Текст книги "Как сломать себе жизнь"

– Отдел по связям с общественностью, – слышалось на том конце провода.

– Привет, э… Это Кэт из Nylon, – лепетала я. – Можно поговорить с кем-нибудь из… Иве… Сент-Лорент?

Пауза.

– Можете поговорить со мной, – отвечала пиарщица.

– Мне нужна информация по… э… туш эйклат.

– Что?

ЗАСТРЕЛИСЬ, думала я.

– Э… Тучи клэй? – вопрошала я, краешком глаза следя за одной мерзкой редактрисой из отдела моды, сидевшей через одну разрубочную колоду от меня. В кабинете воцарялась мертвая тишина.

– Что? – переспрашивали в трубке. – Не могу разобрать.

– Я произнесу по буквам, – в отчаянии лепетала я.

– Может, пришлете по электронной почте?

– Вообще-то… – начинала я.

Отбой.

Сплошное мучение. Позднее, когда у меня в отделе красоты появились собственные стажерки, все сложные названия я записывала для них на стикерах (к примеру: «SHU UEMURA – ШУ-ЙЭ-МУРА»).

Моя первая Неделя моды в феврале 2004-го прошла еще хуже. Шарлотта поручила мне посетить бэкстейдж Proenza Schouler[43]43
  Дизайнерский дуэт двух мужчин, дизайнеров Джека Маккаллоу и Лазаро Эрнандеса.


[Закрыть] и расспросить моделей о косметических средствах, без которых они не могут обойтись. Я понятия не имела, кто такая эта Проэнза, но с радостью отправилась к белым шатрам в Брайент-парке. Прикольно!

В гримерках царила суматоха, между вешалками с одеждой сновали журналисты в наушниках, стилисты и фотографы; столы с закусками были завалены овощными нарезками и куриными шашлычками. Сгорбленные манекенщицы рядами сидели на складных «режиссерских» креслах, читая или уставясь невидящим взглядом в пространство. Эти шикарные красавицы с длиннющими ногами и пустыми глазами вселяли страх.

С карандашом и блокнотом в руках, словно репортер прежних времен, я подошла к своей первой жертве. Она была в обычной уличной одежде – поношенной футболке и черных кожаных штанах-скинни – и ждала, пока женщина-стилист уложит ей волосы.

– Прошу прощения, – произнесла я. – Привет, я пишу статью для журнала Nylon. Не могли бы вы ответить на несколько вопросов?

Модель воззрилась на меня.

– Ладно, – наконец изрекла она.

– О, прекрасно! – воодушевилась я. – Э… ладно, я бы хотела знать… какими косметическими средствами вы пользуетесь в… в обычной жизни? И без чего не можете обойтись в поездках?

– Вы мне мешаете, – рявкнула на меня парикмахерша.

– Извините. – Я отступила назад. – В общем, какая декоративная косметика вам нравится? – Пауза. – Или средства для волос, продукты для ухода за кожей?

Модель вздохнула.

– Мне нравится… голубая смывка… знаете? – проговорила она с восточноевропейским акцентом. – Для снятия макияжа.

– О, великолепно! – оживилась я, стремительно строча в блокноте. – Голубая смывка… для снятия… макияжа. Ясно! Название марки помните?

– Нет.

– О… – протянула я. – Ладно. – Я в нерешительности помялась на месте. – Может, Kiehl’s или…

– Вы все еще мешаете! – снова взвилась парикмахерша.

– Э… Это голубой гель или просто бутылочка голубая?..

– Не знаю.

– Ладно, – сдалась я. – Хорошо!

Модель отвернулась к зеркалу. Стало ясно, что разговор окончен. Вот только…

– Э… – Я откашлялась. – Простите, пожалуйста. Можно узнать, как вас зовут?

Парикмахерша затрясла головой. Глаза модели сузились.

– Сасхьякьядха Ракдфнфсбуипи, – произнесла девушка.

Блин!

– Вы не повторите? – пискнула я.

Она повторила.

– Можете по буквам? – попросила я. – Ради бога, простите. Простите, ради бога.

Парикмахерша окончательно вышла из себя.

– ПРОВАЛИВАЙ! – завизжала она. Находившиеся рядом стилисты и модели как по команде повернули к нам головы. Я опрометью бросилась вон из шатра.

