Текст книги "Где ты, мой незнакомец?"

Глава 4

Гостиная была тем местом, где обычно по вечерам собиралось семейство Уингейтов перед тем, как отправиться ужинать. Время проводили очень приятно: непринужденная беседа за бокалом шерри, а порой и чем-нибудь более крепким, вышивание, игра на клавесине. Бывало и так, что к жеманному клавесину присоединялся звучный низкий голос виолончели, тогда музыка наполняла весь дом. Оба инструмента то пели дуэтом, сплетая свои голоса вместе, то соло, как сейчас. Звуки эти долетели и до ушей Марельды, и прежние надежды возродились в ее душе. Единственным человеком в доме, в чьих руках виолончель звучала с таким чувством, был Эштон. Марельде вдруг пришло в голову, что она уже потеряла счет многочисленным талантам Эштона.

Девушка остановилась в холле перед огромным зеркалом, чтобы в последний раз критически осмотреть свой туалет. Темные, как вороново крыло, блестящие волосы были искусно уложены в высокую прическу так, чтобы выгодно подчеркнуть красоту ее лица: крупными волнами были собраны и приподняты дорогой заколкой и сверкающим каскадом мелких локонов сбегали вниз, открывая крохотное ушко. Лелея надежду, что, может быть, сегодня Эштон будет ужинать вместе со всеми, Марельда надела роскошный туалет из темно-алой тафты. Уверенная, что ее надеждам суждено сбыться, девушка торжествующе улыбнулась своему отражению в зеркале. Похоже, она не ошиблась, выбрав это платье. Спереди, где кружевная шемизетка украшала верхнюю часть узкого корсажа, были искусно вшиты накладки, которые приподнимали вверх ее маленькие груди, что придавало им невероятно соблазнительный вид. Низкий вырез корсажа открывал гораздо больше, чем позволяли правила приличия. Взгляд любого мужчины вряд ли смог бы оторваться от такого декольте, а поскольку Эштон всегда был чрезвычайно неравнодушен к женским прелестям, то Марельда была уверена, что ее красота не останется незамеченной. Конечно, подобные вольности в туалете могли привести в негодование пожилых дам, но если наградой будет интерес Эштона, то стоит попробовать. Марельда всегда умела пользоваться мужскими слабостями. Да и глупо было бы отойти в сторону и бессильно скрежетать зубами, наблюдая, как эта мерзавка ловко пользуется своим положением.

Неслышно подкравшись к двери, за которой скрывалась ненавистная соперница, Марельда замерла, жадно ловя доносившиеся из комнаты звуки. Хорошо был слышен низкий голос Уиллабелл, но слова, которые она говорила, Марельда не смогла разобрать. Впрочем, подумала она, вряд ли это так уж важно. Эта ленивица скорее всего предпочтет понежиться в постели, а о том, чтобы спуститься к ужину, и говорить нечего. За всю неделю она так и не решилась покинуть свое убежище, старательно играя роль бедной, больной и беспомощной девушки.

«Вот дура! – подумала злобно Марельда. – Пока она там изображает из себя слабенькую и нежится под кружевным одеяльцем, я успею заполучить Эштона. Он еще дважды подумает, прежде чем признать эту шлюху законной супругой!»

Она весело замурлыкала себе под нос, спускаясь по широкой лестнице. При мысли о том, что через мгновение Эштон увидит ее во всем великолепии, Марельда сияла от счастья. В конце концов, нельзя отрицать, что она красавица, обладающая способностью кружить головы всем мужчинам подряд. При этом она была достаточно умна и осторожна, чтобы поступиться своим драгоценным целомудрием и не менее драгоценной репутацией недотроги. Не то чтобы она избегала любовных свиданий, но умела остановиться вовремя, когда распаленному поклоннику уже казалось, что еще немного – и она уступит. Но нет, Марельда и не думала рисковать, лишив себя тем самым надежды когда-нибудь выйти замуж за Эштона.

