? Не была более осторожна? Настолько, чтобы не отдать ему свое сердце.

Всхлипнув, я спросила:

– Ты хоть когда-то любил меня?

Спокойный, как всегда, Алекс посмотрел мне в глаза.

– Мне жаль. – А затем он выкатил свой все еще не разобранный чемодан через парадную дверь и ушел.

Я сложила оставшиеся после нашего ужина тарелки в раковину, налила себе рюмку водки и выпила неразбавленной. На вкус она была ужасна и обожгла мне горло, но я была рада этой горечи.

Разве не это я заслужила? Чувствовать себя ужасно? Я была такой глупой, и теперь чувствовала себя разбитой. Я свернулась калачиком на диване и проплакала два дня.

* * *

Мои мысли прерывают крики на льду.

Это Алекс и Прайс Сент-Джеймс, известный весельчак в команде. Но сегодня он не смеется. Нахмурившись, парень с отвращением бросает клюшку на лед.

Ну вот и оно.

Я делаю вдох. Сейчас не время вспоминать о моем разрыве. Во всяком случае, мне не хочется вновь переживать болезненные воспоминания последних недель.

– Ладно, на сегодня хватит. Идите в душ, ребята, – кричит Уайлдер, снимая свою ярко-зеленую кепку «Титанов» и проводя рукой по потным каштановым волосам. Когда он поворачивается ко мне, в его глазах читается чистое отчаяние.

– Что ж, это было жестко, – говорит он с тяжелым вздохом. – Они чертовски неуклюжие.

Я достаточно часто была на командных встречах с тренерами, чтобы у меня сложились с ними достойные отношения, особенно с Уайлдером. Как и я, год назад он получил свою долю неприятностей, когда стал самым молодым тренером за последние десятилетия. И хотя мне неприятно основывать наши профессиональные отношения на том факте, что мы оба подверглись нападкам со стороны спортивных фанатов Бостона, я должна завоевывать союзников любыми средствами.

– Они все портят, – бормочет он, глядя на лед. – У нас много талантов, но сейчас они растрачиваются впустую.

Я киваю, наблюдая, как игроки исчезают в тоннеле, ведущем в раздевалку, уходя за пределы слышимости.

– Проблемы доставляет кто-то конкретный?

– Не-а, просто вся команда, – ворчит он. – Я знаю, тебе будет неприятно слышать это, но они не приняли твою кандидатуру в качестве владелицы команды.

Я плотно сжимаю губы, отступая и скрещивая руки на груди.

– Понимаю.

Я пытаюсь притвориться, будто меня не трогают эти слова, но, черт возьми, это не так. Я-то думала, что моя собственная команда не будет похожа на тех придурковатых репортеров, которые подвергают сомнению каждый мой шаг. Я люблю эту команду, но, кажется, в обе стороны это не работает.

– Но дело не только в тебе, – говорит тренер. – Но и в Брауне. Они еще не приняли его как часть команды. И, ну… – Он указывает на лед и медленно качает головой. – Ты сама видела, как все идет. И все же он неостановим. Если они как-то сработаются с ним, Браун станет идеальным дополнением к команде. Сейчас он рассеян. На взводе. Но я знаю, как только он оправится, команда, скорее всего, поддержит его. Тут хоккейные блоги не ошибаются.

Мой желудок выворачивается наизнанку, когда я слышу о блогах.

Это правда, Алекс Браун стал темой всех спортивных подкастов и фан-сайтов с тех пор, как несколько недель назад мы подписали с ним контракт. Я не могу пролистать свою ленту в Твиттере без того, чтобы не увидеть фото новенького центрового Бостона, шестифутового бога, с которым город связывает свои надежды и мечты. Если я злодейка, то он – вот-вот станет героем.

Как будто видеть своего бывшего везде, куда ни посмотришь, недостаточно, мне еще приходится постоянно видеть свое лицо рядом с его. Несмотря на наш разрыв, мы все еще остаемся горячей темой.

У каждого есть мнение, и все мнения одинаковы: если Браун и не стал спасителем команды в этом году, то исключительно из-за меня.

Но я сомневаюсь, что это станет проблемой. Если я и узнала что-то об Алексе за годы, проведенные с ним вместе, так это то, что хоккей всегда был его первой любовью. Он спортсмен до мозга костей, боец, и ничто не сможет встать между ним и игрой. Даже наш разрыв или переход в новую команду, которая еще не вполне приняла его.

Тренер Уайлдер прав – Алекса невозможно остановить, и он добьется своего так или иначе. Я только надеюсь, ради нашей команды, что сближение произойдет скорее раньше, чем позже.

– Может, им стоит услышать это от тебя. – Тренер переминается с ноги на ногу, теперь глядя на меня. Когда я открываю рот, но не отвечаю, он кивает в сторону раздевалки. – У них есть свои сомнения на твой счет. Но, думаю, как только они узнают тебя и поймут, что ты серьезна, сразу возьмутся за дело.