Ужасно, правда? Но мое первое бьюти-мероприятие прошло еще хуже. Это был торжественный ужин в честь запуска знакового аромата одного из домов высокой моды. В самую последнюю минуту Шарлотта отправила меня вместо себя.

– Вообще-то это мероприятие не для стажеров, – фыркнула сотрудница по связям с общественностью. Но тем не менее провела меня на мое место. Ужин проходил в индустриальном лофт-пространстве в районе Флэтайрон. Белые стены соответствовали «белым нотам» (что бы это ни значило) в композиции аромата, а также дизайну гладкого минималистичного белого флакона. Белые свечи, белые салфетки и белые орхидеи на каждом столе. Даже сотрудники отдела маркетинга были белые! Да нет, шучу. (Как бы.)

Я робко опустилась на стул Шарлотты и украдкой глянула на карточки у соседних приборов. Vogue и Elle. Ух ты! Акулы мира высокой моды! Ужин обещал быть отпадным. Жду не дождусь.

Я оказалась права: было очень прикольно! Нет, вру. В течение всего ужина, состоявшего из четырех перемен блюд, со мной никто не заговорил! Ни словечком не обмолвился! Проходили часы. Я продолжала бокалами глушить вино (тоже белое!). Каким макаром люди умудряются выдерживать званые ужины? Я первый раз в жизни сидела рядом с элитой бизнеса за обалденным столом и мечтала только о том, чтобы ньокки на тарелке превратились в кокаин. Первый раз – но далеко не последний.

Я проработала в Nylon ровно год. На мой двадцать второй день рождения, 10 сентября, Джессика и Энн Макнелли, главред отдела моды Vanity Fair, взяли нас с Алексом в особняк Картье на Пятой авеню на вечеринку Нью-йоркской недели моды, устроенную в честь модельера Зака Позена. Перед особняком выстроилась безумно длинная очередь из желающих попасть внутрь, но когда подошли мы, сотрудники буквально всем скопом ломанулись открывать для нас бархатный канат. Потом мы ждали у входа, пока Энн позировала на красной дорожке перед толпой папарацци. Густая челка, черное платье из джерси, массивное ожерелье из драгоценных камней – Энн была сногсшибательна. До чего же Джессике повезло!

Наконец мы очутились в особняке. Сразу подскочил официант в смокинге и, сняв с серебряного подноса фужер шампанского, протянул его мне. Ура! Тут в меня в прямом смысле слова врезался Пафф Дэдди (опять он!); его счастье, что я не выплеснула на него шампанское. После него нарисовался низкорослый киноактер, с виду прожженный кокаинщик, – пожалуй, не буду называть его имя, – который весь вечер прямо-таки преследовал меня, хотя я была с Алексом. Даже в туалет за мной прорывался! Он все время хватал меня за руку, требовал поехать с ним в клуб Bungalow и строил мне глазки с другого конца зала. Алекс это заметил, и – поскольку нас с ним угораздило разбежаться именно в тот вечер – они с Толстым Жидом и сегодня утверждают, будто я спала с кинозвездой. Так что, пользуясь случаем, я ответственно заявляю: секса не было!

Ладно. Зачем я треплюсь об этих чуваках? Там были настоящие знаменитости, о которых действительно стоит рассказать. Каким-то чудом я оказалась на улице с сигаретой Parliament Lights в компании Алекса, Джессики и ее подруги Би Шеффер, дочери Анны Винтур. Юная Би только что помогла матери с запуском подросткового Teen Vogue – ежемесячного малоформатного журнала, поголовно приведшего в восторг и мир моды, и мир журналистики. Би была просто прелесть – обаятельная, веселая, к тому же стильная: блестящие каштановые волосы, голубой, окрашенный в узелковой технике костюм от Zac Posen и сигарета в руке. (Обожаю малолетних курильщиц, а вы разве нет?)

Мы вернулись в зал и встретили мать Джессики, поглощенную разговором с матерью Би Анной. Так мы и стояли все вместе: Анна Винтур, Энн и Джессика Макнелли, Би Шеффер, Алекс и я.

– Тебе весело? – едва слышно проговорил Алекс. Я только кивнула в ответ. За год я все уши ему прожужжала про глянец; оттого он и взял меня на эту вечеринку. (Мой. Лучший. Бойфренд. Самый лучший.) Я не могла поверить, что оказалась среди всех этих людей!

