Текст книги "Одержимое сердце"

Глава 18

Я рывком села на постели, судорожно ловя ртом воздух. Дверь нашей спальни была открыта, и моего мужа в кровати не было. Отбросив одеяло, я спрыгнула на пол и, даже не накинув халата, выбежала из комнаты в коридор. В дальнем его конце на столе горела одинокая свеча.

Я огляделась, посмотрела направо и налево, прислушиваясь, не раздастся ли где шум, потом вернулась за свечой и с нею прошла по коридору до лестничной площадки. Там я подождала, проклиная отчаянное биение сердца, заглушавшее все остальные звуки и шумы.

Я услышала, как где-то хлопнула дверь. В тишине послышались шаги. Я оставалась на месте, продолжая оглядываться по сторонам. Потом в отдалении различила фигуру. Человек приблизился, и я узнала в нем Тревора.

– Боже милосердный, – услышала я его голос, – Ариэль, что вы здесь делаете?

– Николаса нет, – сказала я ему. Он выругался сквозь зубы.

– Должно быть, он взял ключ из кармана моего платья.

– Что, черт возьми, он воображает и что делает? – спросил он.

Никогда еще я не видела Тревора таким разгневанным. Я попятилась.

– Вы обыскали дом?

– Нет.

– Тогда приступим. Я пошлю Джима на кладбище, пусть проверит, не там ли Ник. Идите, наденьте что-нибудь потеплее, пока не закоченели. И поскорее!

Он миновал меня и начал спускаться с лестницы.

Я вернулась в свою комнату, накинула теплый плащ и вышла из дома, чтобы присоединиться к Джиму на кладбище.

Он вышел ко мне из темноты – сначала я увидела только неясное белое пятно и от страха онемела. Крик замер у меня в горле прежде, чем я успела его издать. Одной рукой милорд обхватил меня за плечи, а другой закрыл мне рот. И я, ослабев от облегчения, почти в беспамятстве прислонилась к нему.

– Ты не станешь кричать, – сказал Николас. В ответ я согласно кивнула головой.

Убрав руку от моего рта, он крепко схватил меня за запястье.

– Идем со мной, – приказал он. Охваченная мятежным порывом, я не двигалась с места. Потом спросила:

– Куда и зачем?

– В конюшню.

– Почему? Что ты там делаешь?

Он смотрел на меня сверху вниз. Глаза его, утопавшие в тени, казались особенно темными и глубокими. Ветер развевал его черные волосы.

– Джейн, – сказал он. Сердце мое пропустило один удар.

– Что?

– Я последовал в конюшню за Джейн.

Я закрыла глаза. Я упала бы от отчаяния и бессилия, но Николас снова схватил меня за руки с силой, которая тотчас же вывела меня из состояния летаргии.

– Муж мой, – сказала я. – Джейн мертва. Ты видел, как ее погребли на малхэмском кладбище.

Николас продолжал смотреть на меня, не сводя глаз с моего лица и ничем – ни движением, ни звуком – не показывая, что слышит меня. Все еще крепко держа меня за руку, он двинулся по дорожке, за собачьи будки и сарай, где держали садовые инструменты, мимо домишки Джима, к пепелищу, где раньше стояла конюшня. Когда наконец мы остановились у края пепелища, я была в полном смятении, мешавшем мне мыслить.

Не обращая внимания на тьму, мой муж уверенно шел вперед, я видела его фигуру, то появлявшуюся, то исчезавшую в густом тумане.

– Здесь никого нет, – сказала я.

– Я слышал, как она звала меня из-за двери, – настаивал Ник. – Открыв дверь, я увидел ее стоящей в конце коридора. Она хотела, чтобы я последовал за ней, и я это сделал. Она привела меня сюда.

– Тебе это показалось. Ты все это вообразил.

Он сердито пнул ногой обугленное бревно, потом, упираясь руками в бока, застыл на месте и уставился на небо. Я решила, что скажу ему все сейчас же, полную правду, то, что его болезнь означала не привычку и любовь к шерри, что его галлюцинации были вызваны привычкой к опиуму. Но был ли он способен поверить мне в его теперешнем состоянии?

Я должна была найти убедительное доказательство того, что кто-то хотел убить его таким образом, я должна была объяснить ему, почему это происходит. Только в этом случае я могла бы открыть ему свои подозрения.

