Текст книги "Американский Шерлок Холмс. Зарождение криминалистики в США"

Глава 3
Безбожник: дело о кондитерском шрифте. Часть 1

В авторстве сомнений быть не может. Видите, как неукротимо выскакивает «E» и как закручена «S» в окончаниях. Это однозначно писал один и тот же человек.

Артур Конан Дойл.

Знак четырех. 1890 год

Густое серое облако тумана поглотило небольшую Колму[17]17
  Колма – небольшой городок в округе Сан-Матео неподалеку от Сан-Франциско. Большая часть земель здесь отведена под кладбища, поэтому Колму называют калифорнийским некрополем.


[Закрыть], штат Калифорния. Влага пропитала потрепанные комбинезоны людей и осела на ровных рядах гранитных надгробий католического кладбища Святого креста. Промозглой ночью 2 августа 1921 года те, кто пришел на кладбище, зажгли в каменных нишах огни.

Колма, безусловно, стала обителью призраков. Десятилетиями городок жил за счет смерти: усопшие обеспечивали заработок здравствующим. Еще в 1849 году сотни тысяч старателей ринулись в местечко неподалеку от Сан-Франциско на поиски золота, способствуя распространению смертельных болезней. Сколачивались огромные состояния, но и смерть собирала огромную жатву. В городе не хватало места, чтобы хоронить умерших.

Через пятьдесят лет в Сан-Франциско запретили строить кладбища: земля была слишком ценной, чтобы отдавать ее под могилы. В 1914 году власти города начали эксгумацию покойников – тысячи тел вынимали из могил и засовывали в повозки. Жуткие караваны тянулись от Мишн-стрит до Колмы, что в пятнадцати километрах к югу от Сан-Франциско. Процесс перезахоронения стоил семьям по 10 долларов за одного усопшего. В противном случае тела помещались в общие могилы.

В последующие годы вагоны на электрической тяге ежедневно возникали из тумана, словно образы, сошедшие со страниц готического романа: мрачные махины с зашторенными окнами напоминали гробы. Внутри на циновках действительно перевозили гробы с телами, а рядом на плетеных креслах в течение часовой поездки сидели скорбящие родственники покойных. Траурные вагоны были расписаны спереди золотой краской, что недвусмысленно указывало горожанам на их назначение¹⁰¹.

Боˊльшую часть Колмы, занимающей пять квадратных километров, отвели под кладбища. Похоронные процессии стали для городка ежедневным ритуалом. Среди тех, кто нашел здесь последнее пристанище, были и знаменитые на всю Америку легендарные личности вроде стрелка Уайетта Эрпа[18]18
    Уайетт Эрп (1848–1929) – американский полицейский, заместитель шерифа, один из самых известных стрелков Дикого Запада.


[Закрыть] и джинсового магната Ливая Страуса[19]19
  Ливай Страус (урожденный Леб Штраус, 1829 – 1902) – американский предприниматель, промышленник, основатель компании «Levi Strauss & Co», изобретатель джинсов.


[Закрыть].

Почти все жители Колмы так или иначе подвизались в похоронном деле. За двадцать лет город с несколькими сотнями жителей принял 150 тысяч покойников. В 1924 году Колма превратилась в некрополис – огромное кладбище, которое называют «Городом душ». Дабы духовно поддержать скорбящих родственников, постоянно приезжающих в Колму, здесь стали строить церкви. В 1921 году к священникам в городках вроде Колмы относились с особым благоговением, считая их неприкосновенными для сил зла.

Отец Патрик Хеслин¹⁰², священник католической церкви Святых ангелов на Сан-Педро-роуд, тихо сидел у себя в кабинете, а на улице, в метре от крыльца, клубился туман. Мэри Вендел, которая уже семь лет работала экономкой священника, суетилась на кухне дома – большого здания, примыкавшего к церкви. Лучи фар крадущихся по дороге автомобилей едва пробивались сквозь плотную завесу тумана, поглотившего робкий свет вечернего солнца.

