Текст книги "Чеслав. Ловец тени"

Юноша попытался еще вспомнить, за что ему могли предупреждение послать. Но больше, кажется, он никому тропу не переходил так дерзко, чтобы грозить ему погибелью.

Думая о том, что только что произошло, но при этом не теряя бдительности, Чеслав шел в сторону городища. Дабы избежать еще каких-нибудь неприятных неожиданностей, он решил не идти по тропе хоженой, а добраться напрямки лесными зарослями. Внезапно послышался слабый треск сухой ветки, и, чуть пройдя в сторону, откуда раздался треск, в чаще он заметил чью-то фигуру. Кто это был, рассмотреть было трудно, так как рассвело еще не полностью, и здесь, среди деревьев, вовсю царил сумрак.

«Кого это по лесу в такую рань носит? Уж не метатель ли это ножа?»

Чеслав, отступив несколько шагов назад, схоронился за стволом ясеня и терпеливо ждал, когда неизвестный приблизится. И лишь услышав шум шагов совсем близко, выглянул из своего укрытия.

По поляне шел отрок Благ, младший из помощников Колобора. Шел неспешно, внимательно и сосредоточенно осматривая кусты папоротника и время от времени разводя их руками.

«Да он цвет папоротника ищет! Сейчас же самое время для поиска! Купала ведь!» – с облегчением вздохнул Чеслав и улыбнулся.

Благ тем временем от усердия и желания добыть задуманное почти исчез среди буйных ростков папоротника. Паренек, как, наверное, и другие, искал цвет, который мог появиться только раз в году, в эту самую пору – на Купалу. Ведь каждый малец в их племени знал, что кто найдет тот цвет, тому до конца дней счастье будет.

Подождав, пока Благ отойдет подальше, чтобы не спугнуть отрока или удачу в его поиске, Чеслав хотел уже выйти из-за своего укрытия, когда его заставил вздрогнуть тихий голос:

– От кого таишься, парень?

Молодой охотник, стараясь не показать, что его застали врасплох, неспешно повернулся в сторону голоса. Рядом с ним стояла знахарка Мара и с большим вниманием смотрела не на него, а в ту сторону, от которой он только что отвел взор.

– Ты что же, Мара, тоже за цветом папоротника поохотиться вышла? – не отвечая на вопрос, задал Чеслав свой, кивнув на ее суму, полную трав.

Мара перевела взгляд на парня, и в ее глазах он увидел насмешку.

– Сколько живу, а того цвета так и не зрела, детинушка. Видать, не судьба. Ведь цвет тот дивный не каждому дается. Да и зачем мне, древней, тот дар? Он тому нужен, кто желаний полон… А я… А я вот травы разные собрать вышла. Они нынче, на Купалу, в самой силе… – Знахарка стала перебирать собранные травы. – Вот чемерица, подорожник, чернобыль, одолень-трава от зубной напасти, плакун-трава… – Она с прищуром посмотрела на юношу. – Да и ты, мне показалось, тоже не за цветом папоротниковым по лесу бродишь.

– В меня нынче нож метнули, Мара.

Чеслав хоть и сказал об этом спокойно, но в голосе чувствовалось напряжение. Он смотрел на многоопытную ведунью, ожидая, что она ответит.

Но Мара не торопилась говорить. Ничто не дрогнуло на ее изрытом морщинами лице. Протянув руку, прикоснулась знахарка к двум оберегам, что висели на кожаных ремешках у Чеслава на груди: один – маленькое солнце, символ Даждьбога, был его; второй, в форме лебедя с лошадиной головой, птицы и скакуна Великого, когда-то принадлежал его отцу. Теперь оба они охраняли парня от всяких напастей: и от лихих глаз, и от злого умысла, и от многого другого.

Подержав в руке обереги и прикрыв глаза, Мара беззвучно пошевелила губами, но голоса так и не подала. И Чеслав, не дождавшись, добавил:

– Нож тот хитро метнули… Думаю, погибели моей не хотели, а вот отвадить от чего-то знаком тем желали.

– Про того, кто потравой люд сгубил, мысли твои? – прервав свои беззвучные заклинания, насторожилась знахарка.

– А больше, кажись, некому.

