Текст книги "Тень Камбера"

Глава двадцать четвертая

От руки его лучи, и здесь тайник его силы

Аввакум 3:4

– Кто вы такие? – повторила женщина. – Вы ведь Дерини, не так ли?

Дугал с Келсоном быстро обменялись мысленным вопросом – так быстро, что за это мгновение нельзя было бы произнести ни слова. Несмотря на физическую слабость, вызванную столь долгим голоданием, Келсон чувствовал, что понемногу поправляется и уже в силах взять переговоры на себя. Но, наверное, пока не стоило признаваться, кто они на самом деле. Судя по тону женщины, принадлежность к Дерини она отнюдь не считала достоинством пленников.

– Мы – не разбойники и не грабители, госпожа, – сказал король, осторожно подбирая слова. Он уселся, и Дугал сделал то же самое.

– Это мы еще посмотрим, – вставил мужчина, – Оставайтесь на месте!

За открытой дверью послышался топот, затем вновь прибывшие остановились, мужчина взял женщину под локоть и быстро отвел в сторону, его подчиненные отодвинулись в другую, и в проеме возникли два лучника, натянувшие тетиву и нацелившие стрелы на пленников. За спинами первых двух лучников пристроились еще двое, готовые быстро сменить первую пару и выстрелить в свою очередь.

Келсон с Дугалом застыли на месте.

– А теперь, – продолжал вождь, – медленно поднимайтесь на ноги, по одному, и дайте моим людям вновь связать вас – в противном случае лучники убьют вас.

– Мы не намерены причинить вам зло, – твердо сказал Келсон.

– И мы не принесем вам зла, если вы сделаете так, как вам велят, – ответил вождь. – Ты первый.

Встань и отойди от него.

Келсон встал, но не отошел от Дугала.

– Мы не станем сражаться с вами, но не позволим снова себя связать, – сказал он, не отводя взгляда от вождя. – Если над вами кто-то стоит, я хотел бы поговорить со старшим, или, возможно, со священником. Мы – честные, благочестивые люди.

– Честные, благочестивые люди не оскверняют гробниц, – ответил вождь. – И у нас нет священников, только койсригти – святые братья. Мы похоронили одного из лучших неделю назад. Именно его могилу вы осквернили.

– Сагарт, – тихо произнес Дугал, осторожно поднимаясь на ноги и стараясь держать руки на виду, чтобы не тревожить понапрасну пленителей.

Услышав это имя, вождь резко выдохнул, а лицо женщины окаменело.

– Кто сказал вам об этом? – спросила она.

– Один из его подчиненных, когда Бенед-Сианн заходил в первый раз, – ответил Дугал. – Сианн означает «вождь», не так ли? А знак на шее – торк – подтверждает это положение. Ваш диалект труден для меня, но я немного понимаю его, так как сам долго жил на границе.

Когда мужчина по имени Бенед уставился на него, обдумывая сказанное Дугалом, женщина медленно кивнула.

– Оба молодых человека носят i'дулу, Бенед, – тихо сказала она. – И разве ты не говорил, что у обоих были золотые шпоры? Это значит, они принадлежат к знати. Как тебя зовут, молодой руадх? – обратилась она к Дугалу.

Она обратилась к нему «руадх», так в приграничье обычно называли рыжеволосых. Дугал снова быстро обменялся вопросом с Келсоном на мысленном уровне. Не будет вреда в том, чтобы назвать свое имя этим людям. Скорее всего, оно для них ничего не значит. Но было важно показать себя одним из них. Келсон согласился.

– Я тоже претендую на титул «сианн», госпожа. Я – Макардри из Транши, – ответил Дугал. – Среди своих людей я тоже ношу торк вождя. Мой брат – еще более великий вождь, чем я. Мы приветствуем Бенед-Сианна из приграничья.

Когда за ее спиной поднялся шепот, женщина кивнула.

– Меак Ард Риг, – повторила она, произнося его имя со странным акцентом. – Сын большого короля… И что же это за большой король?

– Меня не интересует его родословная, Джилиан, – перебил Бенед. – Это не объясняет, что они делали в гробнице Сагарта и дальше. Даже король может быть грабителем. Говори дальше, молодой Макардри, может, тебе удастся спасти себя и своего друга.

Дугал осторожно кивнул, запоминая имя Джилиан для дальнейших обращений, потому что почувствовал: это настоящее имя, а не сан.

– Клянусь, мы не хотели выказать неуважения, Бенед-Сианн. Мы боролись за свою жизнь.