В свои пятьдесят восемь отец Хеслин, рослый и крепкий, с темной, чуть поредевшей шевелюрой и ирландским акцентом уроженца графства Лонгфорд, по-прежнему оставался привлекательным мужчиной. Проповедуя с кафедры каждое воскресенье, святой отец стал для прихожан добрым и авторитетным наставником. Отец Хеслин и его экономка приехали в Колму лишь десять дней назад¹⁰³. Служа на предыдущем месте, в церкви Терлока, в полутора сотнях километров отсюда, святой отец мудро руководил паствой, не отказывал в полезном совете отчаявшимся парам, приобщал к вере молодежь. Он надеялся продолжить те же традиции и здесь, в Колме.

Через дорогу от дома священника к тротуару подъехал автомобиль. Урчание двигателя замолкло, кто-то перешел на эту сторону дороги. В доме раздался звонок, и в дверь тут же стали неистово колотить. Отец Хеслин слышал, как экономка отперла замок и распахнула дверь.

– Там мужчина зовет вас к умирающему другу, – сообщила экономка.

В ее голосе явно слышалось беспокойство. Посетитель дико нервничал, казалось, он едва владеет собой. Одет незнакомец был совершенно неподобающе для ночной поездки, и, сколько Мэри ни уговаривала его зайти в дом, категорически отказывался.

– Я очень тороплюсь. – У мужчины от волнения прорывался сильный акцент.

Поздний посетитель встревожил экономку, а отца Хеслина заинтриговал. Священник поспешил ко входной двери, желая увидеть человека, который отважился ехать к нему сквозь густой туман ради друга. Вскоре святой отец с изумлением разглядывал незнакомца. Лицо гостя скрывала шляпа с огромными полями и поднятый воротник большого тяжелого пальто. Заметив смуглую кожу мужчины, экономка сообразила, что он не американец. Глаза незнакомец прятал за темными очками – нередкий аксессуар водителей модных в 1920-е автомобилей с открытым верхом. Однако, учитывая вечернее время и туман, очки смотрелись нелепо. Любопытная соседка, выйдя на крыльцо, рассматривала припаркованную возле ее дома машину и силилась расслышать разговор на пороге дома священника.

Экономка удалилась в другую комнату, чтобы незнакомец мог переговорить со святым отцом с глазу на глаз. Объяснив, что у его друга чахотка, от которой тот скоро умрет, незнакомец попросил отца Хеслина прочесть над несчастным молитву, дабы приготовить его душу к переходу в мир иной. Священник согласился помолиться вместе с умирающим и отпустить ему грехи.

В девятнадцатом и начале двадцатого столетия больше всего жизней в США уносил туберкулез¹⁰⁴. На самом деле Американская ассоциация пульмонологов появилась в 1904 году именно из-за распространения этой смертельной болезни. В 1920-х туберкулез, или, как его тогда называли, «чахотка», был смертельным приговором. Недуг поражал прежде всего бедных горожан: слабость, обильная потливость по ночам и страшные приступы кашля постепенно сводили больных в могилу.

Отец Хеслин понимал всю опасность поездки к больному – ведь туберкулез невероятно заразен. Порой и доктора отказывались посещать таких пациентов. Впрочем, священник твердо верил в христианское самопожертвование. Экономка вернулась в прихожую и тихо спросила у святого отца, собирается ли он поехать к умирающему. Отец Хеслин ответил утвердительно.

– Вернусь, как только смогу, – уверил он Мэри.

Незнакомец и священник вышли за дверь. В щель между плотными шторами экономка видела, как водитель уселся за руль небольшого «форда», нажал кнопку пуска двигателя и, развернув автомобиль в сторону выезда на шоссе, остановился. Святой отец торопливо подошел к машине и сел на пассажирское сиденье. Больше отца Патрика Хеслина никто не видел…¹⁰⁵