О том, что это могло быть предупреждение за девку, с которой он нынче познался, Чеслав решил Маре не говорить.

– Не знаю, что и сказать тебе, парень, что посоветовать. Да и что советовать, когда все равно сделаешь так, как сам решишь. А выбор у тебя есть. Не раз тебе говорила: либо сойти с тропы, по которой идешь, либо дойти по ней до конца.

– Да как же сойти, когда соплеменников, что дичину на охоте, изничтожают. – Голос Чеслава был тих, но в нем не было и тени сомнения. – Да и веры нет, что конец тем смертям будет. Я ведь на хутор Молчана сожженный опять ездил. Поглядел еще раз на пепелище. Их, кажись, сожгли заживо. И сделать это мог только кто-то из своих. Все на то указывает.

Весть эта даже немало повидавшую на своем веку Мару заставила побледнеть. Много смертей видела старуха, но такая наглая даже ее заставила почувствовать, как побежали по телу мурашки.

– Храни нас Великие от нелюдя такого… – прошелестели ее губы.

Чеслав же задумчиво добавил:

– Вот только бы прознать, чего он так лютует… Тогда и распознать его легче было бы.

Мара уже сделала несколько шагов, чтобы уйти, но остановилась и, многозначительно взглянув на него, произнесла:

– Будет время, забеги ко мне, Чеслав. – А после шепотом, с хитрым прищуром добавила: – Нам, смертным, мало про что ведать дано, но есть те, кто все знает. Может, поделятся мудростью своей? И я сон какой нужный, случаем, повидаю… А не обмолвятся, так просто проведаешь отшельницу. Мол, не померла ли еще старая? – рассмеялась Мара и так, смеясь, пошла прочь.

Солнце было уже высоко, а в городище еще не наблюдалось привычного для разгара дня оживления. Славя всю ночь Купалу, люд лесной теперь неспешно отходил от утреннего сна. К таковым принадлежал и Чеслав, который, уже почти проснувшись, все не хотел открывать глаза, пытаясь продлить сладостные мгновения покоя. Глубоко вдохнув, с тихим стоном блаженства он потянулся, вызвав слабое шуршание сухой травы, потому как проснулся на сеновале, куда забрался, придя домой, чтобы не тревожить Болеславу, а после снова расслабился и наконец-то открыл глаза.

Рядом, широко раскинувшись, спал Кудряш, который прибился к дому гораздо позже его. Видно, до самого утра затейник отдавался игрищам, потому как уж больно охоч был до веселых забав. И теперь, обессилев от песен, хороводов и купания, с чувством выполненного долга безмятежно спал глубоким сном.

Осторожно убрав с себя руку друга, которую тот разухабисто откинул во сне, Чеслав слез с сеновала. Яркое солнце, щедро брызнув лучами в глаза, заставило парня зажмуриться, а радостное ржание, раздавшееся совсем рядом, снова прозреть. Ретивый Ветер, подбежав к хозяину, несильно, но ощутимо толкнул его в плечо мордой: мол, веди меня скорее на реку! Чеслав хотел было обойти четвероногого нахала, но не тут-то было! Конь в два шага снова перегородил дорогу и при этом смотрел на него хитрющим взглядом.

Выглянувшая из избы и, как всегда, озабоченная домашними хлопотами Болеслава, завидев парня, спросила:

– А где ж второй? Есть-то собираетесь сегодня или за игрищами совсем охлянуть решили?

Она как раз разминала в ступке зерна на кашу.

– Кудряш еще глаза не продрал. А меня вот злыдень наглый в осаду взял! – кивнул Чеслав на Ветра. – Купаться вести требует.

– Ну так веди, – махнула она деревянной толкушкой в сторону реки. – Он тебя с рассвета поджидает, слоняется вокруг сеновала. А пока сбегаете, гляди, и Кудряш глазища свои дню покажет.

И, улыбнувшись, ушла в избу.

Чеслав покосился на коня:

– Значит, измором взять решил?

Ветер хотел было сунуться мордой хозяину в лицо, но тот успел отвернуться и будто бы нехотя, с напускным недовольством двинулся в сторону ворот.

– Ладно, идем, смола с копытами.

Ветру только того и надо было. Опережая хозяина, он понесся к берегу, только хвост по ветру развевался.

