Текст книги "Где ты, мой незнакомец?"

– Что ты здесь делаешь? – отрывисто спросила Марельда.

Ее недовольный тон смутил служанку. Она робко заморгала и, запинаясь, ответила:

– Я… масса Эштон велел… позвал меня и приказал побыть в его отсутствие с миз Лирин.

– Я посижу с ней. – Марельда резким кивком указала оробевшей негритянке на дверь. – Отправляйся на кухню и приготовь что-нибудь прохладительное. Если ты мне понадобишься, я позвоню.

Луэлла Мэй нерешительно кивнула и направилась к двери, а Марельда бросила ей вслед:

– Не забудь закрыть дверь.

Она удобно устроилась в кресле и, подперев кулаком подбородок, с неприязнью уставилась на свою соперницу. Сейчас, когда она сладко спала, зарывшись в кружевные подушки, укрытая до плеч нарядным шелковым одеялом, лицо ее выглядело таким трогательно невинным, что Марельда на мгновение заколебалась. Но черная злоба вновь овладела ею. Вот если бы взять одну из этих подушек да придушить негодницу, разрушившую все ее надежды! Конечно, у нее хватило бы ума сделать все так, чтобы никто ни о чем не догадался. И даже если это и в самом деле Лирин, она бы избавилась от нее навсегда.

– Навсегда… – забывшись, прошептала Марельда чуть слышно.

Мелодичный перезвон настенных часов разбудил Лирин. Она слабо застонала и прижала руку к голове, которая по-прежнему раскалывалась от боли.

– Ну наконец-то, а я уж думала, вы так никогда и не проснетесь! – резкий голос Марельды заставил Лирин испуганно вздрогнуть.

Девушка попыталась приподняться, уперевшись локтем в подушку, но комната тут же завертелась у нее перед глазами и она со вздохом прикрыла глаза. Прошло немного времени, дурнота отступила, и Лирин вновь открыла глаза.

– Прошу извинить, мадам, вы меня напугали.

Марельда ехидно усмехнулась.

– Неужели?!

Злая ирония в ее голосе удивила Лирин. Были ли они знакомы прежде и чем вызвана подобная враждебность?

– Я Марельда Руссе. Мне хотелось бы знать, кто вы такая на самом деле и для чего явились в этот дом.

Лирин рассеянно потерла рукой лоб, тщетно пытаясь понять, что нужно от нее этой красавице с недобрым лицом.

– Мадам, боюсь, что разочарую вас: понятия не имею, кто я такая. Даже если бы от этого зависела моя жизнь, я и тогда бы не смогла вам сказать, как очутилась здесь.

Ледяная улыбка исказила красивое лицо Марельды. Когда она вновь заговорила, в голосе ее зазвучала неприкрытая злоба.

– Послушайте, дорогая, кто бы вы ни были, разрешите вас поздравить: ваш маленький спектакль удался на славу. Вы имели наглость уверить ослепленного горем человека, что якобы вы его погибшая жена. А между тем всем известно, что Лирин утонула и с тех пор минуло уже три года.

– Спектакль?! – Светло-зеленые глаза широко распахнулись, и Марельда увидела в них неприкрытое удивление. Лирин снова откинулась на подушки. – Увы, мадам, – вздохнула она, – если бы это был спектакль! Тогда я бы с нетерпением ждала его конца. А теперь я так страдаю, что сон – единственная моя возможность хоть ненадолго забыться!

– Да, да, конечно, и никому и в голову не придет нарушить ваш покой, чтобы задать кое-какие вопросы? – с издевкой добавила Марельда.

Она опять встретила взгляд светло-зеленых глаз, но в этот раз Марельде показалось, что цвет их стал темнее. Нахмурившись, Лирин проговорила:

– Неужели вы и в самом деле считаете, что я сознательно кинулась под колеса экипажа? Да это просто глупо!

– Бросьте, – отмахнулась Марельда. – Я на своем веку повидала немало девиц, которые пошли бы и не на такое ради такого завидного трофея, как ваш. – Она опустила глаза и с минуту любовалась своими холеными, сверкающими ногтями. – Хотя вы и жалуетесь на головную боль, похоже, она не очень-то вам мешает изобретать хитрые небылицы!

