Текст книги "Одержимое сердце"

Глава 16

Стгарая ведьма смотрела на меня с подозрением, когда я наклонилась, чтобы взять на руки сына. Подняв Кевина, я улыбнулась, глядя в его зеленые глазки и сказала:

– Иди к маме, дорогой.

Поцеловав малыша в щечку, я повернулась к Би и сказала:

– Вы вдруг притихли, Би. Что-то не так?

Я дразнила ее и получала от этого удовольствие.

– Скоро вам придется несладко, – сказала старуха.

– Я в этом сомневаюсь.

Она наклонила голову и бочком придвинулась ко мне так близко, что затхлый запах, исходящий от нее, ударил мне в ноздри…

– Он убьет тебя, девушка. Он одержимый, безумец…

– Не говорите глупостей, – резко оборвала я ее. Прижимая к себе Кевина, я сказала: – Я запрещаю вам говорить подобным образом.

– Он убил мою дорогую Джейн. Мою красавицу Джейн. – Би улыбнулась, обнажив редкие зубы. – Вы бы хотели ее увидеть?

Я покачала головой и отступила:

– Нет, почему я должна этого хотеть?

– Вы должны ее узнать. Ведь вы заняли ее место в этом доме. Она была настоящая красавица, хрупкая, как лютик. Было совсем нетрудно сбить ее с ног ударом кулака.

Би отступила, подняв руку, старуха делала мне знаки, чтобы я следовала за ней.

Будто в гипнозе я пошла следом.

Дойдя до двери ее спальни, я остановилась на пороге, не желая входить. Когда я увидела в приоткрытую дверь обстановку, волосы зашевелились у меня на голове. Все пространство комнаты, каждый ее угол был заполнен вещами Джейн – они были выставлены, как экспонаты в музее. Белая ночная сорочка украшала манекен, ниспадая с безрукой фигуры на пол каскадом воздушных кружев. На туалетном столе Би были аккуратно разложены гребни и щетки в перламутровой оправе. Там же выстроились хрустальные флаконы с духами всех форм и размеров. Но мое внимание приковал к себе портрет на стене.

Би сняла полотно со стены и, повернувшись ко мне, держала его, чтобы я могла его хорошенько разглядеть.

– Это Джейн.

Я крепче прижала Кевина к своей груди, но, как бы ни сопротивлялась, я не могла отвести глаз от портрета и разрезов, вертикально исполосовавших ее лицо.

– Это сделал он – взял портрет, который написал сам, и искромсал его ножом. А в следующую ночь он убил ее.

Старуха засеменила ко мне, подошла совсем близко:

– Она красавица, правда?

«Она в самом деле красавица», – подумала я с отчаянием.

Мне хотелось повернуться и опрометью выбежать из комнаты, но я этого не сделала. Мои ноги будто налились свинцом, и на сердце было не легче. Я разглядывала чистые черты Джейн и заметила, что она была гораздо изящнее, чем я ее представляла. Вероятно, у нее была молочной белизны кожа и нежные, по-младенчески светлые волосы, которые Николас так умело запечатлел на портрете… Глаза у нее были большие, синие и глубокие. Изгиб губ свидетельствовал о чувственности и какой-то скрытой порочности.

– Она кажется очень юной, – сказала я.

– Всего девятнадцать. Она была совсем ребенком, когда он убил ее.

– Я запрещаю вам повторять это, Би. Я не так терпелива, как мой муж. Вам придется убраться из Уолтхэмстоу, если вы будете и дальше упорствовать и утверждать это.

– Я говорю это только ради твоей пользы, девушка. Если не побережешься, станешь следующей.

Качая головой, я попятилась, прижимая к груди Кевина, словно ища в этом теплом маленьком тельце опору.

– Держи ухо востро, – зловеще сказала Би. – На него может найти безумие, когда ты меньше всего ожидаешь этого, и тогда…

Я больше была не в силах выносить пророчества ужасной старухи и ушла. Положив Кевина в его постельку, я направилась в собственные комнаты и встретила Полли и Кейт, нагруженных моими пожитками.

– В чем дело? – спросила я.

– Приказание его светлости, мэм, – ответила Кейт. – Нам было отдано распоряжение перенести вашу одежду в комнату милорда.