– Ворвавшись в гробницу наомха Сагарта? – выкрикнул один из стражей.

– Вырвавшись из его гробницы, – ответил Дугал резко. – Именно это я и пытался вам сказать. Мы пытались выйти – а не войти. Мы пришли с другого конца, из пещеры, которая находится за гробницами.

– Из пещеры… – прошептал другой человек.

– Дайте ему сказать, – велела женщина.

– Хорошо, Бан-Аба, – кивнул мужчина, тут же отступив назад.

Дугал уважительно и с благодарностью поклонился ей, приложив правую руку к сердцу, одновременно послав перевод Келсону.

«Бан-Аба – это что-то типа настоятельницы аббатства. Я думаю, она главнее Бенеда.»

– Спасибо, Бан-Аба, – сказал он. – Много дней назад, или возможно недель, нас унесло подземной рекой вблизи аббатства святого Беренда, к северо-востоку от Кайрори. Мы чуть не утонули. Мы не знаем, как далеко нас утащило перед тем, как мы оказались на берегу в пещере, которая привела нас к другому концу ваших гробниц. Фактически мы даже не знаем, где сейчас находимся.

Он сделал паузу, но никто не вызвался прояснить этот вопрос.

– В любом случае нам удалось пробить дыру в стене, воздвигнутой вашими людьми, чтобы оградить коридор, который вы превратили в цепь гробниц, а затем мы прошли через.., бесконечную череду дверей, – осторожно закончил он, так как внезапно понял: он не смеет сказать им, каким образом открывал двери.

– Это правда, Бан-Аба, – вмешался Келсон, пытаясь скрыть чуть не совершенную Дугалом оговорку. – Мы потревожили гробницы только потому, что искали выход и еду. У нас много дней ничего во рту не было, кроме воды и рыбы, но и это все закончилось к тому времени, как мы попали в первую гробницу. К счастью, вино оставалось еще пригодным для употребления. А затем, когда мы обнаружили хлеб и эль в гробнице Сагарта, мы съели их. Когда мы вышли тут на поверхность, это был наш первый глоток свежего воздуха за.., вероятно, несколько недель.

– Но вы освободились от пут, чего не может сделать ни один обычный человек, – сказал Бенед, показывая на них рукой, все еще держа медальоны святого Камбера. Затем резко замолчал, вспомнив про них. – И вас окружал священный огонь, когда мы только что вошли. – Благословенным клянусь, тел создал огонь. И на тебе, парень, был его знак, – продолжал Бенед, переводя изумленный взгляд с Дугала на Келсона и обратно. – Вы.., нет, вы не можете быть…

– Кем мы не можем быть? – переспросил Дугал, уставившись на мужчину, внезапно увидев луч надежды. Может ли так оказаться, что «Благословенным», о ком Бенед говорил с таким очевидным почтением, тут считается святой Камбер? – Стали бы мы носить его медальоны, если бы не поклонялись его памяти?

Бенед еще пристальнее уставился на них. Бан-Аба слегка побледнела. Подчиненные стали перешептываться между собой, явно чувствуя себя неуютно, некоторые украдкой крестились, а лучники медленно опустили оружие. И Дугал, и Келсон не смели вздохнуть.

– Вы обманываете нас? – прошептал один из солдат.

Дугал категорически покачал головой, но почувствовал: следующим следует говорить не ему, а Келсону, и вопросительно посмотрел на короля.

– Назови ею имя, – наконец сказал вождь, поворачиваясь к Келсону и почти кидая медальоны ему в лицо.

С трудом дыша, Келсон медленно, очень медленно протянул руку к одному из медальонов и взял его в ладонь, затем склонился и поцеловал его.

– Мы почитаем имя блаженного святого Камбера из Кулди, – смело сказал он и перекрестился, выпрямляясь. – Мы – его слуги.

Шепот благоговения и удивления перешел в шок и смятение, и Келсон подумал, не зашел ли он слишком далеко.

– По какому праву вы заявляете, что являетесь его слугами? – наконец громко спросил Бенед, тем самым призывая остальных к тишине.

Келсон почувствовал, что сейчас может прозвучать только правда.

– Мой друг и я недавно были посвящены в рыцари, – твердым голосом заявил он, – и отправились в путешествие, как обычно делают молодые рыцари, чтобы найти некоторые из реликвий святого Камбера. Я намереваюсь восстановить его культ в Гвиннеде – таким, каким он по праву должен быть.

