Текст книги "Как сломать себе жизнь"

Оставшееся время в Teen Vogue промелькнуло незаметно. Стажировка прошла весело и продуктивно. Как-то вечером я устроилась на полу рядом с кабинетом главного редактора Эми Астли, помогая ее ассистентке заворачивать в подарочную упаковку бутылки шампанского. Было так уютно сидеть на коленях; слева от меня, за окнами, пушистый снег укрывал Таймс-сквер белым покрывалом, справа за своим белым столом, стоявшим на белом ковре, молча работала Эми. Я была готова возиться со скотчем годами! Или, по крайней мере, пока не закончится аддерол.

– Огромное спасибо! – сказала восхищенная Эми, выйдя из кабинета в половине шестого.

– Была счастлива помочь.

Счастлива?! Вот идиотка. Но какая разница: главный редактор Conde со мной заговорила!

Стажировка в Teen Vogue подошла к концу. Я славно потрудилась.

– Где хочешь поработать теперь? – спросила Холли.

В Glamour!

Холли написала по электронной почте ассистентке отдела красоты. Та ответила сразу: они как раз ищут человека для работы на складе отдела красоты.

Два дня спустя я встретилась с этой ассистенткой. В тот же день она прислала мне мейл с приглашением работать в Glamour. Я угодила на следующую стажировку. Третью подряд! Мне даже не верилось. Выходить на работу надо было после Нового года.

А пока у меня образовалось несколько свободных недель. Я погрузилась в настоящий наркоманский угар. К примеру, раскручивала капсулы медленного высвобождения, чтобы ускорить их действие. Я высыпала крошечные горькие крупинки в рот, и они застревали у меня в зубах. Впервые за несколько лет я справляла Рождество без Алекса и его друзей. Но мне было по барабану. Чем больше амфетаминов я принимала, тем веселее чувствовала себя в одиночестве. «Колеса» творили чудеса! Одинокие чудеса.

Глава восьмая

Glamour. G-l-a-m-o-u-r! Чего еще желать? Культовый женский журнал занимал весь шестнадцатый этаж здания на Таймс-сквер, 4. Здесь все было не так, как в Teen Vogue: вместо нервных модниц в Lanvin офис Glamour населяли хорошенькие редактрисы и ассистентки с блестящими волосами, ободками на голове и обручальными кольцами на пальце. Главный редактор Синди Лив носила джемпер поверх водолазки, а все сотрудницы держались очень мило. Никакая «ядерная Винтур» – шутка из британской прессы – ничего не заморозила.

Эта работа – даже за десять долларов в час в качестве «бьюти-фрилансера» (моя новая должность) – представлялась вполне перспективной. И хотя наибольшее внимание привлекал к себе Vogue, именно Glamour удостоился от журнала Adweek звания «главной дойной коровы» Condé Nast. Согласно condenast.com, каждая восьмая американка «заглядывает» в Glamour, а его читательская аудитория составляет 12,2 миллиона человек. И что это означает? Деньги! Чем выше тираж, тем дороже реклама. Вот почему в маникюрном салоне из журнала на колени всегда выпадает бланк подписки.

Во всяком случае, так это устроено в моем представлении (для безработной наркоманки я настоящая всезнайка). А вот что я знаю наверняка: в каждом выпуске было полно дорогостоящей рекламы духов, средств по уходу за кожей и волосами. В разделе «Красота», который считался лучшим в своем роде, реклама публиковалась наравне с редакционными материалами. Руководила отделом Фелисия Милевич. Она родилась в Австрии, выросла в Польше и начинала карьеру скромной ассистенткой отдела моды в начале семидесятых. Ныне же ее признавали одним из самых влиятельных редакторов отдела красоты в издательском бизнесе. К 2005 году, когда я пришла в журнал, она с успехом трудилась в Condé Nast более тридцати пяти лет.

Фелисия была легендой отрасли! И я это знала, потому что так говорили все окружающие.

– Она Коко Шанель среди бьюти-редакторов! – любила повторять ее заместительница Мэри.

