Электронная библиотека » Кэтрин Гэскин » » онлайн чтение - страница 30

Текст книги "Сара Дейн"


  • Текст добавлен: 3 октября 2013, 18:38


Автор книги: Кэтрин Гэскин


Жанр: Зарубежные любовные романы, Любовные романы


Возрастные ограничения: +18

сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 30 (всего у книги 32 страниц)

Шрифт:
- 100% +
Глава ДЕВЯТАЯ
I

Гроза разразилась около семи часов, в конце убийственно жаркого, душного дня. Два часа беспрерывно лил дождь – дождь, который хлестал в стены домов и превращал улицы в жидкую грязь. На востоке все еще мелькали молнии, за которыми следовали раскаты грома, но самое страшное уже миновало. На море не унимался шторм: в нем была дьявольская ярость, волны бешено наскакивали на мысы у входа в гавань. Город был пуст: его странные неряшливые дома, казалось, жались друг к другу под натиском ливня. Они то погружались в темноту, то вдруг озарялись колдовским голубоватым пламенем молний. Тут и там светились бледные фонари, а в тавернах теснился народ, но улицы были пусты. У Сиднея был вид игрушечного, ненастоящего города: дома, как грибы, вдруг вырастали там, где им вздумается на кривых улочках, суда болтались в гавани, как детские кораблики, а море ярилось у самого порога.

В одной из комнат над лавкой, которая все еще носила имя Эндрю Маклея, Сара наблюдала, как Клепмор снимает с полок штуки материй. Она смотрела на него безразлично, чувствуя себя необычайно усталой, как будто долгий знойный день вычерпал всю ее энергию, а пронесшаяся гроза не сумела придать ей новых сил. Она уехала из Гленбарра, как только гроза немного ослабела, и одна прибыла в лавку. Она поднялась сразу в эту комнату, оставив Эдвардса на крыльце, так как он отказался войти в дом. Юный конюх держал лошадей, дрожа, как она понимала, от страха перед молнией и от дождя, который уже, наверно, промочил его насквозь. Решение приехать сюда в такой час было вызвано тем, что прошло только два дня после гибели Луи, и она не могла среди бела дня выйти из дома и показаться на людях. В темной лавке Клепмор осторожно приоткрыл дверь на стук Эдвардса, но, узнав экипаж и пассажирку, сразу же отодвинул засовы. Его рыжеволосая жена вышла из задней комнаты и, сделав реверанс, пробормотала положенные слова соболезнования, затем снова исчезла. Клепмор, как только Сара сказала ему о цели визита, поспешил, освещая ей путь лампой, наверх в кладовую.

– Я бы все сам вам привез, если б только знал, мэм, – поспешил он заверить ее.

– Конечно, Клепмор, я знаю, но так много всего нужно было сделать за день, что я не успела никого послать с этим поручением. А когда началась гроза, я почувствовала такое беспокойство, не могла сидеть дома. Я подумала, что есть возможность…

Он кивнул, поставив лампу, пошел к полкам и снял чехлы с рулонов. Он проработал у Сары уже почти пятнадцать лет и никогда не сомневался в правомерности ее действий: он скорее мог бы усомниться в смене времен года, нежели в ее действиях. Если бы ей пришло в голову посетить лавку в полночь, он бы принял ее, зная, что для того есть у нее веские причины.

Он принес рулоны и положил их на середину большого стола. В свете фонаря черные ткани тускло блестели. Сара щупала их: черный шелк, черный атлас, черный бомбазин. Все черное, как задрапированные окна Гленбарра, как ее платье и шляпка. Клепмор раскладывал все новые и новые ткани, и у нее возникло чувство, что весь Сидней мог бы завернуться в них в знак скорби по Луи де Бурже. Из этого нужно сшить платья себе и Элизабет, шали, плащи… Ей вдруг все это стало невыносимо. Она повернулась и быстро прошла к окну, и Клепмор посмотрел на нее.