– Ты восстановишь культ святого Камбера? – выдохнула Бан-Аба.

– Это невозможно! – выпалил один из лучников, еще ниже опуская оружие. – Церковь никогда этого не позволит!

– Даже король не смог бы этого сделать! – прошептал в благоговении еще один человек.

– Тот король, что перед вами, сможет, – ответил Келсон, – и намерен преуспеть.

– Ты утверждаешь, что ты – король? – презрительно спросил еще один.

– Да, я – король, – ответил Келсон. – Я – Келсон Халдейн Гвиннедский.

– Келсон?

– Халдейн?

Мужчины загомонили все разом, сыпя торопливыми вопросами, но говорили они на своем диалекте и так быстро, что Дугал не смог уловить смысла большей части сказанного. Затем, без какого-либо предупреждения, все они ушли, закрыв за собой дверь. Когда задвижка упала на место, Келсон быстро создал магический огонь и вопросительно повернулся к Дугалу.

– Черт побери, что произошло?

Дугал хмыкнул.

– Это ты мне скажи. Предполагаю, они отправились обсуждать нашу судьбу. Упоминание Камбера несомненно вызвало у них реакцию. Бурную реакцию. Как ты считаешь, нам стоит попробовать убежать или подождать и посмотреть, что будет дальше?

– Давай подождем и посмотрим, – ответил Келсон. – Их реакция на имя Камбера была гораздо лучше, чем я мог надеяться, и, думаю, они говорили о наших аурах Дерини, когда упоминали «священный огонь». И это тоже неплохо, как мне кажется. Если бы я знал об этом раньше, то, возможно, сумел бы лучше обернуть ситуацию в нашу пользу. Однако не хотелось слишком рано представляться, а то нас ведь могли и убить. Эти люди могут быть очень ранимы.

– Ты это говоришь жителю приграничья? – ответил Дугал с улыбкой.

Усмехнувшись, Келсон вновь опустился на пол, прислонившись спиной к стене, самой дальней от двери, и качая головой. Через несколько секунд к нему присоединился Дугал.

– По крайней мере, ты поправился, – сказал Дугал через несколько секунд. – Что бы теперь ни произошло, по крайней мере, у нас есть шанс и мы сможем побороться за свою жизнь.

Келсон кивнул, касаясь стены головой.

– И я должен благодарить тебя за это, – сказал он. – Я бы многое отдал за нормальную еду, но во всех других смыслах я давно не чувствовал себя так хорошо.., даже не помню, с какого времени. Как, черт побери, тебе это удалось?

– Мне, наверное, следовало бы спросить, какую часть процесса ты имеешь в виду – лечение или нечто другое, но что бы то ни было, я все равно не сумел бы объяснить, – ответил Дугал. – Исцеление – это чудо. Я понятия не имел, что делаю, но это все равно сработало. И наше единение было непохоже на все, о чем я когда-либо мечтал, на то, что испытывал прежде. Полагаю, и для тебя это было внове.

– Несомненно, – ответил Келсон тоном, в котором чувствовалось уважение. – Мне и раньше доводилось уходить глубоко, с Алариком и даже с Дунканом, но никогда подобным образом. Может быть, ощущения были такими сильными, поскольку я глубоко раскрылся для исцеления. Мои силы полностью восстановились – как и воспоминания. Я чувствую как будто.., все стало более утонченным, отточенным по краям – и словно я теперь могу сделать практически все, что угодно.

– Я понимаю, что ты имеешь в виду, – сказал Дугал. – Рухнули все старые барьеры. Не могу объяснить, откуда я это знаю, но я знаю, что мне больше никогда не придется бояться ментальных контактов.

Мои защиты теперь полностью под контролем.

Словно сделанное нами довершило тот обряд, что начал в свое время мой отец, то утро, когда мы выяснили, кем приходимся друг к другу. Если у меня и были прежде сомнения насчет своей принадлежности к Дерини, теперь их больше нет.

– Да, мы с тобой составляем великолепную команду, – согласился Келсон. – Настоящее братство, как у Аларика и твоего отца. И не думаю, что когда-либо почувствую себя ближе к кому-то еще, до самой смерти.

– Даже к Росане? – спросил Дугал с застенчивой улыбкой.

Келсон покраснел в свете магического огня и спрятал лицо, обхватив руками колени.

– Наверное, глупо смущаться после того, что мы пережили вместе. Я, правда, собирался рассказать тебе обо всем, Дугал.

– Ну, ты и рассказал.