Лирин беспомощно покачала головой. Боль все росла, становилась почти нестерпимой, а она все ломала голову, не в силах разгадать причину столь откровенной неприязни к себе.

– Послушайте, почему вы меня так ненавидите? Ведь мы никогда с вами прежде не встречались, и, уж конечно, я не сделала вам ничего плохого.

Терпение Марельды истощилось. При виде этого покрытого синяками и ссадинами, но тем не менее ослепительно прекрасного лица в душе ее всколыхнулась черная ненависть. Она поднялась с кресла и подошла к окну, стараясь взять себя в руки.

– Ничего плохого, говорите? – Голос Марельды задрожал. – Если вы и в самом деле Лирин…

– Не я, а этот господин, Эштон, утверждает, что это мое имя. А я, если честно…

Марельда, не дав ей договорить, резко обернулась, и при виде ее искаженного злобой лица Лирин вздрогнула.

– Если вы действительно его жена, то это для меня удар ножом в спину! Ведь это я, слышите, я была его невестой и стала бы женой, если бы он не отправился в то злосчастное плавание в Новый Орлеан. Будь проклят тот день! Эштон встретил другую, влюбился в нее без памяти и женился, а я рыдала дни и ночи напролет! А потом вдруг он вернулся, одинокий вдовец, но прошли месяцы, пока в душе у меня снова не появилась надежда. – Марельда взволнованно заходила по комнате. – Первое время он ничего не видел от горя. Мне казалось, что в душе его умерло все, кроме воспоминаний. Что я только не делала, чтобы смягчить его боль, но он даже не замечал меня! Последняя судомойка на кухне значила для него больше, чем я! Наконец мне показалось, что жизнь возвращается к нему, он вновь становился прежним Эштоном, и надежды вспыхнули во мне с новой силой. Вчера вечером мы собрались, чтобы отметить его возвращение домой, а я мечтала только о том, как выбегу ему навстречу и его руки прижмут меня к груди. И он вернулся: но на руках у него были вы, а не я.

– Мне очень жаль, – тихо пробормотала Лирин.

– Ах, вам жаль! – яростно вскрикнула Марельда, но, взяв себя в руки, злобно скривила губы. – Как это мило! У меня сразу стало легче на душе! Только учтите, меня вам не удастся обмануть. Ваша притворная невинность на меня не действует! И я обещаю вам, что докопаюсь до правды! И когда ваш обман откроется, никто не обрадуется этому больше меня. А пока прощайте, милочка. Спите спокойно, если можете.

Она резко повернулась, облаком взметнулись шелковые юбки, и с шумом захлопнулась дверь. В комнате воцарились тишина и покой, как бывает весной в лесу после того, как отгремит первая гроза.

Лирин была потрясена лютой злобой, что кипела в душе этой юной дамы. Ей не давала покоя мысль, что она невольно стала мишенью ее ненависти.

Глава 3

Экипаж Уингейтов повернул, разбрызгивая колесами жидкую грязь, наполнявшую колею раскисшей от дождя дороги, и выехал на широкую подъездную аллею. Страшная картина открылась Эштону. Огромные, покрытые ржавчиной ворота перегораживали дорогу, ведущую к еще дымящимся развалинам, которые всего пару дней назад были лечебницей для душевнобольных. Вековые деревья, некогда укрывавшие здание зеленым шатром, теперь в немой мольбе тянули к небу черные обугленные ветви.

Во дворе раскинули палатки, чтобы на время дать кров бездомным. Двое добровольных помощников ставили возле крохотной кухни опоры, поверх которых натягивали тент. Неподалеку от печальных руин развели костер. Кое-кто из несчастных больных, как завороженные, следили за огненными языками пламени, а угрюмая толстуха надзирательница, вооруженная длинным, тяжелым кнутом, ожесточенно размахивала над их головами. Кнут свистел и щелкал в воздухе, и кое-кто из несчастных, толпившихся возле костра в ожидании еды, резко вскрикивал от боли, когда кнут задевал его. Одни испуганно шарахались в сторону, растерянно оглядываясь по сторонам, другие, не обращая ни на что внимания, кружили по двору с тупым, остановившимся взглядом. Несколько буйных были привязаны к массивным столбам, врытым в землю.

