Текст книги "Американский Шерлок Холмс. Зарождение криминалистики в США"

В 1915 году профессор психологии Гарвардского университета и правовед Уильям Марстон[28]28
  Уильям Моултон Марстон (1893–1947) – американский теоретик феминизма, психолог, изобретатель прототипа детектора лжи, основанного на изменениях кровяного давления, автор комиксов о Чудо-женщине.


[Закрыть] изобрел прибор, определяющий ложь по показаниям систолического кровяного давления, – первый шаг на пути к современному полиграфу. Однако давление измерялось с перерывами, что не давало особенных результатов во время полицейских допросов.

Марстон интересовался наукой, но его манил Голливуд. Вскоре он придумал супергероя женского пола – Чудо-женщину, которая с помощью Лассо истины заставляет преступников говорить правду¹⁵⁵. Марстону оставалось лишь мечтать о подобном секретном оружии. И в 1921 году Джон Ларсон усовершенствовал прибор Марстона. Ларсон обратился на кафедру физиологии Калифорнийского университета в Беркли с просьбой о создании новой машины, которая будет постоянно (а не с перерывами) измерять давление, а также сердечный ритм и дыхание. Ларсон с коллегами предполагали, что эти данные помогут выявить лживые высказывания испытуемых. Молодой ученый назвал свое изобретение «кардио-пневмо-психограф», но Август Фольмер в интервью с журналистами дал более короткое название – «детектор лжи».

К концу лета 1921 года Ларсон собрал переносную версию машины, которая умещалась на доске для резки хлеба; вскоре они с Фольмером отправились в Редвуд-Сити, что в шестидесяти километрах южнее Беркли, для первого испытания прибора на подозреваемом в убийстве. За полчаса Ларсон установил аппаратуру, а затем Уильяма Хайтауэра усадили на деревянный стул и велели положить руку на стол. Техасец едва держался на ногах – последние несколько дней он почти не ел и не спал. Его чуть ли не каждый день таскали на допросы.

Пресса объявила техасца виновным еще до суда. «Полиция постепенно придает огласке историю Хайтауэра», – сообщали газеты. Бандиты Редвуд-Сити объявили, что готовы убить Хайтауэра в отместку за гибель отца Хеслина. А стражи порядка тем временем изо всех сил старались не допустить расправы над подозреваемым до суда. «Когда полиция сочтет возможным, его тайно вывезут из города. Мы не допустим линчевания!»¹⁵⁶ – заявил окружной прокурор.

Позиция защиты основывалась на словах пары свидетелей. И соседка отца Хеслина, и экономка описывали похитителя как невысокого смуглого иностранца, а не долговязого техасца. Но теперь обе женщины вдруг изменили свои показания – они обе сказали, что ошибались. Экономка отца Хеслина, Мэри Вендел, даже устроила небольшую сцену, увидев Хайтауэра в тюрьме.

– О боже! Это он! – закричала она. – Вот кто увез отца Хеслина! Лицо, весь облик! О, я…¹⁵⁷

На полуслове экономка упала в обморок. Хайтауэр непонимающе смотрел на распростертое перед ним бесчувственное тело. На показания Вендел полагаться было нельзя, что, конечно, понимали бы сегодняшние адвокаты.

По данным «Инносенс проджект», некоммерческой правовой организации, помогающей освободить невинно осужденных, ошибочное свидетельское опознание – основная причина вынесения незаслуженных приговоров¹⁵⁸. Следователей сбивают с толку ненадежные опознания или свидетели, которые преднамеренно указывают на невиновного человека или даже на того, кто и сам пострадал от действий преступника, – например, на раненого в жестокой перестрелке. Несмотря на доказанный факт, что традиционные линейки из выстроившихся в ряд подозреваемых дают ненадежные результаты, свидетельское опознание до сих пор служит при расследовании преступлений самым частым доказательством. В случае Уильяма Хайтауэра ценное время было упущено из-за этнических предрассудков ненадежных свидетелей.

Хайтауэр, осунувшийся и нервозный, что-то бессвязно лепетал полицейским и репортерам. Рассказывал, как его в детстве пороли, потом вдруг вспоминал о своих творческих муках во время сочинения музыкальной лирики.

«У меня голова пухнет от мыслей. Кажется, она вот-вот взорвется. Неужели я схожу с ума?»¹⁵⁹ – признавался Хайтауэр охраннику.

На следующий день техасец сказал окружному прокурору с отчаянием в голосе: «Я больше не могу. И плевать, что будет. Мне всю жизнь не везет»¹⁶⁰.