Когда Чеслав пришел на реку, Ветер уже стоял по колено в воде и ждал его. Оставив одежду на берегу, юноша зашел в воду и неожиданно для коня принялся брызгать на него, весело приговаривая:

– Вот тебе, злыдень, купание! Вот тебе, неслух!

Ветер, недовольно фыркая, подался в сторону и, зайдя в воду поглубже, поплыл. Чеслав бросился за ним:

– Нет, теперь не уйдешь!

Две головы, Чеслава и Ветра, виднелись над поверхностью посреди речного потока. Течение, подхватив их в свои стремительные объятия, быстро отнесло в сторону от того места, где они вошли в воду. Более осторожный Ветер повернул уже к берегу, когда после зарослей камыша взору Чеслава открылась прибрежная прогалина. И на ней кто-то был. Возле самых зарослей, склонившись к воде, сидела девка. Сперва Чеславу показалось, что там расположилась какая-то незнакомая ему хуторянка, но, приглядевшись повнимательнее, он понял, что это была Зоряна, которая полоскала в реке рушники. Чеслав замер на месте, отчего тут же погрузился в воду едва ли не по самую макушку.

«Зоряна… Прошлая ночь… Может, она та, с которой я… И нож, может, из-за нее в меня метнули? Уж на Зоряну-то многие засматриваются да благосклонности ее ищут, и среди них немало отчаянных».

Лучшего случая поговорить с девушкой наедине может в ближайшее время и не представиться, и он что было силы поплыл к берегу. Зоряна, привлеченная всплесками воды, тоже заметила его и поспешно засобиралась.

– Зоряна! Зоряна, постой! – поняв ее намерение, крикнул Чеслав.

Но девушка не обращала внимания на его призывы, даже наоборот – сборы ее ускорились. Побросав рушники в плетеную корзину, она подхватила ее и собралась уже уйти, когда Чеслав, отчаянными рывками достигнув наконец берега, почувствовал под ногами дно.

– Да постой же, шальная!

Но Зоряна даже не обернулась, будто и не звал ее парень, и решительно шагала прочь от воды.

Выскочив на берег, Чеслав сорвал несколько веток с кустов, чтобы прикрыть ими наготу.

– Да остановись, прошу!

Зоряна остановилась, но в его сторону так и не повернулась. Стояла молча, ожидая, пока он подойдет.

– Так… того… – только и вырвалось у юноши, когда он оказался рядом.

Чеслав сам не знал, как заговорить с ней. Если бы она хоть что-то спросила, или сказала, или, как обычно, поддела его колким словцом, то и он бы нашелся, как разговор повести. А ее покорное молчание сбивало его с толку. Наконец Зоряна, очевидно, озадаченная долгим молчанием, с немым вопросом взглянула на него.

– Я… того… хочу спросить, как ты Купалу привечала?

– Как все, так и я, – спокойно ответила Зоряна и снова отвела взор в сторону.

– Не видел тебя у костров что-то…

– Кто хотел видеть, тот узрел…

Чеслава разрывали сомнения. Сто раз в голове сменялось, она или не она была с ним. Но ведь не спросишь же напрямую о таком. В любом случае дурнем покажешься: если то была она, так потому, что не узнал ее, а если была другая, так что ж о том Зоряне открываться? Девка и так на него обиду за Неждану имеет. Ох и морока же у парня с этим женским племенем!

– Ты меня прости… – не найдя других слов, вымучил из себя Чеслав.

– За что?

– За все…

– Да разве мне твое «прости» надо? – обожгла его взглядом девка и пошла прочь.

Чеслав не стал догонять ее.

Добираться до места, где оставил свою одежду, он решил краем берега, дабы не встретить кого-нибудь любопытного дорогой. Особенно баб да девок. Рассказывай после, отчего голяка по берегу бегаешь и куда твои лахи подевались. Будет у языкастых о чем позубоскалить в ближайшие дни!

О Ветре он не особенно беспокоился. Конь, скорее всего, где-то рядом и, выбравшись из реки, уже пасется на бережке. И словно в подтверждение этим мыслям, с той стороны, куда он собирался идти, и в самом деле раздалось призывное ржание верного скакуна.