Чтобы своим появлением добиться ошеломляющего эффекта, Марельда на цыпочках подкралась к дверям гостиной и стала так, чтобы видеть все, что там происходит, оставаясь незамеченной. Аманда и тетушка Дженнифер удобно устроились возле камина и проворно работали иголками, наслаждаясь звуками виолончели. Целиком погрузившись в игру, Эштон сидел ближе к дверям и, похоже, ничего не замечал. Взгляд его был устремлен куда-то вдаль, как у человека, который так поглощен своими раздумьями, что ничего не видит и не слышит. Но что так занимало его мысли? Неужели это как-то связано с той негодяйкой, что расположилась наверху, словно у себя дома?! Нет, этого допустить нельзя!

– Добрый вечер! – пропела она, довольная произведенным впечатлением.

Это было именно то, на что она рассчитывала. Эштон оглянулся, и музыка резко оборвалась, заставив престарелых дам удивленно поднять головы. Тетушка Дженнифер при виде Марельды нечаянно воткнула иголку в палец и невольно вскрикнула от боли.

– Боже милостивый! – выдохнула Аманда и, откинувшись на спинку кресла, прижала сухонькую руку к груди.

Только Эштон, казалось, не обратил ни малейшего внимания на вызывающий туалет Марельды. Он неторопливо встал и приветствовал ее спокойной улыбкой.

Темноволосая красавица указала на клавесин:

– Не будете возражать, если я к вам присоединюсь?

– Буду только рад, – отозвался Эштон, вежливо провожая ее к инструменту.

Подождав, пока Марельда уселась, он вернулся на свое место. Проворные пальчики девушки быстро пробежали по клавишам клавесина, и она кивнула ему, давая понять, что готова и можно начинать. Божественная музыка вновь наполнила дом волшебными звуками. Но вот вступил клавесин, и очарование вмиг исчезло. Прекрасная музыкантша то забегала вперед, то опаздывала на такт, заглушая громкими аккордами низкий голос виолончели. Бедная тетушка Дженнифер сморщилась, как от зубной боли. Она низко склонила голову над вышиванием, стараясь не слушать, но это ей плохо удавалось, и иголка еще не раз кольнула ей палец. Аманда продолжала хмуриться, потом вздохнула и отвернулась. Но Эштон, посмотрев в ее сторону, заметил, что бабушка покачивает в такт головой, словно подгоняет Марельду. Он с трудом спрятал насмешливую ухмылку и, сжалившись над бедными старушками, напоследок взял несколько эффектных аккордов и отложил смычок. Склонившись к виолончели, Эштон задумчиво пощипывал струны, словно недовольный собственной игрой. Марельда встала из-за клавесина и неторопливо проследовала к буфету, где стоял серебряный поднос с хрустальными бокалами. Повернувшись к Эштону спиной, она взяла один из них и доверху наполнила его неразбавленным бренди. Сделав глоток, Марельда подошла к мужчине, который так много значил для нее.

В эту минуту неодобрительный взгляд Аманды упал на нее, и старушка еще больше нахмурилась, отметив возмутительно низкий вырез ее роскошного платья. Морщинистые щеки старой леди покрылись багровыми пятнами, ей давно уже не случалось быть свидетельницей такого откровенного, даже бесстыдного показа женских прелестей. В холле громко пробили старинные часы, и старушка обрадовалась поводу отвлечь свое внимание от Марельды.

– Где Уиллабелл, хотелось бы мне знать?! Обычно в это время она или бегает взад-вперед, накрывая на стол, или сводит с ума поваров, торопя их подавать ужин.

Эштон откликнулся, не поднимая глаз:

– Скорее всего она и сейчас на кухне, доводит до белого каления Берту.

Это как раз был тот самый предмет, который вызывал у Марельды неизменное раздражение.

– Знаете, Эштон, – не удержалась она, – по-моему, вы совершенно распустили своих слуг. Где это видано, чтобы чернокожим было все позволено?! А уж эта Уиллабелл распоряжается здесь, словно у себя дома.

Эштон резко дернул струну. Раздался пронзительный звук, и Марельда от неожиданности вздрогнула, а Эштон приложил ухо к инструменту, делая вид, что поглощен его настройкой.

Но не в привычках Марельды было так легко отступать.

– Вы слишком избаловали своих людей, – упрямо продолжила она. – Господи, да любой, кто увидит вас, может подумать, что они – ваша семья, а не прислуга!

