Текст книги "Войны за становление Российского государства. 1460–1730"

Поразительно, но, несмотря на весь хаос, царивший внутри страны, Русское государство по-прежнему изыскивало ресурсы для ведения активной военной политики. Ответственность за защиту южных границ русских земель была поровну поделена между земщиной и опричниной. Опричные войска также участвовали и в боевых действиях в Ливонии и Литве, хотя собирать, снабжать и содержать армии, воюющие на западе, обязана была как раз земщина. Впрочем, эти коллективные военные усилия не приносили успеха – скорее всего, из-за внутренних противоречий, раздиравших Русское государство, а не из-за коррупции или плохого командования7878
  А. В. Чернов считает, что опричники были «вполне боеспособным войском», хотя и не сумевшим добиться побед [Чернов 1954: 62]. Той же точки зрения придерживается и Д. Смит в своей работе «The Oprichnina Army of Ivan the Terrible» (рукопись).


[Закрыть]. Пытаясь переломить ситуацию, Иван Грозный предложил герцогу Магнусу, владевшему Эзелем, стать «королем Ливонии», вассалом русского царя. Однако и под командованием Магнуса, брата датского короля Фредерика II, русские войска не смогли добиться больших побед. Затем Иван нанял датского корсара Карстена Роде, который создал собственную эскадру, занимавшуюся каперством на Балтике; после нескольких успешных операций датский король положил конец этой пиратской деятельности, арестовав несостоявшегося русского адмирала [Разин 1955: 374; Королюк 1954: 73 и далее].

В 1571 году Русское государство потерпело самое сокрушительное поражение за все годы правления Ивана Грозного, когда крымский хан Девлет-Гирей предпринял очередной набег на Русь. Неизвестно, почему объединенные силы земщины и опричнины, охранявшие южные границы империи, не смогли остановить продвижение татарского войска. Скорее всего, свою роль сыграли сразу несколько факторов: русские войска были деморализованы; воеводы не смогли договориться между собой о распределении обязанностей; раздор внутри страны, безусловно, препятствовал эффективной мобилизации. К изумлению своего сюзерена, турецкого султана, Девлет-Гирей прорвал оборону русских крепостей, устремился на север к Москве, разграбил и сжег столичные посады, после чего беспрепятственно вернулся домой. Именно тогда Иван всерьез раздумывал о том, чтобы отдать крымскому хану Астрахань и, возможно, даже Казань, чтобы предотвратить дальнейшее разорение [Lemercier-Quelquejay 1972: 557–558]7979
  См. также описание этих событий у Дж. Флетчера, посетившего Москву в 1588 году [Флетчер 2002].


[Закрыть].

Крымское войско у стен Кремля потрясло царя до такой степени, что в самом скором времени, в 1571–1572 годах, опричнине пришел конец, однако поведение Ивана Грозного не стало более рациональным. Первыми решениями вновь созданного единого правительства стали реформы, направленные на укрепление южных границ государства, и возобновление активных военных действий против Литвы на территории Ливонии. В Русском государстве были 22 крепости с постоянным гарнизоном, многие из которых входили в линии укреплений на границе со степью. В гарнизонных войсках было немало служилых людей «по прибору»: стрельцов, пушкарей, воротников и казаков [Разин 1955: 334]. Рядом с ними «осадную службу» несли и помещики. На «осадную службу» назначалось только мелкопоместное дворянство или те помещики, которые не могли участвовать в дальних походах, то есть самые бедные представители этого сословия, чье социальное и экономическое положение было почти таким же, как у городовых казаков [Щепкина 1890: 6–7]. Защита южных рубежей Русского государства нуждалась в более продуманной организации, и в 1571 году Иваном Грозным был утвержден «Боярский приговор о станичной и сторожевой службе» – фактически первый русский устав пограничной службы. Возле всех крупных крепостей были созданы постоянные заставы (сторо́жи), продолжительность службы в которых составляла шесть недель в период с 1 апреля до начала зимы. Помимо постоянных застав возникли и заставы передвижные (разъездные станицы), которые непрерывно перемещались вдоль всей границы, отыскивая сакмы – следы, оставленные татарскими всадниками. Станичников было так много, и их маршруты были проложены так умело, что они охватывали всю степную границу. В случае необходимости станицы и сторо́жи оповещали о приближении татарских загонов местные гарнизоны, предупреждали об угрозе население пограничья, которое успевало скрыться в близлежащих крепостях, и передавали известия о набегах конным отрядам, которые были расположены в стратегически важных местах вдоль всей засечной черты и были готовы по первому сигналу выехать навстречу врагу [Беляев 1846а]8080
  АМГ. Т. I. Док. 1, 2, 1–5. Детальное описание маршрутов станичников см. [Марголин 1948б: 18–23].


