Текст книги "Красный, белый и королевский синий"

Глава пятая

Проблема с поцелуем состоит в том, что Алекс не может перестать о нем думать.

Но он очень старается. Генри, Пез и их охрана покинули вечеринку к тому времени, как Алекс вернулся. Но ни пьяный ступор, ни утреннее похмелье не могут стереть навязчивый образ из его головы на следующий день.

Сидя на официальной встрече матери, он пытается вслушиваться в разговор, однако не может удержать внимание, поэтому Захра попросту выгоняет его из Западного крыла. Изучив каждый проект, проходивший через конгресс, Алекс уже размышляет о паре-тройке милых бесед с сенаторами, но его энтузиазма оказывается недостаточно. Даже идея о том, чтобы распустить очередной слух о них с Норой, больше не звучит для Алекса привлекательно.

Начался последний семестр учебы. Алекс посещает занятия, обсуждает с секретарем по социальным вопросам планы своего выпускного вечера, закапывается с головой в бесконечные заметки и внеклассное чтение.

Но за всем этим все так же остается образ принца, целующего его в саду под липой. Волосы Генри посеребрены лунным светом, и Алекс чувствует, как что-то горячее тает, разливаясь внутри, заставляя его испытывать жгучее желание спустить самого себя с лестницы.

Он никому не сказал, даже Норе или Джун. Он не представляет, что они могут сказать, даже если бы он решился на разговор. Позволено ли ему вообще, чисто технически, распространяться о таком, учитывая соглашение о конфиденциальности? Не по этой ли причине Алекса заставили его подписать? Задумывал ли это Генри с самого начала? Означает ли все это, что Генри питает к нему чувства? Почему Генри вел себя как высокомерный придурок все это время, если Алекс нравился ему?

Генри, судя по всему, не собирается помочь разобраться в ситуации. Он вообще не ответил ни один звонок и ни на одно сообщение Алекса.

– Ладно, с меня хватит, – говорит Джун, выходя из своей комнаты и заходя в гостиную рядом с их общим коридором. Перевалило уже за полдень среды, и Джун переоделась в спортивную форму, а волосы убрала в высокий хвост. Алекс поспешно прячет телефон в карман. – Не знаю, в чем твоя проблема, но уже целых два часа я пытаюсь писать, но не могу сделать этого, потому что слышу, как ты тут топаешь. – Она бросает ему бейсболку. – Я иду на пробежку, и ты идешь со мной.

Кэш проводит их до Зеркального пруда, где Джун пинает Алекса под колено, чтобы тот пошевеливался. Промычав что-то и выругавшись, Алекс ускоряется. Он ощущает себя псом, которого вытащили на пробежку, чтобы помочь ему выплеснуть свою энергию. Ощущение усиливается после того, как Джун говорит:

– Ты словно пес, которого вытащили на пробежку.

– Иногда я ненавижу тебя, – говорит ей Алекс, заткнув уши наушниками и врубив на полную катушку Kid Cudi[24]24
  Американский хип-хоп-исполнитель и актер.


[Закрыть].

Он бежит и бежит, но думает лишь об одном. Он натурал. Ну… Алекс почти в этом уверен.

Он может точно вспомнить моменты из жизни, когда думал про себя: «Видите? Это означает, мне никак не могут нравиться парни».

Например, в средней школе, когда Алекс впервые поцеловал девочку, – он не думал о парнях, а думал лишь о том, какими мягкими были ее волосы или как приятно было ее целовать. Или, будучи второкурсником в старшей школе, когда один из его друзей оказался геем, он не мог представить, что тот его может привлечь.

Или в свой выпускной год, когда Алекс напился и целый час целовался с Лиамом на его двуспальной кровати. Он потом совсем об этом не переживал. Разве все это не говорит о традиционной ориентации Алекса? Ведь если бы ему нравились парни, Алекс был бы напуган, оказавшись с одним из них, но этого не произошло. Они занимались лишь тем, чем занимаются озабоченные подростки в их годы, когда смотрели порно в спальне Лиама… или когда Лиам потянулся к Алексу рукой, а тот совсем не возражал…

Он бросает взгляд на Джун и видит подозрительную ухмылку на ее губах.