* * *

1920-е часто расписывались в национальных журналах яркими красками: десятилетие блеска, джаза, контрабандного алкоголя и подпольных баров. Но для многих американцев это вовсе не были «ревущие двадцатые», как на вечеринках Джея Гэтсби. Вопреки обещаниям правительства, окончание Первой мировой войны в 1918 году не оживило экономику. Раненые, обозленные солдаты возвращались домой, понимая, что шансов найти работу почти нет. Большинство семей едва сводили концы с концами – в течение двенадцати месяцев после конца войны уровень безработицы удвоился¹⁰⁶, достигнув двадцати процентов. Бурные процветающие двадцатые начались лишь с 1923 года. А пока многие прозябали в нищете, с которой не мог справиться даже недавно избранный в Белый дом Уоррен Гардинг[20]20
  Уоррен Гамалиел Гардинг (1865–1923) – президент США с 1921 по 1923 г. от Республиканской партии.


[Закрыть].

Кроме того, в 1921 году исполнился год со времени введения сухого закона, послужившего еще одной причиной уныния среди американцев. Как только закон вступил в силу, в стране на четверть подскочил уровень преступности¹⁰⁷. Полиция охотилась за бутлегерами, тюрьмы были переполнены. Для содействия полиции Бюро сухого закона «делегировало» свои полномочия членам Ку-клукс-клана¹⁰⁸, которые воспользовались этим для запугивания бедных иммигрантов и темнокожих американцев.

Несмотря на запрет, употребление алкоголя продолжалось повсеместно, и количество арестов за вождение в нетрезвом виде выросло на восемьдесят процентов¹⁰⁹. Процветали и другие виды нелегальной деятельности. В 1920-х несколько разрозненных бандитских группировок объединились в гангстерский синдикат, из-за чего произошел резкий взлет преступности. Главари американской мафии вроде Аль Капоне начинали с бутлегерства, которое процветало в Нью-Йорке, Чикаго и других крупных городах. Братья Ньютон¹¹⁰ – самые удачливые грабители поездов и банков в истории – в 1920-х обчистили шесть железнодорожных составов, хотя часто сталкивались с вооруженной охраной. По всей Америке сыщики ломали головы над резко усложнившимися преступлениями. Так и загадка пропавшего в августе 1921 года священника поставила в тупик лучших специалистов органов правопорядка.

Когда отец Патрик Хеслин не вернулся к полуночи, Мэри Вендел заподозрила неладное. Она слонялась по незнакомому двухэтажному дому, стараясь занять себя шитьем. В конце концов, экономка рассудила, что соборование может занять какое-то время, особенно если больной страшится смерти. Вскоре Мэри уснула с мыслью, что завтра утром наверняка услышит чудесные переливы церковного колокола. Звонить в него была одна из многочисленных обязанностей отца Хеслина. Но утром, обнаружив, что колокол молчит, а спальня священника пуста, экономка позвонила архиепископу в Сан-Франциско. «Он уехал со смуглым мужчиной невысокого роста, возможно, иностранцем», – сообщила Мэри взявшему трубку клерку.

Архиепископ Эдвард Ханна развеял ее сомнения: если священник не уведомил свою экономку о ближайших планах, это еще не повод для паники. Однако вскоре клерк вручил Его Высокопреосвященству срочную депешу с наклеенной двухцентовой маркой. Архиепископ Ханна вскрыл конверт и стал внимательно читать письмо. Теперь и он заволновался.

* * *

Оскар Генрих поправил очки и внимательно вгляделся в очертания букв, накарябанных на листке бумаги¹¹¹. Он стоял в отделении почтовой службы Сан-Франциско, бережно держа в руках письмо. С момента исчезновения отца Хеслина прошло несколько дней, и Оскар ощущал нетерпение, которое переполняло стоявших рядом следователей. Некоторые сыщики, например замечательный начальник полиции Беркли Август Фольмер, действительно могли помочь. Но большинство полицейских (любивших называть Оскара «доком») лишь путались под ногами. К какому типу относились эти ребята, Оскар еще не понял.

Сорокалетний криминалист знал, что следователи отнесутся к нему неприязненно. В полиции Сан-Франциско очень опасались гнева встревоженной общественности. Ведь только дьявол решился бы поднять руку на католического священника. Оскар догадывался, что идея нанять его принадлежала не следователям. Странное, почти бессвязное письмо, полученное архиепископом вскоре после исчезновения отца Хеслина, повергло полицейских в ступор, и тогда Его Высокопреосвященство вызвал Оскара.

