Текст книги "Отказать королю"

Глава 18

Принцесса провела при королевском дворе весь ноябрь и декабрь 1527 года. Она часто сопровождала своего отца, что вызывало крайнее неудовольствие Анны Болейн. На другой день после дня святого апостола Фомы[76]76
  21 декабря.


[Закрыть] Анна уехала в замок Хивер в Кенте в тридцати милях от Гринвича праздновать Рождество со своей семьей. На всех последующих праздниках и пиршествах королева Екатерина сидела подле своего супруга на самых почетных местах. Сначала провели рыцарский турнир, но он закончился рано, потому что день оказался слишком пасмурным. Последующие святочные увеселения и маскарады прошли как всегда весело к вящему удовольствию всех присутствующих.

Нашей пантомиме, для участия в которой мы нарядились благородными мантуанками[77]77
  То есть жительницами итальянского города Мантуя.


[Закрыть], сопутствовал успех, но и после него король как будто избегал любых встреч и разговоров один на один со своей дочерью.

В этот раз я обратила внимание, как же много шелка пошло на костюмы и декорации для рождественских представлений и пантомим. Из него были сделаны даже искусственные деревья: боярышник, символизирующий дом Тюдоров, и шелковица – эмблема французской королевской династии Валуа.

Вести о том, что Папе Клименту VII удалось бежать из Рима, были встречены новой чередой праздников. В тот год Вечный город был захвачен войсками императора Карла V[78]78
  Разграбление Рима произошло 6 мая 1527 года, когда наемные войска Карла V (племянника Екатерины Арагонской), осаждавшие Рим в ходе итальянских войн, вышли из повиновения, штурмом взяли и жестоко разграбили Вечный город, а Папа Римский Климент VII оказался осажден в замке Святого Ангела, откуда был выпущен за баснословный выкуп в 400 тысяч дукатов. Во время разграбления Рима швейцарская гвардия Папы была перебита на ступенях собора Святого Петра. (Это событие стало легендарным, и до сих пор ватиканские гвардейцы принимают присягу в роковой день 6 мая.) Понятно, что в такой ситуации Папа едва ли был волен в принятии решения об аннулировании брака по ходатайству Генриха.


[Закрыть]. Англичане, как и положено добрым католикам, радовались освобождению Папы из плена. Тогда я не понимала того значения, которое имели любые новости, касающиеся его святейшества, для Великого Королевского Дела. Меня обманула кажущаяся гармония, воцарившаяся между королем Генрихом и королевой Екатериной, и я предпочла считать, что король оставил мысль об аннулировании своего брака.

Зима 1528 года выдалась очень холодной. Даже море у берегов Англии кое-где замерзло. В феврале в замке Хансдон в Хертфордшире, который наиболее часто служил резиденцией принцессы, когда она на время оставляла королевский двор, я встретила свое шестнадцатилетие.

Через несколько дней меня вызвали в комнату, где обычно леди Солсбери в одиночестве предавалась молитвам и иным занятиям. Там у камина меня ждал сэр Лайонел Даггет. Прошло полтора года со времени нашей последней встречи, слишком хорошо отпечатавшейся в моей памяти. Сразу же насторожившись, я замерла в дверях.

– Заходи, дитя мое, – подбодрила меня леди Солсбери и, видя, что я мешкаю, неодобрительно поморщилась. – Поприветствуй сэра Лайонела.

Я быстро сделала обязательный реверанс и приблизилась к своему опекуну, проговорив:

– Прошу прощения, сэр. Не ожидала увидеть вас здесь.

За прошедшие месяцы сэр Лайонел изменился, и далеко не к лучшему. Раньше он был худ и строен, но теперь на его фигуре отразилась невоздержанность в еде и питье. Появился даже намек на второй подбородок.