Той же ночью Хайтауэра усадили на неудобный деревянный стул¹⁶¹. Он взглянул на двух молодых людей, а затем на странное устройство, рядом с которым они стояли. Аппарат был оснащен проводами, стеклянной колбой и парой игл, расположенных над широкой лентой закопченной бумаги. Грудь Хайтауэра плотно стягивали резиновые шланги, левую руку повыше локтя обхватывала манжета. Филипс Эдсон, помощник Ларсона, включил почерневшими от закопченной бумаги пальцами несколько тумблеров. Склонившись над Хайтауэром, Эдсон прижал к правой руке техасца стетоскоп. Иглы царапали бумагу, которая прокручивалась на двух деревянных валиках, и на черном фоне появлялись непонятные узоры. В течение часового допроса устройство непрерывно выдавало показатели.

Хайтауэр произносил все ответы спокойно, и тут Джон Ларсон задал самый главный вопрос:

– Вы убили отца Хеслина?

– Нет.

В голосе Хайтауэра звучала уверенность, но показатели аппарата¹⁶² свидетельствовали об обратном. Линии на ленте бешено задергались.

«Подозреваемый скрывал важные факты по каждому ключевому вопросу, – позже заявил Ларсон репортерам. – Всякий раз, когда задавались критические вопросы, у Хайтауэра отмечалось значимое увеличение кровяного давления, ускорение и нестабильность других показателей»¹⁶³.

Август Фольмер назвал испытание на полиграфе «безотказным». «Обыкновенное смущение или страх дают иную картину¹⁶⁴, – пояснялось в одной газетной статье. – Полиция Беркли утверждает, что ошибки практически исключены». Однако это было не так.

Даже в 1920-х проницательные судьи подозревали, что изобретение Ларсона далеко не идеально. Всего лишь два года спустя, в 1923 году, Верховный суд страны рассматривал громкое дело «Фрай против США», в котором подозреваемый в убийстве пытался привлечь показания полиграфа в качестве доказательства своей невиновности. Суд вынес решение не в пользу подозреваемого, мотивируя тем, что испытания на полиграфе не пользуются «безоговорочным доверием в научном сообществе»¹⁶⁵. Устройство не может быть допущено к использованию в суде, поскольку не изучено экспертами, недостаточно апробировано на практике, а также неизвестен размер его погрешности.

Решение Верховного суда действовало семьдесят лет. А с 1993 года все результаты криминалистической экспертизы, включая испытания на полиграфе, получили право рассматриваться в федеральных судах, если удовлетворяют так называемому стандарту Дауберта. Для подтверждения надежности той или иной криминалистической процедуры следует доказать, что «логика и методология исследования научно обоснована и может должным образом применяться к рассматриваемым фактам»¹⁶⁶. Кроме того, эксперт-криминалист должен иметь достаточную квалификацию для применения данной процедуры.

Современные ученые пришли к выводу, что на сердечный ритм и дыхание влияют слишком много факторов – например, душевное расстройство или прием определенных препаратов. И невозможно четко разграничить смущение, страх или панику. Август Фольмер ошибался, но все же с тех пор, как в 1921 году он внедрил использование полиграфа, это устройство применялось в бесчисленном множестве уголовных дел, в том числе и федерального уровня¹⁶⁷. И сегодня масса невинных людей томится в тюрьмах лишь потому, что один хороший полицейский дал добро на использование лженаучного достижения.

«Виновен!» – заключили в 1921 году операторы устройства, подсоединенного к Уильяму Хайтауэру. По возвращении в камеру бедняга разразился горькими рыданиями. Результат допроса не удивил Оскара. Ученый знал, что Август Фольмер (и наука) подкрепят его выводы в деле об убийстве священника.

* * *

«Последнее время я слишком много размышляю, – с грустью признался Уильям Хайтауэр своему адвокату. – В голову лезут дикие мысли. Тоска одолевает»¹⁶⁸.

Шел октябрь. В оставшиеся перед судом дни Хайтауэр, сидя в тюремной камере, думал о жизни: о потерянных любимых, о неудачах в бизнесе, об обвинении в убийстве. И вдруг техасцу слегка улыбнулась удача – ему назначили нового адвоката. И. Дж. Эммонс вызвался защищать Хайтауэра безвозмездно. Как выяснилось, Эммонс давно симпатизировал чудаковатому кондитеру: он своими глазами видел, как Хайтауэр, у которого одно время была лавка в Бейкерсфилде, раздавал местным детям печенье.