– Да, но я имел в виду не так. Я, на самом деле, люблю ее, хотя совершенно по-другому, это не похоже на те чувства, которые, как я думал, я начинал испытывать к Сидане. И хотя мы с Росаной пока не достигли того, что с тобой, это придет. Я получил урок в тот раз, когда наши с ней сознания впервые соприкоснулись. Но ведь мне нет необходимости тебе об этом рассказывать? Мы ведь и это с тобой разделили, да?

Дугал на мгновение закрыл глаза, оставив это воспоминание позади, ему не хотелось говорить то, что он должен сказать, но знал: это необходимо, ради них обоих.

– Иногда в слишком большой откровенности есть и отрицательная сторона, – произнес он, прислоняясь головой к стене и глядя за Келсона. – Поверь мне, я ценю то. Чего мы достигли, но считаю, каждому из нас нужно и что-то личное – область, которая закрыта ото всех. Она есть у моего отца и связана с его жизнью как священника. Я, например, не хочу и не готов узнать, что ему открывают на исповеди. И я не собираюсь проявлять любопытство к их дружбе с Морганом. Думаю, отношения между мужем и женой должны быть, по меньшей мере, столь же священны.

– Ну, мне кажется, еще рано об этом беспокоиться. Ведь у нас с Росаной пока не дошло до супружеских отношений.

Последние слова Келсона только подчеркнули ту неловкость, которую испытывал Дугал, и он скептически приподнял одну бровь, посмотрев на короля и радуясь, что они оба пока еще остаются девственниками, по крайней мере, в физическом смысле.

– Правда? Считаешь, что в том, как она показывала тебе изнасилование Джаннивер, не было никакой интимности?

– Согласен, это было интимно, – вставил Келсон, краснея до корней волос. – Но это другое.

– Другое, – кивнул Дугал. – В таком случае мы ограничиваем наше обсуждение физической близостью? А что там с вашей встречей в саду в ночь перед отъездом?

– Я только поцеловал ее, Дугал.

– Да? Это не то, что я почувствовал, когда во время нашего слияния всплыл тот эпизод, – ответил Дугал, посылая эхо разделенных воспоминаний назад Келсону, не ограничивая их физическими ощущениями. – Ты бы никогда не сделал этого, Кел, ведь ты честный и благородный человек, но твоя плоть была готова овладеть ею, прямо там. И ты сам знаешь, что она бы позволила тебе… Я ни в чем тебя не обвиняю, но это относится как раз к разряду тех вещей, которые должны остаться между тобой и ею, и только между вами двумя, точно так же, как зрелище того изнасилования. Это – частное.

Келсон закрыл глаза и спрятал лицо в ладонях, а тело его содрогнулось под гнетом воспоминаний.

Он понимал, что Дугал прав. Пусть даже нельзя считать, что он предал Росану, поделившись своими чувствами с Дугалом, все равно, справедливо ли подвергать друга такому испытанию? Думая об их единении, Келсон понял, что оно на самом деле было глубже, чем что-либо испытанное им раньше. Теперь стало очевидно: существует вещи слишком ценные, слишком интимные, чтобы обнажать их перед другим, кто в них не участвовал лично, даже если очень сильно любишь этого человека.

Теперь Келсон понял, почему он никогда не имел ни малейшего представления о возможных проблемах между Морганом и Ричендой. Морган спрятал эту часть своей жизни, только для себя – поскольку, несомненно, были и вещи, которыми он не делился с Ричендой. Как бы крепка и глубока ни была дружба короля с Морганом, кое-что должно храниться в тайне.

– Ты прав, – сказал Келсон через минуту. – Ни ты, ни я об этом раньше никогда не думали, но, в самом деле, должно оставаться что-то сугубо личное, даже в нашей близости – в близости любых людей.

Я уверен, будут вещи, которые мне так же не следует делить с Росаной, необязательно даже такие, что мне не следует говорите ей, но и просто те, о которых ей лучше не знать. Ах, наивность молодости – думать, что полная открытость возможна и даже желанна, – Он улыбнулся, смирившись, и снова посмотрел на Дугала. – Именно это ты пытался мне внушить?

Дугал только улыбнулся и кивнул, поворачиваясь, чтобы лениво посмотреть назад на дверь.

– Видимо, да, – он сделал паузу на мгновение, затем продолжал. – Как ты думаешь, когда они придут за нами?

– Понятия не имею.

– Ты считаешь, они все еще хотят нас сжечь?

Келсон вздохнул.