Могла ли она прочесть его мысли? Неужели она каким-то образом обо всем узнала?

Джун всегда все знает. Алекс удваивает скорость, просто чтобы убрать выражение ее лица из своего поля зрения.

Заканчивая пятый круг и вспоминая свою юность с зашкаливавшими гормонами и мыслями о девчонках в душе, Алекс вспоминает и о том, как представлял себе прикосновения мужских рук, как нравились ему твердые мужские скулы и широкие плечи. Он вспоминает, как пару раз не мог отвести глаз от товарища по команде в раздевалке, но ведь тогда все было вполне очевидно. Как Алексу понять, хотел ли он быть похожим на других парней или он просто хотел других парней? И значили ли вообще что-нибудь его подростковые желания?

Как сына истинных демократов, Алекса всегда окружали люди нетрадиционной ориентации. Алекс считает: будь он геем, он просто знал бы это – как знал, что ему нравится мороженое с сиропом или что для того, чтобы что-то сделать, ему нужен тщательно проработанный план. Алекс полагал, что достаточно разбирается в себе, чтобы таких вопросов не возникало.

Когда они поворачивают за угол, чтобы сделать восьмой круг, он начинает замечать нестыковки в своих аргументах. Натуралы, по догадкам Алекса, не тратят столько времени на убеждение самих себя в том, что они натуралы.

Есть еще одна причина, по которой он никогда не ставил под сомнение свое увлечение женщинами. Он находится под прицелом миллионов глаз с тех пор, как его мать стала любимым народом кандидатом 2016 года, а он сам – членом Трио Белого дома, посредником между молодой частью населения и правительством страны. Все трое – Алекс, Джун и Нора – играют свои собственные роли.

Нора – «мозг» их компании. Она может позволить себе неуместные шуточки в «Твиттере» о любом популярном научном шоу – типичный победитель командных викторин. Нора никогда не была натуралкой, однако она воспринимает это лишь как обычную часть себя. Публичные заявления об этом не беспокоят ее, потому что чувства никогда не накрывали ее так же, как Алекса.

Он смотрит на Джун, бегущую впереди: полуденное солнце сверкает в ее карамельного цвета волосах, убранных в хвост. Ее роль всем известна – смелый автор Washington Post, законодательница мод, которую каждый хотел бы видеть на своей вечеринке.

Но Алекс – золотой мальчик. Покоритель сердец, красавец, бунтарь с большим сердцем. Он тот, кто идет по жизни без забот и заставляет всех вокруг себя смеяться. Высшие рейтинги поддержки среди всех членов президентской семьи. Весь смысл привлекательности Алекса в его «универсальности».

Однако быть тем… кем, по подозрениям Алекса, он может оказаться на самом деле, – такой образ уже не так привлекателен для публики. Мексиканская кровь в его жилах и без того добавляет немало проблем.

Он хочет, чтобы мать сохранила свои рейтинги, не сталкиваясь с осложнениями от членов собственной семьи. Он хочет стать самым юным конгрессменом в истории США. Но Алекс абсолютно уверен в том, что парни, которые целуются с принцами Англии, вряд ли имеют все шансы быть избранными в конгресс и представлять в нем Техас.

Только вот он по-прежнему думает о Генри и… ох.

Он думает о Генри, и что-то переворачивается у него в груди – что-то, чего он слишком долго избегал.

Вспомнив низкий голос принца в трубке в три утра, Алекс неожиданно может дать имя тому чувству, что жжет его где-то в глубине души. Он вспоминает руки Генри, прикасавшиеся к нему. Его пальцы, сжавшие виски Алекса там, в саду. Руки Генри в других местах. Губы Генри и то, что он мог сделать ими, если бы Алекс позволил ему. Широкие плечи, длинные ноги и узкая талия Генри. То место, где лицо коснулось его шеи, а шея коснулась плеча, и напряжение, возникшее между ними. Лицо Генри, когда тот повернул свою голову, бросив вызывающий взгляд, и его до невозможности голубые глаза…

Споткнувшись о трещину в асфальте, Алекс падает на землю, ободрав колено и вырвав из ушей наушники.