Я почувствовала, что краснею, заметив испытующий взгляд Полли. Ее прищуренные глаза были полны злорадства, потом оно сменилось страхом. И, даже не оглядываясь, я поняла, что появился мой муж.

Николас спокойно обратился ко мне:

– Леди Малхэм, надеюсь, вы не против моего распоряжения.

– Как скажете, сэр, – ответила я, но голос мой выдавал напряжение.

Его немигающий взгляд был устремлен на меня, будто он пытался понять, о чем я думаю, и я почувствовала, как сердце мое зачастило от неизъяснимого страха. Боже милостивый, семена сомнения и страха, посеянные во мне Би, теперь проросли во что-то вполне ощутимое. Присутствие мужа пугало меня. И он тоже это почувствовал.

– Я искал тебя, – сказал Николас. – Где ты пропадала?

– На кухне.

– А потом?

– Была с Кевином.

– А! – Он заложил руки в карманы сюртука, и его взгляд, минуя меня, устремился на дверь комнаты Кевина.

– Через десять минут у меня будет разговор с Тревором.

Теперь он снова смотрел на меня.

– Я хотел бы, чтобы ты при нем присутствовала. Мы будем говорить о делах, и тебе следует ознакомиться с этой стороной жизни в Уолтхэм– стоу. Возможно, это покажется тебе скучным, но это необходимо.

– Хорошо, милорд. Я сделаю, как вам угодно.

Мы вместе пошли по коридору. Когда повернули за угол, Ник пошел медленнее. Он поднял руку и погладил меня по спине. Его прикосновение отдалось у меня внутри, как удар ножа. И я с трудом перевела дух, устыдившись своих сомнений, вызвавших у меня желание схватить в охапку сына и бежать от человека, с которым я обвенчалась нынешним утром.

Опередив меня, Николас остановился, загораживая мне путь. Я отступила и попятилась, не сознавая, что делаю, хотя и пыталась удержаться и не двигаться с места.

– Что-то случилось, – сказал он тихо. – Скажи мне что…

– Ничего…

– Ариэль…

– Ничего!

Откинув назад голову, я встретила взгляд мужа – глаза его были темными и жесткими, как кремень. И от взгляда его не было спасения. Он понял, что я лгу, и вынудил меня сказать правду.

– Что же, слушайте, – отважно начала я, стараясь быть правдивой, насколько хватало сил.

Если уж мне было суждено занять место на семейном кладбище в качестве второй леди Малхэм, то эта минута была вполне подходящей для выяснения отношений, не хуже любой другой. И пусть бы лучше это произошло при свете дня, каким бы тусклым он ни был в этом плохо освещенном коридоре, похожем на тоннель, чем во сне, когда он застал бы меня врасплох.

– Я говорила с Би, и она показала мне портрет, написанный вами с жены.

– Моя жена ты, – ответил Николас ровным голосом.

В полном отчаянии я покачала головой.

– Я говорю о Джейн! – вскричала я. – Я видела портрет, написанный вами с Джейн! Вы можете мне объяснить, почему изрезали его ножом?

Лорд Уиндхэм выпрямился, прежде чем ответить мне.

– Думаю, лучше, что изрезан был портрет, а не она.

л.

– В этом мало утешения. Б и сказала, что она умерла следующей ночью.

– Хочешь сказать, что это я убил ее на следующую ночь?

– Вот именно.

– Вот как! И ты усомнилась наконец в правильности сделанного шага, любовь моя? Раскаиваешься, что вышла за меня замуж? Значит, в твоей хорошенькой головке наконец возобладал разум?

Его рука рванулась ко мне стремительно, как разящая змея, он схватил меня за подбородок и отклонил мою голову назад столь грубо и внезапно, что я потеряла равновесие и была вынуждена схватиться за него в поисках опоры. Его темноволосая голова склонилась к моему лицу и оказалась столь близко, что я почувствовала его дыхание на щеке. Он процедил сквозь зубы:

– Но теперь поздновато сетовать, а, леди Малхэм?

– Об этом я ничего не говорила, – ответила я со страстью.

– Нет, не говорила. Но у тебя в глазах появился такой же страх, как у всех в этом доме.

