Текст книги "Красота и ужас. Правдивая история итальянского Возрождения"

Глава VII. Войны за Новый Свет

Перспективные деловые возможности открывались и в Новом Свете, и в развивающихся иберийских империях. Одним из тех, кто ими воспользовался, был Бартоломео Маркьонни. Он родился во Флоренции в 1450 году, в довольно юном возрасте начал работать в банковской компании и впоследствии стал агентом компании в Лиссабоне, где заслужил значительные привилегии и в 1482 году натурализовался. Как и Колумб и Леонардо да Винчи, он был знаком с картами Паоло даль Поццо Тосканелли. Одну такую карту он показал королю Португалии Альфонсу V. Маркьонни был богатым торговцем. Его деловые интересы простирались от Фландрии на севере, Англии и Ирландии на западе, Леванта на востоке и до Мадейры на юге. В Португалию он ввозил предметы роскоши из Италии – хрустальные бокалы и книги. Маркьонни занимался также торговлей селитрой, необходимой для изготовления пороха. Серьезные торговые интересы имелись у него в Западной Африке, откуда он ввозил слоновую кость и драгоценные металлы. Он торговал перцем мелегетта («райскими зернами»), ввозил в Европу североафриканские ткани и сахар с Мадейры. Как и другой торговец сахаром, муж Моны Лизы Франческо дель Джокондо, Маркьонни занимался и работорговлей – так в 1478 году он доставил в тосканские порты двух рабынь, Лусу и Маргериту[225]225
  Bruscoli 2014, xvii, xix, 81, 84, 85, 90–95, 133.


[Закрыть].

Хотя у Маркьонни не было монополии на африканских рабов (как утверждается в некоторых источниках), работорговлей он занимался очень активно. И занятие это активизировалось после захвата Константинополя и закрытия основных восточных работорговых путей. Маркьонни приобрел исключительную лицензию на работорговлю на значительной части западноафриканского побережья. По некоторым оценкам, с 1486 по 1493 год он ввез в Лиссабон почти половину доставленных сюда рабов – 1648 из 3589. (В тот период Лиссабон был крупнейшим европейским центром торговли африканскими рабами.) Доходность работорговли составляла от 20 до 40 процентов от первоначальных вложений. Маркьонни ввозил рабов и из Бразилии, а потом через Лиссабон доставлял их в Валенсию, Севилью (в том числе для флорентийского помощника Колумба, Джанотто Берарди) и генуэзским купцам в Гранаду. Нечистоплотность Маркьонни показывает история девушки Катарины (рабам обычно давали христианские имена). В конце 80-х годов XV века он продал восьмилетнюю девочку еврею по имени Гуэделья Гуоаллит. Ребенка обратили в христианство и впоследствии освободили. К Маркьонни она вернулась свободной служанкой, а он заявил, что никогда ее не продавал и она остается его рабыней. Однако власти с таким утверждением не согласились, и в 1492 году Катарина получила официальное подтверждение своего свободного статуса[226]226
  Bruscoli 2014, 111–122.


[Закрыть].

Маркьонни был среди тех, кто сразу понял коммерческий потенциал открытий Колумба. Возможно, он в числе других финансировал путешествие Америго Веспуччи 1501–1502 годов. Мы точно знаем, что он участвовал в путешествии корабля «Бретоа» в Бразилию в 1511 году, куда экспедиция отправилась за бразильским фернамбуковым деревом, из которого получали красную краску. Когда корабль вернулся в Лиссабон, на его борту было не только дерево, но и тридцать шесть рабов, а также разнообразные животные и птицы – востребованная при европейских дворах экзотика: ягуары, попугаи, макаки и другие обезьяны[227]227
  Bruscoli 2014, 109–110.


[Закрыть]. Маркьонни не ограничился одним лишь новым Западом. Он активно вел торговлю и с Востоком, откуда получал специи: перец, корицу, имбирь, мускатный орех и гвоздику, а также индийское красное дерево – еще один источник природных красителей. Он сыграл важную роль в первых колонизаторских завоеваниях Португалии в Восточной Африке и Индии, в том числе участвовал в финансировании второго путешествия Васко да Гамы в 1502 году. Он был не единственным итальянцем, участвовавшим в этом предприятии. Корабль Маркьонни «Святой Винсент» стал частью португальского флота адмирала Триштау да Куньи, который отправился в Индию в 1506 году[228]228
  Bruscoli 2014, 150, 168.