То, что Эштон увидел во дворе, тяжелым камнем легло ему на сердце. Перед ним были больные, обиженные судьбой люди, которых тяжкий недуг отдал в полную власть угрюмых санитаров, которые обращались с ними хуже, чем со скотом. Эштона передернуло при мысли, что кто-нибудь из тех, кого он любит, может оказаться в подобном аду. Взгляд его упал на перекошенное злобой лицо надзирательницы, не расстававшейся с хлыстом, и он поймал себя на желании сказать пару слов этой мегере, прежде чем заняться своими делами.

Он вышел из экипажа и вместе с Гирамом направился на задний двор. Они с трудом несли огромные корзины, набитые едой, одеждой и посудой. Увидев их, один из санитаров издал радостный крик и поспешил распахнуть перед ними калитку. За ним неровной, спотыкающейся походкой заковылял кое-кто из больных, с виду похожих на детей. Когда Эштон, пыхтя и отдуваясь, с трудом протиснулся через калитку со своей ношей, они с радостным щебетанием облепили его со всех сторон, тиская и тормоша, словно он был другом, которого они давно не видели. Раздав каждому из них по корзине, он выпрямился, глядя, как по приказу больные понесли корзины на кухню, что-то довольно лопоча, счастливые доверенным им делом.

– Я распоряжусь, чтобы через пару дней вам доставили еще припасов, – пообещал Эштон седовласому служителю больницы, руки которого были сплошь покрыты ожогами и свежими ссадинами. Эштон покачал головой: – Вы бы позаботились о себе, нельзя же так!

Тот равнодушно посмотрел на свои руки и потом устало пожал плечами:

– Да мне не больно, сэр. А вот эти бедняги, вы же видите, они толком и пожаловаться не могут. – Он забавно выговаривал «р», картавя на ирландский манер. – Вот присмотрю, чтобы они наелись, уложу их спать, а потом и собой займусь.

Эштон вздрогнул, как от боли, когда кнут щелкнул в очередной раз, и сжался, будто ударили его самого. Кивком указав в сторону суровой надзирательницы, он саркастически заметил:

– Если к тому времени от ваших подопечных что-нибудь останется!

Старик недоуменно уставился на Эштона, не понимая, о чем он говорит. Потом повернул голову в указанном направлении в тот самый момент, когда ведьма занесла кнут над очередной несчастной жертвой.

– Мисс Гантер! – рявкнул он. – Не понимаете, что будет, если вы выведете больных из себя?! Они же вас в клочья разорвут! Вы слышите меня или нет? Черт побери, вот увидите, я нарочно отвернусь, когда они возьмутся за вас!

Его слова заставили наконец старую мегеру одуматься, и она неохотно опустила хлыст. Удовлетворенно кивнув, старик повернулся к Эштону и приветливо протянул ему руку:

– Питер Логан, сэр, к вашим услугам. Я в больнице уже год с лишним, а сейчас, когда часть персонала разбежалась, я вроде как за главного, к досаде этой мисс Гантер. – Он растерянно пожал плечами. – А ведь пока не случилось это несчастье, я лелеял надежду, что хоть немного облегчу жизнь несчастных.

– Как все это произошло? – спросил Эштон.

Питер Логан заправил в штаны подол мятой рубахи, которая была ему явно велика, и, немного поразмыслив, ответил:

– Точно не знаю, сэр. Мы-то все спали, кроме старика Ника. Он в ту ночь был на дежурстве и должен был следить за порядком. Да только его и след простыл. Небось перепугался, когда случился пожар, ну и дал деру!

– Кто-нибудь погиб? – поинтересовался Эштон, наблюдая, как от обугленных развалин тянутся вверх струйки синеватого дыма.

– Наутро, когда пришли в себя, увидели, что примерно с полдюжины пациентов недостает. И из персонала: старины Ника да еще одного санитара – тот утром сбежал. Мне-то кажется, парень просто струхнул, когда всех больных согнали во двор и он оказался с ними один на один. Нервы не выдержали, испугался и удрал. – Губы его скривились в угрюмой усмешке. – Правда, если покопаться в золе, глядишь, кого и найдем.