Где ходом, а где и вплавь, Чеслав благополучно преодолел заросли камыша. Дальше берег поднимался над рекой крутым обрывом, вдоль подножия которого тянулась узкая полоска суши. По этой зыбкой тропе и решил пробраться Чеслав. Он шел, прижимаясь спиной к обрыву и шаг за шагом ощущая, как от этих прикосновений осыпается на землю песок.

«Шурх!» – вырвалось что-то совсем рядом с ним и стремительно унеслось прочь.

От неожиданности юноша отшатнулся, но через мгновение понял, что страх был напрасным. Это юркие птахи стрижи, потревоженные его приходом, неуловимыми стрелами вылетали из своих норок, устроенных в песчаной стене обрыва. Ох и наделал он переполоха в их прибрежном поселении! Маленькие обитатели норок-пещер с тревожными криками кружили вокруг него, желая одного: чтобы он как можно скорее покинул их владения.

Так и продвигался он под крики и внезапные вылеты пернатых обитателей птичьего поселения. Но вдруг что-то заставило его насторожиться. Возможно, несколько комков земли, осыпавшихся откуда-то с края обрыва, а скорее всего, острое чутье, перешедшее к парню от зверя, заставило его сделать прыжок в сторону. И, как оказалось, вовремя, потому что на то место, где он находился еще миг назад, упал увесистый камень, с чавканьем впечатавшийся во влажную землю.

Какое-то время Чеслав не двигался. Его взгляд был прикован к камню. Его бросили или он сам обвалился? Осторожно отклонившись от стены, юноша посмотрел вверх, на край обрыва. Но там, кроме травинок, что слабо шевелились на ветру, не было заметно никакого движения. Конечно, берега время от времени обрушаются, но тогда с камнем должна была осыпаться и земля… Хотя бы немного… Но упало всего лишь несколько комков, и до того, как рухнул сам камень… Нет, это не могло быть случайностью. Кто-то явно бросил в него камень. Чеслав прислушался, стараясь различить среди птичьих криков какие-нибудь подозрительные звуки. Ему даже показалось, что он слышит шум осторожных шагов, которые удаляются от обрыва. Но, может, это был только его вымысел, и злыдень, метнувший камень, давно исчез?

Как бы там ни было, но камень размером с конскую голову едва не лишил его жизни.

Вот только надо понять: это еще одно предупреждение или в этот раз ему желали смерти? Ведь нож был явным предупреждением, а теперь… Камень угодил как раз в то место, где он стоял. И если бы Чеслав не отпрянул, попал бы ему прямо в голову. Значит, метили точно в него. И если бы даже этот камень не убил его, то покалечить мог изрядно. Только вот за что? С чем это связано? Неужто за девку? И нож ночью, и камень теперь полетели в него сразу после встречи с девками… Он только что расстался с Зоряной…

«Уж не за нее ли мне такая награда?»

Может, это только совпадения, и то рука потравителя лютого метит остановить его розыски? В любом случае кто-то недобрый зорко зрит за ним и за тем, куда он путь держит. А потому да оберегут тебя Великие, Чеслав!

Когда Чеслав вернулся в хату, то застал Кудряша, уже сидящего за столом и с нетерпением ожидающего его прихода.

– Да где ж это можно пропадать так? Или ты решил меня голодом заморить? Мое брюхо уже какую песню печальную заводит – так подвело! – напустился на друга Кудряш.

А тот, стрельнув глазами в сторону засуетившейся у очага Болеславы, молча подсел к столу и стал есть. Но от Кудряша так легко отделаться было невозможно. Он настойчиво пнул под столом друга ногой, требуя ответа.

Соблюдая осторожность, чтобы не услышала Болеслава – зачем ее беспокоить? – Чеслав шепотом рассказал товарищу о походе с Марой к заваленному камнями мертвецу, о повторной поездке на хутор Молчана, а также о ноже и камне, что едва не стоили ему жизни. Правда, умолчал при этом о любощах с девой на речном берегу.

Кудряш, услышав о напастях, свалившихся на друга и едва не стоивших ему жизни, даже о еде позабыл. Хлопая округлившимися глазами, он с плохо скрытой тревогой прошептал в ответ:

– Сдается, не напрасно мы по следу чужаков пошли…

Чеслав на то лишь задумчиво кивнул.