Что она имела в виду? Понятия не имею. Но выглядела Фелисия соответственно. Она носила черные смокинги с белыми камелиями Chanel на лацкане, безукоризненные блузки, застегнутые на все пуговицы, очки и обязательную алую помаду. (Помаду ей много лет назад посоветовала сама «миссис Лаудер», и с тех пор Фелисия всегда пользовалась только такой.) У нее была стрижка каре выше плеч; о неповторимом оттенке ее рыжих волос заботился колорист Гэд Коэн. Фелисия пользовалась духами Guerlain Vol de Nuit и говорила с заметным акцентом.

Она была иконой. Ая не могла произнести ее фамилию.

«МИ-ЛЕ-ВИЧ» – без конца выводила я на желтых стикерах. Но тщетно: я всегда паникую, очутившись в сложном положении. Что в данном случае меня часто подводило, потому что мне приходилось сиживать на месте ассистентки Фелисии – прямо у кабинета начальницы – и отвечать на звонки.

– Кабинет Фелисии… (пауза) Ми… э… лел… э… вив… ич, – лепетала я (в тысячу раз мучительнее, чем в Nylon!). И забывала передать сообщение от редактора отдела моды Ксантипи Джоаннидес. Она, наверное, до сих пор ждет, когда Фелисия ей перезвонит.

Фелисия была последним из бьюти-директоров старой школы. Я никогда не видела, чтобы она правила гранки – те огромные листы, что циркулировали среди редакторов, – хотя она наверняка этим занималась. Но ее уделом была концепция, дорогуша. Идеология.

– Рос-совое, – величественно провозглашала Фелисия, делая взмах наманикюренной рукой. – В этом месяце все про рос-совое.

Она председательствовала на планерке, восседая за своим столом, в то время как остальные – мы впятером – теснились на двухместном диванчике. Именно в мои обязанности входило открывать десятки посылок, которые приходили на имя Фелисии каждый день, и аккуратно раскладывать присланные косметические средства на этом миниатюрном предмете обстановки. Она оставляла себе то, что ее заинтересовало (немногое: ну, может, изредка бальзам для губ Baume de Rose от By Terry), а остальное сваливала в пластиковые коробки, стоявшие за дверью ее кабинета. Я перетаскивала добро на склад и расставляла по полкам.

Еще я должна была каждое утро приносить Фелисии из кафетерия тост «семь злаков» с арахисовым маслом и чашку кофе с «кап-пелькой мал-лака». Вы думаете, имея столь внушительный опыт таскания завтраков для начальниц, я здорово поднаторела в этом? Отнюдь.

– Кэт, – произносила Фелиция спустя полминуты, как я оставляла кофе с тостом у нее на столе.

Я оборачивалась и откликалась наиприятнейшим голосом:

– Да, Фелисия? – Было уже ясно, что сейчас будет.

– Он недостат-точно горят-чий, – извиняющимся тоном объясняла она.

– Я принесу вам другой!

Иногда случалось бегать и за третьим.

Этот дурацкий кофе изводил меня несколько месяцев. Ну как я могла сделать его горячее? Не станешь же подогревать чашку самой Фелисии Милевич в микроволновке на редакционной кухоньке – это неприлично. Зато я решила, что вполне допустимо отдельно подогреть там «кап-пельку мал-лака», а потом влить его в кофе. И сработало! Фелисия была счастлива. Я воодушевилась. Говорю же: стажировка – дело непростое.

Фелисия сама принимала сотрудников на работу, и было очевидно, что ей по вкусу «хорошие девочки». В Glamour работали на полной ставке две журналистки – Стефани и Трэм, симпатичные, супертолковые и зрелые. Хотя им не исполнилось и тридцати, обе были замужем. Они говорили тихими голосами. Пили чай и доставали из столов пашмины, когда замерзали. Ассистентке Фелисии Алике стукнуло всего двадцать шесть, и она уже была помолвлена. Все они окончили действительно хорошие колледжи – Пенн, Джорджтаун. (Кстати, я к этому времени училась на последнем курсе Снотворного колледжа – в смысле, колледжа Юджина Лэнга – и в следующем году готовилась получить степень по журналистике.)