Николас снова принялся ходить взад-вперед по пепелищу, и я попросила его:

– Пожалуйста, давай вернемся в дом. Ты простудишься на холоде и заболеешь.

Я повернула на дорожку, надеясь, что он последует за мной.

И в этот момент я увидела Тревора и Джима, торопливо шагавших к нам. Я открыла рот, чтобы заговорить, но внезапное выражение ужаса, исказившее черты моего деверя, заставило меня промолчать, и я повернулась посмотреть, что его так напугало.

Мне на ум пришли слова Брэббса: «Джейн умерла. Ей раздробили череп».

Мой муж стоял с огромным камнем в руках. Оцепенев от ужаса, я отступила и оказалась в объятиях Джима, а Николас смотрел на меня сначала смущенно, потом я поняла, что он узнает меня. На лице его отразилось недоверие. Он уронил камень и теперь переводил взгляд с меня на Тревора и обратно.

– Значит, – сказал Николас, – ты тоже поверила. Я гадал, сколько времени тебе понадобится, чтобы присоединиться к их точке зрения.

Тревор протянул к нему руку, но Николас оттолкнул брата. Потом лорд Малхэм вернулся в Уолтхэмстоу, не дожидаясь меня.

Он запер за собой дверь нашей спальни, и мне пришлось вернуться в свою прежнюю комнату. Позже мне суждено было узнать, что желание моего мужа исцелиться было много сильнее, чем я предполагала. И потому он не прибег к своему обычному способу лечения – шерри, как я того опасалась. Но он не обратился за помощью и ко мне, и мне было мучительно наблюдать, как он в полном одиночестве борется и страдает.

Утром, по обыкновению, я направилась прямо в комнату Кевина, но обнаружила, что дверь заперта. Я принялась стучать в нее кулаком и стучала долго, прежде чем она чуть-чуть приоткрылась. Сквозь щель блеснули черные глаза Би.

– Почему вы заперли дверь? – спросила я ее.

– Приказ его светлости. Мое сердце остановилось.

– Что вы хотите этим сказать? Что именно приказал милорд? – спросила я.

Она молчала.

– Я жду ответа, Би.

– Вам не разрешено туда входить, – сказала она.

Я навалилась на дверь, впав в панику, потому что боялась, что Би помешает мне открыть ее. Я услышала ее мерзкое хихиканье.

– Я же говорила вам. Он дьявол. Клянусь, что дьявол, а теперь вы увидели его худшую сторону. И пожалеете об этом. Он убьет вас, как убил мою Джейн!

Она захлопнула дверь прямо у меня перед носом и заперла ее. Я принялась колотить в дверь.

– Черт возьми! – сказала я. – Пустите меня в детскую! Я требую!

Разъяренная, я бросилась в комнату мужа, но его там не оказалось. Тогда я помчалась в студию и влетела туда, как фурия.

Лорд Малхэм стоял в центре комнаты, безукоризненно одетый в черное, с белоснежным шейным платком. Вокруг было разбросано множество полотен, написанных им в предыдущие месяцы. На мольберте возле него был новый холст, прикрытый тканью.

Я наблюдала, как он натягивает на руки лайковые перчатки. Его движения были рассчитанными, высокомерными. Он полуобернулся и устремил на меня взгляд.

– Леди Малхэм, – проронил он ледяным тоном. – Я ожидаю вас.

Глаза его были ясными, яснее, чем я видела их когда-нибудь с момента моего появления в Уолт-хэмстоу. Я облизала пересохшие губы и заставила себя дышать ровнее.

Одна его бровь взметнулась вверх, и он улыбнулся. Улыбка его показалась мне мрачной и насмешливой.

– Я показывал вам свои картины? – спросил он тихо. – Уверен, что среди них есть несколько, способных вас заинтересовать.

Он поманил меня жестом, и я последовала за ним, загипнотизированная модуляциями его голоса и странным стальным блеском глаз. «Так мог бы смотреть Сатана», – подумала я. Высокий и темноволосый, и настолько притягательный, что ради его любви не одна праведная христианская душа могла бы последовать за ним в бездну ада.

– Ну? – произнес он почти шепотом. – Что ты об этом думаешь?

Я заставила себя взглянуть на картины на стене.

– Как ты считаешь, Британский музей мог бы ими заинтересоваться, любовь моя? – спросил он.