Он отпустил меня и, закрыв глаза, прислонился спиной к стене.

– Да, я изрезал портрет. Изрезал, потому что она попросила у меня Уолтхэмстоу. Попросила? Нет, я скажу точнее. Она потребовала Уолтхэмстоу. Она сказала, что, так или иначе, все равно получит его.

Николас посмотрел на меня и продолжал:

– В ту ночь я сказал ей, что скорее увижу ее мертвой, чем она получит хоть один камень из этого дома.

Заметив мою озабоченность, он вопросительно поднял бровь.

– Хочешь сказать, что никто из сплетников не болтает об этом? Это один из самых убедительных аргументов. И тогда она почти довела меня до крайности: я был готов убить ее. Но я даже пальцем ее не тронул, я все еще был достаточно здравомыслящим, чтобы обуздать свой характер. Когда Джейн вышла из комнаты, я просто взял мастихин и искромсал полотно на куски.

Его черты слегка смягчились, и он прикрыл глаза.

– Мне жаль, леди Малхэм, если это не то, что вы хотели услышать.

Не глядя на меня, Николас отделился со стены, и в молчании мы продолжали идти по коридору.

Этот кабинет вполне соответствовал вкусам моего мужа. Импозантный, изящно обставленный, со стенами, обшитыми панелями, украшенными резьбой и натертыми ароматизированным воском. Сводчатые окна выходили на восточную сторону садов Мастихин – узкая лопаточка или нож для растирания красок.

Уолтхэмстоу и пруд, возле которого я гуляла в день приезда сюда.

Милорд усадил меня в кресло с высокой спинкой, обитое кожей и отделанное медными украшениями, стоявшее у окна. На столе орехового дерева возле кресла были расставлены блюда с бриошами, канапе, пирожными и печеньем. В серебрянном чайнике стоял чай.

– Добро пожаловать к чаю, – сказал Николас. – Привыкай к нашим правилам и полюби их. Не сомневаюсь, что тебя будут приглашать в гости на чай, как только о нашем браке станет известно в округе. Соседи захотят поглядеть на тебя и будут испытывать твое терпение. Им захочется видеть твое лицо, когда они вдоволь натешатся сплетнями за твоей спиной.

Он взял пирожное и надкусил его.

– Можешь есть без опасения, любовь моя, – сказал Николас с иронией, – как видишь, я их еще не отравил.

Прежде чем я собралась ответить, в комнату вошел Тревор с графином шерри. Увидев меня, он остановился.

– Миледи, я не знал, что вы будете здесь… Прошу простить, если я заставил вас ждать.

Я ответила ему улыбкой и снова напомнила, что формальности – по части моего мужа, а я их не люблю.

Николас повернулся к письменному столу, огромному резному дубовому сооружению, по виду столь же древнему, как Уолтхэмстоу. Я различила на нем герб Уиндхэмов.

– Сядь, – распорядился Николас. – Я хочу как можно скорее покончить с делами.

– Понятно. Ведь это день твоей свадьбы. Поставив шерри на письменный стол, Тревор потянулся за бокалами.

– Хочу произнести тост по случаю вашей женитьбы, милорд.

Николас медленно опустился на стул, не отводя глаз от графина. Я знала, что наступит такой момент, когда сила воли моего мужа подвергнется соблазну и испытанию, но от этого знания мне не становилось легче. Николас был сердит на меняли я бы не удивилась, если бы он согласился поддержать предложенный тост просто в пику мне. К тому же я знала, что ему хочется выпить. Его весь день мучила ужасная головная боль. И если я была права, то боль мучила его и теперь.

Он опустился на стул с лицом, влажным от испарины, наблюдая, как Тревор наливает в бокал шерри. Но, когда Тревор собрался наполнить второй бокал, он сказал:

– Нет, благодарю.

Тревор, все еще держа графин над бокалом, с удивлением смотрел на брата.

– Нет? Боже мой, Ник, ты что заболел? Николас покачал головой, потом бросил взгляд на меня. С облегчением переведя дух, я ободряюще улыбнулась и сказала:

– Может быть, вместо этого милорд предпочтет выпить чаю?