Благосклонно покивав головой в одобрение моих слов, леди Солсбери взяла в руки вышивание и принялась за работу. Она явно стремилась сохранять приличия и не собиралась позволить моему опекуну остаться со мной наедине. Сэр Лайонел поморщился, но счел за благо не спорить с графиней, в чьих жилах текла королевская кровь.

– Могу ли я узнать, каковы причины вашего визита, сэр? – произнесла я сладким голосом. Я почувствовала себя гораздо увереннее, когда поняла, что разговор наш не будет проходить с глазу на глаз.

Мой опекун достал из-за пазухи какой-то документ и развернул его на деревянной столешнице письменного стола графини.

– Надеюсь, вы желаете, чтобы поместье Хартлейк управлялось с толком?

Я нахмурилась, глядя в документ, ибо не могла понять ни слова:

– Что здесь написано? Это не по-английски.

– Документ написан на латыни, чтобы придать ему юридическую силу.

– А что в нем говорится?

– Не стоит смотреть на меня с таким подозрением, мисс Томасина. Эта бумага всего лишь подтверждает полномочия Хьюго Уинна как вашего управляющего. Я думал, что вы одобрите его назначение, но если вы предпочитаете видеть на этой должности кого-нибудь другого…

– Нет, нет. Мистер Уинн знает поместье как свои пять пальцев. Я против него ничего не имею… – торопливо проговорила я, но почему-то медлила и не решалась обмакнуть перо в чернильницу.

«А что, если Хьюго затаил в душе обиду на меня?» – подумала я. Ведь я получила все, а его внучка – ничего. Будет ли он верен мне? Но я не знала никого другого, кто бы так хорошо умел управлять моим поместьем. Поэтому когда сэр Лайонел указал мне место, где я должна была поставить свою подпись, я отбросила колебания и написала свое имя крупными буквами.

Мой опекун самолично посыпал лист песком, чтобы чернила на моей подписи не расплылись, аккуратно скатал документ в свиток и спрятал его обратно за пазуху.

– Вы приехали к нам только за этим? – быстро спросила я, ибо сэр Лайонел выглядел слишком довольным собой.

– А какие еще вопросы мы могли бы с вами обсудить? – осторожно спросил он, бросив взгляд на графиню, мирно вышивающую в уголке.

Я могла бы сказать ему, что старшая придворная дама принцессы Марии в последнее время стала туга на ухо, но промолчала. Мне совсем не хотелось вести доверительные разговоры с сэром Лайонелом.

Мой опекун снял дорожный плащ с крючка в стене и отвесил мне короткий поклон:

– Я должен отправляться в путь. Не хочу злоупотреблять гостеприимством принцессы. Вдобавок у меня есть еще кое-какие дела, которые я должен завершить, перед тем как вернуться в Корнуолл.

Я не знала, каковы были обязанности сэра Лайонела в Корнуолле, да и знать не хотела. Пусть убирается как можно скорее! Хорошо, что его должность не позволяет ему много времени проводить при дворе короля и принцессы Марии. Хотя в этот раз мой опекун вел себя вполне учтиво, мне совсем не хотелось проводить в его обществе больше времени, чем нужно. Как только он вышел из комнаты, я вернулась в покои принцессы, взялась за шитье и выкинула из головы любые мысли о сэре Лайонеле Даггете.

Глава 19

К тому времени, когда мы вернулись в Гринвич на ежегодные майские праздники[79]79
  Майские праздники в Великобритании в описываемую эпоху и впоследствии включали в себя танцы вокруг майского шеста и выборы Майской королевы. Традиция ведет свое начало с языческих времен, а с введением христианства была приурочена к 1 мая – Дню святого Иосифа-работника. В этот день также отмечали окончание сева, а все работники землевладельца получали выходной.


[Закрыть], весна уже давно вступила в свои права. Однако тотчас по прибытии принцесса Мария свалилась в лихорадке, а кожа ее покрылась сыпью. Несколько придворных дам королевы стали жертвой того же недуга. Сперва королевские врачи испугались, что началась эпидемия оспы, но затем решили, что это корь.