Я, не отрываясь, смотрела на одну из картин, которую видела и раньше: руки, выступающие из пламени, глаза, расширенные от ужаса. Безумие… Ад. Я содрогнулась.

– Я писал то, что приходило ко мне на ум. И теперь понимаю, что эти образы были только тенью воспоминаний. Вот почему до и после сеансов я страдал головными болями.

Николас подошел ко мне сзади и схватил за руку.

– У меня настроение писать снова, любовь моя. Есть возражения?

– Никаких, милорд.

Он поднял с мольберта полотно, прикрытое тканью, потом повел меня обратно в спальню. Закутав мои плечи плащом, Николас повел меня сначала в коридор, а затем во двор, где уже поджидал экипаж. Мрачный и торжественный кучер, как обычно, стоял у дверей экипажа.

Мы тотчас же двинулась в путь. Милорд сидел напротив меня, как и в день нашей свадьбы, и я невольно вспомнила момент разделенной нами страсти и счастья. В глазах Николаса я читала сожаление, как и тогда, и, хотя он оставался неподвижным, как камень, я догадывалась, что и он вспоминает эти минуты. Я закрыла глаза и принялась страстно молиться, чтобы он снова заключил меня в свои объятия. Здесь. И теперь же. Забвение и пренебрежение порождают отчаяние. Я боялась, что и мыслями, и сердцем он не со мной, что он покинул меня.

Когда экипаж остановился и дверца его открылась, я выглянула и засмотрелась на далекие уступы скал в бухте Малхэма. С некоторой робостью я оперлась о руку кучера, когда он помогал мне выйти из экипажа. Николас с холстом под мышкой последовал за нами, бросив через плечо кучеру, чтобы тот ожидал нас с экипажем у подножия холма. Потом он взял меня за руку и повел к бухте.

Малхэмская бухта. Известковые утесы были голыми – там не росло ни одного дерева. Утесы были отвесными, а их края острыми, как бритва, и круто спускались вниз, к каменистой долине, расположенной на высоте двухсот футов. С уступа, где я стояла, можно было отчетливо видеть тропинку, извивавшуюся змеей и уходившую вниз. Она доходила до Шериф-Хилла. Одинокий луч солнца пробился сквозь тучи и отразился в замерзших лужицах дождевой воды, прорезавшей каналы визвестняке. Во время весеннего таяния снегов эти ручейки низвергнутся вниз с невероятной силой.

Я почувствовала, что Николас приблизился ко мне, по лимонному запаху его одеколона и влажной шерсти плаща.

– Мне нравится здесь, – услышала я его слова, произнесенные мне на ухо.

Кончиками пальцев в перчатках он провел по моей шее и в предвкушении дальнейшего я замерла и, кажется, даже перестала дышать.

– Думаю, из тех мест, что я знаю, это ближе всего к небесам. В дождливые дни отсюда можно дотянуться до облаков.

Он указал на видное отсюда далекое устье ущелья.

– После дождя радуга, как мост, соединяет эти утесы… Ты когда-нибудь видела это, Ариэль?

Рука его переместилась на мою талию. Он увлек меня на небольшое плато, покрытое прошлогодней травой, расстелил на земле свой плащ и сказал:

– Садись.

Я подчинилась. Николас стоял у края утеса, и его силуэт выделялся на сером, как олово, небе. «Слишком близко, – подумала я. – Он стоит слишком близко к краю утеса».

– Знаешь, почему я привел тебя сюда? – спросил он.

– Чтобы писать мой портрет, полагаю, – ответила я, не отрывая глаз от выступа утеса. – Или для того, чтобы доказать, что ты все держишь в своих руках в Уолтхэмстоу. Включая и меня. Собираетесь приказать мне прыгнуть вниз с утеса, сэр? – Я снова смотрела ему прямо в глаза:

– Ну?

– А ты прыгнешь, если я прикажу тебе?

– Но ты этого не сделаешь.

– Ты уверена? —Да.

– Но вчера ты считала меня способным размозжить тебе голову камнем.

– Только одно мгновение. Неужели у тебя никогда не бывает секундных сомнений, муж мой? Разве, стоя перед алтарем в церкви Бернсалла, ты не усомнился во мне на мгновение, не подумал, что я выхожу за тебя не только из любви?

Я видела, как он опустил свои густые ресницы.