– И этого не знаю. Однако мы не можем этого допустить, даже если нам придется убить их всех, чтобы спастись.

– Ты прав, – Дугал вытянул ноги вперед и снова вздохнул. – Интересно, сыграет ли роль то, что они узнали, кто ты такой?

– Ты, в самом деле, думаешь, что они хотя бы слышали обо мне? – ответил вопросом на вопрос Келсон.

– Не смеши меня. Все слышали о Келсоне Гвиннедском.

– Но только если они тут не отрезаны от остального мира, – ответил Келсон. – А это возможно, судя по тому, какая дикая была местность там, где мы с тобой свалились в реку. Я понятия не имею, где мы находимся, но не могу представить, что такая преданность святому Камберу еще сохранилась в наши дни в тех местах, где нам с тобой доводилось бывать.

– Хм-м-м, вероятно, ты прав.

– Вспомни доспехи в гробницах. Некоторые из них казались такими старыми, будто остались еще со времен Камбера. Я не знаю, Дугал, с чем мы столкнулись, но это не похоже на все то, что мы видели раньше.

Но насколько не похоже, им еще предстояло узнать. С другой стороны двери подняли задвижку, и оба молодых человека поднялись на ноги.

– Квориал примет вас, – сказал Бенед-Сианн. – Идите спокойно.

Комнату, куда они вышли, заливал солнечный свет. Друзья тут же заметили лучников, готовых, как и раньше, выстрелить в любой момент, а также людей, собиравшихся связать им руки.

***

А в королевской башне в Ремутском замке Росана из Нур-Халлая ожидала, что вскоре тоже будет связана.., но не веревками, а золотым кольцом, которое наденут ей на палец. Это был день ее свадьбы – в полдень она выйдет замуж за Конала Халдейна и станет принцессой Гвиннеда.

Уже совсем скоро. Она слегка откинула голову назад, когда одна служанка заканчивала завязывать ее белое платье из камчатного полотна, а другая – расчесывать распущенные волосы, спадавшие блестящей иссиня-черной волной почти до бедер. На глаза стали наворачиваться слезы, угрожая размазать аккуратные линии у основания ресниц, которые нарисовала служанка, чтобы подчеркнуть ее миндалевидные глаза, но Росана твердо приказала себе не плакать.

Она и так много плакала последние три недели.

У нее почти не осталось слез. Вначале она чуть не довела себя до болезни, хотя и не смела никому признаться о причине своего горя. Конечно, теперь отец Амброс знал обо всем, но он никому не скажет. Даже он согласился, что ее решение являлось благородной данью потерянной любви, а также королевскому долгу. Но оно не облегчало ей сердце.

Она снова напомнила себе, что сама сделала свой выбор – ради Келсона и той страны, королевой которой он просил ее стать. Это помогало, но совсем немного. В предыдущий день в присутствии матери Хелоиз, выступавшей свидетельницей, Росана подписала документы, которые требовались архиепископу Кардиелю, чтобы снять с нее обет – и это была последняя формальность. Ни настоятельница, ни архиепископ не настаивали, чтобы она объяснила причины, и она сама не предложила их назвать. Это только открыло бы раны, которые она предпочитала больше не бередить. Позднее, в присутствии только Кардиеля, матери и братьев Конала, они с принцем обменялись клятвами, и он преподнес ей кольцо с рубином.

– Время, госпожа, – сказала Сильви, ее личная служанка, принося диадему и фату из прозрачного, легкого, словно солнечный свет, шелка, по которому проходили золотые нити. По краям фату украшали крохотные жемчужины.

Почти двадцать лет назад ее надевала Мерауд, выходя замуж за Нигеля, и прошлой ночью она вручила ее Росане со слезами на глазах. Мерауд хотела надеяться, что брак Росаны с Коналом принесет хотя бы половину той радости, которую сама она испытала в браке с Мигелем. Росана предпочла бы более плотную вуаль, сделанную в восточной манере, подобную тем, к которым она привыкла, но она не могла и подумать, чтобы обидеть Мерауд, отказавшись от подарка. Фата напоминала паутину, когда Сильви опустила ее на голову Росаны, и лишь слегка закрывала плечи. Затем Сильви надела на нее диадему, чтобы удержать фату на месте. Эта была та же диадема, которую девушка надевала на церемонию посвящения Келсона в рыцари, но Росана пыталась не думать об этом. Она должна была стать принцессой Гвиннеда и когда-нибудь будет королевой. Выходя замуж за будущего короля, она выходила замуж за страну.