[Закрыть]. Сторо́жи и станицы не могли защитить южные рубежи империи сами по себе, однако благодаря пограничной службе угроза русским землям со стороны крымских татар существенно снизилась. В 1572 году хан Девлет-Гирей, не ожидая встретить серьезного сопротивления, решил повторить свой прошлогодний успех и отправился в новый поход на Русь. Предупрежденное о приближении татар русское войско встретило армию крымского хана и разгромило ее в битве при Молодях, тем самым лишив Девлет-Гирея благосклонности его сюзерена в Константинополе [Буганов 1959: 174–177; Lemercier-Quelquejay 1972: 558–559]8181
  Десятая часть русского войска были стрельцами, свыше 25 % – служилыми людьми «по прибору», среди них – 3800 казаков [Скрынников 2001].


[Закрыть]. После 1577 года в Ливонской войне Русское государство вновь перешло к активным действиям с переменным успехом. Людские и материальные ресурсы Москвы были не бесконечны; когда Иван Грозный снова обратил свой взор на Запад, он предпочел воевать в Ливонии, а не в воспрянувшей духом Литве. В ходе военной кампании 1572 года был взят замок Вейсенштейн (ныне Пайде, Эстония), в то время как вассал русского царя король Магнус безуспешно осаждал Ревель. К 1575 году русские захватили Пернов (ныне Пярну, Эстония) и разорили почти всю центральную Ливонию. Вслед за этим были взяты Динабург, Кокенгаузен (ныне Даугавпилс и Кокнесе) и другие города в Польской Ливонии. Почти вся территория бывшей Ливонской конфедерации, за исключением Риги, Ревеля и Эзеля, оказалась в руках Ивана Грозного. Однако в 1576 году в Ливонскую войну вновь вступили другие державы. Шведы, под чьим контролем находился Ревель, возобновили активные действия. Шведские войска разбили русских под Перновом, а затем совершили неожиданный и стремительный рейд к русской границе и в 1581 году захватили Нарву и Ивангород. Какое-то недолгое время фортуна улыбалась королю Магнусу, так как ливонские города предпочли видеть своим правителем его, а не других претендентов из соседних стран. Однако после длительного междуцарствия в недавно образованной Речи Посполитой был выбран новый монарх – Стефан Баторий, и польский сейм согласился выделить средства на войну с Иваном Грозным. К радости местного населения, польско-литовские войска вскоре вытеснили русские гарнизоны из нескольких захваченных Москвой крепостей [Александров, Володихин 1994: 120; Новодворский 1904: 158]. В 1579 году Стефан Баторий отвоевал обратно Полоцк и, перейдя границу, отправился в поход на русские земли. В 1580 году он взял Великие Луки, которые оборонял относительно небольшой гарнизон под командованием воеводы Ивана Воейкова [Королюк 1954: 101–102; Olejnik 1998: 142–143]. Затем пал Холм, и Стефан Баторий начал пятимесячную осаду Пскова (1581–1582); в то же время шведы напали на Русское государство с севера.