Я старалась не пялиться на окружающих, но мне это плохо удавалось. Главный редактор Vogue находилась буквально в полуметре от меня! Я ощущала аромат ее духов – Chanel № 5. Я украдкой косилась на ее мускулистые, как у теннисистки, руки, на безукоризненную укладку. Она была совершенна. И Энн Макнелли тоже. Я со своей отросшей самопальной стрижкой, поношенными сандалиями и идиотской джинсовой сумочкой Fendi, набитой упаковками жвачки Dentyne Ice и сломанными сигаретами, ощущала себя рядом с ними паршивой уличной пацанкой. Энн и Анна смотрелись так… гармонично. Ни одну из них я не могла вообразить даже навеселе, не говоря уже о других видах зависимости. Такие преуспевающие, такие креативные, красивые, деловые, могущественные! Меня терзал только один вопрос: как стать такой, как они?

Глава седьмая

Осень 2004 года ознаменовала собой начало печально известной эпохи в нью-йоркской клубной жизни – и, как вы понимаете, без меня там было не обойтись. Западный Челси к северу от района художественных галерей наводнили клубы. Начало было положено бешеной популярностью прославленного Bungalow 8 с его пальмами и полосатыми диванчиками, где можно было заметить Принца, который сидел в полном одиночестве, словно городской сумасшедший. Пьяные участницы шоу «Топ-модель по-американски» вечно валились на кофейные столики; в баре звездный ведущий MTV, оглядев меня, потирал свой член… и не поймешь, нарочно он это или нет. Затем поблизости, на Десятой авеню, открылся гигантский Marquee – двухэтажный, с этой его потрясающей лестницей. Там мы с Алексом все время и торчали.

А вслед за Marquee клубы начали возникать как грибы после дождя. Всего за пару лет они заполонили весь район! С воскресенья на понедельник на Западной 28-й улице в три часа ночи собирались такие пробки, что пьяные девицы на шпильках и в мини-юбках, маячившие за окнами машины, продвигались пешком с куда большей скоростью, чем такси. Впереди застрял «кадиллак-эска-лейд», и таксист ругается почем зря и жмет на клаксон, а позади него водители других такси тоже отчаянно сигналят, – и вот из внедорожника выпрыгивает юная рыжая бестия Линдси Лохан (то были золотые денечки ее безраздельного царствования) и скрывается в клубе. После чего движение на улице наконец восстанавливается. И так каждую ночь!

Мы с Алексом оба перебрались в Верхний Манхэттен, но уже не жили вместе. Моя новая квартира – просторная студия на шестнадцатом этаже многоэтажки под названием «Колорадо» на Восточной 86-й улице – выглядела очень стильно. Из окон можно было увидеть половину Верхнего Ист-Сайда. И верхушки деревьев Центрального парка, находившегося всего в нескольких кварталах оттуда. Алекс обосновался поблизости, на Восточной 75-й, но отношения у нас не ладились. Разъезжаясь, мы подозревали взаимные измены (я и вправду подложила ему свинью), а при встрече постоянно копались в телефонах друг друга.

Обычно тучи сгущались к пяти утра, когда мы возвращались из очередного клуба.

– И-И-ИЙ-Я-А-А-А-А!!!! – вопила я, запуская тарелкой в бойфренда. И – БАХ, БАХ, БАХ! – одну за другой швыряла все его тарелки на пол кухни.

Бывало, что я вламывалась к нему, когда он не отвечал на звонки, и находила его беспробудно дрыхнущим на диване после ночного загула. Я пыталась его растолкать, он никак не приходил в себя, и тогда я просто начинала лупить его по щекам. Жесть!

– Проснись! – Шлеп, шлеп! – Сволочь!

Его друзья только пялились на нас.

Алекс не был святым. Его излюбленная выходка – схватить мой телефон-раскладушку и разломать пополам. Боже, как я бесилась! Только куплю новый мобильник, а через неделю, во время очередного скандала, он вырывает у меня телефон и выбрасывает из окна! Я, полуодетая, с воплями несусь на улицу. Босая, с рыданиями копаюсь в мусорном бачке, и тут прибывают копы – что случалось регулярно, чуть не каждую пару недель.