– Чувак, ты что творишь? – слышится голос Джун сквозь звон в ушах Алекса. Она стоит над ним, упирая ладони в колени, хмуря брови и тяжело дыша. – Ты витаешь в другой вселенной, не иначе. Может, все-таки расскажешь, в чем дело?

Приняв руку сестры, Алекс поднимается на ноги. Из колена сочится кровь.

– Все в порядке. Я в норме.

Джун вздыхает, бросив на него еще один взгляд, прежде чем сдаться. Когда Алекс доковылял до дома, Джун уже исчезла в душе. Достав из шкафчика в ванной пластырь с Капитаном Америка, он заклеивает свое раненое колено, чтобы остановить кровотечение.

Алексу необходим список. Список вещей, которые ему известны на данный момент.

Первое. Ему нравится Генри.

Второе. Он хочет поцеловать Генри еще раз.

Третье. Возможно, ему уже давно хочется поцеловать Генри. Вероятно, даже хотелось все это время.

Алекс отмечает еще один список в своей голове. Генри. Шаан. Лиам. Хан Соло. Рафаэль Луна с его постоянно расстегнутыми воротниками рубашек.

Сев за стол, он достает папку, которую дала ему мать. КОНТАКТЫ С НАСЕЛЕНИЕМ: КТО ОНИ И КАК К НИМ ПРИБЛИЗИТЬСЯ. Отыскав ярлык ЛГБТК+, он открывает нужные страницы, подписанные почерком матери: «БИ заявляют о себе: экспресс-курс по бисексуалам Америки».

– Я хочу начать прямо сейчас, – говорит Алекс, влетая в зал совещаний.

Мать сдвигает очки на кончик носа, поглядывая на сына поверх кучи бумаг.

– Начать что? Получать за то, что вломился ко мне, когда я работаю?

– Работать, – отвечает Алекс. – Работу в компании. Я не хочу ждать до выпуска. Я уже прочитал все, что ты мне дала, дважды. У меня есть свободное время, и я могу начать прямо сейчас.

Эллен щурится.

– У тебя что, шило в заднице?

– Нет, я просто… – Одно его колено беспокойно дергается. Усилием воли Алекс заставляет его остановиться. – Я готов. Мне осталось учиться меньше семестра. Что мне нужно подтянуть за это время, чтобы приступить к работе? Подтяни меня, тренер.

Именно так днем понедельника, сразу после занятий, Алекс оказывается в головокружительном туре по офисам компании со штатным сотрудником, которому по части пристрастия к кофеину удается уделать даже Алекса. В тот же день ему выдают именной бейдж с фото и выделяют личный стол в небольшой кабинке, которую ему предстоит делить с типичным белым натуралом из среднего класса по имени Хантер, рожа которого так и просит кирпича.

Получив папку с данными по недавним фокус-группам и указание сделать наброски политических идей до конца следующей недели, все оставшееся время Алекс вынужден выносить этого Хантера, засыпающего его сотнями вопросов о матери. Соблюдая профессиональную этику, Алекс удерживается от удара и просто приступает к работе.

Он определенно не думает о Генри.

Он не думает о Генри, когда берет двадцатитрехчасовую неделю работы или когда заполняет оставшиеся свободные часы занятиями, бумагами, долгими пробежками, тройными эспрессо и разнюхиванием сплетен в сенате. Он не думает о Генри, принимая душ или лежа без сна в постели.

Конечно же, это неправда. Он думает о Генри. Постоянно.

Все эти действия обычно помогали. Алекс не может понять, почему они не работают сейчас.

Находясь в офисе, он постоянно крутится возле огромных, исписанных маркерами досок в отделе по опросам общественного мнения, где Нора ежедневно закапывается в графики и таблицы. В силу того, что в подобных кампаниях популярность равнозначна мастерству, она легко сближается с коллегами. Кроме того, никто не может работать с цифрами лучше, чем Нора.

Не то чтобы Алекс завидует. Он популярен в кругу своих коллег – его самого то и дело зажимают в углу у кофеварки, чтобы узнать мнение по чьим-то наработкам, и приглашают выпить после работы. По меньшей мере четверо разнополых сотрудников пытались к нему подкатывать, а Хантер все не отказывается от идеи убедить Алекса посетить шоу с его импровизациями. Сидя над чашкой кофе, он мило улыбается и отпускает саркастичные шутки, доказывая всем, что перед очарованием Алекса Клермонта-Диаса сложно устоять.