[Закрыть]. Разветвленность международных связей Маркьонни доказывает тот факт, что для этого предприятия он сумел привлечь германские инвестиции – получил средства от Вельзеров, одного из главных банкирских семейств германских государств. Впоследствии Вельзеры стали правителями Венесуэлы[229]229
  Bruscoli 2014, 169.


[Закрыть]. Автор недавно вышедшей книги о Маркьонни называет его «типичным купцом Ренессанса»[230]230
  Bruscoli 2014, 193.


[Закрыть], и это справедливо: Маркьонни добился огромного личного успеха, но его интересы не были уникальны для итальянских купцов.

У Христофора Колумба, как и у Бартоломео Маркьонни, были деловые интересы на Мадейре: он бывал там по делам, связанным с торговлей сахаром и другими интересами генуэзской семьи Чентурионе[231]231
  Davidson, 34; Fernández-Armesto 2007, 51.


[Закрыть]. Хотя нам плохо известны детали ранней жизни Колумба, но мы знаем, что он бывал и в генуэзской колонии на острове Хиос в Восточном Средиземноморье. Кроме того, он вполне правдоподобно утверждал, что бывал в португальском торговом поселении Сау-Жорже да Минья в Западной Африке[232]232
  Davidson, 21–22, 26.


[Закрыть]. В первых экипажах кораблей Колумба были венецианцы – и из самой Венеции, и из ее греческих колоний[233]233
  Horodowich 2017, 31.


[Закрыть]. После того как в 1499 году монополия Колумба на трансатлантические путешествия закончилась, Америго Веспуччи присоединился к следующей экспедиции в Атлантику, организованной по приказу испанских монархов Фердинанда и Изабеллы[234]234
  Fernández-Armesto 2007, 63.


[Закрыть]. Веспуччи не был особо богат, но у него были прекрасные связи, в том числе с семейством Медичи (через своего наставника) и Сандро Боттичелли (семья Веспуччи заказывала ему картины). Немало говорили о Симонетте Веспуччи, жене дальнего родственника Америго и любовнице брата Лоренцо Великолепного, Джулиано. Сам Америго был простым клерком в банке Медичи. В 1492 году в возрасте тридцати восьми лет он отправился решать какие-то банковские проблемы в Кадис, расположенный на юго-западном побережье Испании. С Колумбом его связывает фигура Джаннотто Берарди, флорентийского работорговца, которого Веспуччи в свое время рекомендовал Медичи в качестве агента банка в Севилье. Берарди участвовал в финансировании первого путешествия Колумба[235]235
  Fernández-Armesto 2007, 14–21, 52–55.


[Закрыть]. В Севилье Веспуччи встретился и с другими итальянскими купцами, преимущественно генуэзцами. Генуэзцы составляли самую крупную и активную общину иностранных купцов в Севилье.

История работорговли создает серьезный контекст деятельности первых итальянских (и, в частности, генуэзских) путешественников. Генуя давно порабощала людей в бассейне Черного моря и доставляла рабов в Италию, где они становились слугами, ремесленниками и трудились в сельском хозяйстве. Законы того времени были суровы и жестоки. Не все признавали папские буллы, запрещавшие делать христиан рабами. Потенциал работорговли на Эспаньоле (так называлась первая колония Колумба в Карибском море) стал очевиден сразу же. В 1495 году сподвижник Колумба Торрес привез в Испанию пятьсот рабов из Америки[236]236
  Epstein 1996, 310–311; Davidson, 388.


[Закрыть]. Канонический закон (международно признаваемый закон Церкви) признавал три повода порабощения. Рабами можно было сделать тех, кто попал в плен в результате справедливой войны (отличное оправдание для работорговцев, которые могли поклясться, что рабы были захвачены в ходе войны). Рабами могли быть те, кто нарушил так называемый «естественный закон»: каннибалы (рассказы о каннибализме в Новом Свете более связаны с экономическими причинами, чем с реальностью) и содомиты, то есть все, кто демонстрировал девиантное сексуальное поведение (вообще-то это относилось к значительной части населения Флоренции). Порабощение дозволялось, когда человека ожидала худшая альтернатива (например, человеческое жертвоприношение). Эти законы не были чистым лицемерием. Напротив, порой они исполнялись довольно решительно. Выступление Церкви против несправедливого порабощения в 1488 году привело к освобождению сотен людей, ставших рабами во время захвата Испанией Канарских островов[237]237
  Fernández-Armesto 2007, 58.