Хотя в 1577–1582 годы военно-административная система Русского государства удивительным образом продолжала исправно функционировать, ресурсы Ивана IV были истощены. С середины 1550-х годов его империя почти непрерывно находилась в состоянии войны. Хотя в начале Ливонской войны кампании русских войск перемежались временными перемириями, эти перерывы в боевых действиях не использовались для отдыха и восстановления сил. Напротив, во время этих передышек Иван Грозный насаждал гарнизоны в новых приграничных крепостях, подавлял восстания в Казанском ханстве и отразил свыше 20 крупных набегов крымских татар. В итоге эта непрекращающаяся война, ведущаяся на многих фронтах, логичным образом привела к тому, что выполнение военных обязанностей – как служилыми людьми «по прибору», так и помещиками – становилось все более трудным делом [Новиков 1790]8282
  Подробное описание того, как были организованы передвижения войск на южных рубежах Русского государства, см. [Буганов 1959: 167–174].


[Закрыть]. Раздоры внутри страны и экономическая сумятица, вызванные опричниной, тоже не способствовали улучшению ситуации. Опричный террор и вызванный им политический хаос расширили те трещины в фундаменте Русского государства, которые ранее были едва заметны. Русская экономика, которая в середине XVI столетия процветала, оказалась в глубоком кризисе. Некоторые землевладельцы, чьи поместья были отобраны опричниками, получили новые земли рядом с Казанью, а затем вновь были переселены обратно [Скрынников 1961: 226–230]. Быстрота, с которой только что захваченные ливонские территории распределялись между русскими помещиками, показывает, что плодородных земель внутри самого Русского государства, достаточных для содержания поместного войска, оставалось немного [Демидова 1998: 122–196]8383
  Это документы, в которых записано, как захваченные земли распределялись среди помещиков.


[Закрыть]. Во второй половине 1570-х годов русская экономика начала ощущать последствия того, что землевладельцы вместо того, чтобы управлять своими вотчинами и поместьями, постоянно воевали вдали от дома. Их крестьяне, задавленные налогами и оброками, начали массово продавать себя в рабство или просто сбегать на пограничные территории. Для того, чтобы как-то исправить положение дел, после 1580 года были введены ограничения на переход крестьян от одного хозяина к другому. Однако это не остановило бегства; в следующие десятилетия некоторые землевладельцы, обедневшие в результате всех этих событий, тоже оставляли свои поместья и бежали.

Последствия этих процессов для армии были предсказуемо тяжелыми. Поместная конница была главной ударной силой русского войска, но многие землевладельцы перестали появляться на обязательных смотрах. И даже из тех, кто объявлялся на пункте сбора, немалое число дезертировало, вынуждая правительство отправлять за ними погоню [Буганов 1960: док. 1 и 2; Флоря 1998: док. 28; Скрынников 1975: 45–46, 49]. Общая численность конников, доступных для мобилизации, уменьшилась. В Ливонии и Литве правительство Ивана Грозного компенсировало нехватку людей тем, что задействовало в боевых действиях татар и других иноземцев, процент которых в вооруженных силах Русского государства на финальном этапе войны существенно вырос [Martin 2002: 384–387]. Кроме того, в русской армии стало больше казаков, стрельцов и других служилых людей «по прибору», хотя у правительства Ивана Грозного не хватало средств для того, чтобы платить им за службу. Тем не менее свыше половины войска, которое было собрано в 1580 году для защиты Пскова, состояло из таких ратников. Однако, несмотря на все эти усилия, число людей, принимавших участие в последних кампаниях Ливонской войны, неуклонно снижалось8484
  Хотя само это утверждение в целом представляется верным, о точных цифрах историки продолжают спорить. О различных точках зрения по этому вопросу (Р. Г. Скрынникова и др.) см. [Martin 1995: 367]. П. П. Епифанов пишет об ухудшении качества русского оружия и снаряжения [Епифанов 1977: 298].


[Закрыть]. Русское государство – как и его соседи – не могло далее нести расходы, связанные с ведением столь продолжительной войны.