Однако Нора заводит друзей, а Алекс – знакомых, считающих, что знают его, лишь потому, что читали о нем статьи в журналах, не говоря уже о прекрасных молодых людях, которые хотят затащить его в постель после вечера в баре. Ничто из этого его не устраивает и не устраивало никогда, но сейчас в особенности – сейчас, когда есть Генри, который знает его. Генри, который видел Алекса в очках, терпел его выходки и который, судя по поцелую, хочет именно его, а не идею отношений с сыном президента.

Так все и есть, и Генри находится там, в его мыслях, в заметках по учебе, в рабочем закутке и в каждом идиотском дне Алекса независимо от того, сколько шотов эспрессо он заливает в себя за день.

Тут могла бы помочь Нора, если бы она не зарылась по уши в результаты опросов. Когда его подруга настолько поглощена работой, беседа с ней похожа на попытку осмысленного разговора с высокоскоростным компьютером, который любит чипотле[25]25
  Мексиканская приправа, которая представляет собой копченый красный перец халапеньо.


[Закрыть] и потешается над твоим внешним видом.

Однако она его лучший друг и вроде как бисексуалка. Нора ни с кем не встречается – у нее нет на это ни времени, ни желания, но если бы решилась, то, по ее словам, она выбирала бы среди стажеров. Таким образом, она осведомлена в этой теме так же, как и в любой другой.

– Привет, – произносит она, сидя на полу, когда Алекс бросает упаковку с буррито и пакет с чипсами и гуакамоле на кофейный столик. – Тебе придется класть гуакамоле ложкой мне прямо в рот, потому что обе мои руки будут заняты все следующие сорок восемь часов.

Бабушка и дедушка Норы, вице-президент и его супруга, живут возле Военно-морской обсерватории США, а ее родители – на окраине Монпелье в штате Вермонт. Сама Нора по-прежнему обитает все в той же просторной однушке в Колумбия Хайтс с тех пор, как перевелась из Массачусетского технологического в Университет Джорджа Вашингтона. Ее квартирка ломится от книг и цветов, за которыми Нора ухаживает в соответствии с тщательно разработанными графиками поливов. В этот вечер она сидит на полу своей гостиной в окружении светящихся экранов, словно проводя спиритический сеанс.

По левую руку от Норы экран ее рабочего ноутбука показывает не поддающуюся никакой расшифровке страницу с данными и столбиковыми диаграммами. Справа ее личный компьютер грузит данные сразу с трех агрегаторов одновременно.

Телевизор прямо перед ней крутит выпуск предвыборных дебатов республиканцев, в то время как планшет на коленях показывает эпизод «Королевских гонок». В одной ее руке лежит айфон, и, когда Нора поворачивает голову и смотрит на него, Алекс слышит тихий свист исходящего сообщения.

– Барбакоа?[26]26
  Способ приготовления мяса. Отсюда происходит термин «барбекю».


[Закрыть] – с надеждой спрашивает она.

– Мы уже обсуждали это сегодня, поэтому очевидно.

– Вот и мой будущий муженек, – хихикает Нора, потянувшись, чтобы достать буррито из пакета. Разорвав фольгу, она тут же сует его себе в рот.

– Я не женюсь на тебе, пока ты ешь буррито вот так, – говорит Алекс, смотря на жующую Нору. Из ее рта вываливается фасолина и приземляется на клавиатуру.

– Ты разве не из Техаса? – спрашивает она с набитым ртом. – Я видела, как ты разом осушал целую бутылку соуса барбекю. Следи за собой, иначе вместо тебя я женюсь на Джун.

Это может быть отличным началом «беседы». Эй, замечаешь, как ты вечно шутишь о том, чтобы встречаться с Джун? Что ж, что, если бы я встречался с парнем? Не очень-то он и хочет встречаться с Генри. Совсем не хочет. Никогда. Но… чисто гипотетически…

В следующие двадцать минут Нора разражается заумной тирадой о своем новом подходе к мажоритарному алгоритму какого-то Бойера-Мура, переменных и о том, как это может быть использовано для ее работы в кампании. Внимание Алекса то и дело ускользает. Ожидая, когда Нора, наконец, сдастся, он собирает всю свою смелость для предстоящего разговора.