«Пришлось СТУККНУТЬ его четыре раза. Он без чувств из-за давления на мозг. Поэтому лучше поспешите и без глупостей. Сегодня в 9 вечера», – гласила странная безграмотная записка¹¹².

Это было требование выкупа, объемом более шестисот слов, написанное от руки вперемежку с кусками печатного текста. Складывалось ощущение, будто двое разных людей вырывали лист бумаги друг у друга из рук. Автор письма требовал 6500 долларов – сумма, на взгляд Оскара, довольно странная. Обычно похитители округляли свои притязания в боˊльшую или меньшую сторону. Правильно составленные отпечатанные предложения резко контрастировали с дикими каракулями, отличавшимися косноязычием и массой орфографических ошибок.

Действуйте осторожно, ибо у меня в секретном погребе для вина спрятан отец _____________ из Колмы. Перед уходом я оставлю ему зажженную свечу, в основании которой достаточно химикатов, чтобы отравить ядовитым газом дюжину людей.

Оскар поднес листок к глазам и осторожно потер бумагу между пальцев. В структуре текста ничего особенного в глаза не бросалось. Требования похитителей ужасали, если окажутся правдой, и удивляли изобретательностью, если автор блефовал. Оскар обратил внимание на пробел после слова «отец». Значит, бандиты не задавались целью похитить именно отца Патрика Хеслина, но к преступлению, безусловно, подготовились. Скорее всего, похититель был очень умным. Или сумасшедшим. Либо и то, и другое.

Автор послания предупреждал, чтобы в полицию не обращались, иначе отец Хеслин погибнет – угорит насмерть, заточенный в винном погребе. Бессвязная записка оставляла мрачное впечатление; похититель заявлял, что на военной службе ему уже приходилось убивать.

«Я служил пулеметчиком в Аргоне[21]21
  Аргон – лес во Франции, где в 1918 г. велось сражение союзных войск Антанты против немцев.


[Закрыть], и мне приходилось всаживать в солдат тысячи пуль. Убить человека мне не впервой».

Дальнейший текст смахивал на тираду злодея из дешевого детектива. Похититель требовал, чтобы архиепископ положил деньги в запечатанный конверт и в ближайшее время ждал указаний, куда их привезти.

«Выйдите из машины с деньгами в руках и следуйте вдоль шнура, прикрепленного к белой разметочной полосе [на дороге], пока он не кончится. Затем положите конверт на дорогу и возвращайтесь обратно в город», – гласило письмо.

Архиепископ признался Оскару, что честно ждал следующих инструкций, но они так и не последовали. А пока по распоряжению начальника полиции Сан-Франциско самолеты искали с воздуха¹¹³ следы автомобильной аварии вдоль туманного прибрежного шоссе. Сотни добровольцев с собаками-ищейками прочесывали каждый клочок маршрута в сторону Салада-Бич и Педро-Маунтин – именно в том направлении уехал автомобиль незнакомца. Полицейские выглядывали вниз с края нависающих над океаном скал. И вскоре загадочное дело о калифорнийском священнике превратилось в общенациональный спектакль.

Газеты по всей стране устроили настоящий хаос, распространяя необоснованные конспирологические теории. «Священника похитили ради тайного венчания?»¹¹⁴ – вопрошала «Окленд трибьюн». Полицейские Сан-Франциско старались не допустить утечки информации, но один офицер все же подкинул репортерам небольшой намек: «Кому-то понадобился священник, причем срочно». «Такое заявление может означать только одно – обряд венчания и, возможно, по принуждению», – написал журналист.

Хоть следователей и забавляли подобные версии, главное было защитить от прессы настоящие зацепки. Задача не из легких: Колму, крохотную точку на карте США, наводнили репортеры. Газетчики безжалостно преследовали Мэри Вендел, экономку священника. Некоторые даже обвиняли ее в пособничестве преступнику.