Эштон поморщился:

– Лучше бы они сбежали, чем так…

– А вы, сэр, не похожи на других, судя по вашим словам. Мало кто испытывает сострадание к нашим больным. А мне вот легче на душе, когда встречу доброго человека вроде вас.

– А бывает, что кто-то выражает вам свои претензии? – спросил Эштон.

Старик коротко рассмеялся и покачал головой:

– Бывает, но, правда, очень редко. Вот, например, сегодня утром был тут некий мистер Тич. Все шнырял вокруг, приставал ко мне с расспросами – не мог ли, дескать, кто из наших пациентов пробраться в Натчез или куда по соседству, и какой беды от них можно ждать.

– Боюсь, мистер Тич сам из тех, от кого только и жди беды!

Питер Логан украдкой огляделся по сторонам, потом нагнулся к Эштону и чуть слышно прошептал:

– Вижу, вы, сэр, человек добрый, поэтому и расскажу вам кое-что, о чем мне известно. Боюсь только, что вам это не сильно понравится, да и шерифу тоже, когда он к нам пожалует. – И старик дотронулся пальцем до шелковой рубашки, обтягивающей грудь Эштона. – Есть у меня кое-какие подозрения, сэр. Я тут покопался на пожарище и обнаружил несколько запалов там, где до них не добралось пламя. И думается мне, что пожар-то был не случайно. Кто-то задумал избавиться от всех этих несчастных. И вот еще что: в кухне, что на дворе, я вчера сам пол отскребал, и все было чисто. А сегодня утром пришел, гляжу, а там кровищи на полу, ужас! Весь пол перед очагом залит. И следы, будто кого волоком тащили! Кочерга валяется в очаге, а большой нож – тот, что всегда лежал на столе, – куда-то исчез. Похоже, темные здесь дела творились прошлой ночью. Что-то тут не так, хотя точно я ничего не знаю. Я никому и словечком не обмолвился – вы, сэр, первый будете.

– Шериф – мой хороший знакомый. Думаю, ему будет интересно послушать вас. Если это действительно был поджог, надо отыскать преступника и заставить его понести наказание.

– Да уж, кто бы он ни был, этот мерзавец, думаю, он изрядно потрудился, прежде чем осуществил свой черный замысел. Я уж постараюсь добыть для шерифа достаточно доказательств.

Взгляд Эштона рассеянно блуждал по унылому скопищу фигур, топтавшихся во дворе, и он впервые обратил внимание на то, что в толпе были и женщины.

– Я вижу, тут у вас не только мужчины.

– Безумие – это привилегия не одних только мужчин, – коротко отозвался Питер. – Оно находит себе жертв даже среди детей.

Эштон помнил, что пообещал доктору Пейджу навести справки насчет Лирин, но слова не шли у него с языка. Даже сама мысль о том, что она могла быть в подобном аду, казалась ему предательством по отношению к любимой женщине. Он лишь спросил:

– А из женщин никто не пропал?

– По правде говоря, сэр, одна больная исчезла. Но мне почему-то кажется, что она сбежала из больницы, воспользовавшись пожаром. Хотя, конечно, ручаться не могу. Да и как можно, когда речь идет о душевнобольных людях? Бедняжка могла перепугаться до смерти, когда начался пожар, и бросилась бежать, куда глаза глядят. – Он замолк, о чем-то задумавшись. – Странная она была женщина. Порой казалась совсем здоровой, ну вот как мы с вами, а потом вдруг кидалась на всех, словно дикая кошка. Было что-то в ее прошлом, что страшно ее напугало, и воспоминания об этом приводили ее в состояние крайнего буйства.

Ледяные мурашки побежали по спине Эштона: он вспомнил, как Лирин вдруг впала в страшную истерику перед его отъездом. Что с ней тогда произошло? Он поспешил успокоить себя мыслью, что все на свете, в том числе и страх Лирин, можно объяснить вполне разумными причинами. Но тем не менее не решился задавать новые вопросы Питеру Логану.