В начале 1580-х годов Москва была вынуждена заключить мир со Швецией и с Речью Посполитой. По условиям Ям-Запольского мира (1582) между Русским государством и Речью Посполитой Иван IV должен был отказаться от всех захваченных им в Ливонии земель и крепостей; взамен Стефан Баторий возвращал ему русские города, захваченные в результате похода на Псков, при этом восстанавливалась прежняя граница между Литвой и Русским государством. В 1583 году на три года было заключено первое Плюсское перемирие со шведами, в результате которого за Россией остался только узкий выход к Балтийскому морю в устье Невы; Нарва, Ивангород и ряд других городов отошли Швеции.

Положение, в котором оказалось Русское государство после смерти Ивана Грозного в 1584 году, было близким к катастрофическому. Русская империя переживала политический, социальный и экономический кризис. Как ни странно, почти полтора десятилетия правления немощного сына Ивана Федора I (годы правления 1584–1598) прошли в относительном мире и спокойствии – в значительной степени благодаря мерам, принятым его шурином и амбициозным главным советником Борисом Годуновым.

К удачам этого совместного правления следует отнести и некоторые достижения на военном поприще. Возобновившееся после 1590 года противостояние между Русским государством и Швецией завершилось в 1595 году подписанием Тявзинского мирного договора, условия которого были более выгодными для Москвы. Итоги Ливонской войны были сокрушительными для русских: Речь Посполитая вышла из нее победителем, а некогда слабая Швеция сделала крупные территориальные приобретения. Однако после смерти Стефана Батория и в Речи Посполитой, и в Швеции началась борьба за власть; благодаря этому, а также некоторому экономическому подъему в отдельных регионах Русского государства, царь Федор и Борис Годунов решились начать войну со шведами, которая длилась с 1590 по 1595 год. Обе стороны участвовали в этом конфликте с большой осторожностью, и за краткими военными кампаниями следовали перемирия и передышки. После первого нападения войск Федора I шведы были вынуждены отдать русским города Ям, Копорье и Ивангород, однако им удалось отстоять Нарву. В следующей военной кампании русские войска разорили окрестности Выборга и Або (ныне Турку), а шведам не удалось вернуть себе Ивангород. Продемонстрировав свою военную мощь, Федор решил ограничиться достигнутыми успехами, тем более что возникла угроза вступления в войну Речи Посполитой [Soloviev 2002: 47–48, 52]. Помимо Ивангорода и Копорья, Русское государство получило часть побережья Балтийского моря (Ингрию) и Кексгольм (Корелу).

В десятилетия, последовавшие за смертью Ивана Грозного, стало окончательно ясно, что судьба русской империи в огромной степени зависит от защищенности ее южных и юго-восточных рубежей. В то время как центральные области Русского государства обезлюдели из-за становившегося все более тяжелым налогового бремени и тягот, связанных с несением военной службы, население пограничья неуклонно росло благодаря притоку людей из различных сословий, некоторые из которых даже шли на понижение своего социального статуса. Борис Годунов – сначала в качестве регента, а затем уже и как царь – направил этот миграционный поток в полезное для государства русло, позаботившись о строительстве новых крепостей. В цепи укреплений, защищавших Русское царство от угрозы из степи, возникли новые звенья: Ливны и Воронеж (1586), Елец (1592), а также Белгород, Оскол (ныне Старый Оскол), Волуйка (ныне Валуйки) и Кромы (1593). Наконец, был построен город Царев-Борисов (1599), который на удивление «далеко выдвинулся в степь». Это был тщательно укрепленный и обнесенный двойной деревянной стеной и земляным валом городок с гарнизоном почти 3000 человек, две трети которого (в 1600 году) составляли конные и пешие ратники, вооруженные огнестрельным оружием [Багалей 1887: 38, 43, 49, 50]. Пункты сбора войск для защиты границы были перенесены дальше на юг – далеко за Оку. За счет строительства всех этих крепостей и переселения на новые территории большого количества людей – гарнизонных войск, крестьян и беженцев – граница Русского государства, если брать в расчет возделываемые земли, за полтора десятилетия между смертью Ивана Грозного и началом нового столетия продвинулась на юг примерно на 480 км. Схожие, пусть и не столь стремительные и непрерывные процессы происходили и в бывшем Казанском ханстве, где тоже возводились новые крепости, укреплявшие власть русского царя на этих землях и способствовавшие дальнейшему продвижению на восток. Эти крепости становились все более заметными островками русского присутствия на бескрайних просторах Сибири8585
  Подробнее об этом см., например, [Dmytryshyn et al. 1985: 8–9].