А Кудряш поведал товарищу о том, что ему удалось узнать о пребывании чужаков в их селении. Но ничего ценного для разгадки случившегося в том, что рассказали девки да парни, Кудряшу узнать не удалось. Вот только брошенные в конце повествования слова заставили Чеслава насторожиться:

– А еще говорили, что младший из чужаков на девок-то наших ой и засматривался…

Обдумать услышанное молодой муж так и не успел, поскольку порог их жилища переступили помощники верховного жреца Миролюб и Горазд.

– Хозяевам щедрот от Купавы! – приветствовал Миролюб соплеменников.

– И от нас оберег вашему дому, – протянул Горазд искусно сделанный из дерева символ Чура – хранителя семейного очага.

Болеслава, сердечно поблагодарив гостей, пригласила их за стол и поспешила приладить подарок на стене, где располагался очаг.

Присев за стол, мужи отведали предложенной снеди, чтобы не обидеть хозяйку, и лишь после этого Миролюб обратился к терпеливо ожидающим пояснения причины их появления Чеславу и Кудряшу:

– До Колобора слух дошел, что вы на дальнем хуторе побывали, да про то, что сожженным его нашли…

«Если бы только хутор! – мрачно подумал Чеслав. – И пошесть, о которой предупреждал волхв, в том наверняка ни при чем».

Но вслух лишь заметил:

– И про другое разное… есть что поведать…

– Это про что же еще? – поинтересовался жрец, и в его обычно спокойных глазах вспыхнул живой интерес.

Чеславу совсем не хотелось рассказывать сейчас о походе на хутор, а потому ответил он Миролюбу уклончиво:

– Вот загляну к волхву, обо всем и расскажу. Так и передай Колобору.

– Так и передам, – с некоторым разочарованием кивнул Миролюб.

– А я, Кудряш, как и обещал, для твоих погребальницу соорудил, – обратился к парню молчавший до того Горазд. – Зашел сказать, чтоб посмотрел ты, насколько складная она получилась. Времени ушло на то немало, старался исполнить, как только мог, но для крови твоей, думаю, хорошим пристанищем будет.

– Да усердию Горазда позавидовать можно, – похлопал по плечу товарища Миролюб. А после с улыбкой и тоном, в котором, при всем дружелюбии, сквозила скрытая ирония, добавил: – Он если чего задумает, то несколько дней кряду не спать может, пока своего не добьется. Уж я не раз тому дивился. И Колобор его за то отмечает.

– А ты не завидуй! Каждому дается по заслугам и усердию! – то ли отшутился, то ли огрызнулся Горазд. А после, потерев свои совсем небольшие, как для мастеровитого человека, руки и одарив всех сдержанной улыбкой, с глубоким убеждением добавил: – Великим и общине служить по-разному можно.

Услышав о готовности домовины для праха своей семьи, Кудряш тут же засобирался с жрецами посмотреть на сооруженную Гораздом погребальницу.

Чеслав с ними не пошел. Его не оставляла мысль, что уж не за деву ли пытались поквитаться с ним купальской ночью, а после и поутру? Ведь о той же Зоряне немало парней в округе подумывают. И головы у многих ой какие горячие! Вот только бы узнать, кто из них мог…

И Чеслав, кажется, знал, у кого можно о том разведать.

Молодой охотник застал Кривую Леду в разгаре битвы. Ее отголоски донеслись до его ушей еще на подходе к халупе старухи, а когда он обогнул соседнюю хату, то картина сражения предстала перед ним во всем своем цветастом безобразии.

Разъяренные женщины стояли одна напротив другой, яростно размахивая руками и осыпая друг друга смачной руганью. Одной из них, конечно же, была старуха Кривая Леда, а второй – молодка Вуяна. Было понятно, что неугомонная Леда опять активно поучаствовала в жизни одной из соплеменниц.

– Будешь мужику моему еще на меня напраслину наговаривать, кикимора болотная, я клюку твою тебе же в глотку затолкаю! – наступала на бабку покрывшаяся красными пятнами от переполнявших ее чувств пышнотелая Вуяна. – Так затолкаю, что даже каркнуть больше не сможешь!