– Но, мэм…

Она молчала. Вцепившись в подоконник, она смотрела на опустевшую пристань, на которую выходили окна лавки. За ней, в темноте, бурлили беспокойные воды гавани. Из-за ливня ей не были даже видны сигнальные огни кораблей. Несколько мгновений она отдавалась этой картине опустошения и потерянности. Ей было безразлично, что думает о ней Клепмор. Эти два дня после гибели Луи она не могла дать волю своим чувствам: нужно было помнить о Элизабет и Генриетте. Она решила, что не должна усугублять их печали проявлением собственного горя. Но здесь ее не беспокоило присутствие Клепмора: он был сейчас не более одушевленным для нее, чем окружающие предметы. Ей было неважно, что он увидит ее слезы. Он знает ее с первых лет в колонии, он знал и ее жизнь с Эндрю, и жизнь с Луи, и он не был так глух к ее чувствам, чтобы не догадаться о ее боли и отчаянии. Она была оглушена смертью Луи, не верила, что его больше нет. Луи владел ее телом и душой: ему почти удалось отобрать ее у того, от чего она, казалось, не откажется никогда – от ферм, кораблей и лавки. Последние два года ей не терпелось передать сыновьям управление собственностью, чтобы посвятить все свое время Луи. Он был человеком требовательным, придирчивым и эгоистичным, но он был сильнее ее: он сумел подчинить ее своей воле, чего до тех пор никому не удавалось.

Она ощущала, как терпеливо ждет ее Клепмор, стоя у стола со всеми этими мрачными рулонами. Как хорошо, подумала она, что он не женщина, которая тут же полезла бы со своим женским состраданием, положив ей на плечо свою вялую руку и произнося истасканные слова утешения. Мужчины всегда лучше понимают подобное состояние. Если она хочет поплакать у окна наедине с собой, это ее дело, и ему об этом лучше не знать. Как ей нужен Луи! Она чувствовала, что Клепмор знал это: ей нужны его беседы, его привычка с юмором относиться к тем мелочам, которые весь мир воспринимал всерьез. Она хотела вернуть его элегантность, очарование и страстность. Он в каждый день привносил какую-то остроту волнения и удовольствия, и теперь ей придется привыкнуть не ждать этого больше.

Она отчаянно надеялась, что слезы ее не перейдут в те неудержимые рыдания, которые сотрясали ее накануне вечером, потому что даже от Клепмора нельзя ожидать, что он будет стоять здесь и не попытается помочь. Она не хотела быть с ним грубой.

За шумом дождя она не расслышала голосов внизу, где ждали Эдварде и молодой конюх, поэтому стук молотка в дверь показался необычайно громким и неожиданным. Клепмор испуганно повернулся, как бы ожидая, что этот внезапный посетитель прямо поднимется по лестнице. Он будто прирос к месту.

– Наверно, лучше открыть, мне кажется, – сказала она тихо. – Но не надо говорить, кто бы это ни был, что я здесь.

– О нет, мэм… конечно нет. – Он взял вторую лампу и спустился.

Сара поспешно вытерла глаза. Она поправила шляпку и прошла тихонько – так, чтобы ее не слышали внизу, – на площадку.

Она услышала, как отодвинули щеколду, потом раскаты грома в отдалении не дали ей расслышать первые слова, которыми обменялись Клепмор и посетитель. Она перевесилась через перила, чтобы послушать разговор.

До нее долетел возбужденный голос Клепмора:

– Мадам де Бурже здесь нет, говорю вам! Вы ошиблись, мистер Хоган.

– Черт побери, ты меня за дурака принимаешь, что ли? Я был в Гленбарре, и ее сын сказал мне, что она отправилась сюда. У ворот стоит ее экипаж, и Эдвардс…

– Джереми! – закричала Сара. – Джереми, я здесь! – Она начала спускаться. – Постойте, Клепмор! Я иду!

Они оба прошли через лавку и смотрели на нее. Лицо Джереми, поднятое ей навстречу, было сердитым, лицо же Клепмора – обиженным.

– Я только выполнял указания мадам де Бурже, мистер Хоган. Извините, если…

Голос его оборвался. Бросив на него быстрый взгляд, Сара поняла, что ему, который прибыл в колонию вольным человеком, было, вероятно, противно извиняться перед бывшим ссыльным Джереми Хоганом.

– Спасибо, Клепмор, – сказала она, сойдя вниз. – Я позову вас, когда буду готова, и вы сможете принести рулоны сюда.

– Хорошо, мэм, – сказал он, удаляясь.

Сара подождала, пока за ним закроется дверь, ведущая в его квартиру, и жестом пригласила Джереми за собой в большую комнату.