[Закрыть]. Таким образом, для всех, кто надеялся погреть руки на работорговле, были страшно выгодны рассказы о военных конфликтах, каннибализме и сексуальных отклонениях (в том числе инцест, под которым в церковной доктрине понимались отношения не только с кровными родственниками, но и браки с родственниками по линии мужа или жены) в Новом Свете[238]238
  Fernández-Armesto 2007, 163, 167.


[Закрыть]. Рассказы итальянцев об обитателях Нового Света написаны под явным влиянием первых описаний Колумба, который подчеркивал и девиантное поведение, и поразительную невинность коренных народов, которая делала их прекрасным объектом для обращения в христианство[239]239
  Italian Reports 2002, 10.


[Закрыть].

Конкретная роль Веспуччи во время его первого путешествия неясна, но у него был хороший опыт в торговле жемчугом, что могло привлечь организаторов. Впрочем, в отношении жемчуга предприятие успехом не увенчалось. Зато удалось захватить немало рабов. На корабле было двести пленников, из которых по пути в Европу умерло тридцать два[240]240
  Fernández-Armesto 2007, 67–68, 89.


[Закрыть]. Веспуччи и сам был рабовладельцем. В завещании, написанном в 1511 году (за год до смерти), он перечислил в качестве собственности четырех женщин и одного мужчину. Две женщины происходили из Западной Африки, одна – с Канарских островов (у нее было двое детей). Мы не можем с точностью утверждать, что это были дети Веспуччи, но сексуальная эксплуатация рабынь в то время была обычным делом[241]241
  Fernández-Armesto 2007, 182.


[Закрыть].

Экспедиции в Новый Свет шли одна за другой. Постепенно Колумбу и Веспуччи стало ясно, что они открыли не просто острова, расположенные к востоку от побережья известного мира, но совершенно новый материк[242]242
  Fernández-Armesto 1996, 127–128.


[Закрыть]. Первоначально считалось, что это Азия, но в 1513 году первые выходы европейцев в Тихий океан дали основания для сомнений, которые окончательно разрешились после первого кругосветного путешествия в 1522 году[243]243
  Italian Reports 2002, 9–10.


[Закрыть]. В этом путешествии португальца Фернана де Магальяэша (более известного под именем Фернана Магеллана) сопровождал Антонио Пигафетта из Виченцы. Он стал одним из восемнадцати выживших участников кругосветного плавания. Пигафетта все подробно описывал – плавание, новые народы, их обычаи, земли и пищу. Он очень ярко описывал лишения, которые пришлось пережить морякам:

«В течение трех месяцев и двадцати дней мы были предоставлены Тихому океану, нигде и ни разу нам не удалось существенно пополнить запасы провизии или взять на борт что-нибудь свежее. Мы ели только старые сухари, кишевшие червями и превратившиеся в крошево после их старательной и прожорливой деятельности. Пили тухлую желтую воду. Кроме того, мы ели воловью кожу, очень жесткую, так как солнце, дождь и ветер ее окончательно продубили. Поэтому мы клали ее на четыре-пять дней в соленую воду для размягчения, затем – на короткое время в раскаленную золу и уж потом делили между собой. Крысы считались исключительным лакомством. За полдуката их перекупали и перепродавали. Самое большое несчастье – нас постигла болезнь, при которой десны распухали до такой степени, что закрывали зубы как верхней, так и нижней челюсти, и люди, пораженные этой болезнью, не могли принимать никакой пищи. Девятнадцать человек из нас умерли»[244]244
  Pigafetta, vol. 1, 83–85.


[Закрыть].

Были опубликованы два рассказа о путешествиях Веспуччи, хотя мы не можем утверждать, что он был их автором (или единственным автором. Как минимум эти истории подверглись серьезной редактуре, а одна из них (известная как «Письмо Содерини») вообще могла являться переработкой опубликованных ранее историй путешествий Колумба. В любом случае книга Веспуччи Mundus Novus («Новый Свет») пользовалась большим успехом и в период с 1504 по 1506 год выдержала двадцать три издания[245]245
  Fernández-Armesto 2007, 120–134.