– Тот санитар, что пропал, как раз приглядывал за ней, – сам продолжил Питер.

Эштон вздохнул с благодарностью.

– Похоже, она ему нравилась. Что ни день он таскал ей разные безделушки, чтоб порадовать бедняжку: то ленточку, то гребешок, а то еще что. Поверьте мне, девчонка была прехорошенькая, чистая картинка!

– А она… она была молодая? – с трудом выдавил Эштон и, затаив дыхание, ждал, что ответит ему старик.

Он старался не думать, почему его так интересует все, что касается этой незнакомой ему женщины. Конечно, это не может быть его Лирин! Нелепость какая!

– Трудно сказать, сэр. Это место, конечно, не из тех, где люди молодеют, но точно вам скажу, седины у нее не было и в помине. Волосы прекрасные, и цвет такой необычный…

– Какой?

– Такой рыжеватый, знаете ли.

Эштон пристально уставился на старика, чувствуя, как от накатившего страха его понемногу начинает мутить. Усилием воли он заставил себя заговорить о другом, чтобы не вызвать подозрений более чем странным любопытством по отношению к пациентке больницы.

– А что вы намереваетесь теперь делать?

– Ей-богу, даже и не знаю, сэр. Говорят, в Мемфисе есть такая же больница. Самое разумное было бы перевезти несчастных туда, но вот как это сделать – ума не приложу. Один я не справлюсь.

– У меня есть идея, – немного подумав, заявил Эштон и, заметив, что старик удивленно уставился на него, продолжил: – Можно перевезти вас всех на моем пароходе. Он как раз стоит под парами.

Питер был потрясен таким благородством, на глазах у него выступили слезы.

– Неужто, сэр, вы готовы пойти на это ради… – он указал дрожащей рукой на кучку несчастных, толпившихся у костра, – ради этих людей?!

– Знаете, до сегодняшнего дня я даже представить себе не мог их страданий! И мне хочется сделать для них что-нибудь более существенное, чем прислать одну-две корзины с едой и одеялами.

На суровом, морщинистом лице Питера вдруг показалась улыбка:

– Если вы не шутите, сэр, мы будем готовы в любой момент, как только скажете.

– Отлично. Тогда я займусь необходимыми приготовлениями к плаванию, а вам заранее дам знать. Это не займет много времени, день-два от силы. Пароход должен разгрузиться и принять на борт новый груз.

Питер обвел взглядом шаткие сооружения, которые они возвели за сегодняшний день.

– Мне удалось выпросить палатки на железной дороге, но они велели все вернуть еще до конца месяца. Вот я и ломал голову, где найти приют для этих несчастных. Теперь мне кажется, что Господь наконец услышал мои молитвы. Даже и не знаю, как вас благодарить, сэр.

Эштон обменялся с ним рукопожатиями на прощание и направился к своему экипажу. Откинувшись на мягкую спинку сиденья, он глубоко вздохнул. Если его замысел сработает и ему удастся отправить в Мемфис Питера Логана с его несчастными подопечными, тогда он сможет жить спокойно, в полной уверенности, что Лирин никогда не попадется на глаза больничному персоналу.

К тому времени как Эштон покончил в Натчезе со своими делами и колеса его экипажа весело загремели по дороге, солнце уже клонилось к закату, окрашивая в яркие цвета клубившиеся у горизонта облака. С приездом Эштона Бель-Шен ожил, пробудившись от сонной дремы. То и дело слышался голос Луэллы Мэй, поднявшей настоящий переполох по случаю прибытия хозяина.

Поддавшись общему возбуждению, Марельда вышла из спальни и отправилась по коридору, собираясь спуститься вниз. Но услышав негромкие голоса, доносившиеся из холла, она нерешительно остановилась у балюстрады. В холл вошел Эштон, за ним следовали Уиллис и Луэлла Мэй, держа в руках тщательно перевязанные коробки. Марельда так и застыла на месте, особенно когда ей на глаза попалась коробка с маркой модного магазина. Она готова была дать голову на отсечение, что все это было куплено не в обычном магазине готового платья, а у самой дорогой и известной портнихи в Натчезе. Похоже, Эштон решил как можно роскошнее разодеть свою так называемую супругу.