Конечно, сидевшие на «колесах» наркоманки вроде меня в Glamour не допускались. Я никогда не показывала в редакции свою «темную сторону». Наоборот, изо всех сил старалась соответствовать: начала красить губы алой помадой, как Фелисия; пробовала стянуть волосы в аккуратный «балетный пучок». Носила оранжевые в горошек юбки до середины колена Marc by Marc и кардиганы Diane von Furstenberg. И даже стала по утрам заклеивать соски скотчем, чтобы они не торчали, если я замерзну. (Попробуйте! Особенно пригодится на собеседованиях при поиске работы.) И все же в кругу сотрудниц журнала я по-прежнему чувствовала малолетней шалавой в церкви. Они ведь даже не матерились!

Ну разве что Мэри. Старший редактор в отделе красоты, она являлась правой рукой Фелисии; они были неразлучны еще со времен работы в Mademoiselle. Именно Мэри воплощала в жизнь по-модному туманные идеи Фелисии и обеспечивала их превращение в статьи с великолепными фотографиями и рекламой последних новинок косметических брендов. Мэри отличалась от всех, с кем я работала в Conde. Она не пользовалась макияжем и не красила волосы. Она носила кеды, потому в них было удобнее в час пик добираться на работу на электричке с севера штата, где она жила с мужем и двумя маленькими детьми. Мэри ни секунды не сидела на месте. Она успевала посетить до тридцати бьюти-мероприятий за день! Вот это энергия! Лишь однажды я видела ее в расслабленном состоянии – когда застала с сигаретой на Западной 43-й улице около выстроившихся в ряд лимузинов. Раньше мне никогда не доводилось видеть курящего бьюти-редактора. Отрадно было узнать, что у кого-то в Glamour есть вредные привычки.

Мэри умела быть настойчивой – сроки вечно поджимают! – зато благодаря ее увлеченности все делалось вовремя. Кроме того, я уже наработала опыт. Мэри врывалась на склад отдела красоты с массажным валиком неизвестного происхождения, который она хотела использовать в разделе «Гид по волосам», а я отыскивала производителя во Флориде и ровно через пятнадцать минут дозванивалась до них, чтобы подтвердить информацию по правам. А если отсутствовала подводка для глаз, заказанная мной утром для заметки по практическому использованию, и Мэри начинала меня донимать, я спускалась в курьерский центр и самолично рылась в пакетах, не дожидаясь, когда их доставят наверх. Не найдя искомое и тут, я бегом возвращалась в редакцию, хватала со склада аналогичный продукт, летела в магазин Sephora на Таймс-сквер и обменивала его на то, что требовалось. Потом неслась обратно на шестнадцатый этаж и врывалась в кабинет Мэри.

– Вот! – сообщала я.

– Слава богу! – восклицала Мэри. – В фотостудию!

И я опять неслась клифтам. Мэри успокаивалась, только когда я возвращалась с подтверждением, что подводку непременно сфотографируют сегодня вечером и пришлют снимок в отдел красоты завтра утром. Мэри просовывала голову в дверь склада, где я обмахивалась пресс-релизом, пытаясь отдышаться.

– Не забывай, – говорила она, – это всего лишь отдел красоты. Мы не делаем операций на открытом сердце!

– Точно! – отвечала я. И мы обе нервно смеялись.

Теперь у меня было как никогда много аддерола, а значит, и принимать его я могла как никогда часто. Зависимость прогрессировала, как ей это свойственно. Стимуляторы помогали справиться с нудной работой – у Мэри для меня всегда находилось в запасе нудное задание. Вы когда-нибудь слышали о «Глэмми» – журнальных наградах для косметических продуктов? В 2005 году около восьми тысяч читательниц, проголосовав за любимый продукт, прислали нам рукописные «бюллетени» обычной почтой. Штабеля ящиков с письмами стояли в комнате для совещаний. Отгадайте, кто два года подряд сидел там с блокнотиком на пружинке, бюллетень за бюллетенем подсчитывая результаты?

Лучшая тушь массового потребления: Maybelline Great Lash. Проверяем. Все верно.

Лучшая тушь люксовой марки: Lancome Defincils. Проверяем. Все верно.

Лучший аромат люксовой марки: Britney Spears Curious. Проверяем.

Аддерол. Проверено!