[Закрыть]. Значимость этого и других текстов о Новом Свете заключается больше в рекламе нового континента, чем в точности описаний. С самого начала авторы этих рассказов подчеркивали распространенность каннибализма в Новом Свете: в аугсбургском издании книги Веспуччи 1505 года имелись даже гравюры с изображением этого ужасного обычая. В 1507 году германский космограф Мартин Вальдземюллер и его соавтор Матиас Рингман издали карту, на которой новый континент был назван «Америкой» – по имени человека, которого позже они называли «прозорливым гением». Однако в таком определении крылось немало противоречий.

С карты 1513 года Вальдзеемюллер название «Америка» убрал, подтвердив главную роль Колумба. Себастьян Кэбот указывал, что его отец пересек Атлантику до Веспуччи[246]246
  Fernández-Armesto 2007, 188, 190, 195.


[Закрыть]. Джон Кэбот – еще один итальянский путешественник на иностранной службе (Кэбот служил Англии). Он родился в середине XV века. Точное место его рождения неизвестно. Кэбот был гражданином Венеции, но поступил на службу к королю Генриху VII. В последние годы XV века при поддержке лондонских итальянцев и папского представителя (что было важно для сбора средств) он совершил три путешествия. Кэбота поддерживали флорентийские банкиры Барди, тесно связанные с Медичи. Позже Барди и Кавальканти поставляли английскому королевскому двору разнообразные товары, от роскошных тканей до оружия[247]247
  Sicca 2002.


[Закрыть]. У Кэбота могли быть связи с Адриано Кастеллези (отсутствующим епископом Херефорда, секретарем Александра VI и будущим кардиналом). Заместитель Кастеллези, Джованни Антонио де Карбонарис, представил Кэбота Генриху VII и сам принял участие в плавании Кэбота 1498 года. Как известно, Кэбот высадился на побережье Северной Америки, по-видимому, близ мыса Бонависта, мыса Деграт или мыса Болд на острове Ньюфаундленд. Ему удалось обнаружить удобные места для рыболовства, на что надеялись рыбаки Бристоля[248]248
  Jones; Bruscoli 2012.


[Закрыть]. Итальянцы всегда играли ключевую роль в первых трансатлантических путешествиях и их финансировании.

Как только потенциал эксплуатации новых земель и народов стал очевиден, к предприятию присоединились другие итальянцы. Себастьян Кэбот, который, по-видимому, сопровождал отца в путешествии на северо-запад, впоследствии перешел на службу Испании и участвовал в переговорах по разделению испанских и португальских колоний[249]249
  См. статью в Oxford Dictionary of National Biography.


[Закрыть]. В 1524 году Джованни да Верраццано возглавил французскую экспедицию, целью которой были поиски западного пути в Азию. Эта экспедиция открыла территорию современного штата Мэн на восточном побережье Северной Америки. Другие итальянцы устремились на восток. В 1511 году португальцы захватили Мелаку (Малакку), где ныне располагается Малайзия. В те времена эти территории принадлежали китайской династии Мин. Португальцы успешно использовали нежелание Китая заниматься морскими путешествиями и исследованиями. В Малакку устремились итальянцы, среди которых был флорентиец Джованни да Эмполи. Из Азии он вернулся с «великими богатствами и великой честью». На родину он привез жемчуг, алмазы, рубины и сапфиры. В письме к отцу он описывал, как встретил купцов из Китая и загорелся перспективой торговли с Китаем. В 1517 году он отправился туда с первым португальским посольством, но по прибытии умер[250]250
  Wills, 24–27; Mungello, 16; Giovanni da Empoli, 29–30, 59–60.


[Закрыть]. Короче говоря, европейской имперской экспансией занимались Португалия и Испания, а не итальянские государства, но предприимчивые итальянцы активно участвовали во всех этих предприятиях, причем играли не последнюю роль. Это стало возможным, потому что в те времена мысль о том, что специалисты – будь то солдаты, моряки или секретари – могут пойти на службу иностранным монархам, считалась вполне нормальной. Это не считалось непатриотичным поступком.