– Миз Лирин почивает, масса Эштон, – важно сообщила Луэлла Мэй. – Так и не просыпалась, бедняжка, с той самой минуты, как вы уехали. Доктор Пейдж приходил, масса, и велел вам передать, что она, дескать, вымотана до предела и лучше всего дать ей отдохнуть как следует.

– Ну что ж, не буду ее беспокоить, – отозвался Эштон и сделал слугам знак, чтобы те опустили свою ношу. – Сложите все здесь. Потом Уиллабелл отнесет это наверх.

Луэлла Мэй как настоящая женщина не смогла сдержать любопытства. Она благоговейно прикоснулась к шелковым лентам, которыми были перевязаны коробки, и подняла глаза на хозяина:

– Вы купили миз Лирин что-то красивое, масса?

– Так, кое-что, чтобы ей было на первое время во что одеться. Позже мисс Гертруда пришлет все остальное. – Он покосился на гору коробок. – Однако набралось порядочно! Я еле выбрался из этого проклятого магазина.

Слуги вышли, и Марельда поспешно принялась приводить в порядок платье и прическу, намереваясь предстать перед глазами Эштона, как только он поднимется наверх. Но ожиданиям ее не суждено было осуществиться. Не успел Эштон сделать и нескольких шагов, как его внимание привлек густой, громыхающий бас, который долетел откуда-то из задней части дома. К величайшему разочарованию Марельды, Эштон повернулся и быстро спустился обратно вниз. Высокий негр, который в эту минуту вырос на пороге, в три прыжка пересек холл, и они с Эштоном принялись с радостным смехом трясти друг другу руки. Было заметно, что этих двоих людей связывает истинная и верная дружба.

– Джадд, старина! Рад тебя видеть!

– Добро пожаловать домой, сэр!

Губы Марельды скривились в презрительной усмешке, когда она из своего убежища внимательно наблюдала за встречей двух друзей. Их сердечная привязанность друг к другу раздражала ее. И Марельда поклялась, что как только приберет к рукам Бель-Шен вместе с его хозяином, то позаботится, чтобы наглого чернокожего побыстрее убрали куда-нибудь с глаз долой, и их нежной дружбе с Эштоном будет положен конец. Куда это годится – фамильярничать с собственным слугой, да еще негром?!

– Я был занят подготовкой к весеннему севу, – объяснил Эштон чернокожему. – Кстати, у меня появились кое-какие идеи на этот счет, и я не прочь обсудить их с тобой, дружище.

– Думаю, сэр, что вам гораздо больше по душе побыть сейчас возле миз Лирин! – ухмыльнулся тот. – Так что я приду попозже!

– Луэлла Мэй сказала, что она спит. Не стоит ее беспокоить. Идем ко мне в кабинет, поговорим по душам. Думаю, ты уже слышал о том, что случилось в наших краях?

Мужчины повернулись спиной к лестнице, а Марельде оставалось только скрипеть зубами от ярости.

В последние дни Эштон был занят с утра до вечера отправкой парохода в Мемфис. Он успел перекинуться словечком кое с кем из знакомых, и сразу же поползли слухи, что на этот раз предполагается нечто вроде увеселительной прогулки. Его пароход отправится вверх по реке, и если кто из плантаторов или торговцев захочет отправить с ним свой товар, то на пароходе для этого места найдется предостаточно. Условия были неплохими, и не прошло и нескольких часов, как на берег стали прибывать грузы. Эштон довольно улыбался: рейс обещал быть на редкость выгодным!

С Лирин он виделся не так уж часто. Заходил к ней в комнату, когда она заканчивала утренний туалет, чтобы обменяться парой ничего не значащих слов. Во время этих встреч он, высокий, красивый, всегда элегантно одетый мужчина с приятными манерами, чувствовал себя неловко, смущался и исподтишка наблюдал за ней. Единственное, что выдавало обуревавшую его страсть, – это лихорадочный блеск карих глаз. Лирин подозревала, что его внешняя сдержанность и умение держать себя в руках обусловлены страхом перед возможностью повторения того припадка, который охватил ее во время их первой встречи. Увы, она была не в состоянии заглянуть под броню его вежливых манер и разобраться, что же у него на уме.