Соседи Алекса нас возненавидели. Они начали сбор подписей за то, чтобы его выселили из дома! Кто-то даже наклеил в вестибюле объявление с текстом следующего содержания: «ЖИЛЕЦ ИЗ КВАРТИРЫ 4В БЬЕТ ЖЕНЩИН».

Если мы не ссорились, то скучали в обществе друг друга. Алекс приторговывал травкой прямо в квартире, поэтому телефон разрывался от звонков; он мог никуда не ходить. Я сидела с ним и его друзьями, они смотрели по телику матчи Yankees или «Клан Сопрано», однако ни компания, ни происходящее на экране не вызывали у меня интереса. Вы когда-нибудь обжирались амфетамином? Буквально воротит от телевизора! Полная дичь. Вместо этого я забиралась в уголок и читала New York Post.

– Ха-ха, – произносила я, когда кто-нибудь рассказывал прикольную историю, – а это не то же самое, что искренне засмеяться. На «колесах» я становилась невозмутимой.

Вот что случается, если удваиваешь дозу. О да! Бойфренду было невдомек, что мое теперешнее поведение – отчужденность, паранойя, агрессия – объясняется не только нашими нездоровыми отношениями. У меня передоз!

Я стала посещать нового психиатра. Нью-йоркские врачи вешают на доме, где живут, табличку со своим именем, а я проходила мимо дома доктора М. раз пятнадцать на дню. Он жил в моем квартале. Однажды вечером я ему позвонила. Трубку взяла секретарша; голос у нее был такой, будто ей лет сто, не меньше. Я объяснила, что ищу нового мозгоправа, потому что мой «недавно вышел на пенсию». (Ага, как же!)

– У вас есть страховка? – осведомилась она. Я точно не знала, пришлось звякнуть маме. Оказалось, страховка есть – ее сделали через колледж. Потом я снова позвонила в приемную врача. Меня берут! Секретарша втиснула меня в расписание.

Я явилась через неделю, разодевшись, чтобы произвести впечатление. Мне еще не приходилось выманивать «колеса» у незнакомого человека. Удастся ли? Доктор М. тоже оказался дряхлым старичком.

– Я принимаю по восемьдесят миллиграммов аддерола ежедневно в течение пяти лет, – сообщила я ему во время первого визита. – И амбиен, чтобы заснуть.

Собственно говоря, я не врала; просто не упомянула, что доктор Папа уже высылает мне эти препараты из другого штата.

– Хорошо, – ответил доктор М., выписывая рецепт.

Потом я отправилась напротив, в аптеку Rite Aid, чтобы купить таблетки. Сидела и читала таблоиды, пока не назвали мое имя. Общая стоимость составила…

– Два доллара, – сказала кассирша. У меня буквально выросли крылья. Оказавшись на эскалаторе, я отправила в рот таблетку аддерола, словно драже «Ментос». Медицинская страховка творит чудеса! Какая досада, что я раньше об этом не знала!

После года в Nylon я была готова перейти в другой журнал – и уже знала, куда хочу попасть: в Teen Vogue. У меня там даже был свой человек – редактор отдела красоты Кара Джезелла, которая работала в Nylon до Шарлотты и дружила с ней. Вдобавок к этому Холли, ассистентка Кары, только что окончила колледж Юджина Лэнга. С помощью Шарлотты я прошла собеседование и получила стажировку. Я проводила на работе два дня в неделю – вторник и четверг, с десяти примерно до шести. К тому же я заработала достаточно баллов на курсе и могла больше не посещать текущие занятия. Фантастика!

Teen Vogue! Я пребывала в радостном возбуждении, к которому примешивалась некоторая доля страха. Это было настоящее имя в мире моды – под общим руководством Анны Винтур. Ежемесячный журнал небольшого формата пестрел снимками богатых девчонок, которые позировали в своих спальнях на Парк-авеню, развалившись на креслах-мешках с принтами Marimekko и рассуждая о дополнении школьной формы заколками Chanel и балетками Delman. Я же куда чаще дополняла костюмы Juicy Couture дырками от сигарет. Что же надеть? Я застыла в своей гардеробной, чувствуя подступающее отчаяние: я владела горой расклешенных джинсов с низкой посадкой от Frankie В., пятью облезлыми прохудившимися куртками из кроличьего меха и таким количеством мини-юбок, что в них можно было обрядить целую армию шлюх, но у меня не было ничего подходящего для Teen Vogue. Винтажные рокерские футболки, на которые я потратила целое состояние, чтобы соответствовать стилю Nylon, тут не прокатят. Черт!