– Да, ты усомнился во мне, и это было вполне естественно. В конце концов ты поверил в чистоту моих чувств, и наш брак состоялся. Покажи мне человека, столь твердого в вере, чтобы он никогда не испытал ни сомнений, ни колебаний, и я покажу тебе Иисуса Христа.

Я вскарабкалась на уступ и встала рядом с ним, сжала его лицо ладонями и заглянула ему прямо в глаза.

– Николас, я не знаю, убил ли ты свою жену. Возможно, мы оба никогда не узнаем этого. Но я верю, что, если бы ты хотел меня убить, ты сделал бы это сейчас. Ты мог бы столкнуть меня с утеса и сказать, что я поскользнулась и упала. Это было бы очень просто.

Его пальцы сомкнулись на моих запястьях. И мы так и стояли на краю света, одной ногой в вечности, наши взгляды были устремлены друг на друга, наши волосы и одежда развевались под внезапно налетевшим ветром. Потом, выругавшись сквозь зубы, он толкнул меня в сторону от края, повернулся на каблуках и двинулся туда, где бросил на землю свой холст. Я, оцепенев, стояла на месте, пока Николас поднимал полотно и снова шел к утесу.

– Да здравствует вера! – сказал он сквозь зубы.

Потом швырнул холст вниз с утеса.

– Черт бы побрал твою уверенность, Мэгги! Я представляю тебя похороненной на здешнем кладбище. И боюсь, что это случится не позже чем в ближайшие две недели.

Я отвернулась от доктора Брэббса. Мое склоненное лицо было скрыто длинной черной вуалью. Я подождала, пока немногие провожавшие Розину Барон в последний путь ушли, и тогда приблизилась к ее могиле. Раскрыв ладонь с горсточкой земли над могилой, я смотрела, как она просачивается сквозь мои пальцы и падает вниз.

– Мне не следовало бы вам это рассказывать, – ответила я.

– Почему ты пошла с ним туда? Ты искушаешь судьбу, девочка. И после вчерашнего должна это понимать.

– Ни вчера, ни сегодня он не сделал мне ничего дурного. Теперь он вполне разумен, доктор Брэббс. С каждым днем его ум становится все более светлым и ясным.

– Но в его постоянном благоразумии нет никакой уверенности. У него может наступить рецидив в любой момент. И ты это знаешь.

– Я не думаю, что это произойдет.

Приподняв свою длинную черную юбку, я пошла между могильных холмиков, стараясь не зацепиться подолом за кусты чертополоха, росшие вдоль дорожки.

– Мне хотелось бы побыть одной, док, – бросила я через плечо.

– А я не хочу тебя оставлять. Я хочу, чтобы ты вернулась домой вместе со мной, Мэгги, пока еще не слишком поздно.

– Если бы у него было намерение причинить мне зло, он сделал бы это вчера на утесах, воспользовался бы благоприятной возможностью.

– Но не мог же он этого сделать, когда рядом был свидетель, верно? Он убаюкал тебя болтовней, породил в тебе чувство необоснованной уверенности в своей безопасности, чтобы нанести удар, когда наступит подходящий момент…

– Но какая у него причина желать мне смерти? – спросила я, стремительно поворачиваясь к нему лицом.

– А по какой причине он убил леди Джейн?

– Могу привести хоть дюжину причин.

– Причина не оправдывает убийства, – возразил Брэббс.

– Я устала говорить об этом.

– А что, если он догадался, кто ты, Мэгги? Я сорвала вуаль с головы:

– На что вы намекаете?

Брэббс провел по лицу покрасневшей от холода рукой и покачал головой.

– Что, если он никогда и не собирался жениться на тебе, девочка? Ты и сама знаешь, что в таких заведениях, как Оукс, полным-полно невенчанных молодых женщин, поверивших чепухе, которую им нашептывали на ушко принцы из грез.

Я отвернулась, но он схватил меня за руку и снова повернул лицом к себе.

– Возможно, его намерения жениться на тебе были подлинными, искренними. Он чувствовал себя одиноким, лишенным друзей, впавшим в отчаяние, но ведь ты сама сказала, что день ото дня его ум становится все яснее, Мэгги. В любой момент отдельные картинки и детали могут сложиться в единое целое. Что, если он понимает, кто ты на самом деле и что ты обманула его?

– Я не обманывала, – сказала я со злостью, выдергивая руку.