– А чтоб тебя и пучило, и крючило, и ломало, зараза! – кричала Леда, предусмотрительно прикрываясь клюкой, позволявшей держать соперницу на расстоянии. – А я все одно видела! Видела, как ты…

Вуяна угрожающе надвинулась на бабку, которая значительно уступала ей в размерах.

– Да чтоб у тебя, старая болячка, язык твой брехливый отсох да глаз твой поганый разорвало!

– А я все одно молчать не стану, блудница мордастая! – подняв еще выше клюку, не давала ей приблизиться Леда.

– Короста тебя покрой, яма зловонная! – не осталась в долгу оскорбленная молодуха Вуяна и плюнула в бабку.

Уязвленная Леда проворно нагнулась и, схватив ком грязи, кинула его в обидчицу. Да как ловко поцелила – прямо в лоб! Черная жирная масса обильно потекла по лицу молодухи, и это на какое-то мгновение заставило ее остановиться. Она медленно отерла лицо и, казалось бы, уже не способна была и дальше продолжать свару, но впечатление это было явно ошибочным. Даже грязь не помешала заметить, как побледнело только что бывшее макового цвета лицо Вуяны, а зубы закусили нижнюю губу. Умудренная опытом в таких битвах, Леда знала, что это могло означать. Она сделала осторожный шаг назад, а после бросилась со всех ног к двери своей хатки. Вуяна же, резко кинув свое налитое тело в сторону и схватив валявшуюся неподалеку жердь, широкими шагами помчалась за обидчицей, но дверь халупы захлопнулась перед самым ее носом. И молодка, замахнувшись что было сил, ударила жердью по двери ненавистной старухи. Удар был такой силы, что жердь с громким хрустом переломилась надвое. Но это не остановило воинственный запал Вуяны. Откинув обломок в сторону, она что было мочи принялась колотить в дверь Кривой Леды. И как же повезло старой сплетнице, что дверь ее оказалась крепкой!

Окончательно смирившись с тем, что вряд ли удастся подступиться к вредной бабке, Вуяна смачно, от всей души плюнула на порог, подняв комок грязи, швырнула его в дверь, погрозила кулаком и только после этого, рассыпая на ходу угрозы и оскорбления, пошла прочь.

Рассудительно выждав в стороне, пока бабья битва стихнет и рассерженная Вуяна уйдет, Чеслав подошел поближе к халупе, которая только что устояла в столь яростной осаде. Казалось, домишко затаился и, как порой поступает слабый зверь лесной в миг опасности, притворился мертвым. И только усиленное сопение выдавало присутствие живого существа за дверью. Чеслав решил не кликать Леду и дождаться, пока она окончательно успокоится. Тогда легче будет выманить старуху из ее укрытия. А то ведь и заупрямиться может.

Как оказалось, расчет его был верным. Прошло совсем немного времени, и дверь, вздрогнув, осторожно приоткрылась, но лишь настолько, что и мышонку в эту щелочку проскочить было бы трудно. Старуха явно решила разведать, как обстоят дела за пределами ее убежища и миновала ли опасность.

– За что сражаешься, Леда? – спросил как можно мягче Чеслав.

Однако помогло это мало. Дверь резко захлопнулась.

– Да это я, Чеслав. А Вуяна ушла уже, – снова подал он голос.

Дверь не сразу, но все же с осторожным скрипом снова приоткрылась, и в образовавшуюся щель стал виден настороженный глаз Кривой Леды. Убедившись, что перед ней таки Чеслав, старуха открыла дверь шире и ступила за порог.

– А-а-а, Чеславушка! – сладко пропела бабка, но при этом ее глаз смотрел никак не на парня, а лихорадочно шарил по округе.

Старуха явно опасалась, что взбешенная Вуяна затаилась неподалеку и в любой момент может неожиданно выскочить, чтобы продолжить схватку. Но, не заметив ничего, сулящего продолжение взбучки, Леда наконец-то перевела взгляд на Чеслава и каркнула:

– Чего?

Чеслав почувствовал, что боевой пыл у нее еще не остыл.

– Тебя повидать пришел. Да, чую, не до меня тебе сейчас, бедалашной… – с сочувствием сказал он и сделал шаг, желая якобы уйти.