Более того, именно итальянские деньги поддерживали трансатлантические колониальные проекты иберийских монархов. Более активному итальянскому участию мешали два фактора: иберийская монополия на прямые исследования и нежелание отказываться от сложившихся торговых отношений с восточным Средиземноморьем. С другой стороны, как писал один историк, между Иберией и Генуей сложился определенный симбиоз стремлений к власти и прибыли. Итальянская деятельность в восточном Средиземноморье, а затем на островах у северо-восточного побережья Африки (Канары и Мадейра) непосредственно вела к колониальным проектам в Новом Свете[251]251
  Horodowich 2017, 20–21.


[Закрыть]. В середине XV века генуэзцы являли собой самую значительную группу иностранных предпринимателей в Испании (флорентийцы, как, например, Франческо дель Джокондо, предпочитали Лиссабон). Значимость Испании для итальянских торговцев еще более возросла после падения Константинополя. В Италии возвышению генуэзских банкиров способствовало избрание двух пап, Сикста IV и Юлия II. Эти папы происходили из генуэзских семей, поэтому они охотно поддерживали родственников и соотечественников[252]252
  Doria, 87.


[Закрыть].

У генуэзских купцов были связи по всей Европе – в Лионе, Марселе, других регионах Франции, во Фландрии и Брюсселе, а также в Нюрнберге, Франкфурте, Гамбурге и Женеве. Многие из них открывали свои отделения в Севилье, главном центре торговли африканским золотом. Через Испанию проходили самые разные товары – сухофрукты из Малаги отправляли в Англию и Фландрию, а ткани путешествовали в обратном направлении. Генуэзские купцы были в центре всех торговых сделок. Они же играли важную роль в финансировании захвата Канарских островов (в этом предприятии принимал участие флорентиец Джаннотто Берарди). Один из генуэзских купцов, обосновавшихся в Италии, Франческо Пинелло, использовал богатство, полученное на Канарах, для финансирования первого путешествия Колумба. К нему присоединились и другие генуэзцы, в том числе представитель знаменитой семьи Гримальди, Бернардо. В 1503 году Пинелло использовал свои связи в Андалусии и Португалии для расширения своих финансовых интересов в Западной Африке и Бразилии. В Бразилии он закупал древесину. Уже в 1505 году Пинелло продавал африканских рабов испанской короне: рабов отправляли в новые колонии для работы на серебряных рудниках. Некоторые итальянские торговцы натурализовались в Испании (испанская монополия не позволяла им заниматься всем, чем они хотели), другие использовали для обогащения связи в испанской Италии, в особенности в Неаполе. Торговые сети протянулись не только по Европе, но и за ее пределами – на запад до Америки, а на восток до генуэзской колонии Хиос. В 1508 году государственная монополия Испании на торговлю с Америкой была снята, что дало новый толчок развитию частного предпринимательства. В 1519 году группа генуэзских купцов заплатила 25 тысяч дукатов за лицензию на ввоз 4 тысяч африканских рабов в Америку[253]253
  Otto, 17–32.


[Закрыть].

Неудивительно, что большая часть этих денег шла на главные расходы любого монарха того времени – на войну. Банкиры ссужали деньгами многих, в том числе и Эль Капитана, Гонсало Фернандеса де Кордоба, победителя Неаполя. В 1497 году он взял у банкиров 3500 дукатов, чтобы расплатиться с солдатами[254]254
  Otto, 30.


[Закрыть]. Деньги из колоний текли на восток, опыт войны перемещался на запад. Если не все, то многие колонизаторы были знакомы с тактическими приемами, которые помогли испанцам одержать победу в Неаполе[255]255
  Guilmartin 1995, 312.


[Закрыть]. И хотя применить эти приемы в полной мере в Новом Свете было невозможно, а большинство конкистадоров не участвовали в итальянском конфликте[256]256
  Martinez, 129.


[Закрыть] (у молодых испанских авантюристов был выбор – Италия или Новый Свет), но итальянский опыт научил всех пользе заключения союзов. Многочисленные мелкие итальянские государства выживали и даже процветали, объединяясь для борьбы против крупных держав – точно так же испанцы в Новом Свете с выгодой для себя участвовали в местных конфликтах, поддерживая то одну, то другую сторону. На разных концах земли театры военных действий переплетались самым тесным образом.