Полчаса спустя они все еще смотрели друг на друга, между ними метались тени от колеблющегося пламени единственной свечи. На улице все еще продолжал глухо греметь гром, время от времени сверкала молния. Сара стояла прямо, комкая носовой платок в руках. Джереми облокотился на длинный прилавок и снял свое насквозь промокшее пальто. Дождь барабанил в окна, как будто кто-то беспрерывно стучал пальцами по стеклу, иногда они слышали, как переступают с ноги на ногу лошади или как тяжелые сапоги Эдвардса топают по крыльцу лавки. Его тень, которую отбрасывал свет из окон напротив, иногда мелькала между ними. Она падала на бочонки и бочки, на головки сыра и на весы, она темным пятном ложилась на рулоны сатинов и ситцев, на свиные окорока, на груды ящиков. Она качалась между ними, подобно маятнику.

– Значит, вот как обстоят дела, Сара, – сказал Джереми, нарушив долгое молчание.

– Да, – сказала она, вспыхнув от раздражения. – Вот так обстоят дела!

Лицо его было хмурым.

– Мне трудно в это поверить, – сказал он. – Не могу поверить, чтобы ты была настолько безумной, чтобы бросить все здесь ради какой-то прихоти.

– Я уже сказала тебе, и я устала повторять, что это не сумасшедшая прихоть. Луи хотел этого, и я возражала, спорила с ним, пока он не убедил меня, насколько это необходимо детям. А что касается того, что я все бросаю – это чепуха! Год-два – и я вернусь. Надеюсь, что Дэвид и Дункан с радостью вернутся со мной, потому что поймут к этому времени, что наша жизнь здесь может дать им нечто более важное, чем то, что может им дать Англия.

– А ты, Сара, – ты сама? Что даст Англия тебе? – в голосе Джереми звучала жесткая нотка, хотя он и сдерживался.

– Мне? Думаю, очень мало, Джереми. Я должна, конечно, быть возле Элизабет, а потом…

– Что потом?

– Я хочу быть рядом, чтобы подтолкнуть к возвращению Дэвида и Дункана, как только они начнут о нем подумывать. Они так быстро забывают… Они увлекутся, и воспоминания о Кинтайре, Баноне и ферме Дейнов могут стать очень смутными, если меня не будет рядом, чтобы возрождать их.

Джереми снова молча взглянул на нее, затем отвел глаза. На улице тихо поскрипывала вывеска с именем Маклея. Пламя свечи заметалось от сквозняка, вызванного сильным порывом ветра.

Наконец Джереми заговорил, повернувшись к ней лицом.

– Почему ты не говоришь правды?

Она напряглась.

– Что ты имеешь в виду?

С громким смачным звуком он врезал кулак одной руки в открытую ладонь другой.

– А, черт возьми! Ты думаешь провести меня своими сентиментальными россказнями о том, что едешь в Англию, чтобы побыть с детьми? Ты частенько заставляла меня делать то, чего я не хотел, Сара, но тебе никогда не удавалось провести меня!

Она сердито шагнула к нему.

– Скажи мне прямо, что ты имеешь в виду и хватит громких слов!

Он тяжело дышал.

– Ты едешь в Англию из-за этого болвана Ричарда Барвелла! Разве не так? Ты всегда его хотела заполучить, и теперь он почти твой.

Она сжалась от его слов.

– Как смеешь ты мне это говорить?! Как смеешь ты говорить это, когда Луи умер всего два дня назад?

Он вздернул пальто на плечи.

– Думаю, я все тебе могу сказать теперь, когда мне ясна твоя лживая душонка! Боже, подумать только: я все пытался поверить, что ты не такая! Я все искал тебе оправданий. Я себе говорил, что ты так поступаешь, наученная тяжкой жизнью, что прежде всего нужно заботиться о себе. Когда ты впервые приехала в Кинтайр, я надеялся, что любовь Эндрю и то, как он трудился, чтобы дать тебе все, чего ты хотела, сколет эту корку твоей любви к себе самой. Ты внешне по-мягчела, но на самом деле не изменилась – ни за что! Годами я притворялся перед самим собой, говоря, что ты изменилась, но это не так. Вот ты снова нацелилась получить того, обладать кем стремилась всю жизнь!