– Вы выглядите очень красивой, госпожа, – прошептала Сильви, держа зеркало. – Принц будет гордиться вами!

Росана заставила себя улыбнуться и кивнуть.

– Спасибо, Сильви.

Она опустила глаза на рубин у себя на пальце, единственный драгоценный камень, принадлежавший ей, за исключением диадемы, а затем нервно покрутила его, подняв глаза на окно. Солнечный луч освещал аналой, где она провела столько часов в последние недели. Затем она медленно поднялась, откинув фату с лица.

– Я скоро присоединюсь к вам, дамы, – сказала она и направилась к аналою, шурша платьем. – Пожалуйста, подождите за дверью.

Она опустилась на колени и перекрестилась, склонив голову над сложенными руками, подождав, пока они уйдут и она останется одна. И только тогда она достала из лифа отделанный кружевами платочек и стиснула его в руках, прижав кончиками пальцев к губам, и снова склонила голову.

«Дорогой, дорогой Келсон, – задумчиво произносила она про себя, закрыв глаза, чтобы представить его лицо таким, каким она видела его в последний раз, – пришло время попрощаться. Ты научил меня, что за верой есть долг, и научил любить это королевство, которое так любил сам. Ты убедил меня: я могу принести ему честь, ему и тебе, согласившись стать его королевой. Я с радостью отказалась от своих собственных намерений, ради желания править рядом с тобой.»

Она открыла глаза и склонила голову на бок, грустно и мечтательно, разворачивая квадратик платка, открывая кольцо Сиданы, и дотронулась до него указательным пальцем.

«А теперь тебя больше нет, как нет и той, которая Первой надела это кольцо, и я никогда не смогу стать твоей королевой, точно так же, как и она никогда не сможет стать твоей королевой. Но я все равно буду королевой Гвиннеда, Келсон, как я и говорила тебе, и королевой для наших Дерини. Я думаю, ты хотел бы этого для нашей земли. Для тебя очень важно, что мне также придется стать королевой Конала, как и королевой Гвиннеда? Он нуждается во мне, Келсон. И, я думаю, он сделан не из того теста, из которого был сделан ты, хотя я и постараюсь помочь ему показать себя в лучшем виде. Так что прощай, мой господин и моя любовь. Я выхожу замуж за другого Халдейна, не за того, за кого мы оба хотели. И для того, чтобы быть ему верной, как, я знаю, ты хотел бы, я должна сказать прощай тому, что могло бы быть.»

Она проглотила последние слезы, затем поднялась, уже с сухими глазами, обошла аналой и остановилась в нише у окна. Одна из рам была некрепко притворена, и она открыла ее. Далеко внизу блестел ров с водой, спокойной и освещенной солнцем. Росана на мгновение поднесла кольцо к губам, в последний раз, а затем бросила его вниз. Оно описало дугу и исчезло почти без всплеска.

Когда это было сделано, она опустила свои защиты точно так же, как закрыла окно в комнате, поскольку не была готова делиться своей тайной с будущим мужем – по крайней мере пока. Она высоко держала голову, повернувшись, чтобы идти к своему жениху, потому что была принцессой Нур-Халлая, воспитанной в уважении к долгу. Слез больше не будет.

Она сказала несколько ничего не значащих добрых слов своим служанкам, присоединившись к ним в коридоре, позволив им еще раз заняться ее фатой и шлейфом и поправить выбившиеся пряди волос.

Она была спокойна и смирилась со своей судьбой, позволяя отвести себя в королевскую часовню, где состоится бракосочетание.

Мать Хелоиз ждала у дверей церкви – и это была вся ее «семья», которую удалось собрать так быстро.

Позднее состоится более официальная церемония, но на этот момент и такой казалось достаточно. Росана склонилась, чтобы поцеловать руку настоятельницы в последний раз и получить ее благословение, перед тем как взять руку пожилой женщины, и пройти короткий путь к алтарю.

Королева Мерауд, ее брат Сэйр и два младших брата Конала, Рори и Пэйн, ждали вместе с архиепископом, одетые на церемонию в пурпурные цвета Халдейнов. Конал странным образом выглядел похожим на Келсона, когда повернулся, чтобы следить за ее приближением. На нем была пурпурная туника, расшитая золотом и украшенная крошечными львами, брошь Келсона с изображением льва и меч Халдейнов, гордо свисающий на перевязи. Росана улыбнулась и вложила свою руку в его ладонь.