Мэри должным образом оценила мое, так сказать, «амфетаминовое трудолюбие». Она начала просить меня выходить сверхурочно. Хуже всего были ее «специальные проекты», и она сама это знала, и все это знали, – но я ни разу не сказала «нет». Более того, ради них я прогуливала занятия в колледже. Просто мне хотелось как можно больше находиться на работе. Здание Condé Nast было для меня лучшим местом на земле! Ну и кроме того, Glamour платил десять долларов в час. А я ведь ходила по врачам. Когда склад отдела красоты ремонтировали, я упаковала все средства, от крема для кутикулы до карандаша для губ, в десятки коробок, вынесла их из помещения, а по окончании ремонта внесла обратно, распаковала и расставила, как неделю назад. «Новый» склад Мэри выглядел в точности как прежний, только был на метр шире. Кроме того, я проводила огромные бьюти-распродажи. На мероприятии Недели моды в отеле Royalton, нацепив розовую футболку с логотипом Glamour, я принимала у посетителей верхнюю одежду. Я ни разу не сказала «нет».

Иногда мне доставались небольшие бонусы. На одном из «специальных проектов» я впервые попробовала опиаты – голубая мечта профессиональной охотницы за рецептами! Glamour отправил меня в качестве «тайной пациентки» на «консультации» к пластическим хирургам. Я должна была вынудить их сказать, что «не так» с моей внешностью и какие места надо переделать. Или что-то вроде того. Для статьи это было не принципиально, да и писала ее все равно не я. Я лишь выступала подопытным кроликом.

– Итак, зачем вы пришли? – спрашивал доктор Икс.

– Ну, – отвечала я, – я бы хотела что-нибудь… улучшить… только не знаю что.

Заставить их клюнуть на приманку оказалось не так просто, как вам представляется. Врачам с Парк-авеню не нужны были мои деньги! Я записалась на пластическую операцию носа (которую позднее отменила, клянусь богом) к одному врачу и унесла домой папку с бумагами. Изнутри к обложке папки был приколот скрепкой рецепт на викодин.

– После операции он вам понадобится, поэтому лучше сразу выписать рецепт, – пояснила медсестра. Выйдя от врача, я прямиком отправилась в Rite Aid.

Продолжая работать по заданию журнала, неделю спустя я сходила на прием к другому врачу и записалась на аналогичную операцию.

– Кстати, – сообщила я врачу, – я плохо реагирую на викодин, так что если вам все равно…

И ушла домой с рецептом на перкосет, который отоварила в аптеке Duane Reade. На протяжении нескольких недель я постоянно пребывала на работе в слегка взвинченном состоянии, но, разумеется, никто ничего не понял. Оранжевые бутылочки я хранила в маминой сумке Chloé Silverado, в кармане на молнии – подальше от чужих глаз. Это была моя тайна.

Когда я не ходила по врачам, то таскалась по продовольственным магазинам – в половине пятого утра! Я возвращалась после ночи, проведенной в Coral Room, Home или где-нибудь еще, меняла клубный прикид на что-нибудь пушистое и уютное и отправлялась в круглосуточный супермаркет Food Emporium на Второй авеню. В этот час я обычно оказывалась единственным покупателем, и ночные сотрудники от нечего делать пялились на меня, пока я бродила по проходам. Стояла зловещая тишина – если не считать приятных джазовых мелодий, звучавших в торговом зале. Но приятные джазовые мелодии наводят на меня настоящий ужас! И освещение там всегда было зеленоватое. Я доверху забивала тележку жевательным мармеладом Scooby-Doo, молочными шоколадками Nestle, печеньем Pepperidge Farm Sugar, сливочным арахисовым маслом Jif, абрикосовым джемом Smuckers, цельнозерновым хлебом. В довершение брала упаковку обезжиренного молока – чтобы сэндвичи с арахисовым маслом и джемом быстрее выходили наружу. А раз я покупаю молоко, думала я, почему бы не взять пачку хрустящих завтраков Cap’n Crunch или Lucky Charms. Или Cookie Crisp. Или все сразу.

БУЭЭЭ. ХЛЮП. С такими звуками меня рвало. (Ономатопея[46]46
  Ономатопея – звукоподражание.