[Закрыть].

Однако военная и сельскохозяйственная колонизация степного пограничья Русским государством вызвала ответную реакцию со стороны соседних стран и народов. Так, вскоре после своего основания Воронеж был захвачен и сожжен черкасскими казаками [Khodarkovsky 2002: 123; Ходарковский 2019; Hellie 1972: 175; Багалей 1887: 38, 42–50]. Восстания и волнения сотрясали Казанское ханство все 1580-е и 1590-е годы, и восстановление порядка там дорого обходилось Москве. Когда попытки добиться повиновения от местного населения путем обращения его в христианство и другими способами оканчивались неудачей, правительству Федора I приходилось отправлять в Казань войска [Khodarkovsky 2002: 123; Ходарковский 2019; Pelenski 1974: 274–275; История Татарии 1937: 128]. И Крымское ханство, и Ногайская Орда были в эти годы враждебно настроены по отношению к Русскому государству, хотя этот антагонизм не всегда носил открытый характер. Так, например, Крым не вел боевых действий против Федора и донских казаков, когда вступал в противостояние с общими врагами (Литвой и запорожцами) или подчинялся приказам, исходившим из Константинополя [Imber 2002: 65–71; Смирнов 1946, I: 134, 149–150]. Однако крымские ханы прекрасно понимали, чем грозит им дальнейшая экспансия Русского царства на юг. В 1587–1588 годах и позднее в начале 1590-х годов, когда было завершено строительство новых крепостей на границе степи, крымцы совершили несколько крупных набегов на русские земли. Один из таких походов завершился тем, что крымское войско прорвалось сквозь цепь русских укреплений, дошло до Москвы и сожгло столичные предместья, однако не стало осаждать Кремль и отступило. Это был последний поход, в котором войска Крымского ханства смогли подступить к Москве. Тем не менее в 1590-х годах Русское царство вновь стало платить Крыму дань [Hellie 1972: 98, 177; Khodarkovsky 2002: 124; Ходарковский 2019; Анисимов 2003: 81].

В исторической перспективе представляется очевидным, что военная политика конца XVI века поставила перед Русским государством две очень непростые проблемы. Первая была связана с тем, что прежнему внутриполитическому устройству, которое объединяло московского государя и его двор общими военными и политическими интересами и сыграло важнейшую роль в успехе русской экспансии, был нанесен тяжелый удар. Хотя его базовая структура сохранилась, политическое равновесие, когда царь принимал решения, советуясь с боярами и служилыми князьями, в годы правления Ивана Грозного почти постоянно было нарушено: сначала в период регентства Елены Глинской и боярского правления, а затем царским самодурством, административными реформами, Земским собором и, как следствие всего этого, ослаблением влияния бояр. Все попытки восстановить прежнюю систему и объединить правящую элиту Русского государства, предпринимавшиеся при Федоре I, воспринимались лишь как временные меры по одной веской причине – из-за отсутствия у царя наследника.

Второй не менее важной проблемой стали фундаментальные политические и экономические изменения, сотрясшие поместную систему. Суть ее заключалась в том, что в награду за преданную службу царю дворянин получал кусок пахотной земли и высокий социальный статус. Поместье было базовым элементом всей этой конструкции; поместная конница – результатом. Однако затяжная и почти непрерывная Ливонская война наряду с безумной внутренней политикой Ивана Грозного привели к тому, что эта система стала давать сбои. Прежде всего, у государства просто не было достаточного количества пахотных земель. Только один из сыновей знатного конника мог унаследовать его поместье. Остальные, как правило, претендовали на то, чтобы получить свои земли из казны. Отпрыскам великих боярских родов доставались в наследство семейные вотчины, однако после того как через несколько поколений эти земли дробились на крошечные наделы, многим из них тоже приходилось надеяться на раздачу поместий. Какое-то время эти запросы удавалось удовлетворять благодаря успешным завоеваниям и захвату новых территорий. Однако в результате опричнины и поражения в Ливонской войне проблема нехватки пахотных земель вновь резко обострилась. Уже в начале 1560-х годов ситуация, при которой безземельный дворянин, служивший в поместной коннице, состоял на иждивении своего отца или брата, была довольно частой.