Итальянцы не только финансировали путешествия. Накопленный ими багаж знаний обеспечил интеллектуальную основу понимания новых земель и новых народов. Многие итальянцы отправились в Новый Свет в качестве наблюдателей. Они собирали информацию о новых открытиях и распространяли ее в мире. Хотя в те дни сам термин «открытие» был довольно спорным, но он точно передавал восприятие европейцами Нового Света – вживую или по источникам. Хотя для обитателей Америки Новый Свет не был новым, но для европейцев это было нечто невероятное. Свекор Лукреции Борджиа, герцог Феррары Эрколь д’Эсте, даже отправил в Лиссабон своего шпиона, Альберто Кантино, чтобы тот собрал побольше информации. Сегодня первую карту побережья Бразилии можно видеть в библиотеке Эсте в Модене: карта Кантино, составленная в 1503 году и получившая имя шпиона, стала одной из первых, где показано восточное побережье Северной Америки[257]257
  Horodowich and Markey, 1–16.


[Закрыть].

Итальянские авторы, естественно, гордились достижениями соотечественников. Бывший дож Генуи, Баттиста Фрегозо, писал, что путешествие Колумба было «поразительным достижением мореплавания и космографии»[258]258
  Italian Reports 2002, 28, text 3.


[Закрыть]. Хронист Антонио Галло, тоже уроженец Генуи, отмечал плебейское происхождение Колумба, но писал, что он заслужил «великую известность во всей Европе отважным подвигом, выдающейся новизной человеческих деяний»[259]259
  Italian Reports 2002, 70.


[Закрыть]. Название Венесуэла, скорее всего, происходит от уменьшительного «Венеция», потому что построенные здесь, на озерах, дома могли напомнить Веспуччи Венецию итальянскую[260]260
  Braudel, 66. Другое объяснение связано с тем, что местное название было аналогичным.


[Закрыть].

А вот для европейских ученых Новый Свет оставался загадкой. Как писал Гвиччардини, открытия «давали основания для тревог толкователям Священного Писания» – главным образом, потому что стало ясно, что христианство вовсе не охватывает все народы мира, как утверждалось в Псалмах[261]261
  Guicciardini 1969, 182.


[Закрыть]. Открытия тревожили и тех, кто в контексте ренессансного гуманизма был склонен безраздельно верить ученым античного мира. До конца XV века они могли в понимании окружающего мира полагаться на трактаты Птолемея (ок. 100–170 г. н. э.) и Плиния Старшего (23–79 г. н. э.). Птолемеева «География» была напечатана в 1475 году и выдержала множество изданий; среди читателей этой книги был и Леонардо да Винчи[262]262
  Grafton, 49, 51.


[Закрыть]. Но в этих трудах ни слова не говорилось о новых землях. Теперь ученым нужно было по-новому представлять себе мир или подгонять его под прежние категории.

Еще до первых трансатлантических путешествий велись споры о возможности западного пути в Азию и о том, связан ли Индийский океан с другими морями[263]263
  Fernández-Armesto 2007, 22, 74.


[Закрыть]. Но в то время споры велись на основании трудов античных ученых, которые делили мир на три континента (Европа, Азия и Африка). Один из способов примириться с таким делением заключался в том, чтобы считать Новый Свет земным раем (как полагал Колумб), но некоторые ученые пытались связать новые земли с краем известного мира. Потребовалось время, прежде чем европейцы смогли в полной мере осмыслить значение новых открытий.

Когда такое понимание пришло, новые авторы стали предлагать на выбор разные модели, но самой важной была модель гуманистов, которые уже использовали открытия для доказательства превосходства своих интеллектуальных методов над методами их соперников. Гуманисты использовали исторический и этнографический подходы к классическим текстам. В трудах Платона, Геродота, Страбона и Тацита мир за пределами их собственного воспринимался по-разному – иногда в позитивном свете, иногда нет. Но всех их объединяла твердая убежденность в превосходстве греков или римлян над всеми народами, с которыми им доводилось иметь дело[264]264
  Grafton, 45–48.


[Закрыть].