– Да куда ж ты, ясен день? – поспешила остановить его старуха и даже за рукав схватила, решив, наверное, что с Чеславом ей будет безопаснее. – Чего лишний раз ноги трудить? Да ты заходи. Только, смотри, головушку не зашиби, – потащила она парня в свою халупу.

Согнувшись едва не вдвое, Чеслав переступил порог Лединого жилища. Но и там распрямиться в полный рост не было ему никакой возможности – прокопченный дымом от очага деревянный настил, придавив хатку сверху, позволял разве что хозяйке передвигаться не сгорбившись. Предусмотрительно закрыв покрепче дверь, Леда указала гостю на пень, куда он с облегчением и присел. Сама же старуха, все еще растревоженная недавней битвой, прикипела к крохотной оконнице, высматривая, не воротилась ли злыдня Вуяна.

– Ну, я тебе… Кобыла бешеная! Все мужику перескажу… Уж он-то тебя за патлы оттаскает! Ой уж оттаскает! А я полюбуюсь… – бормотала бабка себе под нос, не в силах пережить нанесенную обиду.

Чеслав негромко кашлянул, напоминая старухе о себе, и та, не отрываясь от наблюдения, тут же мало что не пропела:

– Да ты говори, Чеславушка, говори… Зачем пожаловал?

Парень сразу решил перейти к разговору, волновавшему его.

– Ты, Леда, тайны многих в городище и в округе знаешь. И про сердечные дела, небось, немало. Кто кому люб, к кому тропку топчет…

Бабка с подозрением воззрилась на парня, очевидно пытаясь разглядеть в его глазах какой-то подвох: а не грозит ли его речь новой напастью?

– Видишь, все меня обидеть норовят, – заскулила она на всякий случай. – Вот и ты тогда на привязи в лесу держал…

Видя, что старуха начинает заводить свою излюбленную песню, Чеслав что было силы стукнул кулаком по столу, да так, что тот едва не развалился.

Старуха хотела было испугаться, но быстро передумала.

– А про кого ж тебе знать, Чеславушка, надо? – заискивающе поспешила поинтересоваться она.

– Про Зоряну.

Бабка даже руками всплеснула, а глаз ее вспыхнул таким откровенным любопытством и азартом, словно на едва тлеющий уголек бросили охапку сухой травы.

– Ай! Неужто про чужачку, девку Буревоеву, решил позабыть? – поцокала она языком. – На Зоряну глаз опять положил? И правильно, Чеславушка, на кой леший тебе чужачка? А Зоряна девка справная! А красна-а-а-я! Любому мужику что ягода сладкая будет! Ай, всем парням на зависть! – снова всплеснула руками старая сплетница.

Чеслав и не подумал разубеждать вошедшую в раж старуху.

– Дак я как раз про зависть и хочу спросить тебя, Леда, – заговорил он приглушенным голосом, давая понять, что разговор у них вовсе не праздный. – Поведай, кто среди мужей наших на Зоряну виды имеет.

– Да откуда же мне про то… – начала было ломаться бабка, вскинув остатки куцых бровей и нарочито удивленно выпучив глаз.

Но Чеслав решительно прервал притворщицу, с явной издевкой спросив:

– Тебе и не знать, Леда? Аль дряхлеешь?

Бабка на это хоть и обожгла его испепеляющим взглядом, но промолчала. Подойдя к столу, она села напротив юноши, руками подперла голову и задумалась – очевидно перебирая в памяти свои наблюдения и слухи.

– Ну, Бореславка рыжий проходу ей не дает, – сказала она через какое-то время.

– Про того и я знаю. А еще кто? Может, кто тайно смотрит в ее сторону?

– На такую девку да чтоб не смотрели?!

И тут с глазом бабки произошла перемена – он отчего-то хитро прищурился. Ее явно осенила какая-то идея.

«Ой, не к добру это…» – подумалось Чеславу.

– Но про всех знать не могу… – развела руки в стороны старуха. Чеслав хотел уже было прикрикнуть на плутовку, когда та подозрительно ласково продолжила: – Да коль я и не ведаю сейчас, так для тебя, Чеславушка, расстараюсь, разузнаю про всех. Дай только время – выведаю. – Тут Леда неожиданно схватила его за руку. – Да и ты, если что, не оставь меня сиротинушку, защити от поносителей да обидчиков злющих. А то, видишь, самой, убогой, жизнь свою отстаивать приходится. Обещай, ясен день!