– У меня и в мыслях не было нянчиться с ними, – ответил он мягко, но твердо. – Но я выложил за них кругленькую сумму и не вижу никаких оснований портить свое приобретение, плохо обращаясь с ним.

– До меня долетели слухи, что вы даже платите им жалованье, будто они и не рабы вовсе. Смотрите, не пройдет и нескольких лет – и они окажутся на свободе! Похоже, вы и не подозреваете, что сказано в законе об освобождении рабов!

Эштон медленно поднял на Марельду глаза, оставив без внимания ее выставленные напоказ прелести. Он не был ни шокирован, ни приятно удивлен столь вызывающим туалетом. Нет, его глаза лишь равнодушно скользнули по декольте, и он заговорил:

– Любой из рабов, если он превыше всего ценит свою свободу и готов пойти на что угодно, лишь бы добиться ее, не представляет для меня никакой ценности. При малейшей возможности он попытается удрать, а если его заковать в цепи, то какой от него вообще толк? Поэтому, если раб мечтает о свободе, пусть работает в полную силу, а когда окупит заплаченную за него цену – скатертью дорога! Все очень просто, и я не нарушаю ни одного закона.

– Странно, что ваши убеждения не мешают вам вообще иметь слуг.

– Послушайте, Марельда, мне кажется, я уже убедил вас в том, что Бель-Шен процветает. Поэтому не вижу смысла продолжать этот разговор. – С этими словами он вновь склонился над виолончелью и тронул смычком струны.

Комнату наполнили чарующие звуки. Эштон погрузился в волшебный мир музыки, с радостью чувствуя, как понемногу уходит раздражение. Мысли его вновь вернулись к Лирин. Прежде чем спуститься в гостиную, он подошел к ее двери, но неумолимая Уиллабелл отослала его прочь под тем предлогом, что его жена не одета. А он так мечтал увидеть ее и теперь, потерпев неудачу, совсем пал духом. Сколько же она будет прятаться от него? А что, если она так и не сможет поверить и смириться с мыслью, что они женаты?

Раздался какой-то неясный звук, Эштон обернулся и растерянно заморгал. Ему показалось, что на пороге комнаты возникло дивное видение. Руки его опустились, горло перехватило. Издав жалобный стон, смолкла виолончель, и на пол с глухим стуком упал смычок. В комнате воцарилась тишина. Это был именно тот образ, что три долгих года преследовал его во сне, только на этот раз он был восхитительно реален.

– Лирин? – Он так и не понял, произнес ли он вслух это имя или оно просто вспыхнуло в его сознании.

Марельда испуганно оглянулась, и бокал с бренди выскользнул из ее рук, так что янтарная жидкость залила пышные юбки. Она пожирала взглядом ненавистную соперницу, чуть не рыдая от ярости и отчаяния.

Из-за плеча Лирин выглядывала сияющая Уиллабелл. Она торжествующе ухмылялась во весь рот, довольная своим творением и тем впечатлением, которое оно произвело на присутствующих. Коль скоро Лирин хозяйка дома, то и выглядеть она должна соответственно своему положению.

Эштон выпрямился во весь рост. При виде красоты жены сердце его заколотилось в груди. Он пожирал ее глазами, не в силах налюбоваться ею. Светло-каштановые волосы Лирин были подняты на затылке и собраны в узел, мягкими волнами падая на плечи. Прическа шла ей необычайно, делая фигуру совсем тоненькой и воздушной, ее хрупкость еще больше подчеркивало нежно-розовое, похожее на утреннюю дымку платье. Длинные, до запястья, рукава из натурального шелка заканчивались атласными манжетами в тон изящному воротничку-стойке, из-за которого были выпущены крохотные рюши, придававшие Лирин очаровательно чопорный вид. Но Эштон хорошо знал, что под этим строгим нарядом скрыта теплая, трепещущая женская плоть. Лицо Лирин немного побледнело после тех усилий, которые ей потребовались, чтобы добраться до гостиной, но от нее веяло такой притягательной женственностью, что Эштон стоял как завороженный, не видя ничего, кроме светло-зеленой бездны ее глаз, грозившей вот-вот поглотить его.

Губы Лирин тронула смущенная улыбка, но глаза по-прежнему были прикованы к нему, хотя обратилась она ко всем.