Однажды она набралась храбрости и добралась до окна. Приподняв тяжелые портьеры, Лирин выглянула наружу и увидела Эштона, когда он скакал верхом через зеленую лужайку на своем жеребце. От восхищения у нее перехватило дух – огромный вороной жеребец с лоснящейся на солнце спиной скакал ровным галопом, выгнув дугой мощную шею и помахивая развевающимся хвостом. Всадник, казалось, составлял единое целое с прекрасным животным, которое было послушно малейшему движению хозяина.

Время шло, не принося Марельде ни малейшей надежды на успех. Ей уже стало казаться, что злая судьба играет с ней, не позволяя ни на минуту остаться с Эштоном наедине. В доме появились гости из Каролины, которых надо было развлекать. У Марельды вырвался облегченный вздох, когда наконец утром они уехали. Но когда вечером вся семья собралась в гостиной, ожидая ужина, вдруг вбежал запыхавшийся Лэтем и сообщил, что одна из чистокровных кобыл вот-вот ожеребится. Этого оказалось достаточно, чтобы Эштон исчез из дома на весь вечер. Вот и в этот вечер Марельда в своем ослепительном туалете, кипя от возмущения, оставалась одна в компании двух престарелых леди. Ее терпение и самообладание в тот вечер подверглись немалому испытанию, и к тому времени, когда Луэлла Мэй пригласила всех к ужину, Марельда была на грани истерики. Напрасно она, затаив дыхание, ждала, не раздадутся ли знакомые шаги. Эштон так и не появился к ужину. Марельда уже спала, когда виновник всех ее волнений на цыпочках прокрался по коридору и заперся у себя в комнате. Конечно, у нее было бы гораздо легче на душе, если бы она знала, что Лирин видела Эштона не чаще. Однако ей трудно было смириться с мыслью, что после ее отъезда эта самозванка будет праздновать победу.

Дом погрузился в сонную тишину, и в камине погасли последние отблески пламени, Эштон улегся в холодную постель вдовца. Покрутившись с боку на бок, он крепко уснул.

Было уже совсем поздно, когда он внезапно проснулся, как от толчка, и сел. Вглядываясь в обступившую его темноту, он попытался понять, что заставило его проснуться. Обнаженная грудь под рубашкой была влажной от пота. Эштон откинул в сторону одеяло, чтобы прохладный ночной воздух немного охладил разгоряченное тело, и раздраженно потер ладонью заросшую густыми волосами грудь. Он чувствовал какое-то странное беспокойство. Что-то не давало ему уснуть. Он стал вспоминать свой сон. Перед его мысленным взором сначала появились влажные светло-зеленые глаза, соблазнительно сверкающие в темноте. Мягкие губы раздвинулись в очаровательной улыбке, а густая грива волос цвета опавшей листвы разметалась по плечам, не скрывая обольстительных форм гибкого тела, раскинувшегося на смятых простынях. Его воображение живо нарисовало ему то, что обычно было скрыто от его жадного взора, – шелковистую кожу, которую ему не возбранялось ласкать и взглядом, и губами. Эштон понимал, что все это – лишь видение, но оно было так упоительно прекрасно, что он мечтал только о том, чтобы оно длилось вечно. Тонкие руки отбросили назад густую массу вьющихся волос, обнажив изящную шею. Она бросила на него кокетливый взгляд, будто приглашая приблизиться и коснуться этой полной, восхитительно очерченной груди, сжать в ладонях маленькие, упругие ягодицы и ласкать длинные, стройные ноги. Он ринулся к ней и уже готов был прижать ее к груди, как вдруг острые ногти вонзились ему в лицо, и он испуганно отпрянул: перед ним сверкали полные бешеной ненависти глаза! Господи, что же это?! Где же Лирин?! Но ее не было, а с ним в постели была полоумная, сбежавшая из лечебницы! Ведьма с гривой рыжих волос!