– Я уже все сказала!¹¹⁵ – крикнула Мэри наседавшим журналистам. – Мне без конца приписывают то, чего я не говорила!

– Почему вы не заявили об угоне автомобиля отца Хеслина? – раздалось из толпы.

– Автомобиль не угоняли! – возмутилась экономка.

На самом деле священник отвез машину в местную ремонтную мастерскую, но облако ложных сведений и слухов вокруг расследования продолжало разрастаться. Три соседки независимо друг от друга подтвердили: человек, который увез отца Хеслина, «не похож на американца», и тогда газеты дружно закричали, что любимого многими священника похитил некий иностранец. Отсутствие информации доводило журналистов до безумия. Их статьи еще больше подогревали ксенофобские настроения в городе, где большинство населения составляли белые.

Следователи оказались в тупике, имея на руках единственную зацепку – странную записку с требованием выкупа. К расследованию привлекли трех известных экспертов-почерковедов¹¹⁶, чтобы, сопоставив печатные и рукописные фрагменты послания, они смогли бы установить круг подозреваемых в авторстве документа. Каждый специалист заявил, что ни одна исправленная, дописанная или стертая буква не ускользнет от его глаз. Каждый проводил химический анализ чернил, пытаясь определить, какой именно перьевой ручкой писали записку.

Среди приглашенных экспертов был и Оскар Генрих – к 1921 году его лаборатория начинала обретать известность в области почерковедческого анализа. А другим специалистом оказался человек, который на всю жизнь станет злейшим врагом Оскара, его вечной головной болью. Работа над делом пропавшего священника разожжет между ними непримиримое, а временами и постыдное соперничество, которое окончится лишь с внезапной кончиной одного из специалистов пятнадцать лет спустя.

Так что же искали эксперты в записке похитителя? Немногое. Почерковедческий анализ включает две дисциплины – непосредственно анализ почерка и графологию. И по сей день их часто путают. У анализа почерка длинная и богатая история. Он появился в третьем веке, когда судьи в Римской империи сравнивали буквы в подписи и в остальном документе, дабы исключить подлог. Поначалу многое в анализе основывалось на интуиции эксперта, однако во второй половине девятнадцатого века почерковедение стало одной из образовательных дисциплин. Впрочем, «специалисты», уверявшие, что знают толк в почерковедческом анализе, в большинстве своем были самоучками и самозванцами, а качество их работы сильно варьировалось.

В начале двадцатого века специалистов по судебной почерковедческой экспертизе часто приглашали, чтобы установить факт подделки документа. За несколько месяцев до истории с пропавшим священником Оскар в сотрудничестве с другим специалистом делал почерковедческую экспертизу фальшивого завещания в Монтане¹¹⁷ – предметом тяжбы служило поместье стоимостью более 10 миллионов долларов. Оскар вместе со своим коллегой сумели доказать, что завещание ненастоящее: заслуженная, хоть и скромная, победа закона.

Постепенно анализ почерка завоевывал доверие и признание юристов. Почерковедческая экспертиза уже не ограничивалась лишь завещаниями и правами на особняки. С наступлением двадцатого века специалистов по анализу почерка все чаще привлекали к участию в уголовных процессах. Юристы и судьи с успехом пользовались тем, что вещественные доказательства – следы обуви, отпечатки пальцев, пули и отметины от зубов – индивидуальны и неповторимы. И раз почерковедческая экспертиза вовсю использовалась в гражданском суде, почему бы не начать применять ее в уголовном?

Идея почерковедческой экспертизы заключается в том, что манера выводить буквы определенным образом у каждого человека своя. Следовательно, с помощью подписи или фрагмента рукописного текста можно установить авторство конкретного человека столь же точно, сколь и посредством дактилоскопии. Сегодня мы знаем, что это не так. Наш почерк сильно зависит от окружающих обстоятельств, вида письменных принадлежностей, возраста и даже настроения – он изменчив и непредсказуем. А потому анализ почерка в качестве техники криминалистической экспертизы в большинстве случаев ненадежен.