– Уиллабелл уверяет, что вы не станете возражать, если я присоединюсь к вам за ужином, – немного неловко, как бы извиняясь, сказала она. – Мне бы не хотелось показаться навязчивой, поэтому, если это вам неудобно, ничего страшного. Я с удовольствием поем, как обычно, в своей комнате.

– Даже слышать об этом не желаю! – воскликнул Эштон, так что все вздрогнули. Отодвинув в сторону виолончель, он протянул руку жене. Сжав ее пальцы, Эштон повернулся к негритянке: – Уиллабелл, немедленно прикажи, чтобы поставили еще один прибор.

– Не волнуйтесь, масса. – Уиллабелл улыбнулась при виде того, с какой охотой он взял на себя все заботы о Лирин. – Я уже распорядилась!

– Прошу вас. – Лирин смущенно порозовела, чувствуя на своем лице его обжигающий взгляд. – Я слышала, как вы играли. Продолжайте, пожалуйста.

– Только если вы присоединитесь ко мне, – прошептал он.

– Я?! – Лирин даже растерялась от неожиданности, когда Эштон кивком указал на клавесин, и попробовала было возражать: – О нет, я не умею… то есть мне кажется…

– Давайте попробуем. – Эштон подвел ее к инструменту и взял одну-две ноты.

Клавесин ответил высоким, музыкальным тоном. Пока Лирин усаживалась, Эштон пробежался по клавишам, наигрывая простую мелодию. Немного поколебавшись, она положила пальцы на клавиатуру и робко повторила мотив. Радостно рассмеявшись, когда у нее все получилось, Лирин подняла к нему лицо. Он тоже заулыбался и заиграл дальше, а она с восторгом вторила ему. Ее пышные юбки путались у него под ногами. Заметив это, Лирин подвинулась и освободила ему место рядом с собой. Они в четыре руки сыграли небольшую пьесу, бледные пальчики Лирин порхали по клавишам верхнего регистра, Эштону достались басы. К ее величайшему удивлению, на память ей вдруг пришли забавные куплеты, она попробовала было нетвердым голосом, а потом, сама себе не веря, пропела их от начала до конца. Слова песенки вдруг всплыли в ее сознании, как по волшебству. Когда прозвучала последняя нота, оба весело захохотали. Рука Эштона сама собой обвилась вокруг талии Лирин, и этот жест показался всем настолько естественным, словно по-другому и быть не могло.

– Это было восхитительно, сударыня. Благодарю вас.

– И я вас, – улыбаясь, ответила она.

Марельда стиснула зубы, видя, как ее тщательно продуманный план обольщения Эштона с треском провалился. Рассеянно вслушиваясь в их разговор, она буквально умирала от зависти. Было нестерпимо видеть, как эти двое льнут друг к другу. Подумать только, она, такая соблазнительная, сидит никем не замеченная, а тот, кого она так добивается, не сводит глаз с этой рыжей потаскушки. А в ее сторону даже не смотрит! Если бы не гордость и оскорбленное самолюбие, она бы предпочла вообще уйти.

Впрочем, никто не разделял чувств Марельды. У Аманды при виде Лирин сразу же улучшилось настроение. Она заметила, что эти двое замечательно подходят друг другу. Рядом они выглядели просто великолепно: мужественная красота Эштона как нельзя лучше оттеняла хрупкую женственность Лирин. Идеальная пара!

Аманда и Дженнифер обменялись понимающими улыбками. Старые леди были вне себя от радости. Единственное, о чем обе сожалели, так это о том, что они так долго были лишены удовольствия увидеть Лирин, нового члена их семьи.