Ухаживать за принцессой поставили пожилых и опытных придворных дам, а мы – фрейлины – были предоставлены сами себе. Мария Витторио воспользовалась этой возможностью, чтобы навестить своих родителей.

Я сидела одна в нашей спальне, когда она вернулась.

– Что стряслось? – спросила я, приметив мокрый от слез платок, судорожно сжатый в ее кулаке. – Еще кто-нибудь заболел?

Мария покачала головой, смахнула слезы с глаз и яростно прошептала:

– Нет, но хорошо бы кое-кто заболел и умер.

Я промолчала, давая ей время справиться со своими чувствами. После сцены в часовне нас связывали незримые нити доверия, сотканные из нашей преданности и верности принцессе. Мария вздохнула, вытерла глаза и рассказала мне, что же ее так расстроило:

– Я имею в виду мисс Анну Болейн, Тэмсин. Король постоянно выделял ее из всех прочих фрейлин, оказывал ей знаки внимания, а сейчас, когда до него дошли вести о болезни, распространившейся в свите королевы, он велел приготовить для нее отдельные покои на галерее рядом с ареной для турниров, и переселить ее туда. Она будет жить отдельно от всех фрейлин. Наверное, его величество хочет таким образом оградить ее от заразы.

– Это меня не удивляет, – заметила я. – Она уже некоторое время состоит с королем в связи.

Мария закусила губу, а потом проговорила:

– Мой отец считает, что она буквально влюбила короля в себя. Возможно, не обошлось и без колдовства, – тут она понизила голос до шепота. – Кстати, отец уверен, что она пока так и не отдалась его величеству. Похоже, она затеяла игру с более высокими ставками.

Насчет последнего, то есть желания Анны стать женой короля, мне толковал Рейф Пинкни еще несколько месяцев назад, а я ему не поверила…

– Она очень рискует, дразня его величество, – заметила я. – Я слышала, наш король подвержен приступам ярости.

Все при дворе знали об этом, даже такие, как я, которым никогда не доводилось быть свидетелями королевского гнева.

– Говорят, что и мисс Анна не уступает ему, когда у них дело доходит до ссор.

«Это что-то новое…» – подумала я. Неужели кто-то мог прекословить Генриху? Король с его огромным ростом, могучим телом и громким голосом подавлял всех, с кем сталкивался. И он обладал ничем не ограниченной властью!

– Еще отец сказал, что король Генрих старается угождать леди Анне чем только может, – добавила Мария.

– А он пойдет на то, чтобы сделать ее нашей королевой? – шепнула я.

– Сохрани нас Господь от этого, но кто же может знать? – прошелестела в ответ Мария.

Той ночью, когда Эдит пришла в нашу спальню, чтобы раздеть меня, я напрямую спросила ее, не виделась ли она недавно с Роуз.

Эдит только скорчила в ответ недовольную гримасу.

– Она все еще прислуживает леди Анне?

– О да, – подтвердила моя камеристка. – И очень этим гордится.

Я заметила, что Эдит почти полностью избавилась от своего сельского выговора.

– Что же заставляет ее думать, что она лучше других служанок? – спросила я у Эдит, когда она встала у меня за спиной, чтобы распустить шнуровку корсажа.

– То, что король оказывает ее госпоже особое внимание, что же еще, – последовал быстрый ответ.

Я промолчала, и тут Эдит не утерпела.

– Король посетил Виндзорский замок в марте, – заговорила она, развязывая последний шнурок, крепивший юбку к корсажу, и давая юбке упасть на пол. – Его величество даже не взял с собой свой «походный двор», а только нескольких самых близких друзей.

Я переступила через упавшую юбку и подождала, пока Эдит собирала и встряхивала ее. Мне ужасно хотелось услышать продолжение истории, но я сдерживала нетерпение.