В 2009 году Национальная академия наук США провела крупное исследование¹¹⁸, в ходе которого изучался ряд техник криминалистической экспертизы. Ученые пришли к следующему выводу: некоторые образцы почерка не столь уникальны, чтобы однозначно определить подделку. «В ряде случаев фальшивки определялись, исходя из постулата о неизменности подписи, а это противоречит факту, что наш почерк непостоянен»¹¹⁹, – значилось в отчете. Иными словами, если подпись в разные дни может отличаться, причем в зависимости от многих факторов, то подобная идентификация личности не эквивалентна, скажем, идентификации по отпечатку пальца.

Впрочем, исследователи сошлись во мнении, что анализ почерка все же не лишен определенной научной ценности, особенно в случае четкого, хорошо структурированного текста со специфическими нюансами. В более длинных кусках рукописи могут встречаться повторяющиеся характерные особенности, которые служат ориентирами для экспертизы. Тем не менее данная техника не самоценна. То есть в ходе следствия анализ почерка может иногда применяться в качестве вспомогательного, но никак не главного мероприятия. Однако в начале 1920-х почерковедческая экспертиза только-только получила «зеленый свет» в уголовных судах, и бизнес Оскара по определению подлинности документов процветал.

Помимо анализа почерка, существовала еще одна, менее авторитетная дисциплина – графология¹²⁰. Некоторые считали, что графология по сравнению с анализом почерка – то же, что и астрология относительно астрономии, скорее искусство, а не наука. Если анализ почерка предполагал сопоставление особенностей двух отрывков текста, то графология, как утверждали ее адепты, могла выявить характер автора – психологическая подоплека стиля письма работала якобы не хуже знакомого всем психологического портрета. Графологи заявляли, что в силах даже установить душевное состояние человека в момент написания документа. Например, люди, которым нечего скрывать, склонны выводить заглавную «О» практически замкнутым овалом; зато автору, замкнувшему нижнюю петлю у строчной «g», скорее всего, не хватает уверенности в интимных отношениях.

Выводы графологов не пользовались особым уважением, и судебная графология (как ее ныне именуют) считалась псевдонаукой на протяжении более ста лет. Оскар Генрих графологией не занимался и даже высмеял эту технику в одном из писем к своему лучшему другу, Бойнтону Кайзеру. В нем Оскар провел небольшой самоанализ на основе собственной манеры написания тех или иных букв. «Обратите внимание, как мои строки устремляются ввысь, указывая на уверенную, оптимистичную натуру, – язвил он. – А теперь вниз: типичная картина для пессимиста. Но не волнуйтесь! Просто край листа, на котором я пишу, попал на пресс-папье жены»¹²¹.

Оскар знал, что графология абсурдна и даже вредна: сыщики рисковали пропустить важные улики, полагаясь на ошибочный психологический портрет преступника. Но общественность и полиция требовали ответов, а в деле отца Патрика Хеслина выводы графологов давали хоть какую-то надежду. Для изучения записки с требованием выкупа полиция пригласила двух графологов. Оскару оба специалиста сразу же не понравились. Работу немца, Карла Айзеншиммеля, он счел безалаберной. Но то, что делал другой графолог, местный эксперт Чонси Макговерн, по мнению Оскара, было не просто безумно – это было опасно! Сорокавосьмилетний графолог будет долгие годы очернять профессиональную репутацию Оскара. А пока Макговерн всего лишь вызывал раздражение.

Оскара огорчало, что полиции потребовалось мнение еще двух экспертов, однако, как и всегда, в силу обстоятельств он проявил дипломатичность. В конце концов, его имя только набирало вес, а потому вежливое обхождение с заказчиком имело огромное значение. Оскар пожал руки обоим экспертам и скромно отошел в сторонку.

По мнению Айзеншиммеля и Макговерна, таинственный автор послания, скорее всего, бывший солдат, военный телеграфист. Безусловно, смелое заявление! Особенно учитывая, что похититель четко указал свой род занятий на военной службе. Едва ли этот вывод мог продвинуть следствие. Эксперты пошли и дальше: на основании формы букв и общей бессвязности текста Айзеншиммель и Макговерн пришли к заключению, что похититель безумен.