Я выпрямляюсь, убирая выбившуюся светлую прядь обратно в низкий пучок, и разглаживаю пиджак. Когда меня назвали владельцем, я разослала электронные письма персоналу и всей команде, представилась и дала понять, что готова к отличному сезону.

Но, возможно, он прав. Может быть, стоит представиться лично. Показать, что я серьезно настроена, пусть даже и не планировала давать сегодня речь.

– Я в игре, если вы считаете, что это поможет, тренер Уайлдер.

– Прошу, зови меня Уайлд. Все так зовут.

– Ладно, Уайлд, – говорю я. – Веди.

Я схожу со льда вслед за ним, ломая голову над правильными словами, способными мотивировать терпящую неудачи хоккейную команду. Мою терпящую неудачи команду. Если мы хотим получить хотя бы пятьдесят процентов шанса на плей-офф в этом году, этим ребятам нужно собраться. Быстро.

Мы проходим по прорезиненному полу к двери раздевалки, которую Уайльд распахивает обеими руками, крича голосом, которому позавидовала бы сирена, возвещающая о приходе торнадо.

– Надеть штаны, парни, леди в комнате! К вам идет владелец команды.

Не могу не почувствовать напряжения от выбора слов. Хотя я ценю его попытку проследить за тем, чтобы команда встретила меня в приличном виде, но не возмутиться тем, что он в первую очередь назвал меня леди и лишь потом – владельцем команды, не получается. Однако свою горечь я приберегаю для другого раза. Мне нужно произнести вдохновляющую речь.

Когда я прохожу через дверь, ледяной воздух сменяется коктейлем из пота и мужских дезодорантов. Помещения у нас на высочайшем уровне, убираются опытным персоналом, но никакая хлорка не в силах изгнать уникальный аромат профессиональной хоккейной команды после двух часов тренировки на льду. Но к этому запаху я привыкла. В какой-то мере он даже успокаивает меня.

Я осторожно обхожу логотип «Титанов» на полу, отыскивая место поближе к центру среди шеренги полуодетых мужчин. Половина из них даже не потрудилась взглянуть в мою сторону. Они заняты своим снаряжением: запихивают шлемы в шкафчики и бросают форму в корзины для белья.

Но беспокоят меня не только они. Что меня заботит, так это другая половина, те, что смотрят сверху вниз так, будто я смерть с косой. И в некотором смысле, возможно, так оно и есть. Ведь если эти парни не обзаведутся яйцами и не смогут принять меня в качестве нового владельца команды, нашему сезону будет вынесен смертный приговор.

– Джентльмены. – Я быстро киваю, оглядывая шеренгу игроков, пытаясь хотя бы на секунду установить зрительный контакт с каждым. В самом конце цепочки мой взгляд натыкается на знакомую пару глаз цвета океана. От того, как пронзительно он смотрит на меня, по спине бегут мурашки. Только что вышедший из душа Алекс Браун стоит передо мной в одних спортивных шортах, низко свисающих с его подтянутой талии, пальцы рассеянно поглаживают обнаженную грудь.

Я не могу удержаться и украдкой бросаю взгляд на левую часть грудины, пониже ключицы. Она все еще там. Темная татуировка в виде сердечка, которую он сделал для меня, как сюрприз на мой двадцать пятый день рождения. Раньше в рисунке были спрятаны мои инициалы, но теперь я вижу, что он забил всю поверхность, и сердце стало черным, словно хоккейная шайба. Даже не потрудился оставить хоть частичку обнаженной кожи, чтобы позже вписать туда имя какой-нибудь другой девицы.

Не могу не задаться вопросом, нарочно ли он так сделал. Возможно, несколько лет я и владела его сердцем, но он не из тех мужчин, которых можно удержать. Это мне не подвластно. Никому не подвластно. Мне потребовалось время, чтобы понять это, но теперь все ясно как божий день.

Когда я наконец отвожу взгляд от Алекса, мое внимание переключается на другое лицо в раздевалке, такое же знакомое, хотя и гораздо менее ожидаемое. Холт стоит в углу рядом с запасным выходом, его мощные руки сложены на груди, пока он осматривает раздевалку серьезным взглядом. Когда он встречается взглядом со мной, его недовольство испаряется.

Я не ожидала тут его увидеть. По телу пробегает электрический разряд. Сегодня я приготовилась иметь дело с одной романтической историей, не с двумя, если вообще можно назвать романтикой то, что было у нас с Холтом. Это была ошибка длиною в ночь, и я не уверена, лучше она или хуже пятилетней ошибки с Алексом.

Как бы там ни было, видеть их обоих тревожно. Мужчину, которого я выбрала… и которого не выбирала.