Однако дело было даже не только в недостаточном количестве земли как таковом. Для того чтобы поместная система функционировала как должно, одной земли было мало – нужна была еще и рабочая сила. Иначе говоря, требовался стабильный прирост населения и создание приемлемых условий жизни, при которых крестьяне были бы готовы трудиться на благо своего хозяина. Однако Ливонская война легла на плечи русского крестьянства невыносимым экономическим бременем, поскольку из-за нее не только выросли государственные подати на содержание стрельцов и артиллерии и строительство новых крепостей, но и увеличился оброк, выплачиваемый непосредственно помещику, который теперь часто участвовал в далеких военных кампаниях. Эта фискальная нагрузка, усугубленная повсеместным разорением вследствие опричнины, привела к тому, что огромное количество крестьян не могли более возделывать хозяйские земли. Люди стали массово покидать центральные регионы Русского государства – либо переходили на службу к более крупным землевладельцам, либо переселялись на новые земли в южной части империи, либо вообще бежали за пределы страны. Не все помещики страдали от этого бегства в одинаковой степени. Наиболее часто крестьяне оставляли небольшие поместья, где налоговое бремя было особенно тяжелым. Иногда их даже переманивали к себе на службу владельцы крупных соседних поместий, где условия жизни были значительно лучше.

К сожалению, вся эта ситуация нанесла тяжелый удар вооруженным силам Русского государства. Многие рядовые конники – даже те, что в начале войны обладали приносящими доход поместьями, – к концу 1570-х годов не могли более соответствовать требованиям о службе. В 1570-х и 1580-х годах некоторые помещики отказывались от участия в походах и оставались дома для того, чтобы самим возделывать землю или не давать сбежать своим оставшимся крестьянам. Наказывать их или их людей было бессмысленно. В 1590-е годы крестьянский выход был временно запрещен, однако эта мера была принята слишком поздно и не спасла от разорения мелкопоместное дворянство. В конце концов даже небольшой экономический подъем 1590-х годов завершился Великим голодом (1601–1603).

У всего этого были очень важные последствия – как социополитического плана, так и военного. Дети боярские и дворяне, лишившиеся своих поместий и крестьян, более не имели привычных атрибутов своего высокого социального статуса. Кроме того, у них не было средств, за счет которых они могли нести военную службу, восстановить свое положение в придворной иерархии и даже попросту прокормиться. Чем ближе к концу столетия, тем больше таких людей устремлялось в поисках счастья на юг – либо в недавно построенные крепости, либо в поселения по ту сторону границы, где они вливались в беспокойную и буйную казачью массу, состоявшую из таких же беженцев и тех, кто давно обосновался в степном приграничье.