[Закрыть]! Можете послать Пулитцера моему агенту.)

Я проходила кошмарные фазы. Например, морковные торты. Боже, морковные торты! Никто не съел больше этих проклятых морковных тортов, чем я в свои двадцать три! Лучшие готовили в круглосуточном заведении под названием Hot and Crusty на Лексингтон-авеню, у метро. Я бывала там так часто, что в конце концов устыдилась и начала покупать в других местах (в Starbucks или в пекарне при супермаркете – везде, где можно было найти морковные торты). В рехабе я узнала, что алкоголики покупают спиртное в разных магазинах, чтобы люди не догадались об их пристрастии, вот и я делала то же. Шутка. Булимика видно издалека. Мне часто говорят, что в Инстаграме лицо у меня выглядит опухшим.

Я объедалась и днем. Иногда прямо с утра, едва встав с постели. Однажды, обойдя супермаркет, пекарню, продовольственный отдел аптеки и ларек на углу (мой обычный маршрут), я, задыхаясь, два квартала бежала домой с полными сумками – так хотелось жрать. Я просто не могла дождаться! Не приведи господь, если на улицах было много народа! Когда на моем пути попадался человек или на переходе загорался красный свет и мне целую минуту приходилось стоять на тротуаре – во мне закипала смертельная ярость. То же я чувствовала и дома, входя с продуктовыми сумками в переполненный лифт. Всякий раз, как он останавливался на другом этаже, я ощущала прилив бешенства.

Но вот я наконец и дома. Ела я обычно с опущенными жалюзи (закрывая вид на Верхний Ист-Сайд и Центральный парк) и с притушенным светом. Телевизор был включен, но я не видела и не слышала его. Иногда я снимала майку, чтобы не запачкаться. Начинала с сэндвича, набрасываясь на него, как тот жуткий великан, пожирающий маленького человечка на одной из «Мрачных картин» Гойи – панно, которые художник сделал незадолго до смерти[47]47
  Имеется в виду «Сатурн, пожирающий своего сына».


[Закрыть].

Потом я отправлялась в туалет – или, если хотите, блевалище, – становилась на колени перед унитазом, стаскивала майку, если не сняла ее раньше, собирала длинные светлые волосы в хвост и полоскала горло водопроводной водой, предварительно набрав ее в старую бутылку из-под Poland Springs, которую специально держала здесь. Вода помогала. Потом я извергала все съеденное в унитаз.

Иногда я принимала решение завязать и выкидывала всю имевшуюся в доме еду в мусоропровод на лестничной клетке. Но на следующий день просыпалась в депрессии и снова накупала продуктов. Родители разрешили мне пользоваться в продовольственных магазинах своей кредиткой, что, естественно, играло на руку моей болезни. Булимия – удовольствие недешевое; если уж называть вещи своими словами, это недуг богатых сучек. Спускать еду в унитаз неправильно, знаю. Но меня это никогда не останавливало. По правде говоря, обжорство заглушало эмоции, и я пристрастилась к нему. То есть меня было невозможно задеть, пока в холодильнике лежала пачка замороженных шоколадных пончиков Entenmann’s. Вот до какого бесчувствия я дошла.

Я пробыла в Glamour уже больше года, когда меня отправили в моей первый пресс-тур с брендом Ralph Lauren fragrances, который принадлежит L’Oreal Group (вместе с Lancome, Shu Uemura, Kiehl’s и другими). Бьюти-редакторов частным самолетом на один день доставили в Мемфис для посещения звукозаписывающей студии Sun Studio – «места, где родился рок-н-ролл» и где в свое время записывался Джонни Кэш, – а также дома Элвиса в Грейс-ленде. Таким образом бренд отметил выпуск нового парфюма Ralph Rocks. Уяснили? Никто из сотрудников журнала поехать не смог, но Ральф считался настолько важным рекламодателем, что кого-то надо было отправить. И тогда выбор Фелисии и Мэри пал на меня.

– Уверена, что справишься? – спросила Мэри, вызвав меня в свой кабинет для наставлений.