Ударили в гонг, приглашая всех к ужину, и Эштон с гордостью повел жену к столу. Марельде пришлось шествовать за ними в гордом одиночестве. Она в бессильном гневе наблюдала, как рука Эштона по-хозяйски обвила тонкую талию и легонько сжала ее. Нетерпеливо отмахнувшись от Уиллиса, который бросился к ней, чтобы отодвинуть стул, Марельда намеренно остановилась, ожидая, что это сделает Эштон. Но когда он неохотно подошел, она в тот же момент ловко уронила платочек и не торопилась нагибаться, чтобы поднять его. Пусть лучше это сделает Эштон. Тогда ее обнаженная грудь предстанет перед ним во всей красе. Обе старые леди в эту минуту только появились на пороге столовой и пропустили самое начало спектакля, но Лирин была достаточно умна и наблюдательна, чтобы разгадать замысел Марельды. Похоже, Уиллабелл в проницательности не откажешь, негритянка не ошибалась насчет Марельды. Видно, та и впрямь намерена вскружить голову Эштону и завладеть его состоянием, поэтому готова пойти на все, лишь бы добиться своего.

Но Эштон и на этот раз остался равнодушным к прелестям Марельды. Нагнувшись, он молча положил маленький платочек возле ее прибора и скосил глаза на Лирин, стараясь угадать, о чем та думает. Заметив ее широко распахнутые от удивления глаза, он незаметно пожал плечами, не видя другого способа успокоить жену в присутствии посторонних.

– Как замечательно, что вы наконец с нами, дорогая моя! – промолвила Аманда, останавливаясь за стулом Лирин и ласково сжимая ей руки.

– Конечно, замечательно, – энергично закивала тетушка Дженнифер.

Искренняя радость старушек растрогала Лирин. Она смахнула невольно набежавшие на глаза слезы и благодарно улыбнулась:

– Спасибо вам.

Пока длился ужин, Марельда мучилась несказанно. Она ни минуты не верила ни в смущение Лирин, ни в ее скромность, считая это прикрытием расчетливой и хитрой натуры, и следила за ней, как змея следит за своей жертвой, готовая в любую минуту броситься на нее. Но все было напрасно. В поведении соперницы не было ничего, что позволило бы обличить ее и вывести на чистую воду. Однако мысль о том, что эта маленькая дрянь находится в центре внимания, а ее, Марельду, никто не замечает, была нестерпима. Она кипела от возмущения при виде того, как домочадцы Эштона и его чернокожие слуги ухаживали за этой рыжеволосой авантюристкой.

Как только ужин закончился, Лирин почувствовала, что силы ее на исходе. Она торопливо извинилась и встала. Эштон последовал за ней, даже не повернув головы в сторону Марельды, которая кинула на него призывный взгляд. Подхватив жену под локоть, он торопливо вывел ее из комнаты. Лирин почувствовала легкое головокружение. Заметив, что она вот-вот упадет, Эштон остановился у лестницы и подхватил Лирин на руки. Обнимая ее, он вдруг заметил, что лицо жены исказила гримаса боли.

– Что с вами? – озабоченно пробормотал Эштон. – Я сделал вам больно?

– Нет, нет, все в порядке! – поспешно откликнулась Лирин. – Это все тот рубец у меня на спине.

Щеки ее слабо порозовели. Она удобно устроилась на его руках и, обняв его шею, прислонилась головой к плечу. Стоило ей только дотронуться до него, как по телу будто пробежал электрический разряд. Его мужская сила, энергия, которую он буквально излучал, действовали на нее неотразимо, особый, присущий только ему запах дурманил голову. Она уже начинала понимать, почему Марельда так страстно желала завладеть этим мужчиной. Мысль о том, чтобы принадлежать этому человеку навсегда, сделаться его женой, теперь уже не так пугала ее. Лирин поймала себя на том, что находит в этом даже известную привлекательность.

Брови Эштона сурово сдвинулись, ему на память пришли слова Уиллабелл по поводу раны на спине Лирин.

– Вы помните, откуда у вас этот рубец?

Лирин слегка пожала плечами и неуверенно улыбнулась:

– Думаю, я упала и ударилась.

– А Уиллабелл считает, что кто-то вас ударил. Вы помните что-нибудь подобное? На вас кто-то напал?

– Да нет же, ничего подобного. С чего бы это?

– Вы не будете возражать, если я осмотрю вашу рану? – с надеждой спросил он. Встретив ее удивленный и немного смущенный взгляд, он твердо посмотрел ей в глаза. – Только чтобы удовлетворить свое любопытство, радость моя.

Лирин лукаво посмотрела на Эштона.

– Держу пари, что мне случалось слышать от мужчин и более убедительные объяснения.