Николас кивнул, и Тревор недоверчиво рассмеялся:

– Чаю? Чтобы Николас удовольствовался чаем вместо шерри? Я думал, что никогда не доживу до такого дня. Ну что же! В таком случае пей свой чай, дорогой братец. Но, если не возражаешь, я выпью шерри.

Подняв бокал к губам, он залпом выпил его содержимое.

Николас внезапно побледнел и закрыл глаза, и я поспешила налить ему чаю. Я поставила чашку перед ним, а сама осталась стоять рядом, готовая оказать поддержку, если она ему понадобится.

Ласково положив руку ему на плечо, я сказала:

– Кажется, вы слишком тепло одеты, сэр. Может быть, вам лучше снять сюртук?

Он медленно поднялся со стула и сбросил изящный, сшитый на заказ сюртук. Тонкая сорочка белого батиста, которую он носил под ним, прилипла к его коже, повлажневшей от пота, и обрисовывала рельефные мускулы на спине и плечах.

Николас не вернулся на свое место, а принялся шагать по комнате, нетерпеливо ожидая возможности поскорее покончить с делами.

Наконец после второго бокала шерри Тревор расслабленно откинулся на спинку кресла.

– Не хочу ходить вокруг да около, Ник… Я хотел тебя видеть, потому что возникло обстоятельство, которое мы могли бы использовать к своей выгоде.

Ник остался стоять у камина спиной к брату, устремив глаза на горящий торф. Он не ответил.

Тревор несколько раз кашлянул, привлекая к себе его внимание, потом внезапно резко поднялся и заглянул брату через плечо:

– Милорд, если я выбрал неподходящее время…

– Подходящего времени никогда не бывает, сэр, поэтому продолжай…

Тревор бросил взгляд на меня, и я увидела в его синих глазах пламя загорающегося гнева, но оно появилось на мгновение и тотчас же исчезло, столь быстро, что я подумала, что ошиблась. Однако выражение его лица выдавало его досаду на столь резкие слова Ника. И, по правде говоря, я не могла осуждать его. Николас мог уязвить кого угодно своими манерами в теперешнем нестабильном состоянии духа, и, догадываясь, как плохо он, вероятно, чувствовал себя, я уже собралась предложить, чтобы братья отложили на время этот разговор. Однако мне не удавалось вставить слово.

– Как я уже упоминал прежде, – продолжал Тревор, – я говорил с графом Греем, когда был в Йорке. Он собирается организовать экспедицию в Китай и поговаривает о том, чтобы вступить в партнерство с компанией «Твайнинг» в Лондоне. Граф Грей любезно предложил нам принять участие в этом проекте.

– Из какого расчета?

– Ну об этом можно договориться. Мы можем стать полноправными партнерами за пятнадцать тысяч фунтов. Но при меньшем проценте…

– Нет…

– Но…

– Я сказал «нет»!

Тревор с пылающим лицом отвернулся и уставился на графин на письменном столе.

– Я хотел бы, чтобы ты по крайней мере выслушал меня, – сказал он наконец.

– Когда я последовал твоему совету в последний раз, мы потеряли двадцать тысяч фунтов, вложенных в добычу угля.

– Но месторождение выглядело многообещающим. Никто не мог знать, что оно истощится так быстро.

Тревор потянулся за новой порцией шерри.

– Господи, Ник, ты рассуждаешь неразумно. Милорд массировал свой затылок, глаза его были закрыты. Как я мечтала о том, чтобы избавить его от боли, которую он, очевидно, испытывал, от пытки, которая ему еще предстояла. Я должна была его как-то подготовить, объяснить ему, что происходит. Но только когда у меня самой не останется сомнений. Я должна была получить полную уверенность в том, что кошмары, мучившие Ника, были связаны с болезненной зависимостью от опиума.

Тревор поднялся с кресла. Он стоял, заложив руки в карманы и глядя на брата.

– В таком случае, может быть, ты пересмотришь мое содержание? Может быть, ты увеличишь его? В таком случае, если это дело принесет убытки, вся тяжесть потери падет на меня.

На этот раз Ник обернулся к нему. Его серые глаза сверкали, как ртуть, и, прежде чем ответить, он долго и внимательно смотрел на Тревора.