– Не читай мне проповедей, Джереми Хоган! – вскричала Сара страстно. – Не пытайся выставить себя моей совестью! Да и вообще, что тебе известно о таких женщинах, как я? Ты же мне всегда говорил, что рос среди женщин, у которых были нежные голоса и которые спали в мягких постелях. И ты приходишь сюда, как священник, который дважды в год сообщает мне, что я должна и что не должна делать! Тебе кажется, ты видишь меня насквозь – ты всегда так считал, а я тебе скажу, что ты даже и не начал понимать, какая я есть. Тебе известны только два типа: одни играют на фортепианах в гостиной твоей матушки, другие – потаскушки из ссыльных, с одной из которых ты сейчас живешь! А я представляю собой нечто иное… И мне до смерти надоело, как ты мною помыкаешь, надоели твои нравоучения и проповеди! С самого начала знакомства я только и слышу: «Сара, ты должна сделать то-то и то-то!» или «Сара, Эндрю ждет, что ты сделаешь то-то и то-то!» А все это время тебя просто снедала ревность, потому что я не бросилась в твои объятия, как ты того хотел. Давным-давно, в Кинтайре, ты мне в этом сам признался… и я этого никогда не забывала.

– Молчи! – рявкнул он. – Ты говоришь, как уличная девка!

– Ты думаешь этим меня смутить? Послушай меня, Джереми: я не собираюсь испрашивать чьего бы то ни было разрешения на то, что мне сказать или как поступить. Ты это понимаешь? – Она взметнула руки. – О, конечно, мне есть за что быть тебе признательной, и я об этом не забываю тоже. Но моя благодарность не дает тебе права указывать, как мне жить. Что ж, я жила не так, как тебе того хотелось, но жизнь моя не обернулась той катастрофой, которую ты предрекал. Жизнь моя была полна до краев, но если бы я жила по-твоему, то все еще кисла бы над рукоделием, оплакивая Эндрю. Луи знал, какая жизнь мне нужна, и потому на мне женился. Теперь ты понял?

– Да, конечно, понял, очень ясно понял.

– Ну? – спросила она.

Он подошел к ней совсем близко и вперил в нее взор.

– Я понял это настолько ясно, что ухожу отсюда и женюсь на первой же приличной женщине, которую встречу. Единственное мое требование к ней – отсутствие честолюбия и никаких интересов, выходящих за рамки домашнего очага. Я хочу, чтобы она была робкой и покорной. Она будет, по сути дела, наибольшей противоположностью тебе, Сара. Так как если я тебе надоел до смерти, то могу тебе сказать, что я тобой сыт по горло. И я надеюсь, что никогда не увижу ни тебя, ни тебе подобных!

Тут он повернулся и большими шагами вышел из комнаты, на ходу нахлобучивая шляпу. Он распахнул дверь, отчего Эдвардс, который к ней прислонился, влетел в комнату и ухватился за огромную бочку, чтобы не упасть. Дверь захлопнулась с таким грохотом, что многочисленные сковородки, подвешенные к потолку, закачались и зазвенели. Эдвардс стоял с раскрытым ртом и оглушенно смотрел на них.

– Мистер Хоган ушел, Эдвардс, – сказала Сара, хотя это было очевидно. – Пойди скажи Клепмору, что он может прийти сюда.

ЧАСТЬ ШЕСТАЯ

Глава ПЕРВАЯ
I

Сара медленно открыла глаза и увидела вокруг себя знакомую спальню в доме на Голден-Сквер. Было июньское утро 1814 года. Каждое утро на протяжении шести месяцев она просыпалась с подобным чувством ожидания, как будто именно в этот день должно произойти что-то необыкновенное. Но через несколько мгновений на нее снова опустилось ощущение разочарования и безразличия. В комнате было сумрачно из-за задернутых занавесок, и она не имела представления о времени. В дом проникали лондонские звуки: уличные крики, грохот тяжелых колес, пронзительные голоса прислуги, подметавшей лестницы домов, разносились в воздухе. Эти звуки уже стали ей знакомы, но смириться с ними она никак не могла – каждое утро они резали ей слух, как в первый раз. Она устремила взгляд на балдахин над головой и сказала себе, что ее раздражение совершенно не обоснованно, но от этого ей не стало легче. Она протянула руку и почти свирепо дернула за шнурок.