Николо Скилачио, лектор из Падуанского университета, описывая в 1494 году Новый Свет, использовал античную метафору. «Флейтисты и гитаристы, – писал он, – могли даже нереид, нимф и сирен соблазнить своими мелодичными напевами». Он же, путая некоторые географические понятия, писал, что Фердинанд Арагонский «смирил ливийских дикарей за Геркулесовыми Столпами и по примеру великого героя прибавил к Испанской империи неизвестных еще эфиопов»[265]265
  Italian Reports 2002, 34–35.


[Закрыть]. Первые рассказы о Новом Свете стали источниками более изысканных компиляций. Итальянский историк на испанской службе Петер Мартир (Пьетро Мартире д’Ангиера) написал цикл трудов об испанских открытиях. Работать он начал в 1511 году и продолжал еще двадцать пять лет. Полное собрание его трудов было напечатано в 1530 году под названием De Orbo Novo («О Новом Свете»). Автор опирался отчасти на Колумба, отчасти на официальные документы, а также на свидетельства путешественников и мореплавателей, которые бывали при дворе. И все же для придания контекста открытиям Мартир опирался на античную литературу[266]266
  Grafton, 54.


[Закрыть].

Венецианские власти живо интересовались новостями с востока. В 1508 году Лодовико де Вартема из Болоньи подробно описал венецианскому Сенату свое путешествие в Индию. Через два года его книга «Путешествие» была напечатана и выдержала несколько изданий. Была ли собранная им информация достоверна – это другой вопрос: частично это, несомненно, вымысел (Вартема живо описывал свой роман с женой йеменского султана), частично информация была почерпнута из других источников. Конечно, наибольший интерес у венецианцев вызвало описание города Виджаянагара на юге Индии – в те времена это был второй по величине город мира, уступавший только Пекину. Вартема называл город «вторым раем», писал, в каком красивом месте он располагается, как интересно и приятно там охотиться. Но в то же время он довольно подробно описал размеры и крепостные укрепления города и оценил перспективы торговли:

«Город Бисинагар принадлежит королю Нарсинге. Город очень велик и хорошо укреплен. Расположен он на склоне горы и имеет семь миль в окружности. Город окружают три кольца стен. Это хорошее место для торговли, почвы здесь чрезвычайно плодородны и позволяют выращивать все возможные виды деликатесов»[267]267
  Varthema, 125–126; translation from Rubiès, 147.


[Закрыть].

Конечно, все это занимало не только итальянцев. Такие книги печатали германские печатники, издавали их и в Испании. Но вскоре итальянцы в рассказах о Новом Свете стали подчеркивать различия между действиями благородного Колумба и более сомнительными поступками, которые они приписывали испанцам. Венецианец Алессандро Зорзи с похвалой отзывался о решении брата Христофора, Бартоломео Колумба, взять с собой в Новый Свет «монахов, обученных философии, богословию и Священному Писанию». Он писал, что «каждый из них мог с легкостью обратить в христианскую веру многих людей с честью и выгодой»[268]268
  Italian Reports 2002, 110.


[Закрыть]. Уже в 1504 году Анджело Тревизан, секретарь венецианского посла в Испании, начал намекать на «неблаговидные поступки испанцев» в Новом Свете[269]269
  Italian Reports 2002, 95.


[Закрыть]. Итальянцам было удобно отделять личный триумф Колумба от поведения испанских колонизаторов. Они всячески подчеркивали: «Мы – исследователи, вы – колонизаторы, они – эксплуататоры и угнетатели».

Типичным примером подобных взглядов служат записки священника Алессандро Джеральдини (1455–1525), который побывал в Новом Свете. Он писал: «Христофор Колумб, наисвятейший отец, был итальянцем по рождению, происходил он из города Генуя в Лигурии и был славен своими познаниями в космографии, математике и способах измерений неба и земли, но более всего славился он величием духа»[270]270
  Italian Reports 2002, 123.


[Закрыть]. В письме к папе Льву X Джеральдини осуждал испанцев, но всячески превозносил Колумба:

«После смерти лигурийца Колумба, открывателя экваториальной области, испанцы убили более миллиона этих людей, предав их разным видам смерти, хотя они были добрые люди и их следовало с величайшей осторожностью обратить в нашу веру; и многие преступники втайне раскаиваются в совершенных ими преступлениях, но исповедники всех религиозных орденов открыто отказываются отпустить им грехи, пока не вернут они добро, полученное трудами тех людей, которых они повсеместно истребили. И я смиренно молю выделить деньги для строительства большого собора, который избавил бы этих людей от дальнейшего покаяния»[271]271
  Italian Reports 2002, 133.