Теперь он понял, что разбудило его. Сны, в которых ему являлась Лирин, были с самого начала отравлены мучительными сомнениями, которые не давали ему покоя с тех самых пор, как он вернулся из лечебницы. Знакомое безнадежное отчаяние вновь сжало его сердце в холодных тисках, в памяти промелькнули неясные обрывки воспоминаний. Он видел, как темные, безжалостные воды реки вновь смыкаются над головой Лирин, отбирая ее навсегда. Он хорошо знал эту реку: еще никогда она не отдавала обратно своей добычи. Все тот же вопрос преследовал его: как же хрупкой молодой женщине удалось добраться до берега, да еще глухой ночью?! Ведь такое почти невозможно даже ясным днем. Тайна эта до сих пор не давала ему покоя. А сквозь мучившие его сомнения порой проскакивала мысль: стоит ли так мучить себя? В конце концов в жизни многое остается загадкой, и не исключено, что, если тайна откроется, ничего, кроме горя, это ему не принесет.

Неуверенность и сомнения не давали ему покоя, и никакая логика не могла помочь ему. Спустив с постели ноги, Эштон уперся локтями в колени и спрятал лицо в ладонях. Его мучил страх перед будущим.

«Что же делать? – думал он, ломая голову над тем, что их ждет. – Кто эта женщина – моя Лирин или всего лишь потерявшее рассудок существо, обладающее поразительным сходством с моей женой?» Он встал, натянул брюки и, взяв свечу, вышел из комнаты и босиком направился по коридору, пока не остановился перед дверью Лирин. Ночной кошмар уже почти развеялся, но Эштон все еще пребывал в глубокой растерянности. Что он сейчас увидит – милое лицо, которое так много дней являлось ему во сне, или злобный блеск глаз безумной ведьмы, которая подкарауливает его в темноте? Он едва слышно повернул ручку и беззвучно отворил дверь. В комнате было темно, только в камине слабо тлело несколько поленьев. Эштон на цыпочках подошел к постели и осторожно поставил свечу на ночной столик так, чтобы ее свет падал прямо на лицо той, которую и мечтал, и боялся увидеть. Он склонился над спящей девушкой и чуть не вскрикнул от радости.

Вот так же крался он когда-то в ночной тиши роскошного отеля в Новом Орлеане, а потом замер в благоговейном восторге у постели, не в силах оторвать взгляда от нежной красоты спящей девушки. Казалось, с тех пор пролетели столетия. Тогда он был потрясен и не поверил своим глазам: любуясь ею, он то горел, весь охваченный жарким пламенем, то застывал в восторженном оцепенении. То же самое он испытывал и теперь. Да, прочь сомнения! Перед ним – его когда-то потерянная жена. Спящая Лирин тихонько вздохнула. Рука ее шевельнулась и скользнула вниз, откидывая в сторону одеяло. Теперь на ней была только ночная рубашка. Тонкая ткань плотно облегала тело. Эштон пожирал взглядом соблазнительные округлости ее груди, мерно вздымавшейся во сне, и женственный изгиб тонкой талии. Пламя желания охватило Уингейта, заставив кровь закипеть в жилах, когда взгляд его скользнул с плоского живота девушки к тому месту, где сбившийся подол рубашки обнажил стройные ноги и изящно округленные бедра.

Эштон вовремя поймал себя на том, что уже шагнул к постели, протянув руку, чтобы дотронуться до этого стройного молодого тела. Вне себя от охватившего его желания, он вдруг испугался. А что, если, сжав ее в объятиях, он вызовет у девушки новый приступ и навеки закроет им обоим дорогу к счастью? Проклиная себя за несдержанность, Эштон до боли стиснул вспотевшие ладони и отступил на несколько шагов. Горячий пот струйками катился по вискам, он боролся с обуревавшим его бешеным порывом страсти. Это было нелегко, тело его содрогалось, сердце колотилось, как безумное. Прошла, казалось, целая вечность, когда наконец разум победил. Из груди его вырвался тяжелый вздох: еще немного, и он не смог бы совладать с собой! Господи, неужели он решился бы на насилие?! Что это с ним? Ведь он всегда глубоко презирал тех жалких представителей сильного пола, которые чванились своей так называемой мужской доблестью и шли напролом. Он презирал такое неумение держать в узде свои страсти, но происшедшее заставило его на многое взглянуть по-иному.