Секонд-хенды! В Нью-Йорке они сказочные, особенно в Верхнем Ист-Сайде. Там я найду все, что нужно, ведь мне только двадцать два и я до смешного тощая (а в секонд-хенды обычно сдают вещи, которые перестали налезать). Секретная техника поиска заключается в до предела усиленном приеме выписанных препаратов: только так можно без устали прочесывать вешалки. Я проводила целые дни в INA, Tokio 7 и Michael’s на Мэдисон-авеню, охотясь за дизайнерскими шмотками, которые видела в журнале. И в конце концов стала обладательницей блузок Cacharel с отложными воротничками «Питер Пэн», платьиц Miu Miu, туфель с ремешками Marc Jacobs и юбки Hussein Chalayan – за сущие гроши по сравнению с тем, сколько стоили эти вещи поначалу. Все они казались мне чертовски уродливыми, но ведь это и есть высокая мода, верно? Спасибо Миучче Прада.

Так, безобразный, несексуальный наряд подобран, и я наконец-то готова к своему первому дню. Разве нет? Отнюдь. В то утро я находилась на грани нервного срыва! Я дважды испортила свой «минималистичный» макияж. Надо было провести жидкой подводкой для век тоненькую изящную линию, но я просто не могла нарисовать идеальные стрелки – а они обязаны быть идеальными. Идеальными, идеальными, идеальными! Ведь это Teen Vogue!

Когда я вышла из дому, на часах было девять тридцать, а я рассчитывала добраться до здания Condé Nast к десяти. Ко всему прочему шел дождь. В новых высоченных бархатных «лодочках» Marc Jacobs и коричневой юбке-карандаш Prada я побежала к метро. Спустившись наконец под землю, я обнаружила, что вся станция «86-я улица» на ветке «Лексингтон-авеню» затоплена. В самом прямом смысле! Преодолеть огромные лужи в своей узкой тесной юбке я могла, разве что воспарив над ними а-ля Дэвид Блэйн[44]44
  Американский фокусник-иллюзионист.


[Закрыть].

«ЗА ЧТО?» – мысленно возопила я, обращаясь к Господу, как Рассел Кроу в «Ное» Даррена Аронофски (этот фильм мне нечаянно пришлось посмотреть во время последнего курса реабилитации).

Вот чертово дерьмо! Я попыталась на цыпочках пройти по самым мелким лужицам, туфли тут же насквозь промокли и забрызгались слякотью подземки. Кошмар! Но лужи оказались не последним испытанием. На платформе будто снималась массовая сцена. Поезда задерживались. Люди заглядывали в тоннель и цокали языками. Минуты шли.

ЧОООРТ, мысленно стонала я.

Когда состав в конце концов подошел, было уже без пяти десять. Толпа ринулась к дверям, что в твоем Токио. А потом поезд застрял в тоннеле. Я с предыдущего дня ничего не ела (амфетамины, немного мёда), а кислорода здесь почти не было. Через несколько минут я начала задыхаться, как извращенец, который звонит по телефону незнакомкам. Перед глазами поплыли… черные… пятна…

– Вы в порядке? – спросила женщина, прижатая ко мне.

– Нет, – выдавила я.

Вагон был так забит людьми, что я даже не упала! Просто сползла.

– ДАЙТЕ ДЕВУШКЕ СЕСТЬ! – прокричал какой-то мужчина. Кто-то уступил мне место, я села и прижала голову к коленям.

До Teen Vogue я добралась лишь к десяти сорока пяти. Опоздав почти на час, безнадежно испортив туфли и практически озверев.

С Холли, ассистенткой отдела красоты, я поздоровалась так, будто только что задавила ее собаку.

– Мне ужасно стыдно… – лепетала я. – Боже, так стыдно. Так стыдно. Я…

– Расслабься, – перебила меня Холли. Эта веснушчатая девушка с длинными золотистыми волосами родилась и выросла в Бруклине. Мы с ней до сих пор остаемся настоящими друзьями. – Все нормально. Бывает.

Я выдохнула. Урок всем аддеролыцицам: обязательно завтракайте перед началом первого трудового дня на работе вашей мечты. А если добираетесь общественным транспортом, надевайте гребаные балетки.