– Нет, ты это сделала. Сделала! И знаешь это. Ты приехала сюда с единственной целью отомстить, Мэгги! Я так и вижу тебя и Джерома сидящими рядом и составляющими план, как заставить великого и могущественного лорда Малхэма из Уолтхэмстоу заплатить за то, что он обесчестил тебя. Перед тобой человек, убивший женщину, которая хотела отнять у него всего лишь какой-то жалкий дом. Ради всего святого, можешь ты представить себе, что он способен сделать женщине, пожелавшей отнять у него сына?

Я не желала больше говорить об этом и повторила ему это. Наконец терпение его истощилось, и доктор Брэббс оставил меня одну возле кладбища, а сам вернулся в Малхэм.

Я стояла на обдуваемом всеми ветрами холме и оглядывалась вокруг. Отсюда я могла видеть тех, кто был на похоронах Розины. Они возвращались все вместе по Райкс-роуд. В некотором отдалении шествовал викарий, как пастух, сторожащий свое стадо. В своем уединении я вспоминала, как сидела когда-то рядом с Розиной. Она протянула мне раскрытую ладонь, на которой лежали какие-то семена.

«Это все, что осталось от прошлого урожая, – сказала она мне. – Посеешь их, и растения взойдут снова и будут красивее и сильнее прежних… Разве это не чудо, Мэгги?».

– Да, – прошептала я, улыбаясь при воспоминании о ней. – Это и впрямь чудо, Рози.

Полдюжины грачей примостилось на самых высоких ветках дальнего вяза. Перышки их были взъерошены, а крылья слегка растопырены, чтобы можно было противостоять ветру. Я смотрела на них, пока на душу мою не снизошел покой. Я прикрыла глаза. В эту минуту я была в мире с собой.

И тут меня охватило уже знакомое неприятное чувство, что кто-то наблюдает за мной. И тотчас же скрежет железа по гравию нарушил тишину. Я не могла вздохнуть от ужаса. Медленно я открыла глаза и обернулась.

У могилы спиной ко мне стоял человек. Плечи его были окутаны темным плащом. Он наклонился, лопата его снова врезалась в землю. Он, не глядя, принялся забрасывать гроб, стоящий в могиле, комьями смерзшейся земли. Я отступила, и каблук моего башмака соскользнул и попал в покрытый грязью холмик – другую могилу.

– Послушайте, – сказала я, – неужели нельзя немного подождать, сэр? Я еще не простилась с усопшей.

Он, не удостоив меня ответа, продолжал свое дело.

Мой лоб стал влажным и липким от страха. Теребя в руках вуаль, я двинулась прочь. Я шла медленно, не выпуская человека из поля зрения, прислушиваясь к глухому стуку земли о дерево по мере того, как могила заполнялась ею. И только добравшись до подножия холма, я вздохнула свободнее и с презрением выбранила себя за нелепые фантазии.

И тогда я заметила женскую фигуру, стоявшую в некотором отдалении. Эта женщина, без сомнения, наблюдала за мной.

Я не сомневалась в том, что услышала, как меня окликнули по имени:

– Ариэль!

Я никак не могла разглядеть лица этой маячившей вдали женщины. Я не откликнулась. Но то, что имя мое было произнесено незнакомкой, вызвало у меня неприятное и обескураживающее чувство. Я бросилась бежать от кладбища, подхватив юбки.

Добравшись до Райкс-роуд, я оглянулась. Она все еще была там, но соблюдала дистанцию между нами. Я повернулась и продолжала быстро идти по дороге, теперь уже сожалея о том, что отказалась от предложения Тревора воспользоваться экипажем. Перед последним поворотом на Уолтхэмстоу я замедлила шаг в последний раз и обернулась. Фигура исчезла.

Напряжение и страх оставили меня – я почувствовала себя ослабевшей и смешной. Я позволила проникнуть в свою душу причитаниям доктора Брэббса, и это выбило меня из колеи. Это вкупе с моим сном и бредовыми идеями моего мужа относительно Джейн, призывавшей отмщение на его голову, сыграло свою роль. Я продолжала свой путь уже не так торопливо, вспоминая свою утреннюю прогулку в бухту и причины, приведенные Ником, почему он привез меня туда. Я остановилась, пораженная внезапным воспоминанием, столь же ясным и холодным, как налетевший с вересковых пустошей ветер. Как же я могла забыть?