«Ох и лукава эта Кривая Леда! Выгоду свою ни в чем не упустит!»

– Ладно, обещаю, – нехотя вынужден был согласиться Чеслав, хорошо представляя, сколько у Леды может оказаться обидчиков при таком ее «человеколюбивом» характере.

С тем и вышел он от старухи.

Чеслав хотел уже войти в пещерное обиталище Мары, как оттуда неожиданно ему навстречу выпорхнула лесная птаха. Молодой охотник инстинктивно пригнулся, и стремительная пичуга, едва не задев крылом его макушку, унеслась к верхушкам деревьев.

«Вот так завсегда с Марой: нужно быть готовым к любой неожиданности».

Юноша прошел в жилище старой отшельницы – с дневного света под своды, освещенные костром.

Сама хозяйка пещеры стояла возле очага, подперев бока руками, и, казалось, только его и ждала.

– Нет яства слаще воли… – непонятно к чему сказала Мара, а после не то спросила гостя, не то уверилась в его появлении: – Пришел.

– Сама наказывала прийти поглядеть, жива ли еще, вот и пришел.

В глазах парня заплясали лукавые светляки. Подойдя ближе к очагу, он уселся на сухой пень и даже с каким-то вызовом уставился на знахарку.

– Зубаст! – покачала головой старуха, но беззлобно, скорее с любованием.

– В наших лесах беззубому да немощному не жизнь, сама знаешь. Такого если не зверье дикое порвет, так люд лихой сгубит, – не уступил ей в ответе парень.

Какое-то время они перебрасывались колкими шутками, поддевая друг друга, но во всем этом чувствовалась лишь большая симпатия и доверие.

– Как видишь, еще жива, не немощна и даже сплю порой крепко… – вдруг многозначительно сказала Мара.

Взяв глиняный кувшин, она налила в миску янтарного напитка и подала гостю. Чеслав пригубил и почувствовал горько-сладкий вкус трав. Мара села напротив, взяла из его руки миску, сделала глоток и снова ее вернула.

– Снился мне сон, Чеслав, – совсем уже серьезно сказала знахарка, – тень видела за тобой, парень…

Чеслав, перестав пить, затаил дыхание. И было отчего…

Кроме знахарского, был у Мары еще один дар – пожалуй, самый дивный и ценный. О том, что он есть у отшельницы, многие в племени шептались, но уверенно никто не мог сказать. А Чеслав мог. Как-то он застал старуху в момент, когда она общалась с… Она общалась! Юноша страшился даже думать, с кем именно, но Мара могла то, что под силу только избранным. И теперь это было их тайной.

Глаза Мары остановились, затуманились, перестали замечать Чеслава, и она, будто снова унесясь в свой сон, продолжила рассказ:

– Тень дивную… То вроде есть за тобой: куда ты, туда и она следует, а остановишься или шагнешь в сторону – и она вроде как отступает, не преследуя тебя. Будто кто-то невидимый, покрытый той тенью, хочет, чтобы ты не шел дальше… Да только сколько ни старалась, ни силилась да ни просила, все никак разглядеть обличье, скрытое сумраком, не могла. – И совсем понизив голос и резко подавшись к Чеславу, она едва слышно прошептала: – Словно сами Великие охраняют ту тень…

И Чеслав готов был поклясться, что был страх в тех словах ведуньи.

А старая знахарка, немного помолчав, заговорила снова:

– А еще… Не знаю уж, в самом ли деле так мне виделось или совсем все во сне спуталось, да только будто бы та тень порой одна, а то еще одна за ней проступает и тоже за тобой следует…

После этого Мара, пребывая в задумчивости, прошептала еще несколько слов, которые Чеслав не разобрал, поднесла руки к лицу и медленно, даже с каким-то усилием вытерла его, а также начавшие слезиться глаза, словно стараясь стереть остатки воспоминаний о своих беспокойных снах.

– Думаю, уж не потравитель ли да поджигатель той тенью за тобой следует? – Она посмотрела на парня теперь уже ясными глазами. – Ты за ним, а он за тобой…