«Автор документа страдает психическим расстройством, – с уверенностью заявил Макговерн. – Особенности печатных “H” и “A” характерны для душевнобольных людей»¹²². Айзеншиммель вторил: «Шрифт, использованный в печатном фрагменте внизу документа, обычно выбирают лица, страдающие слабоумием».

Оскар тяжко вздыхал. Представленные выводы едва ли могли помочь следствию, так как не содержали конкретики. Графологическая экспертиза была пустой тратой времени, как обычно. Айзеншиммель – старый самовлюбленный брюзга. Несмотря на несколько громких провалов (его раздутое эго часто приводило к катастрофическим фиаско в ходе открытых судебных заседаний), семидесятипятилетний немец все еще пользовался уважением у судей и следователей. Пышные седые усы, безупречные костюмы-тройки и сильный акцент – пожилой немец смотрелся опытным профессионалом. И Оскар ему в этом явно завидовал. Айзеншиммель выступал в суде в качестве эксперта по подлинности документов не одно десятилетие, а Оскар был всего лишь юнцом. В нынешнем деле главным экспертом назначили именно Айзеншиммеля, тогда как Оскару предназначалась роль второго, а то и третьего плана. Молодой криминалист скрепя сердце выказывал почтение старшему коллеге, однако подобные церемонии сильно задевали чувствительную натуру гения, чья самооценка росла с каждым раскрытым делом.

«Я должен выполнять всю черную подготовительную работу, – горько сетовал Оскар в письме Кайзеру. – Притворяться перед стариком, что все делается по его указаниям, и, вероятно, отдать лавры победителя в этом деле»¹²³.

Оскара, приверженца строгих научных методов, приводила в бешенство необходимость подчиняться эксперту, чей подход и специализация не вызывали доверия. Айзеншиммель был шарлатаном. Но второй эксперт оказался еще хуже: самоуверенный, напыщенный циник¹²⁴. Оскар не сомневался: Макговерн – мошенник, чья ненадежная методология обрекала на гибель квалифицированную почерковедческую экспертизу.

У Макговерна, как и у Айзеншиммеля, имелось несколько сомнительных пунктов в послужном списке, и Оскар переживал, что эти недостойные (а порой и неэтичные) эпизоды дискредитируют судебный анализ почерка в целом. Порядка двадцати лет назад государственные обвинители, представляющие американское правительство, добились ареста Макговерна за дачу ложных показаний¹²⁵. Его обвинили в преувеличении собственной квалификации в ходе представления экспертного заключения на одном из судебных процессов. Хотя в итоге Верховный суд США снял обвинение, репутация Макговерна была подмочена. И все же в эпоху зарождения криминалистики, когда каждый мог назваться экспертом в любой области, Макговерн пользовался у работников прокуратуры доверием благодаря своей уверенности во время выступлений в суде. Вот такие два «эксперта» оказались соперниками Оскара – «профан» и «лжец», как назвал их молодой ученый.

На протяжении долгой трудовой деятельности Оскара Чонси Макговерн станет его основным противником. На деле он был лишь одним из многих экспертов, которые пытались устроить скандал в суде, чтобы публично очернить Оскара, причем последний отвечал им той же монетой. Жесткие перепалки смущали присутствующих в зале и приводили в смятение судей. Однако теперь и Оскара, и Макговерна наняла сторона обвинения с тем, чтобы они с помощью анализа почерка установили личность похитителя. Почтовые служащие вручили Оскару записку с требованием выкупа. Он внимательно осмотрел документ.

– Кое-что я могу сказать уже сейчас, – заявил следователям криминалист. – Кто бы это ни писал, он изобличил свою профессию.

– Что вы имеете в виду? – спросил один из сыщиков.

– Автор послания – кондитер¹²⁶, – ответил Оскар, пристально глядя на него сквозь очки.

– Ну-ка расскажите! – хохотнул тот.