Он засмеялся, словно напроказивший мальчишка.

– Что поделать, сударыня. Я еще не забыл, какая у вас красивая спина, я таких никогда не видел. Вы вправе гордиться ею. И уж конечно, должны проявить снисходительность к бедняге, которому приходится выдумывать бог знает что, лишь бы найти предлог посмотреть на нее. – Добравшись до спальни, он ударом ноги распахнул дверь и перешагнул через порог. – А если честно, то я отлично знаю ваше прелестное тело, каждый его дюйм. – Его глаза скользнули вниз, задержавшись на груди Лирин. – Боже мой, вы такая нежная, восхитительно женственная…

Лирин сделала попытку отвлечь его от опасной темы:

– Боюсь, что я невольно испортила вам вечер: вам пришлось оставить семью и гостью! Получилось так неудобно.

– Напротив, любимая, это я должен поблагодарить тебя, что ты дала мне возможность исчезнуть вместе с тобой.

Она взглянула на него и не смогла удержаться от лукавой усмешки.

– А мне почему-то показалось, что ты наслаждался этим представлением.

Глаза Эштона вновь остановились на ее груди, и Лирин вспыхнула, заметив, как в них загорелось желание.

– Мне случалось видеть куда более захватывающие зрелища. Особенно когда я удостаивался чести быть в обществе моей нынешней спутницы.

Тело Лирин обжигал огонь, горевший в нем с той минуты, как он прикоснулся к ней в первый раз. Между ними снова пробежала искра, и, почувствовав это, Лирин затрепетала. Собравшись с духом, она едва нашла в себе силы, чтобы пролепетать:

– Мне кажется, вы уже можете опустить меня.

Стараясь не обращать внимания на тянущую боль в чреслах, Эштон вел себя по-прежнему галантно и осторожно положил Лирин на кровать, застланную свежими простынями.

– Прошу вас отметить, сударыня, что вы в постели, целая и невредимая, и ни одной новой ссадины. Только мне почему-то кажется, что на вас слишком много всего надето, чтобы вы чувствовали себя удобно. Вы позволите вам помочь?

Она отклонила его предложение, подавив смущенный смешок:

– Нет уж, лучше я подожду Уиллабелл.

– А почему, позвольте спросить?! Чем вас не устраивают мои заботливые руки? Неужели вы считаете, что репутация жены пострадает, если станет известно, что ее собственный муж помог ей лечь в постель? – Его губы раздвинулись в широкой улыбке, и Лирин увидела, как ослепительно сверкнули белоснежные зубы. – Обещаю быть паинькой.

Лирин притворно нахмурилась, показывая, что не верит ему.

– Похоже, вы из тех мужей, кто более чем серьезно относится к своим супружеским обязанностям.

– Еще бы! – фыркнул он. – А как же иначе?

Она засмеялась.

– Почему-то я не чувствую себя с вами в полной безопасности.

– Да Бог с вами, сударыня! Неужели вы можете себе представить, чтобы муж набросился на собственную жену, будто голодный зверь?

– Если ему невтерпеж, почему бы и нет? – коротко бросила она.

– Похоже, вы меня раскусили, – тут же сознался он, – но разве мне нельзя доверять? Если уж я смог держать себя в узде, когда снимал с вас платье, так неужели же это не лучшее доказательство, что мне всего нужнее вы и ваша любовь?

– Сдаюсь. Вы меня убедили. – Лирин откинулась назад, успев признаться в душе, что уступила достаточно охотно, во всяком случае, более охотно, чем следовало бы.

Казалось, она вот-вот отбросит мысль о том, что следует быть осторожной и не позволять эмоциям завладеть собой. Что же такое было в этом человеке, что заставило ее уступить с удивительной легкостью? Конечно, он красив, никто этого и не отрицает. Более того, в нем была какая-то особая мужественность, которая отчаянно влекла к себе.

– Только постарайтесь сдержать слово, сэр. Доверие – это то, без чего брак невозможен.

У Эштона вырвался довольный смешок, и он принялся сражаться с тугими крючками. Через мгновение из груди его вырвался глухой стон: платье сползло с плеч, приоткрыв отвратительный рубец. Он сдвинул ниже тонкую ткань, чтобы хорошенько рассмотреть его, и Лирин беспокойно зашевелилась.