– Что из того? – заметила я равнодушным голосом. – Король вправе отправиться на охоту лишь с горсткой своих лучших приятелей, разве не так?

– В Виндзоре его величество встречался с Анной Болейн.

– В отсутствие королевы?

Если в резиденции не проживает королева, то там не должно быть женщин, кроме разве что жен придворных, следящих за замком, и, естественно, служанок.

– Одним из тех, кто сопровождал короля, был брат Анны, – сказала Эдит.

– Ну, от этого присутствие его сестры в замке не становится менее скандальным.

– Роуз говорит, что король велел ей прийти в его покои, и она явилась на зов, но в сопровождении своей матери.

– Дабы мать охраняла ее репутацию?

– По-моему, мисс Анна ни в грош не ставит свою репутацию. Ее поведение в последнее время было совершенно недопустимым.

– Она делила ложе с королем?

– Мне про то неведомо, – пробормотала Эдит, освобождая меня от рукавов, чтобы без помех снять с меня корсет. – Одно могу сказать: король и мисс Анна ездили на охоту каждый день и иногда мисс Анна скакала вместе с королем.

Я промолчала. Тут Эдит легонько ткнула меня пальцем под ребра и прошептала:

– Они скакали на одной лошади, мисс Тэмсин. Она устроилась на пристяжном дамском седле за спиной короля и крепко обнимала его за пояс!

Меня поразила смелость Анны, граничившая с наглостью. Никому не дозволялось дотрагиваться до королевской особы в присутствии других лиц, тем более касаться ее тела столь фамильярным образом. Даже законная супруга короля такого себе не позволяла. Перед моим мысленным взором нарисовалась картина этой странной пары, подпитанная моим собственным ужасным опытом езды в таком седле всю дорогу до Торнбери. Едва подавив смешок, я заметила:

– Интересно, как же она собиралась стрелять из лука на той охоте…

Эдит только фыркнула в ответ. Я бы подумала, что она тоже сдерживает смех, но выражение лица моей служанки было самое серьезное, даже мрачное.

– Не думаю, что мисс Анна отправилась в Виндзорский лес на охоту за оленем, – только и сказала она.

Глава 20

Мы все еще находились в Гринвиче, когда в середине июля в Лондоне началась потница[80]80
  Потница – заболевание, не встречающееся в наше время, по-видимому, особая форма гриппа с осложнением на легкие или геморрагическая лихорадка. Болезнь характерна скоротечностью, и больной умирал прежде, чем понимал, что следует обратиться к врачу. Описываемая здесь эпидемия потницы не была первой. Эта же самая загадочная болезнь прокатилась по Южной Англии летом 1485 года и вновь появилась в 1508 году. Говорили, что гнев Божий на страну навлекло суровое правление Генриха VII, но страшная болезнь возвратилась уже во время правления его сына Генриха VIII.


[Закрыть]. За один день в столице заболело более двух тысяч человек. А потом болезнь поразила и королевский двор. Роуз, служанка Анны Болейн, слегла первой.

На следующий день король спешно покинул Гринвич и перебрался в аббатство Уолтэм в двенадцати милях от Гринвичского дворца. Переезд двора в резиденцию поменьше был задуман уже давно, но предполагалось, что король, королева, принцесса и мисс Анна поедут туда все вместе. Теперь же страх перед болезнью победил желание короля держать свою любовницу подле себя. Анна Болейн и ее заболевшая служанка были оставлены, чтобы не сказать брошены, в Гринвиче.

– Мисс Анна, наверное, вне себя, – заметила я, когда Эдит отчищала от дорожной пыли мою юбку. Мы с нею стояли у входа в комнатку, отведенную для фрейлин принцессы в Уолтэме – маленькую, тесную, всего с одной кроватью для нас четверых. Впрочем, нашим служанкам повезло еще меньше: они должны были спать в палатках, спешно разбитых в саду.

– Я думаю, мисс Анна скорее напугана, чем взбешена, – вмешалась Мэри Даннет, услышавшая наш разговор.