– Прости меня, если память снова подвела меня, но разве я не дал тебе только месяц назад надбавку в сумме пяти тысяч фунтов?

– Как ты должен помнить, мне надо было расплатиться с долгами.

– И ты с ними расплатился.

– Да, расплатился, теперь я чист и свободен от денежных обязательств.

Между братьями повисло молчание, и с каждой минутой разделяющая их пропасть становилась все шире и глубже. Я изо всех сил старалась думать только о своем чае и торте, прислушиваясь в то же время к бою часов в холле, только что прозвонивших половину первого.

Когда мой муж вернулся к письменному столу, чтобы взять с него учетную книгу, я подошла к окну и принялась разглядывать сад в надежде на то, что очевидное отсутствие интереса с моей стороны ослабит возникшее между братьями напряжение. Но этого не произошло. Чем дольше мой муж изучал содержимое книг, тем невыносимее становилось напряжение и предчувствие грядущей ссоры. И хотя Тревор молчал, я видела, как подергиваются мускулы у него на щеках, и это было единственным свидетельством его яростного нетерпения.

Наконец Ник поднял потемневшие глаза. Лицо его было бледно, волосы влажны от испарины.

– Хорошо. Я дам тебе очередную прибавку в пять тысяч. Но помни, этого тебе должно хватить до конца года.

Я перевела дух и подумала, что на этом неприятный разговор исчерпан, и мы с Николасом можем наконец подняться к себе.

Торжествующий Тревор подался вперед и, склонившись над письменным столом, похлопал Ника по руке.

– Ты никогда меня не подведешь. И я всегда буду тебе благодарен, мой старший брат.

Откинувшись на спинку кресла, Ник улыбался, хотя я почувствовала, что для него это мучительно.

– Это на некоторое время даст нашей сестре возможность наслаждаться ее любимым чаем, – сказал он.

– Так оно и будет! А что касается нашей сестры, то на твоем месте я бы не питал иллюзий на ее счет. Думаю, она собирается поколотить тебя за то, что ты нарушил ее планы насчет поездки в Париж. Может быть, ты и леди Малхэм подумаете о том, чтобы составить ей компанию. Тебе бы это пошло на пользу, Ник, выбраться из этого каземата. Боже, как хорошо глотнуть свежего воздуха. На худой конец сойдет и Лондон. Иногда я завидую Юджину и Джорджу – уж в колониях-то они чувствуют себя совершенно свободными.

– Ну, не знаю! Жить среди варваров, которые одеты в одни набедренные повязки и перья, с моей точки зрения, представляется не особенно завидной судьбой.

Тревор рассмеялся:

– Возможно, ты более цивилизован, чем остальные члены нашей семьи, кто знает? Возможно, тебе было бы полезно познакомиться с более дикими странами.

– Возможно, – отозвался мой муж устало.

Тревор с озабоченным выражением лица подался вперед, опираясь широко расставленными руками о письменный стол.

– Ник, с тобой все в порядке? С того момента, как я вошел в комнату, я наблюдаю за тобой и вижу, что ты серьезно болен. У тебя скверный цвет лица, и ты обильно потеешь.

– Избавьте меня, доктор, от медицинских терминов. У меня голова раскалывается, как обычно, но, думаю, я выживу.

Эта попытка свести все к шутке не убедила нас, потому что Николас тотчас же вздрогнул и сморщился от боли. Его руки, лежащие на письменном столе, сжались в кулаки.

Тревор оглянулся на меня.

– Как давно он в таком состоянии, Ариэль?

Я помедлила, изучая лицо своего деверя, потом сказала:

– Думаю, с того момента, как мы вернулись в Уолтхэмстоу.

– Ник, ты должен зайти ко мне в приемную. Я осмотрю тебя. Если бы ты только позволил помочь тебе…

– Оставь своих чертовых пиявок для себя! Я не позволю этим маленьким тварям присасываться ко мне.

– Но есть и другие способы лечения.

– Да? Такие, как Бедлам, например? Нет уж, благодарю… Скорее, Трев, я брошусь вниз с крыши, чем позволю вам с Адриенной упечь меня туда.

Негодующий Тревор стремительно поднялся с места.