– Итак, эм… – предпринимает попытку Алекс, когда Нора прерывается на буррито. – Помнишь, как мы встречались?

Нора проглатывает огромный кусок и ухмыляется.

– Еще как помню, Алехандро.

Алекс подавляет смешок.

– Поэтому, зная меня настолько хорошо…

– В библейском смысле.

– Каковы шансы на то, что мне могут нравиться парни?

Нора застывает, затем склоняет голову набок и произносит:

– Семьдесят восемь процентов вероятность скрытой бисексуальной наклонности. Стопроцентная вероятность того, что этот вопрос – не гипотетический.

– Да, в общем… – Он прокашливается. – Произошла странная вещь. Ты же помнишь, что Генри был на новогоднем вечере? Короче говоря… он поцеловал меня.

– Серьезно? – переспрашивает Нора, затем одобрительно кивает. – Славно.

Алекс таращится на нее.

– Ты не удивлена?

– Да нет. – Она пожимает плечами. – Он гей, а ты невероятно горяч, так что…

Алекс подскакивает так быстро, что чуть не роняет свой буррито на пол.

– Подожди-подожди. С чего ты взяла, что он гей? Это он тебе сказал?

– Нет, я просто… ну, понимаешь… – Нора жестами изображает свой обычный мыслительный процесс в голове – столь же непостижимый, как и весь ее мозг. – Исследовав его модель поведения и данные, я сложила их в логические умозаключения. Он гей. И всегда был им.

– Я… Что?!

– Чувак. Ты вообще знаком с ним? Вы же вроде как лучшие друзья? Он – гей. Это же ясно как день. Неужели ты не знал?

Алекс беспомощно поднимает руки.

– Нет?

– Алекс, я считала, что ты умен.

– Я тоже! Как он мог наброситься на меня с поцелуем, даже не предупредив, что он гей?

– Ну… – Нора предполагает, – возможно, он считал, что ты знаешь?

– Но он постоянно встречается с девушками.

– Ага, потому что принцам не позволено быть геями, – отвечает Нора так, словно это самый очевидный факт на свете. – Почему, по-твоему, их постоянно фотографируют с девчонками?

Обдумав это пару секунд, Алекс вспоминает, что паниковать по поводу своей ориентации сейчас должен он, а не Генри.

– Ладно. Подожди. Боже. Можем мы вернуться к той части с поцелуем?

– О-о-о, да, – отвечает Нора, слизнув брызги гуакамоле с экрана телефона. – С радостью. Он хорошо целуется? Это было с языком? Тебе понравилось?

– Забей, – тут же отвечает Алекс. – Забудь о том, что я спросил.

– С каких пор ты стал таким недотрогой? – спрашивает Нора. – В прошлом году ты заставил меня выслушать каждую омерзительную деталь о том, как ты развлекался с Эмбер Форрестер, той девчонкой со стажировки Джун.

– Даже не начинай, – буркает Алекс, пряча лицо за сгибом локтя.

– Тогда выкладывай.

– Надеюсь, ты сгоришь в аду, – говорит он. – Да, Генри отлично целуется. И да, язык был.

– Черт, я знала! – восклицает Нора. – В тихом омуте черти водятся.

– Прекрати, – стонет Алекс.

– Принц Генри – тот еще сухарь, – говорит Нора. – Позволь ему впитать тебя.

– Я ухожу.

Нора запрокидывает голову и начинает ржать. Серьезно, Алексу следует завести новых друзей.

– Так тебе понравилось?

Пауза.

– Что, эм… – начинает он. – Что, если… да?

– Что ж. Малыш. Ты же всегда хотел, чтобы он трахнул тебя?

Алекс чуть не давится.

– Что?!

Нора окидывает его взглядом.

– О, боже. Неужели ты и этого не знал? Черт. Я не хотела говорить тебе. Неужели настало время для того самого разговора?

– Я не… наверное? – неуверенно отзывается Алекс. – Что?

Нора кладет недоеденный буррито на кофейный столик и шевелит пальцами так, словно набирает сложный код. Алекс неожиданно чувствует себя неловко, оказавшись в центре ее внимания.