Но у таких парней, как Холт Росси, душевные раны написаны на лице. Еще в колледже я считала, что Алекс – самый безопасный выбор. Золотой мальчик, веселый спортсмен, которого все обожают. Мне хотелось немного повеселиться, вырваться из своей скорлупы и испытать все, что мог предложить колледж. Горячую интрижку, например. Может быть, что-то большее. Но я не искала любви.

Вопреки всему именно ее я и нашла с Алексом. Он говорил, что я не похожа на других девушек, с которыми он встречался. Ну, «встречался» – громко сказано. В то время Алекс был скорее известен случайными связями. Его немногочисленные отношения длились всего пару недель – как раз достаточно, чтобы ему стало скучно и он перешел к следующей поклоннице. Наверное, я была исключением. Я бросила ему вызов.

Мы хорошо взаимодействовали. Во всяком случае, какое-то время. В общении не блистали. Нашей сильной стороной никогда не была способность делиться друг с другом своими нуждами, но, с другой стороны, мы были молоды. Стали первой любовью друг для друга. Хочется думать, что с тех пор я немного поумнела.

И теперь, когда прошли года и сменилась перспектива, я задаюсь вопросом, а был ли Алекс безопасным выбором? Знаю, это пустая трата времени, но я не могу прекратить проигрывать альтернативные версии собственного прошлого. Версии, в которых я не сбегаю из постели Холта в руки Алекса. Версии, где я остаюсь с Холтом и еще какое-то время наслаждаюсь его нежностью.

Если бы я сделала это, провела бы все эти годы рядом с Холтом? Осталась бы до сих пор с ним?

Но той ночью с Холтом все вышло далеко не просто. Его поцелуи выбивали из колеи, я будто тонула, хватая ртом воздух, но не желая всплывать на поверхность. Его губы были такими горячими и настойчивыми, что я едва могла дышать. Это было чересчур и одновременно недостаточно. Словно вода, доведенная до кипения, наполняющая меня облегчением и намеком на опасность. Но мои сложные и сбивающие с толку эмоции отошли на второй план, когда я уступила тому, чего хотело мое тело.

И в ту ночь я хотела его.

Я до сих пор помню, как Холт смотрел на меня. Пристально, в глаза, будто хотел запомнить их цвет. Кончики его пальцев скользили по моей коже так, словно я была самой большой драгоценностью в мире…

Низкий голос Уайлда вырывает меня из опасных воспоминаний.

– Мисс Винн?

Грубый смешок Уайлда возвращает меня в настоящий момент, где я стою лицом к лицу с двадцатью выжидающими мужчинами, и все они ждут, что я скажу.

Мои щеки вспыхивают.

Что на меня нашло?

Я стою, одетая в свой самый крутой костюм, и привлекаю внимание профессиональной хоккейной команды, каждый член которой работает на меня. Я должна чувствовать себя так, будто вся комната у меня на ладони. Но вместо этого погружаюсь в собственную древнюю историю о двух мужчинах, которые помогли мне ее написать. Это не профессионально, и вообще не то, как я планирую себя подать. Совершенно.

Руки начинают дрожать, поэтому я сжимаю кулаки и скрещиваю руки на груди, успокаивая взвинченные нервы и надеясь, что все, что слетит с моих уст, будет хотя бы вполовину так же красноречиво, как то, что говорил в подобные моменты мой дед.

Ты сможешь, Иден.

– Я знаю, что команда пострадала, – говорю я, пытаясь успокоить дрожь в голосе. – Я кажусь вам худшим вариантом. Дедушка Пит был моим наставником и другом. Знаю, многие из вас могут сказать о нем то же самое. Но мы не можем допустить, чтобы его потеря обернулась проигрышем в сезоне. Он бы этого не хотел, и я чертовски уверена, что вы тоже не хотите.

Несколько игроков согласно кивают, тогда как другие, похоже, больше интересуются полом под ногами. Я откашливаюсь, требуя их внимания, и, естественно, по раздевалке проносятся смешки. У меня нет никаких сомнений в том, кто является их источником.

Мой взгляд скользит по мужчине, подтверждая подозрения. На губах Алекса Брауна появляется натянутая, самодовольная улыбка, угрожающая истончить мою уверенность в себе до состояния тонкой ледяной стружки на лезвиях его коньков.

– Я скажу вам, чего еще хотел бы мой дед, – говорю я уже более твердым голосом. – Чтобы вы относились ко мне с тем же уважением, с каким относились к нему. Мы должны преодолеть случившееся и двигаться дальше. Только так это и сработает.

Я ненадолго замолкаю, взвешивая, стоит ли продолжать. Да пошло оно все.

– Буду откровенной. Вы, ребятки, сегодня дерьмово выглядели. И я, например, не хочу, чтобы критики оказались правы по поводу этого сезона. Я задницу надорву ради этой команды. А вы?