– Тише, тише, любовь моя, – серьезно сказал он. – Я только хочу рассмотреть его получше. – Эштон взял лампу и поднес ее поближе. При виде багрового рубца внутри у него все закипело. Он нахмурился, вспомнив толстуху надзирательницу, которая так жестоко стегала хлыстом бедняг, неосторожно приближавшихся к костру, но, по его мнению, рана была нанесена чем-то гораздо более тяжелым, чем ивовый прут.

– Я сомневаюсь, что вы заработали эту рану, свалившись с лошади. С вами стряслось что-то другое, куда более страшное!

Эти слова произвели на Лирин сильное впечатление. Ей и в голову не приходила такая вероятность, не говоря уже о том, чтобы вспомнить, что же с ней случилось. Она повернулась к Эштону, но испытала новое потрясение, встретив пристальный взгляд его горящих глаз. Все мысли мгновенно вылетели у нее из головы. Нежное, заботливое выражение исчезло с лица Эштона, черты его окаменели и напоминали маску. Он не скрывал безумного желания, которое терзало его. Лирин напряглась. Она видела, как тяжело вздымается его загорелая грудь, покрытая твердыми буграми мышц, как от тяжелого дыхания раздуваются ноздри. Все ее чувства вдруг проснулись, сердце бешено застучало в груди и рванулось к нему. Его жаркий взгляд заставил кровь быстрее бежать в жилах, и она почувствовала, что вся дрожит. Казалось, дотронься он до нее – и она тут же уступит. В последний момент Лирин вскочила на ноги и, бросившись в дальний угол комнаты, спряталась за стоявшую там ширму.

Наступило долгое, мучительное молчание. Наконец Эштону удалось в полной мере овладеть собой, и он хрипло спросил:

– Может быть, мне прислать к вам Уиллабелл?

– Нет, благодарю вас. Думаю, что и сама справлюсь.

– Не хотите, чтобы я помог вам расстегнуть платье до конца?

У нее вырвался нервный смешок. Дрожащие пальцы то и дело путались в завязках, дергали крючки, и прошло немало времени, прежде чем она избавилась от нижней юбки и сбросила одежду на пол.

– По-моему, вы настоящий распутник, сэр.

Эштон, прохаживаясь по комнате, весело рассмеялся.

– Это как раз то, что я услышал от вас три года назад.

– Ну, что ж, стало быть, в голове у меня кое-что сохранилось. Это радует.

Он встретился с ней взглядом поверх ширмы.

– Вы так же красивы, как и тогда.

– Будьте добры, передайте мне сорочку и пеньюар. Они в гардеробе, – попросила она, стараясь избегать той темы, которая, она ничуть не сомневалась, могла завести их далеко.

Эштон выбрал именно то, что, по его мнению, наиболее выгодно подчеркивало изящество ее форм, и повесил одежду на край ширмы. Ожидая, пока она переоденется, он с удовольствием скинул двубортный пиджак, расстегнул несколько пуговиц на жилете и воротничок у рубашки. Развязав широкий галстук, он отбросил его в сторону. Заметив, что Лирин покинула свое убежище, он окинул ее быстрым взглядом, отметив и мягко округленные ягодицы, и стройные бедра. Он двинулся к ней, забыв обо всем, помня только, что эта женщина принадлежит ему, и чувствуя азарт охотника, преследующего свою цель. Лирин беспокойно оглянулась, инстинктивно ощущая его близость. Положив руку ей на плечо, Эштон приблизил свое лицо и испытующе взглянул ей в глаза. В следующий момент его губы прижались к ее губам. В светло-зеленых глазах на мгновение вспыхнула неуверенность, но тяжелые веки тут же бессильно опустились, и Лирин ответила на его поцелуй. Он был нежным и сладким, мягким и робким, его губы слегка приоткрыли ее рот, словно пробуя его на вкус. Эти жадные, требовательные ласки пробудили в ней древний, как мир, инстинкт любви. Лирин и не подозревала, что желание может быть таким – острым, жгучим, дурманящим голову, сводящим с ума. Его руки скользнули вниз, ладони крепко сжали маленькие, упругие ягодицы, в то время как он покрывал страстными поцелуями все ее тело. Лирин слабо застонала и, вытянувшись, прильнула к нему всем телом.