– Ты не должен говорить так, будто мы вынашиваем какие-то гнусные планы. Никто не собирается избавляться от тебя. В конечном итоге наша цель – помочь тебе, сделать как лучше.

– Вот как!

Его глаза снова обратились ко мне – они были безнадежными, отчаянными, я видела в них признаки поражения. «О Боже, – подумала я, – как я люблю тебя! Доверься мне! Я никогда тебя не оставлю! Я никогда тебя не отпущу! Я буду твоей опорой, пока ты захочешь, чтобы я была рядом, пока ты будешь во мне нуждаться. Не сдавайся, – молила я. – Не уступай, только не уступай!»

Медленно переведя дыхание, Николас снова посмотрел на брата.

– Конечно, – сказал он. – А теперь извини меня. Я и так заставил свою жену ждать слишком долго. В конце концов, ведь это день нашей свадьбы.

– Разумеется.

Тревор повернулся ко мне.

– Леди Малхэм, примите еще раз мои поздравления. Я так понимаю, что вы иногда будете заглядывать ко мне в приемную. Мои пациенты привыкли к вам и полюбили вас. Особенно мистер Дике.

– Благодарю, сэр, я сделаю это при первой же возможности.

Одарив моего мужа и меня прощальной улыбкой, Тревор покинул комнату.

В эту ночь я сидела на полу у огня в нашей спальне, наблюдая, как танцуют языки пламени от каждого дуновения ветерка в каминной трубе. Снаружи за окном зима снова яростно вступила в свои права, ветер бросал снег и лед в окна и стонал в стропилах. Голова Николаса лежала на моих коленях. Рядом с нами на одеяле спал наш сын. Я предавалась этому покою и радовалась окутывавшей нас тишине.

Чувствуя, что муж наблюдает за мной, я посмотрела на него.

– Я скольжу куда-то в бездну, я уже у самого края, – с болью сказал он, – и никак не могу остановиться.

Я провела пальцами по его вискам и сделала усилие, заставив себя улыбнуться.

– Скользи, я поймаю тебя, когда ты будешь падать.

– Боюсь больно удариться, когда это произойдет, боюсь того, что может со мной случиться… Почему это произошло со мной?

– Не знаю.

– Не разрешай им забрать меня.

– Конечно, не разрешу.

Я нежно провела кончиками пальцев по его ресницам, заставляя прикрыть глаза.

– Спи, милорд муж, раз сон пришел к тебе. Я буду здесь при твоем пробуждении.

Голос его был сонным, когда он сказал:

– Да, но узнаю ли я тебя? И погрузился в сон.

Я смотрела на огонь, пока угли не посерели, а часы в холле не пробили и не умолкли, и в доме воцарилась тишина.

Я черпала утешение в том, что могу хранить сон своего сына и мужа. В последний год это видение преследовало меня, и, если в будущем потребуется, память всегда услужливо подарит мне эту мирную картину. И всегда будет ее дарить.

Теперь у меня не было ни малейшего сомнения в том, что мой муж был наркоманом. Пусть он даже не подозревал об этом, но это было так. Кто-то в этом доме сделал его таким. И первая моя цель была избавить его от этой зависимости. Я не сомневалась в том, что его головная боль была вызвана сочетанием наркотика с отчаянными усилиями ума воскресить память о прошлом. Избавившись от пагубной зависимости, он станет нормальным. Я очень надеялась на это.

«Но что будет тогда?» – спрашивала я себя. Тогда он признает во мне самозванку и обманщицу, какой я и была. Ведь я явилась в Уолтхэм-стоу с намерением отомстить, уничтожить, ранить его, забрав у него сына, и никогда больше не возвращаться.

Поймет ли он? Простит ли меня? Я испытывала отчаянный страх, даже более сильный, чем при мысли о том, что он мог оказаться убийцей.

В конце концов, убийство могло быть совершено в состоянии сильной страсти, аффекта, и могло оставить виновного залитым кровью, но полным раскаяния. Но месть? Холодное, бесстрастное, заранее обдуманное намерение уничтожить, разрушить. Да, я чувствовала себя виноватой, я была виновата. И, если после этого он отвернулся бы от меня, я бы уехала… и не посмела оглянуться назад.