Ни для кого уже не было секретом, что Анна Болейн мечтает выйти замуж за короля и что его величество дал своей любовнице основание надеяться на такой возможный исход Великого Королевского Дела. Однако на людях Генрих вел себя так, словно ничего не изменилось. На всех приемах и пирах королева занимала свое обычное почетное место рядом с супругом. Он, в свою очередь, обязательно проводил несколько вечеров в неделю в ее обществе. Они вместе ужинали, а затем его величество играл на лютне, а королева вышивала.

По крайней мере так нам рассказывали. Свита принцессы жила своей жизнью и не соприкасалась с приближенными ее родителей. Как и все остальные, я утоляла свое любопытство исключительно сплетнями и слухами.

– Нам всем следует опасаться болезни, – пробормотала Эдит.

Я тут же почувствовала стыд. Как я могла забыть о том, что Эдит и Роуз давно были подругами, а сейчас, скорее всего, Роуз уже нет на свете. Мало кто из заболевших потницей выздоравливал. Анна Болейн может сколько угодно сердиться на то, что она лишена общества своего венценосного возлюбленного, но теперь ее должно заботить другое – ее собственная жизнь.

Потница приходила без предупреждения. Сперва жертва недуга ощущала боли в спине или плечах, потом у нее скручивало живот, затем начиналось сердцебиение, раскалывалась голова. Тела несчастных покрывались обильным потом, а затем следовали бред, судороги и смерть. Лекарства от потницы не было. Через несколько часов человек был мертв или, в редких случаях, выздоравливал, будь на то воля Божья.

Мэри Даннет, Мэри Фицгерберт и я, а также наши служанки сгрудились в отведенной нам комнатке в аббатстве Уолтэм, когда туда буквально ворвалась Мария Витторио. Она прибыла из Гринвича вместе со своими родителями, так как ее мать прислуживала королеве, а отец Фернандо Витторио был королевским врачом.

– Потница последовала за нами сюда! – дрожащим голосом проговорила она. – Двое королевских стражников и двое грумов, прислуживавших в покоях его величества, слегли. И еще заболел брат Анны, Джордж Болейн[81]81
  Джордж Болейн, будущий виконт Рочфорд (1503 (4?) – 1536) – придворный и государственный деятель при дворе Генриха VIII.


[Закрыть].

Я торопливо перекрестилась, как и все в комнате.

Мэри Фицгерберт схватила Марию за руку:

– Что же нам делать? Может быть, есть какое-то снадобье, которое мы должны принять, чтобы не заболеть?

Благодаря профессии своего отца Мария хорошо разбиралась в лекарствах – гораздо лучше большинства придворных дам и фрейлин, хотя всем нам в свое время подробно рассказали, какие целебные травы хранятся в дворцовой кладовой.

– Говорят, король принимает какой-то порошок, дабы отвратить заразу, – не удержалась я, – но, скорее всего, он стоит слишком дорого, чтобы каждый мог его купить.

– Отец говорит, что его величество запасся пилюлями Разеса[82]82
  Названы по имени выдающегося философа и врача Абу Бакр Мухаммед ибн Закарийа Ар-Рази (850–923), известного европейцам под именем Разеса (или Разиса). Разес был автором первых арабских энциклопедических медицинских трудов – «Всеобъемлющая книга по медицине» в 25 томах и «Медицинская книга» в 10 томах. Уже в XII веке эти сочинения, обобщившие медицинские знания того времени, были переведены на латынь.


[Закрыть], – сказала Мария. – Разес был знаменитым арабским врачом.

– Моя старая няня утверждает, – вновь вмешалась Мэри Даннет, – что лет десять назад, когда потница в последний раз разразилась на нашем острове, ей спасла жизнь смесь цикория, осота, календулы, ртути и паслена.