– Уверена! – ответила я. Мне несказанно повезло! Я еще ни разу не летала на частном самолете. А сейчас мне предстояло путешествовать с элитой мира глянца – теми людьми, с которыми я больше всего на свете хотела познакомиться и подружиться!

В тот великий день за мной на Восточную 86-ю приехал лимузин. Усаживаясь на заднее сиденье, я чувствовала себя такой важной! Меня доставили в аэропорт Тетерборо в Нью-Джерси – и высадили перед ангаром. Вау!

Поднимаясь на борт самолета, я здорово оробела. В салоне уже находилось несколько редакторов.

– Привет! Я Кэт… из Glamour.

Я отыскала себе уютное, обитое светлой кожей кресло в самом дальнем уголке. И стала смотреть на машины, одна за другой подъезжавшие к ангару.

Последней в салон вошла Ева Чен, новый главред отдела красоты Teen Vogue (Кара уволилась, чтобы написать книгу). Все говорили, что юная Ева взращивалась самой Анной Винтур, чтобы однажды стать главным редактором в Condé.

– Простите за опоздание! – воскликнула она.

– Нет проблем! – хором проворковали журналистки.

Я пялилась на нее из своего дальнего уголка. Ева была в синем мини-платье, плотных черных колготках (ноги у нее были длинные, как у Эди Седжвик[48]48
  Американская актриса и модель, муза художника Энди Уорхола.


[Закрыть]) и изумительном коротеньком полушубке. Я гадала, что за фирма его произвела. Возможно, J. Mendel.

Мы приземлились в Мемфисе. День прошел на ура! Поначалу я стеснялась, но в поместье Элвиса было очень интересно, и во время экскурсии и за обедом я шутила и болтала с остальными. А на обратном пути в самолете даже разговорилась с вице-президентом Lancome. Сотрудница Ralph Lauren, поздно вечером подвозившая меня из Тетерборо до дома, тепло поблагодарила меня. Превратиться на целый день в редактора модного журнала было все равно что стать Золушкой: часы пробили полночь, и сказка кончилась.

Когда-нибудь, думала я, когда машина уже подъезжала к Верхнему Ист-Сайду, я в самом деле стану бьюти-редактором. Скорей бы сравняться с Евой Чен! Все обязательно будет; мои мечты исполнятся. Ведь я так усердно трудилась! Иначе и быть не может.

Получив диплом, я начала искать постоянную работу. Мне нравился Glamour, я работала там в качестве внештатного сотрудника четыре дня в неделю, но никто и не думал оформлять меня в штат или предлагать повышение. Настало время уходить.

Легко сказать! Я мечтала о хорошей должности штатного ассистента отдела красоты. Но такие вакансии открывались нечасто. Больше всего меня интересовали следующие десять журналов (в произвольном порядке): Teen Vogue, W, Elle, Harper’s Bazaar, Lucky, Glamour, Jane, InStyle, Cosmopolitan и Allure. Vogue в этот список никогда не входил, потому что я не страдала бредовыми фантазиями. Без блата туда не прорваться!

Я без конца бегала по собеседованиям. Провела информационные собеседования[49]49
  Встреча соискателя с представителями потенциального работодателя с целью больше узнать о компании, методах организации труда, корпоративной культуре.


[Закрыть] в отделах кадров Hearst Corporation, Condé Nast и Hachette Filipacchi. Прошла собеседования на вакансии, не связанные с отделами красоты, например, вакансию ассистентки Энн Слоуи в Elle и Марвина и Жаклинн в Nylon. Даже ходила в издания, которые мне не нравились, вроде Shop Etc, где искали ассистентку в отдел красоты. Это была непритязательная подделка компании Hearst под Lucky – качественно новый «журнал о шопинге», с большой помпой запущенный Condé Nast в декабре 2000 года. Shop Etc пригласил меня на работу, но я отказалась. Несколько месяцев спустя издание все равно закрылось.

Самый неприятный случай произошел в одном из десяти интересовавших меня журналов. После первого собеседования главред отдела красоты попросила меня составить список тем для статей. Я как проклятая корпела над этим списком. Он вышел на славу: длинный, подробный и креативный. Закончив, я оставила свое творение на рецепции вместе с благодарственной запиской. Я волновалась, но знала, что отлично справилась с заданием.