Я сканирую лица, замечая пару кивков.

Что ж, это начало.

– Мои двери всегда открыты, так что, если у вас есть предложения, я готова их выслушать. Давайте все изменим и сделаем так, чтобы нами гордился не только мой дед, но и мы сами.

Сказав свое слово, я поворачиваюсь на каблуках, не позволяя себе задержаться ни на секунду, дабы оценить команду, понять, упало ли что-то из того, что я сказала, на благодатную почву. Вместо этого я решительно ухожу, позволяя туфлям-лодочкам как можно быстрее нести меня по полу раздевалки. На этот раз я даже не трачу лишние шаги на то, чтобы обойти логотип команды.

Ни и что с того, что это плохая примета? У меня и так уже все хуже некуда.

Я бросаюсь к лифтам, изо всех сил вдавливая кнопку вызова. Когда большие серебристые двери раздвигаются, я спешу внутрь, нажимая кнопку «закрыть». Но прежде чем двери успевают сработать, я замечаю высокую широкоплечую фигуру, направляющуюся медленной трусцой в мою сторону.

– Придержи дверь, – выкрикивает Холт низким, глубоким голосом, похожим на карамельный сироп на шоколадном мороженом.

Где-то полсекунды я взвешиваю варианты. Я могла бы притвориться, будто не слышу его. Позволить дверям лифта закрыться и наконец остаться одной в кабине, где смогу без зрителей предаться отчаянию.

Но нечто, живущее во мне, реагирует инстинктивно. Вопреки здравому смыслу я протягиваю руку, придерживая двери достаточно долго, чтобы Холт смог войти и встать рядом. Когда я отстраняюсь, двери закрываются, и мы остаемся вдвоем. По-настоящему наедине с тех пор, как на первом курсе колледжа я сбежала из его комнаты.

Это случилось шесть лет назад, и за прошедшее время этот человек лишь вырос во всех смыслах данного слова. Во время учебы в Саттоне он всегда был крупнее других парней, но мужчина, стоящий рядом со мной сейчас, – сплошные мускулы. Фирменное черное поло обтягивает его мощные бицепсы, ткань натягивается на широкой груди. Когда он заговаривает, его глубокий голос заполняет каждый дюйм небольшого пространства, которое мы разделяем.

– Ты в порядке? – спрашивает Холт. Смотрит мягко, но серьезно.

Я не могу выдержать его пристальный взгляд, не почувствовав неровный ритм сердца в груди, поэтому переключаю внимание на кнопки лифта и вру:

– В полном.

– Не похоже.

Будь ты проклят со своей проницательностью.

Мои плечи опускаются, когда я сдуваюсь под наконец обрушившейся на меня тяжестью последних десяти минут.

Холт Росси – явно не то плечо, на котором мне стоит плакать. Но он тут и готов слушать. Еще один взгляд в эти дымчато-серые глаза, и мое хрупкое сердце раскрывается.

– Просто все это… намного сложнее, чем я думала, – шепчу я в пол.

– Что именно? То, что Браун здесь? Или то, что ты заняла место деда?

Я фыркаю, со слабой улыбкой поднимая взгляд на Холта.

– Все вышеперечисленное.

Его взгляд меняется, наполняясь добротой, которую я не в силах описать.

– Понятно. Уверен, это тяжелая работа.

– Дедушка был значимой фигурой, заменить его нелегко, – говорю я, сглатывая ком в горле, всем сердцем желая, чтобы дедушка сейчас оказался здесь.

– А что насчет Брауна? – Холт вскидывает темную бровь, склоняет голову с любопытством.

– Что насчет него?

– Ты его все еще любишь?

Сердце подскакивает к горлу. Он что, действительно спросил меня об этом?

Я изучаю крошечную щель между дверями лифта, жалея, что не могу превратиться в дым и выскользнуть через нее. Выхода нет. Есть только Холт и я, и вопрос, который никто не отваживался задать в последние шесть месяцев.

– Нет, – наконец произношу я тихо, но честно. – Мне он всегда будет некоторым образом небезразличен, но это не любовь. Больше нет. Даже близко.

Холт кивает, его полные губы чуть приоткрываются, словно он хочет задать следующий вопрос. Но прежде чем он успевает сказать хоть слово, лифт останавливается на моем этаже, двери распахиваются, предлагая возможность побега.

– Вот и мой этаж, – говорю я, выходя с чувством благодарности за внезапное окончание этой мини пресс-конференции.

Мои каблуки цокают по белому мрамору, пока я спешу по коридору к своему офису, даже не задерживаясь, чтобы оглянуться через плечо. Я уже довольно оглядывалась сегодня, и это принесло мне больше боли и расстройства, чем я рассчитывала.