Пока она прислушивалась к поспешным шагам, последовавшим за ее звонком, она думала о предстоящем дне. Он мало будет отличаться от предыдущих: нужно будет просмотреть корреспонденцию, возможно, посетить агентов по морским перевозкам и закончить его на вечере в доме леди Фултон на Сент-Джеймской площади. Вряд ли она доберется до постели раньше рассвета. Еще несколько недель назад ее вполне устраивал такой распорядок, она даже не задумывалась над ним, потому что все было ново и интересно. Резкий контраст между этим Лондоном и тем, который она помнила, с его меблирашками на Флит-стрит и Стрэнде, явился для нее бальзамом, исцеляющим от усталости и раздражения, которые порой охватывали ее. Возможность снять собственный лондонский дом, держать карету и хороших лошадей, иметь ливрейных лакеев на козлах, когда едешь на прогулку в парк, – все эти признаки принадлежности к высшему свету, которые показались бы пустой фантазией девчушке, служившей в модном ателье несчетное количество лет назад. Она живо помнила этого ребенка и помнила, как ее ум, заостренный необходимостью выкручиваться и как-то существовать на жалкие заработки Себастьяна, хватался за любую возможность подзаработать, и как она умела изловчиться что-то ухватить, пока не настал день, когда долги Себастьяна заставили их сесть в карету, направляющуюся в Рай. Теперь Сара сама стала уважаемой клиенткой одной из самых модных портних, и в отличие от других клиенток имела забавно-наивную привычку расплачиваться вовремя. У нее было странное ощущение, когда она посещала вечера и приемы, что юная Сара стоит рядом и критически рассматривает обстановку гостиных, туалеты дам и кареты, в которых они прибывали.

Она повернулась в постели и вздохнула. Однажды она наняла кабриолет, потому что слуги удивились бы, что их госпожа заказывает карету, чтобы отправиться на Вилли-ерс-стрит, недалеко от Стрэнда. Она внимательно все рассмотрела: высокие узкие здания, уличных торговцев, грязных детишек, бродячих собак. Это была та улица, где, по словам Себастьяна, она родилась, но никакого ощущения узнавания она в Саре не вызвала. Она недолго пробыла там: юная Сара, очевидно, покинула ее в самый неподходящий момент; а богато одетая дама, ожидающая в кабриолете, вызывала слишком сильное любопытство в этом районе, где не стеснялись в комментариях. Она вернулась на Голден-Сквер с чувством, что утратила что-то очень ей дорогое.

Аккуратная пожилая горничная, мягко постучав, открыла дверь спальни. Она прошла прямо к окну и отдернула занавески: ясное утреннее солнце наполнило комнату своим светом.

– День сегодня, можно сказать, погожий, мэм.

– Да, Сьюзан, – ответила Сара безразличным тоном. Она села в постели и накинула легкую шаль, которую ей принесла горничная, взяла гребенку и провела ею по волосам.

Сара поставила поднос с завтраком на колени.

– А дети? – спросила она. – Они дома или уже ушли?

– Мистер Дэвид и мисс Элизабет дома, мэм. Мне кажется, однако, что мистер Дункан уже ушел. А мисс Генриетта только что начала занятия.

Сара кивнула и с непонятным раздражением стала ждать, когда Сьюзан кончит суетиться и уйдет. Они немного поговорили о туалетах на этот день, горничная ушла, и Сара с удовольствием выпила свой кофе.