– Да такая смесь скорее убьет тебя, чем спасет, – вознегодовала Мария. – Паслен иначе называется «белладонной». Это опасный яд.

– Три столовые ложки драконьей мочи и половина чайной ложки рога единорога, – пробормотала я, вспомнив рецепт из какой-то старинной легенды, и вымученно улыбнулась. – Но я сомневаюсь, что мы сможем достать эти ингредиенты.

Мария задумалась:

– Я слыхала о философском яйце. Его называют лекарством от всех болезней. Нужно взять яйцо прямо в скорлупе, растолочь его и перетереть с шафраном, горчичным семенем, кое-какими травами, а потом добавить… – тут голос моей товарки задрожал, и она испуганно замолчала.

– Добавить что? – спросила я.

– Рог единорога, – пролепетала Мария.

Мы все горько рассмеялись.

– Любая из нас с утра может находиться в добром здравии, а к вечеру уже переселиться на кладбище, – проговорила Мэри Фицгерберт замогильным голосом.

– Вообще-то, иногда умирают еще раньше, – пожала плечами Мария. – Некоторых потница уносит всего часа за два после того, как появятся ее первые признаки.

Замерев от ужаса, я слушала, как она делится с нами еще кое-какими сведениями, полученными ею от своего ученого отца:

– Если заболеешь, то нужно тотчас лечь в постель в закрытой комнате с зажженным камином и укутаться в одеяла с ног до головы. Первые сутки нельзя из-под них даже носа высовывать, если, конечно, не помрешь за несколько часов. Отец рассказывал, что когда один пациент выпростал из-под одеяла руку, она вмиг закостенела и осталась такой, хотя тот человек и выздоровел.

– Моя мама, – вмешалась Мэри Фицгерберт, – считает, что лихорадку усмиряет разведенная водой патока, а боли в животе – настой валерьяны.

– Ну, это нам вряд ли поможет, – презрительно поморщилась Мария. – Думаю, лучше всего использовать старый добрый способ: нарезать пополам как можно больше луковиц и разложить их везде в нашей спальне. Лук вберет в себя всю заразу, какая есть в воздухе.

В течение следующих нескольких месяцев в нашей спальне было не продохнуть от запаха лука. Еще мы развесили везде связки чеснока, ибо это растение, по слухам, также защищало от многих хворей.

Все эти недели мы не находили себе места от беспокойства. Тысячи людей умерли в Лондоне и в близлежащих графствах. В попытках обогнать быстро распространяющийся недуг королевский двор переезжал чуть ли не каждый день. Из Уолтэма мы перебрались в Хансдон, что в шести милях от Хертфорда. В этой резиденции мы чувствовали себя как дома, поскольку здесь часто и подолгу обитал весь двор принцессы Марии. Знакомый дом красного кирпича давал нам иллюзию защиты, но мы знали, что даже за его стенами нам грозит опасность.

В первый же день нашего пребывания в Хансдоне я отправилась на конюшню. Для меня всегда было огромным удовольствием лишний раз взглянуть на лошадей, вне зависимости от того, кому они принадлежали. Когда я возвращалась в главное здание, во двор въехал гонец, одетый в цвета лорда Рочфорда. Я все еще вспоминала о ладной грациозной лошадке, доверчиво подбиравшей нежными губами куски морковки с моей ладони, когда что-то в облике посланца заставило меня обратить на него более пристальное внимание. На его лице смешались скорбь и страх – нетрудно было догадаться, что он принес дурные вести.

«Ну, для кого дурные, а для кого – и вполне благоприятные…» – подумалось мне. Если окажется, что мисс Анна Болейн, дочь лорда Рочфорда, слегла с потницей, многие среди приближенных королевы и принцессы встретят эту новость с ликованием.