Однако, сколько я ни ждала, со мной так и не связались. Ни звонка, ни письма – ничего. Мои запросы по электронной почте оставались без ответа. Полное молчание. Я была раздавлена.

И вот не прошло и года, как я открыла тот самый журнал и наткнулась на статью по теме из моего списка! Совпадение маловероятно: тема слишком своеобразная и раскрыта именно так, как я и предлагала. Вот только нигде не указали, что автор – я. Обидно. Я бы назвала здесь имя того бьюти-редактора, но – кто старое помянет…

Потом передо мной замаячила работа мечты! В Teen Vogue искали новую ассистентку в отдел красоты. Предполагалось, что счастливица будет работать на невероятно гламурную Еву Чен. Кадровичка из Conde позвонила мне, чтобы условиться о времени собеседования и сообщить, что я в списке первых претенденток. Ого!

Прихватив карту Discover «только на крайний случай», я отправилась в универмаг Bloomingdale’s и купила две вещи: плиссированную юбку Marni за 780 долларов (я аккуратно сняла бирки с пластикового колечка, а после присобачила их обратно, чтобы вернуть юбку в магазин) и черное строгое платье DKNY изящного кроя с карманами. Сделала нейтральный маникюр. Уложила волосы феном. Утром в день собеседования нанесла неброский макияж. Приехала заранее. Эта работа уже была моя.

Ева встретила меня на рецепции.

– У меня точно такая же юбка, – сообщила она. – Мне нравится Marni. А вам?

– Обожаю, – ответила я. Это был знак!

Встреча прошла на ура. Через четыре дня я явилась в кабинет главного редактора на второй этап собеседования. Кроме меня, там была еще одна девушка.

– Кто ваши любимые дизайнеры? – спросила Эми Астли, точно как Холли меня и предупредила.

– Rodarte, Dries, Miu Miu, Rick Owens, Marc Jacobs… – Я не могла остановиться.

Выйдя из здания Condé Nast, я тут же позвонила маме:

– Наконец-то! Наконец-то! Я чувствую!

– Ох, Кейтлин! – Маме передалось мое возбуждение. – Не сглазь!

В понедельник я позвонила в отдел кадров. Наконец-то! Настал этот день…

– Мне очень жаль… – проговорила кадровичка Кирстен. Я рухнула на колени. Они выбрали другую девушку. Я не собиралась рыдать в трубку, но не сумела удержаться. Кирстен заверила меня, что при появлении очередной вакансии ассистента моя кандидатура будет первой. И все же я была раздавлена.

В том же месяце по почте пришло длинное письмо от Евы, занимавшее обе стороны листка с логотипом Teen Vogue. Она благодарила меня за собеседование и уверяла, что вскоре я обязательно найду прекрасную работу и что меня, с моим энтузиазмом и сообразительностью, безусловно ждет большое будущее в индустрии моды. В течение целого года я по двадцать раз на дню перечитывала эти строки! Ева Чен – просто молодец! Никогда не забуду ее великодушия.

Проходили месяцы. Меня захлестывало отчаяние. Я провела в Glamour уже полтора года. По крайней мере, я продолжала каждый день приходить в это здание. Мне казалось, если я перестану появляться в Condé Nast, то могу уже никогда сюда не вернуться. Поэтому я на автопилоте продолжала трудиться в Glamour, ожидая, когда появится новая «вакансия мечты».

Во всех журналах, где я работала, обязательно стоял «стол для бесплатных сувениров», куда редакторы складывали вещи вроде стрингов со стразами Betsey Johnson из подарочных пакетов с Недели моды (у меня до сих пор валяются одни такие, и позвольте вас заверить: надевать их – большая ошибка) или слишком вонючих лаков для ногтей, которые нельзя оставлять на редакционном складе. Однажды я проходила мимо такого стола в Glamour и заметила сигнальный экземпляр книги под названием «Подарок за покупку: Моя невероятная карьера в журналах и мире красоты». Ее написала главред отдела красоты журнала Lucky Джин Годфри-Джун.