– Этот шрифт применяется кондитерами. Любого хорошего специалиста обучают такому письму.

Следователи разом перестали улыбаться.

– Обратите внимание на вогнутые вертикальные фрагменты букв «А» и «H», подковообразная горизонталь у «Т» и квадратный низ у «U». Подобный декоративный шрифт используется для надписей на тортах. В следующий раз, когда вам подадут именинный торт, приглядитесь, как выведены глазурью буквы, – пояснил ученый.

Полицейские отнеслись к словам криминалиста скептически, но Оскара не нанимали убеждать их. Его задача – беспристрастно изучить улику.

– В городе полным-полно кондитеров! – загалдели сыщики.

Оскар ухмыльнулся. Как он и предполагал, от полиции помощи ждать не придется. В то время психологическое состояние преступников оценивалось исключительно после задержания, да и то лишь ради определения вменяемости. Новаторство Оскара заключалось в том, что он хотел установить личность преступника до ареста. Он сосредоточивался на зацепках, характеризующих привычки, – это был прототип нынешней системы составления психологических портретов преступников. Такого в Америке не делал никто.

Психологические портреты преступников составлялись на протяжении истории, начиная со средневековых «экспертов», пытавшихся обнаружить еретиков. Первый известный психологический портрет уголовного преступника был составлен в 1888 году инспекторами Скотленд-Ярда, которые надеялись получить хоть какую-то информацию о Джеке-потрошителе, исходя из его писем и вида обнаруженных жертв¹²⁷. В Америке составление портретов войдет в широкую практику лишь с 1950-х, и только в 1970-х в ФБР появится Отдел поведенческого анализа. Оскар опережал свое время, считая, что сможет восстановить сцену преступления на основе привычек и действий преступника: «Я это делаю, изучив улики, которые оставляет преступник».

По мнению Оскара, заключение Айзеншиммеля и Макговерна о безумии похитителя было нелепо. Ученый возразил, что у каждого преступника имеются свои привычки, они неизбежны, и часто даже сам убийца их не осознает. Но привычки его и выдадут. Кондитер, совершивший убийство, остается кондитером. Именно поэтому записка о выкупе выведена таким необычным шрифтом. Преступник действовал по привычке, не задумываясь. И его действия станут первым штрихом в психологическом портрете. Оскар твердо верил, что прежде всего сыщики должны внимательно изучить улики, дабы установить личность преступника, и лишь потом искать мотив – и доказал свою правоту делом.

Пока полиция рыскала по холмам вокруг Колмы в поисках дьявола, Оскар сделал единственное заявление: «Ищите кондитера».

* * *

Для архиепископа в Сан-Франциско расследование обернулось настоящим кошмаром. Каждый вечер он молился, чтобы отца Хеслина нашли живым. На календаре было уже 10 августа – со времени похищения прошло восемь дней. Накануне под дверь его резиденции подсунули новое письмо, в котором сообщалось, что священник пока жив. Второе послание оказалось еще более странным. Бессвязный текст изобиловал туманными намеками, которые словно специально предназначались для того, чтобы окончательно запутать следствие.

«На этот шаг меня толкнула судьба, – признавался автор. – Болезнь и нищета не оставили другого выбора. Я очень нуждаюсь в деньгах»¹²⁸.

Похититель указал новые условия выкупа – сумма увеличилась более чем вдвое и составляла уже 15 000 долларов.

«Отец Хеслин жив и просит вас о помощи. Ждите от меня новых писем».

Шериф опять пригласил двух графологов – Айзеншиммеля и Макговерна. Оскара вызывать не стали. Похоже, выводы талантливого криминалиста полицию не впечатлили. Графологи сделали увеличенную копию второго письма, подсветили бумагу лампой и вновь заявили, что автор однозначно безумец и к тому же трус. «Судя по почерку, автор послания невменяем»¹²⁹, – значилось в официальном отчете Макговерна. Еще одно бесполезное заключение, которое никак не сужало круг подозреваемых – в Северной Калифорнии явно не один умалишенный преступник. «Ни о чем», – презрительно фыркнул Оскар.