Оказалось гораздо легче, чем она предполагала, войти в эту лондонскую жизнь. Луи довольно точно предсказал, как Лондон примет ее. Ей, конечно, было не избежать толков о ее прошлом, но вскоре нашлось много людей среди шикарной публики, которым было гораздо важнее ее нынешнее богатство, чем ее прошлая жизнь, и они с удовольствием общались с ней. Она достаточно ясно сознавала, что большая часть ее новых знакомых – те, чьи приглашения на приемы и обеды она принимала – не принадлежат к высшему кругу, но она отсортировала их и выбрала наиболее привлекательных. Всем, за исключением королевской знати, элегантность и богатство казались единственными критериями, заслуживающими внимания, а этими двумя качествами Сара обладала в полной мере. Разговоры о ее прошлом, конечно, были неизбежны, но ее богатство было оценено очень точно; полузабытая история Луи де Бурже и деньги превратили ее из осужденной воровки в невинную жертву судебной ошибки. Чаще всего ее принимали прекрасно, ею восхищались, ею занимались. Блай, ставший уже вице-адмиралом и проживавший в Ламбете, нанес ей визит: он, казалось, был в восторге от встречи и в своей всегдашней смущенно-неловкой манере принес соболезнования по случаю гибели Луи. Он пригласил ее посетить своего друга и покровителя сэра Джозефа Бэнкса, который, будучи президентом Королевского общества, пользовался огромным влиянием. Для Бэнкса Сара была колониальной редкостью, и казалось, встреча с ней позабавила его. Но что было важнее для него, так это тщательно собранная Луи коллекция образцов флоры, привезенная ею. И для того чтобы получить ее, Бэнкс – в первую очередь ученый – был готов принять Сару у себя в доме. Те, с кем она там встретилась, были сразу же извещены, что она была помилована до истечения срока наказания. У Сары в эти первые месяцы была хорошая причина вспомнить, что она когда-то заслужила благодарность Блая своим поступком.

Ричард Барвелл сыграл свою роль в представлении ее модному обществу, в котором вращался. Он теперь полностью распоряжался состоянием Элисон: имел дом на краю Грин-Парка и вел ту жизнь, для которой он удивительно подходил. По возвращении в Англию он вступил в армию Веллингтона в Испании, и его окружал блеск этой победоносной кампании, кроме того, у него была репутация отважного воина благодаря полученному ранению. Он был одним из доблестных солдат армии Веллингтона и нес это отличие с приличествующей – хотя Сара подозревала, не слишком искренней – скромностью.

Ричард принял Сару с нескрываемой радостью, приехал встретить ее в Портсмут и помог подыскать дом в Лондоне. Дом на Голден-Сквер был снят через его приятельницу леди Фултон, сестру графа и жену ирландского вельможи, который никогда не появлялся в Лондоне и чьи поместья она опустошала своими расходами. Дом принадлежал двоюродному брату ее мужа, и Сара подозревала, что она имела комиссионные с этой сделки. Она тут же привычно и умело взяла шефство над Сарой и особенно над Элизабет. Сара трезво оценивала свои действия и вскоре обнаружила, что оплачивает вечера и ужины, которые леди Фултон дает, чтобы вводить в свет Элизабет, Дэвида и Дункана. Вообще-то отношения с Энн Фултон устраивали Сару. Не было нужды притворяться, что при иных обстоятельствах между ними могла бы возникнуть дружба: они просто были полезны друг другу. У Энн Фултон были важные связи, и она готова была их использовать при условии, что часть ее долгов покроют деньги де Бурже. Она была другом этой очаровательной бабушки, маркизы Гертфорд – близкой приятельницы самого принца регента. Сара однажды присутствовала на приеме в доме на Сент-Джеймской площади, куда неожиданно прибыли маркиза и принц. Они прошлись по комнатам, сыграли в карты, отужинали и поболтали с некоторыми гостями. Перед самым уходом принц объявил леди Фултон, что хочет, чтобы ему представили мадам де Бурже. Его голубые навыкате глаза были полны удивленного интереса, когда он расспрашивал ее о колонии, которая, по его словам, находилась на недосягаемом расстоянии от цивилизованного мира. Он не был популярен, многие его ненавидели, но его вкус к изящному и элегантному был непревзойден в Европе, и тот факт, что Сара де Бурже была удостоена чести беседовать с ним, пусть даже в течение пяти минут, заметили и запомнили. Слегка разрумянившись, Сара удалилась от него, размышляя, что в иных кругах покрой платья и прическа значат больше, чем судебный приговор.

Зимние месяцы перешли в весну и лето, принеся известие о больших победах Веллингтона к северу от Пиренеев, захват Парижа союзными армиями, отречение Наполеона, его заточение на Эльбе. Европа вздохнула с облегчением и занялась тяжбой по поводу трофеев. Но в Лондон в июне этого года прибыли российский царь и прусский король в сопровождении своих победоносных генералов. Лондон встречал их бурно и восторженно. Самыми главными событиями сезона были увеселительные мероприятия в их честь. Царя всюду встречали ликующие толпы, люди ждали целыми ночами возможности увидеть его, хоть мельком. С той же долей энтузиазма они обшикали карету принца регента, когда она проехала мимо.