Резкий стук в дверь заставил их вернуться к действительности. Хрипло выругавшись сквозь зубы, Эштон заставил себя оторваться от жены и бросил недовольный взгляд на дверь. Поначалу он решил не обращать внимания, рассчитывая на то, что докучливый посетитель уйдет, но в дверь постучали снова. На этот раз громко и требовательно. Эштон со стоном направился к окну. Отодвинув задвижку, он резко распахнул обе створки и высунулся наружу в надежде, что холодный ночной ветерок охладит его пылающую голову, прежде чем он сойдет с ума от бешенства и неутоленного желания.

Лирин тоже потребовалось несколько минут, чтобы прийти в себя. Голос ее еще немного дрожал, когда она откликнулась:

– Кто там?

Из-за запертой двери до нее донесся голос Марельды Руссе:

– Можно войти?

Взбешенный Эштон взъерошил и без того растрепанные волосы и хрипло пробормотал:

– Когда-нибудь я сверну ей шею!

– Одну минуту, Марельда. – Лирин подошла к двери и, дождавшись, когда Эштон кивнул, повернула ключ.

– Прошу прощения, я, кажется, забыла у вас книгу на прошлой неделе, – торопливо пробормотала Марельда, ворвавшись в комнату. – А мне так хотелось почитать на сон грядущий. Стоит мне только взять книжку, и глаза просто закрываются. – Ее колючий взгляд быстро обежал комнату, обнаружив того, ради кого она, собственно, и явилась сюда. – О Эштон! – с самым невинным видом удивилась Марельда. Она заметила и их смущение, и сбившуюся одежду, и глаза ее сузились от гнева, хотя на губах по-прежнему играла улыбка: – Прошу прощения, что я побеспокоила вас, дорогой.

Брови у Эштона сдвинулись, и он хмуро взглянул на нее, ничуть не стараясь скрыть раздражение.

– Я сейчас уйду, – сказала Марельда, хорошо понимая, что он злится. – По-моему, я оставила книгу где-то на стуле.

Обежав взглядом комнату, она заметила хорошо знакомый томик, который видела еще во время своего первого визита к Лирин. Доведенной до отчаяния Марельде пришлось выдумать первый попавшийся предлог, чтобы попасть в спальню Лирин. И хотя она предполагала встретить там Эштона, ей с трудом удалось сдержаться, когда подозрения ее оправдались.

– Ах да, Эштон! – Марельда обернулась. – Мне показалось, что в конюшне какой-то подозрительный шум. Это было как раз перед тем, как я поднялась сюда. Неужели что-то случилось с лошадьми? Может, стоит кого-то послать проверить? Или ты сам сходишь?

– Да, я сам проверю, в чем там дело, – прорычал Эштон, терпение которого почти истощилось.

– Я могу побыть с Лирин, пока тебя не будет, – предложила Марельда, обезоруживающе улыбнувшись.

Они оба вздрогнули, когда неожиданно прозвучал ироничный голос Лирин:

– Спасибо, Марельда, не стоит.

– Ну что ж, тогда доброй ночи. И приятных сновидений, – промурлыкала Марельда, выскользнув из спальни.

Стиснув зубы, чтобы не дать вырваться клокотавшему в нем гневу, Эштон сорвал со стула пиджак и накинул его на плечи, готовый в любую минуту потерять над собой контроль.

Лирин молча наблюдала за ним и наконец благоразумно решила перевести разговор на другую тему:

– Надеюсь, с лошадьми все в порядке.

– Скорее всего это очередная выдумка Марельды, – пробурчал в ответ Эштон. Он вновь привлек Лирин к себе, и его потемневшие от гнева глаза немного смягчились. – Это пытка – уйти от тебя сейчас.

– Пока нет, но, вот если вы останетесь, это будет пыткой для нас обоих, – чуть слышно прошептала она в ответ. – Я еще не готова принять это. Идите, – подтолкнула она его. – Вам надо посмотреть, что там с лошадьми. А мне нужно время, чтобы спокойно все обдумать.