В той, другой жизни, будучи Мэгги, я когда-то встретила на этом месте лорда Малхэма. После весеннего дождя я примостилась на этой самой скале, любуясь радугой, перекинувшей свою дугу, как мост, через ущелье между утесами. И вокруг меня, касаясь каймы моей юбки, рос вереск. На мне было жемчужно – серое платье…

Портрет!

Кровь закипела в моих жилах, когда я вспомнила слова мужа:

«Теперь я понимаю, что это были всего лишь тени воспоминаний…»

То был портрет Мэгги!

Я снова бросилась бежать. Добравшись до Уолтхэмстоу, я ринулась вверх по лестнице. Был единственный способ убедиться в своей правоте. Если портрет был на месте, я могла забыть о своих подозрениях.

Сначала я остановилась у дверей комнаты Кевина. Дверь оставалась запертой. Тогда я направилась в студию и, почти не дыша, бесшумно вошла туда и оглядела комнату. Я обнаружила свой портрет и со все растущим трепетом находила в нем сходство – должна заметить, жуткое сходство – с девушкой на скале. Я сидела на своем нашесте, как Мэгги на скале, глядевшая вниз, в долину. «Тени воспоминаний…» Но портрета Мэгги не было.

Я отступила к двери.

Меня остановило прикосновение руки милорда, задержавшейся на моем плече.

Сначала я не обернулась, потом с опаской подняла взгляд на руку в перчатке, сжимавшую мое плечо. «Оставайся спокойной, – говорил мне рассудок. – Пока что нет причин бояться его».

– Милорд, вы меня напугали. Он привлек меня к себе:

– Прошу прощения, но еще один шаг – и ты бы наступила мне на ногу.

– Значит, вы долго стояли у меня за спиной?

– Стоял и смотрел. Надеюсь, ты ничего не имеешь против? Это одно из немногих удовольствий, которыми я могу эгоистично наслаждаться.

Одной рукой Николас отвел волосы от моего лица. Потом его теплые губы прижались к моей шее, и он сказал:

– Я соскучился. Где ты была?

– Я говорила. У меня умер друг.

– Брэббс?

Я покачала головой.

– Какая жалость.

Не в силах больше сдерживать напряжение, я повернулась к нему лицом. Его растрепанные волосы рассыпались по вороту рубашки. Глаза Николаса походили на грозовые облака, за которыми где-то глубоко пряталось солнце. Одежда его хранила слабый запах свежего, морозного ветра и сырой земли. Меня охватил страх и сжал мне сердце.

– Так это был ты, – заметила я тихо. – Это ты был на кладбище?

Он смотрел на меня прищуренными глазами:

– Ты следовал за мной…

– Я был с Джимом.

– Нет, ты был там.

Я попыталась отстраниться и отступить. Но пальцы его крепко удерживали меня за шею, мягкая лайка перчаток щекотала кожу.

– Я был с Джимом, – снова повторил он. – Мы ходили на утес Пайкадоу. Кажется, там упала овца, потому что изгородь в этом месте оказалась поваленной.

Медленно выпустив меня, он отступил и принялся стягивать перчатки.

– Я увидел тебя идущей по Райкс-роуд и окликнул. Думаю, ты меня не услышала.

Я внимательно смотрела на него, стараясь заметить признаки лжи в выражении его лица.

Когда он прикоснулся кончиками пальцев к моему лицу, они были холодными, но уверенными и твердыми.

– Когда я спешил домой, к тебе, меня осенило, что мы не занимались любовью со дня свадьбы. И думаю, – тут его губы искривились в улыбке, – что подобное поведение не пристало новобрачным.

– Ты был болен.

– Был. Но теперь мне лучше, много лучше. Я почти такой, как прежде. Тебе приятно это слышать, леди Малхэм?

Я не успела ответить, как он сделал шаг ко мне и приподнял мою голову за подбородок. И все предостережения рассудка разом исчезли. Мой страх растворился в раскаленном добела желании, хотя я пыталась сопротивляться, отворачиваясь. Его рот легко коснулся угла моих губ, потом щеки, потом он привлек меня к себе решительно и властно… Его рука вцепилась в мои волосы и потянула мою голову вниз. Глаза мои закрылись, и я подумала: «Помоги мне, Господи, но я люблю его, несмотря ни на что… люблю его…»