В Teen Vogue царила тишина. Как я уже сказала, здесь чувствовалось напряжение, порожденное культом Анны Винтур. Хотя редакция Vogue располагалась тремя этажами выше, присутствие этой женщины ощущалось и у нас. В отделе красоты даже не разговаривали вслух: все общение шло через мессенджер AOL. Ну, почти все.

– Вы, ребята, должны лучше стараться! – Это Кара, редактор отдела красоты, пробирает Холли и младшего редактора Фиореллу. Ее голос разносится по офису, слегка заглушаемый серым ковровым покрытием. – Не знаю, что еще вам сказать!

Когда-нибудь я тоже буду сидеть на таком собрании, мечтаю я про себя. Вид у Фи и Холли пришибленный. Понятия не имею, в чем они провинились.

Но чаще всего в отделе слышится звук падающей туши (в самом прямом смысле: флакончики вечно скатываются со столов). В четверть одиннадцатого Кара через мессенджер шлет Холли заказ на завтрак (в глянцевых изданиях рабочий день начинается в десять, а не в девять), Холли пересылает его мне, я хватаю обеденную карточку Кары и несусь на четвертый этаж. Пожалуй, вряд ли я в действительности «носилась» в дебильных босоножках на платформе от YSL, которые отхватила в секонд-хенде. Скорее топала. Топ-топ, топ-топ, топ-топ. Так звучит стажировка!

Когда мне везет, я встречаю в дизайнерском кафетерии Frank Gehry какую-нибудь интересную личность, вроде Си Ай Ньюхауса, владельца Condé Nast. Он невысок, немолод и реально крут; носит серый свитшот поверх неоново-желтого поло. Он медленно выбирает фрукты в лотках на раздаче. Я хватаю для Кары смузи и две сосиски из индейки. Потом опять: топ-топ, топ-топ, топ-топ. Бегом возвращаюсь по лестнице наверх и отдаю ей пищу. Обслуживание с улыбкой.

– Спасибо! – бросает мне Кара.

– Пожалуйста, – отвечаю я. И возвращаюсь к своему столу. Холли уже переслала мне десять списков для об-звона. Я буду возиться с ними весь день.

Было здорово вернуться в Conde и снова вращаться среди тех экзотических птичек, которыми я восхищалась со времен работы в Vanity Fair. Особенное впечатление производила на меня Джейн Келтнер – красивая молодая редактриса отдела моды, носившая Louboutins из черной лаковой кожи на двенадцатисантиметровых шпильках. Про нее говорили, что однажды она станет главным редактором. Но была, разумеется, и нынешний главред, белокурая изящная Эми Астли, бывшая балерина. Она служила в отделе красоты Vogue, пока по воле Анны Винтур не возглавила Teen Vogue. Кара тоже была не промах. Настоящая писательница и феминистка, она училась в престижном гуманитарном колледже Вассара и славилась репутацией толкового редактора. («Она и впрямь толковая», – сказала мне Шарлотта.) Иногда я присутствовала на собраниях отдела, проходивших в кабинете Кары. У нее были забавные взгляды на косметические средства. (Они есть у каждого бьюти-директора, но тогда я этого еще не знала.)

– Тени для век? – восклицала Кара, стоило Холли заикнуться о них. – Ими никто не пользуется! Не знаю никого, кто красится тенями!

В ночной клубной жизни я, безусловно, была королевой теней для век, однако спорить не собиралась.

Но, разумеется, никто не мог сравниться с Анной. Она была повсюду.

«А. В. на нашем этаже!» – предупреждала меня Холли через мессенджер. Я толком не понимала, как мне использовать эту информацию, ну разве что заткнуться и принять бодрый вид. Позднее Анна прогуливалась по офису вместе с Эми. Она окидывала каждого – включая меня – своим испытующим «лазерным» взглядом. И не боялась зрительного контакта. Истинная королева. Мне и сейчас хочется встать из-за компьютера и, преклонив колена на коврик из овечьей шкуры, снова и снова печатать ее имя. Какая женщина!