Я начала читать ее в метро по дороге домой и – ого! Оказалось, что Джин Годфри-Джун такая чудачка! А еще она самокритичная и веселая. У нее получилась очень гламурная книга. У Джин даже сами слова лучились гламурным блеском. Я залпом глотала забавные истории, как в унылом детстве, проведенном в Северной Калифорнии, ее заставляли носить шляпки; как она внезапно столкнулась с Джоном Фицджералдом Кеннеди-младшим в Hachette Filipacchi; как она сражалась с жуткими французскими редакторами Elle; как Том Форд пялился на нее маслеными глазками в отеле Bryant Park; как супермодели не в силах ответить на простейшие вопросы о средствах для ухода, которыми они пользуются. К концу книги я уже была одержима – одержима! – Джин Годфри-Джун.

– Как прошел обед Sephora? – спрашивала я Мэри, торопливо входившую в редакцию с пакетом. – Джин Годфри-Джун там была?

– Угу…

– Она говорила что-нибудь смешное?

– Я сидела не с ней, – отвечала Мэри. – Она ничем не отличается от остальных, Кэт!

– Знаю, – мечтательно произносила я.

Я снова и снова перечитывала «Подарок за покупку». Делала пометки в тексте, загибала уголки страниц. Эта книжка всегда лежала у меня в сумочке. Я написала Джин по электронной почте (в конце концов у нас обеих были адреса на condenast.com), поведав, как я ее обожаю. Она сразу ответила мне, поблагодарив! Я чуть со стула не свалилась.

Однако я до сих пор ни разу не видела ее вживую. И умирала от желания увидеть!

ДЖИН, стучало у меня в голове каждое утро, когда я, озираясь, входила в лифт. Может, именно сегодня я наконец увижу ее, благоухающую вербеной, во плоти? ГОДФРИ. ДЖУН!

Вы верите в мистику? Я верю. Никогда ни о ком в жизни я не думала с таким восторгом, чем о Джин Годфри-Джун, ее книге и ее колонке в Lucky, – и вот в августе, за месяц до моего двадцать четвертого дня рождения, мне позвонили из отдела кадров Condé Nast. В Lucky открылась вакансия ассистента отдела красоты! Буду ли я на нее претендовать? А заводит ли аутоэротическая асфиксия? Безусловно!

Неделю спустя меня препроводили в кабинет Джин на шестом этаже здания Condé Nast для личного собеседования с ней.

– Привет! – поздоровалась Джин. Она выглядела именно так, как я представляла: длинные волнистые темные волосы (в «Подарке за покупку» Джин объясняет, что изобретательница тысячедолларовой стрижки Салли Хершбергер заставила ее выбросить фен). Своей легкой смуглостью, как я уже знала, она была обязана автозагару Lancome Flash Bronzer, которым часто проходилась по ногам. На столе у нее громоздились горы потрясающей косметики, а еще книги по искусству, четыре цветочные композиции, штук девятнадцать бальзамов для губ, бумеранг Chanel и невесть откуда взявшийся шприц размером со скалку, заполненный шоколадным тестом.

– Привет! – ответила я. Выдох.

Собеседование прошло хорошо. Джин вспомнила письмо про «Подарок за покупку», а мое резюме, по-видимому, произвело на нее впечатление. Фелисия и Шарлотта (когда-то работавшая у Джин ассистенткой) прислали свои рекомендации. Потом Джин отпустила меня, вручив макет одной полосы из Lucky. На ней размещались фотографии косметических средств, а вместо заголовков, подзаголовков и подписей под иллюстрациями – «рыба», которую я должна была заменить придуманным мной текстом.

Задание несложное. Главное – хорошо знать издание, в которое пробуешься. Я отвезла полосу домой, приняла аддерол и поехала в город. ДГД была бьюти-директором Lucky, а я столько раз прочла ее книгу, что сымитировать свойственный ей дерзкий тон не составляло труда. К тому же мне были известны правила Джин, изложенные в «Подарке за покупку». К примеру, она ненавидела слова «локоны» и «пряди» – дурацкие синонимы для «волос», мелькающие в других журналах, где с маниакальной одержимостью следят, чтобы слово не повторялось на странице несколько раз. В мире Джин можно было дважды использовать слово «волосы» на одной странице. Я так и сделала.