– Позволь мне поделиться с тобой кое-какими наблюдениями, – говорит она. – А выводы уже сделаешь сам. Во-первых, ты, как чертов Драко Малфой, был одержим Генри долгие годы – не перебивай меня, – а с момента свадьбы, заполучив его номер, ты использовал его не для того, чтобы планировать новые совместные появления на публике, а для того, чтобы флиртовать с ним каждый божий день. Ты постоянно пялишься в свой телефон, а если кто-то спрашивает тебя, с кем ты общаешься, то ведешь себя так, словно тебя застали за просмотром порно. Ты знаешь, когда он ложится спать, – он знает, когда ты ложишься спать, и твое настроение заметно портится, когда ты проводишь целый день, не пообщавшись с ним. Ты провел всю новогоднюю вечеринку, игнорируя красавчиков, мечтавших трахнуть самого завидного холостяка Америки, чтобы в буквальном смысле просто глазеть на Генри, стоявшего рядом с десертным столом. А теперь он поцеловал тебя – с языком! – и тебе это понравилось. Поэтому объективно… Что, ты сам думаешь, все это означает?

Алекс таращит на нее глаза.

– Я… – начинает он медленно. – Я не знаю.

Нора хмурится, очевидно, сдавшись, и возвращается к своему буррито и новостной ленте в ноутбуке.

– О’кей.

– Ладно, слушай, – говорит Алекс. – Я знаю, объективно это звучит как позорный провал. Но, черт подери… Я не знаю! До недавнего времени он был моим заклятым врагом. Потом мы стали друзьями, а теперь он поцеловал меня, и я не знаю, кто мы друг другу… сейчас.

– Ага, – отвечает Нора, даже не слушая его. – Конечно.

– И все же, – продолжает он. – С точки зрения, гм, ориентации, кем это делает меня?

Взгляд Норы вновь возвращается к Алексу.

– Оу, я считала, что мы уже сошлись с тобой на мысли, что ты – би и все такое, – говорит она. – Прости, но, видимо, нет? Неужели я опять поторопилась с заявлениями? Виновата. Эй, не хочешь публично заявить мне о своей ориентации? Я внимательно слушаю.

– Я не знаю! – почти кричит Алекс от отчаяния. – Я би? Ты действительно так думаешь?

– Я не могу сказать тебе этого, Алекс! – отвечает Нора. – В этом весь смысл!

– Черт, – говорит Алекс, падая головой на подушки. – Мне нужно, чтобы кто-то просто сказал мне это. Как ты поняла это в случае с тобой?

– Не знаю, чувак. Я была на первом курсе старшей школы и впервые потрогала чужую грудь. Ничего особенного. Никто и никогда не напишет тебе об этом бродвейскую пьесу.

– Очень помогло, спасибо.

– Ага, – отзывается Нора, задумчиво пожевывая чипсину. – Так что ты собираешься делать?

– Понятия не имею, – отвечает Алекс. – Он игнорирует меня с тех самых пор, поэтому, думаю, либо все было ужасно, либо это была обычная выходка по пьяни, о которой он сожалеет, либо…

– Алекс, – прерывает его Нора. – Ты нравишься ему. Он напуган. Тебе придется решить, что ты чувствуешь к нему, и что-то предпринять. Он не в том положении, чтобы что-то делать.

Алекс не представляет, что на все это ответить. Глаза Норы вновь обращаются к экрану, на котором Андерсон Купер вещает о последних республиканских обещаниях к президентским выборам.

– Есть шансы, что кто-то, кроме Ричардса, выбьется в лидеры?

Алекс вздыхает.

– Нет. Опираясь на то, что я слышал ото всех вокруг.

– Это даже мило, как все остальные по-прежнему стараются, – говорит Нора, и они погружаются в тишину.

Алекс снова опаздывает.

Сегодняшнее занятие – подготовка к первому экзамену, и он опаздывает потому, что потерял счет времени, переписывая речь для мероприятия в богом забытой Небраске, которое пройдет в ближайшие выходные. Сегодня четверг, и Алекс тащит свою задницу с работы прямо в учебную аудиторию. Экзамен состоится в следующий вторник, и он провалит его, пропустив подготовку.