Сара отставила поднос и откинулась на подушки. Даже сам воздух Лондона волновал людей в эти дни, но она огорчилась, осознав, как он ей опротивел: все эти катания и визиты к портнихам, ужины и развлечения. Один день казался бессмысленнее другого.

Ее мысли неожиданно прервало появление Элизабет. Она вошла, шурша шелками, и сразу же подошла к Саре и поцеловала ее.

– Утро великолепное, – объявила она. – Почти так же тепло, как по утрам весной дома.

– Дома? – переспросила Сара.

– Не передразнивай меня, – сказала Элизабет, сморщив носик. – Ты знаешь, что я имею в виду. Вот именно в такое утро хочется поехать кататься верхом в Баноне.

Потом она увидела остатки завтрака и принялась намазывать масло на поджаренный хлебец.

– Как это тебе удается получить единственный неподгорелый кусочек хлеба с этой кухни по утрам?

– Может быть, я умею вежливо просить, – ответила Сара, не задумываясь.

Элизабет упала в кресло, облизывая пальцы.

– Мне что-то не хочется идти на вечер к леди Фултон сегодня, – сказала она.

Брови Сары взлетели вверх.

– О?.. Леди Фултон сказала, что она специально пригласила каких-то молодых людей, с которыми ты, по ее мнению, захочешь познакомиться.

– Ой… эти!.. Знаю я их. Молодые люди, которые голову боятся повернуть, чтобы не помять своих пышных галстуков. Кроме того…

– Что же?

– Дэвид сказал, что не пойдет. А я думала, он там будет. Потому что, когда мне уж совсем не о чем с ними говорить, он приходит мне на выручку.

– Ну… тебе пора бы уже знать Дэвида, – сказала Сара как можно более спокойным голосом.

Элизабет разгладила юбку, поправила шляпку и стала рассматривать туфельки, старательно избегая глаз Сары. За последние месяцы Сара стала замечать растущую привязанность падчерицы к Дэвиду и при этом видела, что Дэвид обращается с ней по-прежнему: одновременно нежно и игриво. Саре становилось страшно, когда она пыталась осмыслить возникающую ситуацию: ей была хорошо известна натура Элизабет, которая унаследовала от Луи его страстность и инстинкт собственничества, а также твердую решимость получить желаемое любым путем. Все эти месяцы Сара наблюдала за ней и видела, что та не теряет головы, несмотря на потоки лести и внимание, которыми ее окружили и которые вскружили бы голову большинству девиц. Через несколько лет Элизабет достанется первая часть оставленного Луи наследства. Благодаря правильным действиям лондонских агентов Луи, его состояние значительно возросло. Элизабет сверкала одухотворенной красотой, которая привлекала к ней людей, где бы она ни появлялась. Сара знала, что Элизабет это известно, равно как и тот факт, что она может вступить в Лондоне в брак, который даст ей титул. Она это знала, но в то же время, казалось, считала, что это ей ни к чему. Раз это все не производит впечатления на Дэвида, ни деньги, ни красота ей не в радость.

Личико ее под бледно-желтой шляпкой было надутым. Она ерзала в кресле, вздыхала, поглядывая на часы, и в который уже раз нагибалась, проверяя, хорошо ли натянуты чулки. Сара понимала, что Элизабет чего-то ждет от нее. Она предоставила ей все, чего только может желать молодая девушка: туалеты и бесконечные увеселения. Сразу по прибытии в Англию Элизабет отправилась к своим глостерским родственникам. Так как дело было зимой, Сара купила ей двух великолепных лошадей для охоты и предполагала, что она пробудет там до окончания охотничьего сезона. Но спустя четыре недели девушка уже вернулась в дом на Голден-Сквер, и в ней не было ничего от того подъема, которого ожидала Сара. Ей почти нечего было рассказать об охоте, и еще меньше – о родственниках. Она вернулась притихшая и тут же бросилась покупать роскошные туалеты, что Сара рассматривала, как тщетную попытку компенсировать неудачный визит. Позже Дэвид упомянул в разговоре, что получил от нее письмо из Глостера с приглашением приехать поохотиться, но он отказался.