Между прочим, начало моей стажировки совпало по времени с грядущим выходом «Первого ряда» – «скрупулезно исследованной биографии» Анны, написанной Джерри Оппенхеймером. (Другие труды Оппенхеймера: «Дом Хилтонов: От Конрада до Пэрис» и «Марта Стюарт: Просто десерты».) Это было огромное событие: все в Teen Vogue бредили «книгой без названия» – по выражению Кары, – хотя она еще не вышла. Когда мы наконец прочли ее, то долго сплетничали (по мессенджеру), преимущественно об утверждении, что у Винтур был роман с Бобом Марли! Ничего себе, а? Продолжай в том же духе, Анна!

В течение полугода я занималась стандартными заданиями стажерки отдела красоты: обзванивала косметические фирмы, запрашивала по электронной почте пресс-релизы в отделах по связям с общественностью, распечатывала их. В Condé Nast у меня появился собственный электронный адрес, поэтому больше не приходилось волноваться, что я неправильно произнесу по телефону очередное трудное название. (Да и все волнения были позади: я практически свободно владела терминологией beaute.)

Если я не сидела за своим столом, то находилась на складе отдела красоты. Он был невелик – и опасен! Нет, в самом деле. Стажеркам отдела красоты все так и сыплется на голову, а на складе косметики Teen Vogue с его шаткими перекошенными полками дела обстояли особенно плохо. Однажды флакон духов Thierry Mugler Angel чуть не поставил мне фингал под глазом. Скамеечка, которой пользовались, чтобы дотянуться до верхних полок, представляла собой сущее издевательство – у нее были колесики! – и я вечно падала с нее. Ну и что? На складе хранилась масса интереснейших штучек. Teen Vogue был обеспечен куда лучше моего прежнего журнала Nylon. Я подолгу торчала на складе, тайно тестируя средства – с весьма различными результатами. Скажем так: карандаш для веснушек Lancome сняли с продажи не без причины.

Стать хорошей стажеркой легко. Я записывала все распоряжения, намертво приклеив к лицу приятную улыбку. Почти как в импровизационной мастерской актерской школы: я просто талдычила свое «да, да, да». Скажи я хоть единожды «нет», игра была бы окончена – по крайней мере, мне так представлялось. Я ни разу не ответила «нет», поэтому шанса проверить у меня не было.

Я хваталась за любое задание, причем с готовностью. Например: знаете ли вы, что такое бьюти-распродажа? Ну, я тоже не знала, пока Холли не попросила меня ее устроить.

– Без проблем! – ответила я, понятия не имея, на что соглашаюсь. Большинство журналов по нескольку раз в год устраивают бьюти-распродажи, куда приглашают всех подряд: девушек с рецепции, курьеров, даже кассирш из кафетерия. Если вам подвернется возможность, обязательно сходите! Это лучшие распродажи образцов косметики в городе.

Полки склада отдела красоты заметно пустели, их содержимое переносили в комнату для совещаний; каждый предмет стоил всего один доллар. Вырученные деньги жертвовались благотворительным организациям вроде «Платья для успеха»[45]45
  Dress for Success – американская благотворительная организация, основанная в 1997 году Нэнси Лаблин для помощи работающим женщинам с небольшим доходом.


[Закрыть]. Выигрывали все!

Все, кроме стажерки отдела красоты, ответственной за мероприятие. Работы были тонны. Я потратила все утро, таская со склада в зал совещаний почтовые лотки, доверху набитые фенами ТЗ, соляными скрабами Aveda, одеколонами John Varvatos и прочая, и прочая. На мне опять была дурацкая юбка-карандаш и туфли на шпильках, поэтому передвигалась я крошечными шажками. Идиотизм. Я просто с ног валилась, расставляя косметические средства – лаки OPI, туши Too Faced, утюжки для волос Ted Gibson, кремы для ног Body Shop – по всему помещению. Вокруг крутились коллеги, оценивая мои успехи.

– Эй, красавица, – заглянула ко мне редактор отдела модного рынка, – как думаешь, когда начнем?

Штатные сотрудники, за четыре месяца не удостоившие меня и кивком, внезапно сделались приторно любезными.

Потом я открыла шлюзы, и хлынул бесчисленный людской поток!

– Пятьдесят четыре, пятьдесят пять, пятьдесят шесть, пятьдесят семь… – Ровно шесть часов кряду я подсчитывала этикетки однодолларовых товаров. К вечеру мне хотелось сунуть в рот дуло пистолета, но у меня был набитый наличностью серый конверт для Холли. Надеюсь, она не заметит, как у меня трясутся руки. Я целый день глотала утроенные порции аддерола. И у вас хватит духу меня осуждать?