Предмет называется «Проблемы этики в международных отношениях». Ему давно пора прекратить выбирать предметы, столь болезненно напоминающие его собственную жизнь.

Все занятие Алекс пребывает в трансе, в котором и отправляется домой, обратно в резиденцию. Он вне себя от ярости. Он злится буквально на все, и с этим ползучим, бессмысленным и отвратительным настроением тащится по направлению к своей спальне.

Он бросает сумку у двери своей комнаты и, скидывая ботинки в коридоре, смотрит, как те летят в разные стороны по уродливому античному ковру.

– Доброго дня и тебе, сладенький, – раздается голос Джун. Когда Алекс поднимает глаза, то видит ее в спальне по другую сторону коридора устроившейся в нежно-розовом каминном кресле. – Выглядишь, как кусок дерьма.

– Спасибо, тупица.

Увидев стопку журналов на коленях сестры – еженедельная традиция, – Алекс решает, что не хочет знать новостей, но Джун бросает в него одно из изданий.

– Новый выпуск People специально для тебя, – говорит она. – Ты на пятнадцатой странице. Ах да, твой лучший друг там тоже есть – на тридцать первой.

По привычке он показывает ей средний палец через плечо и возвращается в свою комнату, плюхаясь в диван возле двери с журналом в руках. Раз уж журнал у него, что поделать.

На пятнадцатой странице красуется его фотография, которую пресс-служба сделала еще две недели назад, рядом с которой – небольшая аккуратная статейка о том, как Алекс помогал с выставкой в Смитсоновском институте, посвященной бывшей президентской кампании его матери. Стоя возле вывески «КЛЕРМОНТ В КОНГРЕСС 2004», он делился с журналистами историей кампании, а небольшое описание рядом повествует о том, как Алекс предан семейному наследию и все в таком духе.

Перевернув журнал на страницу тридцать один, он чуть не ругается вслух.

Заголовок: «КТО ЖЕ ЭТА ЗАГАДОЧНАЯ БЛОНДИНКА С ПРИНЦЕМ ГЕНРИ?»

Три фото: первое – Генри возле лондонского кафе, улыбается над чашкой кофе симпатичной молодой девушке; второе – где сам Генри слегка размыт, и он держит девушку за руку за углом того же кафе; третье – Генри, наполовину скрытый кустом, целует ее в уголок губ.

– Какого хрена?!

Под фото краткая статья гласит о том, что девушка – какая-то Эмили, актриса. Если Алекс был взбешен до этого, то сейчас он выходит из себя каждой клеточкой тела, все его дерьмовое настроение сводится к той точке на фотографии, в которой губы Генри касаются чьей-то кожи. Чьей-то, но не Алекса.

Да кем этот принц вообще себя возомнил? Насколько заносчивым, бесчувственным и эгоистичным надо быть, чтобы провести несколько месяцев, пытаясь стать чьим-то другом, показывать ему все свои слабости, поцеловать его, заставить его сомневаться во всем, игнорировать его неделями, а потом начать встречаться с кем-то другим и слить это в прессу? Все, кто имеет какое-либо отношение к прессе, знают, что в People появляется только то, о чем ты сам хочешь рассказать.

Алекс швыряет журнал в сторону, вскакивает на ноги и начинает расхаживать по комнате. Чертов принц. Ему не следовало доверять этому богатенькому ублюдку с самого начала, а следовало прислушаться к голосу рассудка.

Он вдыхает и выдыхает.

Дело в том… Дело в том, что… За внезапной вспышкой гнева он не верит, что Генри действительно смог бы так поступить. Он вспоминает Генри, которого видел в журнале, когда ему самому было двенадцать. Генри, который был так холоден к нему в их первую встречу. Генри, который так медленно открывался ему эти несколько месяцев, а затем Генри, который поцеловал его в том саду. Сложив все воедино, Алекс осознает, что совсем ничего не понимает.

У него мозг тактика. Мозг политика. Он работает быстро и во многих направлениях одновременно. А прямо сейчас он пытается разгадать эту загадку. Алексу редко удается ответить на вопросы: Что, если бы ты был на его месте? Какой бы была твоя жизнь? Как бы тебе пришлось поступить? Вместо этого Алекс задает себе другой: Как сопоставить вместе кусочки этой головоломки?