[Закрыть].

По предложению Джеральдини на соборе следовало сделать надпись о «жестокой бойне» и «проклятых преступлениях». Лишь через полвека после первого путешествия Колумба кто-то решился отказаться от полностью позитивной оценки великого «первооткрывателя». Как мы увидим, этим «кем-то» стал Бартоломео де лас Касас.

В XVI веке все больше итальянцев начинали интересоваться новыми открытиями. Именно они рассказывали об этих открытиях обществу. Появление предметов из Нового Света еще более подогревало всеобщий интерес. У папы Клемента VII имелся мезоамериканский манускрипт доколумбовой эпохи (Кодекс Виндобоненсис Мексиканус I ныне хранится в Национальной библиотеке Вены) – это был подарок шурина Карла V, короля Португалии Мануэля. Также король прислал Клементу покрывало, сделанное из перьев попугаев, а позже сам он приобрел бирюзовые маски[272]272
  Markey, 13. См. образцы в Национальном музее первобытной этнографии Луиджи Пигорини, Рим (с 2016 года это часть Музея цивилизации).


[Закрыть]. Художник и ювелир Бенвенуто Челлини позаимствовал у Медичи ацтекские головы животных из агата и аметиста[273]273
  Markey, 34.


[Закрыть]. Посол Гаспаро Контарини восхищался уборами из перьев, которые он видел при папском дворе, но, как большинство венецианцев, его более заботило экономическое воздействие новых достижений португальцев и испанцев на судьбу его родного города. Он написал новую книгу по географии (ныне утерянную), где с ужасом рассказывал о чудовищном отношении испанцев к индейцам Америки[274]274
  Gleason, 36–37.


[Закрыть].

Большую часть информации о Новом Свете Контарини почерпнул из разговоров с Пьетро Мартире д’Ангиерой. Мартире родился в 1457 году. Он был одним из множества интеллектуалов, которых итальянское государство щедро поставляло дворам Европы в конце XV – начале XVI веков. Современный биограф называет взгляды Контарини на судьбы покоренных народов Нового света «традиционными», хотя весьма критически относится к его утверждениям, что «жестокое отношение испанцев» заставляло туземок Эспаньолы и Ямайки убивать собственных детей. Вернувшись в Венецию в 20-е годы XVI века, Контарини писал, что на момент прибытия Колумба на островах Эспаньола и Ямайка проживало около миллиона человек, но теперь из-за «жестокого отношения» испанцев, которые заставляют их добывать золото, даже матери убивают собственных детей, чтобы те не стали рабами. И население островов сократилось всего до семи тысяч[275]275
  Relazioni, ser. 1, vol. 2, 50.


[Закрыть]. Его слова повторил оставшийся неизвестным мантуанец, который писал, что индейцы предпочитают умереть, лишь бы не оказаться в рабстве у испанцев[276]276
  Fletcher 2015, 19.


[Закрыть]. Венеция очень враждебно относилась к испанцам. В 1504 году секретарь венецианского посла в Испании, Анджело Тревизан, по тому, что он слышал при дворе, сделал вывод о жестокости испанцев в Новом Свете[277]277
  Italian Reports 2002, 95.


[Закрыть]. (Подобные сообщения опровергают утверждения о том, что колониальные проекты не вызывали критики со стороны европейцев. Впрочем, голоса тех, кто возражал против подобных действий, то есть коренных жителей Нового Света, давно канули в Лету.)

Интерес Контарини к Новому Свету не распространялся на реальные проекты. Он был одним из венецианских сенаторов, которые отклонили просьбу Себастьяна Кэбота (сына Джованни) о финансировании нового путешествия. После этого Кэбот обратился с той же просьбой к англичанам (безуспешно) и к испанцам (с успехом)[278]278
  Pike, 103–117.


[Закрыть]. Поведение Контарини было вполне разумным для небольшого и без того богатого итальянского государства. Путешествия в Новый Свет финансировали не те, кто уже обладал богатством и властью, а крупные монархии, которые рассчитывали и на прибыль, и на новые территории, не говоря уже о личном статусе. Кроме того, продолжающиеся в Италии войны и без того истощали казну мелких государств, и им было не до колонизации.