На другое утро Холли попросила меня поехать в Западный Челси и забрать четыре дюжины капкейков, предназначавшихся для дня рождения одной сотрудницы. Да, пекарня Billy’s Bakery запросто могла прислать заказ на Таймс-сквер, 4, с курьером. Да, Холли могла выдать мне деньги на такси или отправить меня на лимузине. Но я рада, что она этого не сделала. Стажерок для того и нанимают, чтобы изнурять их работой, заставлять кровью и потом строить карьеру! Браво, Холли. Она даже не предложила мне карточку метро.

Стоял ноябрь. Я спустилась в метро на десятисантиметровых каблуках, потому что в тот день другой обуви у меня на работе не оказалось. По Десятой авеню гулял промозглый ветер с Гудзона. У меня были голые ноги. Ветер развевал волосы, пряди прилипали к губам, намазанным блеском Dior Addict. Цок-цок, цок-цок. Я вечно гарцевала, словно цирковая пони.

Сотрудник пекарни принес заказ. Капкейки были уложены в большие продолговатые коробки. Я едва удерживала их в руках. А до чего ж они были тяжелые! В этих дурацких пекарнях льют столько глазури! Цок-цок, цок-цок. Пошатываясь, я тащила по Десятой авеню пластиковые пакеты, груженые огромными коробками с капкейками. Перчаток у меня не было, и костяшки пальцев задубели от холода, руки ныли от тяжести; из-за сильного ветра я не могла идти прямо и продвигалась зигзагом. Полный кошмар в стиле Леонардо Ди Каприо в фильме «Выживший»: мне страшно повезло – и я страшно замерзла.

Вернувшись в редакцию, я отнесла капкейки в отдел искусства вместе с тарелками, салфетками и бутылками молока из кухни. Потом, дрожа от холода, уселась за свой стол. Холли сделала массовую рассылку, сотрудницы начали вставать с мест и потянулись на вечеринку.

Я просидела за столом двадцать минут, пока Холли за мной не вернулась.

– Ты почему тут торчишь? – спросила она.

– Э… – протянула я. – Я… А что, стажерок тоже пригласили?

Холли рассмеялась:

– Капкейк тебя ждет!

Я присоединилась к празднующим. Кажется, никто не возражал против моего прихода. Редактор отдела моды мне даже улыбнулась. Я выбрала ванильный капкейк и съела его, устроившись рядом с кабинетом редактора по искусству. Это был самый вкусный капкейк в моей жизни.

В декабре мы с Алексом расстались окончательно. Я пыталась взбодриться старым испытанным способом: танцевала на диванах промоутерских столиков и трахалась с разными идиотами. Но бодрости не прибавлялось. Раньше каждую ночь после клуба мы Алексом, СЭЙМОМ, Олденом и Толстым Жидом забивались в такси и отправлялись на афтепати. Теперь я уезжала домой пьяная и в одиночестве. Мне было тоскливо и становилось все тоскливее.

Правда, у меня появилось новое хобби: хождение по врачам. В моем районе оказалось столько психиатров, что я была просто обязана перебрать их всех.

– Может, попробовать декседрин? – осведомлялась я у своего нового мозгоправа. Доктор А. тоже был седым стариканом, как и доктор М. (с этим я также продолжала встречаться). – Или лунесту?

Ответ всегда был положительный. В чем мой секрет? Обаяние! К тому же я с детства приучилась обманывать психиатров. Да, и еще врачи любят наличность.

А на работе я праздновала первое Рождество в Conde. Сотрудницы Teen Vogue пребывали в радостном возбуждении, распаковывая трофеи, присылаемые рекламными агентствами и домами моды. Я помогала Холли складывать в кабинете Кары ее подарки – бумажники CDG, сумки Dior, ежедневники Fendi, охая и ахая над адресованными Холли менее дорогими вещами, вроде балеток Tory Burch. С деньков кокаинового лета в Pangaea я не видала такого количества бутылок Dom Perignon и Modt & Chandon! Ребята из курьерского центра были завалены работой по горло; они являлись к нам по десяти раз на дню. Постепенно посылки стали для меня обычным делом – к такому быстро теряешь интерес, – но поначалу подарочная вакханалия меня опьяняла. И заставляла еще отчаяннее мечтать о должности журнального редактора.