Слова Норы всплывают в его голове. «Почему, по-твоему, их постоянно фотографируют вместе?»

Вспомнив закрытость Генри, то, как он тщательно отгораживается от внешнего мира, постоянное напряжение на его губах, Алекс задумывается:

Допустим, есть принц. И он гей. Он поцеловал кого-то, и этот поцелуй, возможно, что-то для него значил. В таком случае этот принц мог решить что-то предпринять.

И в одно краткое неуловимое мгновение Алекс перестает злиться и ощущает печаль.

Он подходит к двери, вытаскивает из сумки телефон и открывает сообщения. Алекс даже не понимает, какому импульсу следовать и какими словами выразить то, что он хочет сказать, чтобы изменить в ситуации хоть что-нибудь.

Смутно до него начинает доходить. Его реакция не очень-то характерна для натурала, увидевшего в журнале фото, на котором твой заклятый друг целует свою подружку.

Из груди Алекса вырывается смешок. Он подходит к кровати и садится на край, размышляя. Он может написать Норе, спросить, может ли он заехать, чтобы наконец хоть кому-то во всем признаться. Может позвонить Рафаэлю Луне, встретиться с ним за пивом и расспросить о его первых гомосексуальных подвигах. Даже может просто спуститься вниз и спросить Эми о смене ориентации, жене и о том, как она поняла, что отличается от остальных.

Но доли секунды хватает, чтобы понять, что самым правильным будет вернуться к истокам. Спросить того, кто сможет понять его в этом вопросе лучше всех.

О Генри не может быть и речи. Поэтому остается лишь один человек.

– Алло? – раздается голос из трубки. Прошел уже год с тех пор, как они разговаривали в последний раз, но техасский акцент Лиама по-прежнему узнаваем и согревает слух Алекса.

Он прокашливается.

– Эм… привет, Лиам. Это Алекс.

– Я понял, – сухо отвечает Лиам.

– Как… эм, как дела?

Пауза. Приглушенные звуки разговоров на заднем фоне и звон посуды.

– Не хочешь объяснить причину звонка, Алекс?

– О, – начинает тот и тут же запинается. – Это может прозвучать странно, но… эм. В старшей школе между нами было что-то? Или я что-то упустил?

По ту сторону раздается громкий звук, словно вилка падает на тарелку.

– Ты действительно звонишь мне сейчас, чтобы это обсудить? Я обедаю со своим парнем.

– О. – Алекс не знал, что у Лиама есть парень. – Прости.

Звук становится неясным, и когда Лиам вновь заговаривает, он обращается к кому-то другому.

– Это Алекс. Да, тот самый. Я не знаю, малыш. – Его голос вновь становится четким. – О чем именно ты хочешь узнать?

– Я имею в виду… мы, конечно, дурачились, но значило ли это что-то?

– Не думаю, что смогу ответить тебе на этот вопрос, – говорит ему Лиам. Если он до сих пор остается тем же Лиамом, то сейчас он потирает челюсть, почесывая щетину. Алекс задумывается о том, что, возможно, такие четкие воспоминания о щетине на лице Лиама только что ответили на его вопрос.

– Да, – говорит он. – Ты прав.

– Слушай, чувак, – говорит Лиам, – не знаю, через какой сексуальный кризис ты там сейчас проходишь, опоздав на четыре года, но так уж и быть. Я не утверждаю, что то, чем мы занимались в старшей школе, делает тебя геем или би, но точно могу сказать, что я – гей. И несмотря на то, что я вел себя так, будто все, что мы делали, было вовсе не по-гейски, на самом деле именно таким оно и было. – Он вздыхает. – Тебе стало легче, Алекс? Мне принесли мою «Кровавую Мэри», и я должен срочно обсудить с ней этот звонок.

– Эм… да, – отвечает Алекс. – Думаю, да. Спасибо.

– Не благодари.

Голос Лиама звучит так напряженно, что, вспомнив старшую школу, взгляды Лиама и тишину, повисшую между ними с тех пор, Алекс чувствует себя обязанным добавить:

– И, эм… Прости меня?

– Господи Иисусе, – стонет Лиам и вешает трубку.