– Насчет сегодняшнего вечера, Элизабет, – начала Сара, – Дэвид сказал, почему он не пойдет?

– Нет, он просто сказал, что уверен, что леди Фултон не обидится. Ей важно, чтобы пришла я. Кажется, он предпочитает какое-то другое занятие! – Когда она говорила, руки ее сжимали подлокотники и лицо было обиженным.

– Ну что ж… тебе не обязательно идти, – нехотя сказала Сара. – Я как-нибудь объясню это.

– Вот и хорошо! Тогда все в порядке, – оживилась Элизабет.

Саре вдруг захотелось шлепнуть ее, чтобы вбить в нее те манеры, которых ожидал бы от дочери Луи. Он не потерпел бы подобного поведения от молодой девушки, и Сара понимала, что должна это как-то пресечь. Но Элизабет не была ей родной дочерью, у нее был свой характер и свое собственное мнение обо всем, и справиться с ней мог бы только сам Луи. Потом она взглянула на опечаленное личико девушки и раскаялась в своем порыве. Во время последовавшего за этим неловкого молчания Сара пожалела, что не может подойти и обнять ее, но в теперешнем своем настроении Элизабет не потерпела бы этого.

Сара с облегчением услышала шаги в коридоре, но тут же напряглась, когда в спальню постучался и заглянул Дэвид.

– Доброе утро, мама.

Он обошел кровать и уселся в ногах, взглянув на поднос.

– Я вижу, что Элизабет опередила меня и подъела весь хрустящий хлебец.

– Раз у вас у всех такая привычка приходить сюда доедать мой завтрак, почему бы вам просто не завтракать здесь? И где Дункан? – прибавила она тут же.

– Катается в парке, – ответил небрежно Дэвид, – он выбирает для этого самый немодный час, должен сказать.

– Ой… ты меня утомляешь, – воскликнула Элизабет. – Дункан из нас всех самый умный. Он как раз выбирает то время, когда хоть можно покататься. После обеда там всегда такая давка, но все равно все туда едут. Глупы, как бараны!

– Дорогая Элизабет, если хочешь называть себя овцой – пожалуйста, но я…

– Ох, да замолчите же вы! – воскликнула Сара. – Серьезно, придется мне просить вас не приходить сюда, если вы десяти минут не можете пробыть без ссоры. Ну совсем по-детски…

Дэвид наклонился и похлопал ее по руке.

– Как тебе с нами трудно… но если ты не позволишь мне бывать у тебя, я решусь на какой-нибудь отчаянный поступок.

Сара переводила взгляд с одного на другого, и в сердце ее была горечь: Элизабет явно была недовольна, а выражение лица Дэвида казалось безразличным и пустым. Сара внезапно с тревогой поняла, что они оба страшно изменились с момента прибытия в Англию, и осознала, что давно потеряла контроль над ситуацией. Они вели такую же жизнь, как и все их сверстники в Лондоне: вкушали поверхностные радости, пока не пресытятся и пока не станет все равно, что будет с ними дальше. Посмотри на них, говорила она себе возмущенно: расселись здесь, пикируются, зевают и раздраженно поглядывают на часы, вместо того чтобы заняться каким-нибудь делом. В Гленбарре или Баноне ничего подобного бы не было. В колонии все время Дэвида было занято исполнением многочисленных обязанностей, у Элизабет – тоже, хотя и в меньшей степени. Глядя на них, Сара страшно жалела, что они вообще покинули Новый Южный Уэльс. Проведенные здесь шесть месяцев их почти сгубили, а еще через полгода они уже не будут годиться даже для возвращения в колонию. Дэвид, например, занят решением не более сложных вопросов, чем из какого материала ему сшить сюртук или какие приглашения ему принять, а какие отклонить. Иногда он посещает своих новых знакомых в их поместьях, и по возвращении Сара всегда с тревогой выспрашивает его обо всем, опасаясь, что он мог увлечься жизнью английского помещика. Считал ли он свою жизнь в колонии слишком скучной и требующей слишком много усилий с его стороны по сравнению со здешней? Для нее была невыносимой мысль, что кто-то из сыновей Эндрю может уклоняться от работы.


Страницы книги >> Предыдущая | 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 | Следующая
  • 0 Оценок: 0

Правообладателям!

Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.


Популярные книги за неделю


Рекомендации