Чтобы выяснить, что же все-таки случилось, я последовала за спешившимся всадником. Никто не обратил на меня внимания – всего лишь очередная девушка в темном, торопящаяся с каким-то поручением. К тому времени, когда гонец достиг приемной зала короля, я отставала от него всего на несколько шагов. Мне удалось войти в зал вслед за ним как раз вовремя для того, чтобы услышать, как король потребовал у гонца полного отчета о том, что происходит в замке Хивер – родовом гнезде Болейнов в Кенте. Там, как я и предположила, укрылась Анна, после того как король оставил ее в Гринвиче.

– Лорд Рочфорд заболел, – объявил посланец, – а также его младшая дочь, мисс Анна Болейн.

Вся кровь отлила от обычно румяных щек короля. Он повернулся к одному из своих приближенных и распорядился немедленно привести доктора Баттса. Я замерла в темном уголке, перебирая четки, подаренные мне принцессой. Хорошо ли молить Господа о чьей-нибудь кончине? Я знала, что это великий грех, но уста мои против воли шептали страшные слова.

Когда доктор Баттс вошел в зал, король велел ему скакать в Хивер.

– Спасите ее, – приказал он.

– Я сделаю все, что в моих силах, – обещал лекарь.

В течение нескольких следующих дней все джентльмены, прислуживавшие королю в его покоях, кроме одного, заразились смертельной болезнью. Его величество переезжал из одного поместья в другое, оставляя в каждом из них заболевших. Мы не ночевали дважды в одном месте до тех пор, пока не добрались до Титтенхэнгера рядом с Сент-Олбансом. Этот замок, как и многие другие дома и угодья в королевстве, принадлежал кардиналу Вулси.

Король распорядился, чтобы к нашему прибытию весь дом был очищен от заразы: сперва в каждой комнате развели камины, а затем все полы и стены вымыли с уксусом. В качестве еще одной меры предосторожности каждый придворный и каждый слуга должен был носить с собой кипу салфеток, намоченных в настойке, приготовленной из крошек черного хлеба, уксуса, полыни и розовой воды.

– По крайней мере, пахнет получше, чем от лука с чесноком, – пробормотала я, поднося салфетку к носу.

Всем нам велели нюхать эти мокрые салфетки, словно то были шарики с душистыми травами. Однажды я неосторожно приложила салфетку к лицу – и тотчас с громким криком бросила ее на пол! Кожа моя горела, а из глаз потекли слезы. Смесь, которой была пропитана салфетка, оказалась чересчур едкой. Как тут было не вспомнить слова Марии о том, что некоторые лекарства не менее опасны, чем те болезни, которые они призваны излечить.

В Титтенхэнгере король, королева и принцесса каждое утро ходили к мессе и исповедовались. Я последовала их примеру и даже покаялась в грехе возжелания смерти ближней своей, то бишь Анне Болейн. Правда, священник из-за распространяющегося поветрия был очень занят, слушал меня вполуха и не наложил на меня строгую епитимью[83]83
  Епитимья – исполнение исповедавшимся христианином по назначению священника, принимавшего таинство покаяния, тех или иных дел благочестия; имеет значение нравственно-исправительной меры. (Примеч. ред.)


[Закрыть]. Всю следующую неделю я должна была в каждый уставный час[84]84
  То есть по католической традиции, во время заутрени (в полночь), хвалений (в три часа ночи), примы (в шесть часов утра), терции (в девять часов утра), сексты (в полдень), ноны (в три часа дня); повечерни (в шесть часов вечера) и заключительной молитвы дня (в девять часов вечера).


[Закрыть] возносить молитвы во здравие леди Анны.

Ежедневно к нам прибывали все новые и новые гонцы. Они приносили печальные вести о том, что болезнь скосила то одного, то другого из друзей короля. Муж Мэри Болейн, Уильям Кэри, проиграл свою битву с недугом, равно как и сэр Уильям Комптон, многолетний хранитель королевской уборной. Но среди траурных вестей жемчужинами сверкали новости о чудесных исцелениях: Джордж Болейн, его отец и его сестра Анна выжили и полностью поправились.