Не вполне понятно, насколько все эти факторы повлияли на изменение русской военной доктрины в конце XVI века. Правящая верхушка Русского государства, безусловно, сознавала, что поместное войско ненадежно и непригодно для решения целого ряда боевых задач; однако мало кто ставил под сомнение ценность поместной конницы как таковой [Fletcher 1967: 179–180; Флетчер 2002]. Пересмотр фундаментальных принципов организации русской армии был опасен не только с политической точки зрения, но и с чисто военной: в Восточной Европе конница по-прежнему была важнейшим стратегическим и тактическим инструментом ведения войны. Конные войска играли ключевую роль в наступательных боевых действиях. Они использовались для отражения набегов и в разведке, могли заниматься фуражировкой за пределами разоренной войной местности, а также осуществлять тактику выжженной земли. Главной характеристикой конницы была мобильность: бесценное качество для государства, которому приходилось воевать на фронтах, отстоящих друг от друга на 1500 км, притом что снабжение и переброска войск по рекам не всегда были возможны. Позицию русского правительства о важности роли конницы разделяли и в других восточноевропейских странах. На протяжении следующих 100 лет кавалерия составляла почти половину от общей численности армии не только в Русском государстве, но и в Швеции, Османской империи и Речи Посполитой [Stevens 2002: 153–154]. Таким образом, поместная конница по-прежнему оставалась ударной силой русского войска – отчасти по экономическим и военным соображениям, отчасти в силу инерции. Почти каждый год объявлялся сбор войск для отражения татарских набегов. Для недолгих военных кампаний быстрота и мобильность были важнейшими достоинствами. Русская конница блестяще продемонстрировала свою способность добиваться успеха в таких условиях – особенно на раннем этапе Ливонской войны. За то время, что требовалось обученному стрельцу на перезарядку пищали, умелый конник, всю жизнь практикующийся в стрельбе из лука на охоте в своем поместье, успевал выпустить в сторону противника несколько стрел; при этом, в отличие от стрельца, чье содержание недешево обходилось казне, помещик сам обеспечивал себя всем необходимым. Даже в начале XVII века Русское государство не хотело переходить на конницу другого типа или снаряжать своих конников огнестрельным оружием (хотя те из них, кто являлся на службу с пищалями, вносились в отдельные разрядные книги и получали порох) [Буганов 1959: 169, 174].

Впрочем, сохранив поместную конницу, в конце XVI века Русское государство не только признавало заслуги других своих войск и важность различных военных инноваций, но и стало уделать им больше средств и внимания. Строительство крепостей, организация пограничной службы, производство пушек – все эти меры оказались очень успешными в военном плане. Создание постоянной армии – особенно стрелецкого войска, вооруженного пищалями, – позволило использовать в ходе боя тактику ведения массированного огня (хотя в то время русская пехота еще не умела маневрировать). Стрельцы показали себя надежными и боеспособными солдатами как в ходе Ливонской войны, так и на гарнизонной службе. Однако политический и экономический кризис помешал повышению их статуса в военной иерархии Русского государства конца XVI века. Организация стрелецкого войска и его использование на поле боя не предполагали каких-либо изменений в структуре главной ударной силы русских вооруженных сил – поместном войске. Русское правительство даже не пыталось возложить на помещиков обязанности, выполняемые стрельцами: эта попытка привела бы к политическим потрясениям. Вместо этого были созданы совершенно новые войска, в которых на контрактной основе служили представители более низких сословий – стрельцы, пушкари и некоторые казаки. Социальный статус этих людей был невысок, однако правящая элита Русского государства сознавала их необходимость: видно, как всю вторую половину XVI столетия число их неуклонно растет. Впрочем, поскольку ближе к концу века ресурсы Москвы истощились, правительство стало оплачивать услуги этих солдат не денежным жалованьем, как поначалу, а другими средствами – в частности, налоговыми льготами и участками земли. В трудное для русской империи время эти поощрительные (хотя и потенциально вредные) меры помогли не только сохранить постоянные войска, но и увеличить их численность – особенно тех, что служили в гарнизонах.

В последние годы XVI века московская правящая верхушка прекрасно сознавала всю глубину политического (и военного) кризиса, в котором оказалось Русское государство, однако фискальные и экономические ресурсы страны были почти исчерпаны. В такой ситуации русское правительство не имело возможности в кратчайшие сроки исправить военное положение страны или проводить реформу вооруженных сил. Временные меры – такие как запрет на переход крестьян от одного хозяина к другому или предоставление стрельцам торговых привилегий – помогали только в краткосрочной перспективе, а иногда и вредили в долгосрочной. Для того чтобы возникла политическая воля на проведение крупномасштабных преобразований, необходимо было, прежде всего, решить ключевой вопрос, стоявший перед Русским государством: кто станет наследником почти прервавшейся царствующей династии?

Карта 5. Ливонская война и Смутное время (1558–1619) (взята из книги Р. Фроста «The Northern Wars: War, State and Society in Northeastern Europe, 1558–1721» [Frost 2000])