«Я не хочу лишаться того, чем дорожу больше всего на свете: свободы, – жаловался Хайтауэр. – Но меня так опутали цепью косвенных улик, что я вряд ли выберусь». Предчувствие его не обмануло: 5 октября, когда начались слушания, окружной прокурор представил суду список улик, и все до единой указывали на Хайтауэра как на убийцу. Заседание началось с выступления репортера Джорджа Линна, поведавшего жуткую историю о ночных поисках закопанного тела¹⁶⁹. Процесс длился меньше недели, и за это время в зале суда со стороны обвинения побывало более дюжины свидетелей¹⁷⁰, каждый из которых добавлял звено в цепи косвенных улик против Уильяма Хайтауэра. Предполагалось, что экономка и соседка – единственные, кто видел преступника в ночь похищения, – опознают подсудимого. Однако соседка переехала в другой город, и в качестве свидетеля осталась лишь экономка Мэри Вендел.

– Еще не стемнело, – говорила она. – На мужчине были темные очки. Заходить в дом он отказался, но я его отчетливо видела¹⁷¹.

И ни слова о невысоком смуглом иностранце. Прокурор отнес эту неточность за счет волнения, а не ксенофобии. Еще один свидетель, мужчина, сказал, что в ночь похищения Хайтауэр арендовал автомобиль «форд», модель 1920 года с открытым верхом и автоматическим стартером, после чего отсутствовал в течение нескольких часов. Другие свидетели заявили, что за пару недель до преступления техасец якобы проживал возле Салада-Бич, а через несколько дней после этого ошивался возле рекламного щита с блинами. Нашелся житель Невады, который сообщил, что продавал Хайтауэру револьвер сорок пятого калибра. День выдался для Уильяма Хайтауэра тяжелый, но то, что случилось потом, было по-настоящему грустно.

– В качестве следующего свидетеля я вызываю миссис Ли Путнам! – громко произнес окружной прокурор Франклин Сварт.

В зале суда поднялся шум. Благодаря газетчикам публика знала, что Дорис Ширли (а теперь, после недавнего замужества, Дорис Путнам) – прежняя возлюбленная Хайтауэра. Двадцатичетырехлетняя кокетка с притворной скромностью заняла место свидетеля. Она нарядилась в черный плащ, коричневое платье и темные шелковые чулки. На голове миссис Путнам красовалась элегантная шляпка, в руках она сжимала небольшую сумочку. С новым обручальным кольцом на пальчике молодая женщина предстала перед судом во всем блеске, достойном звезды Голливуда.

Хайтауэр не мог отвести от нее глаз. Он разволновался, стал рвать бумагу на мелкие клочки, затем быстро начертил что-то в блокноте и, наконец, попросил адвоката задать свидетельнице особый вопрос. «Нет, – отрезал Эммонс. – Не стоит этого делать»¹⁷².

Миссис Путнам рассказала, что за два месяца до убийства священника познакомилась в Юте с Хайтауэром и затем поехала с ним в Сан-Франциско. Там пара прожила около месяца. Накануне убийства отца Хеслина она встречалась с Ли Путнамом – человеком, за которого месяц спустя вышла замуж. В сам день похищения, 2 августа, у Дорис было назначено с Хайтауэром свидание, но вместо этого она отправилась с Ли Путнамом в театр. Чувство Хайтауэра оказалось невзаимным – его возлюбленная увлеклась другим мужчиной.

Дорис решительно отстранилась от прежнего любовника, опровергнув его показания о том, что в ночь похищения они вдвоем ездили в Сан-Хосе и обратно. Репортеры отметили, как Хайтауэра раздавили эти слова. Глядя на Дорис, он нахмурился и сокрушенно покачал головой.

– Я уехала из Сан-Франциско с Путнамом, потому что хотела сбежать от Хайтауэра, – сообщила она.

Пока Эммонс вел перекрестный допрос свидетельницы, Хайтауэр временами дергал его за рукав, но не проронил ни слова. Когда же Дорис прошла мимо техасца к своему месту рядом с мужем, Хайтауэр тихо сказал:

– Жаль, что у тебя такая короткая память, детка¹⁷³.

Одиннадцатого октября Хайтауэру предоставили слово в собственную защиту. Как и ожидалось, бедняга совершенно не умел толково говорить. Бормотал что-то бессвязное, повторялся по нескольку раз до тех пор, пока его не остановили. Увы, таким неудачным выступлением Хайтауэр лишь навредил себе. Затем суду были представлены вещественные доказательства, и если револьвер играл в них важную роль, то ключевой уликой стал нож.

«Неудачный день для Хайтауэра. Крошечные песчинки могут оказаться огромным доводом в пользу обвинительного приговора на суде в Редвуд-Сити», – гласил заголовок одной из местных газет.

На третий день судебного процесса Оскар Генрих огласил заключение криминалистической экспертизы, также свидетельствующее против Хайтауэра. Ученый четко и ясно пояснил присяжным каждый шаг выполненных исследований и их научное обоснование. Оскар продемонстрировал увеличенные фотографии песчинок, объясняя различия между ними: цвет, текстуру, размер, зернистость. Рассказал, как петрографический тест позволяет выявить мельчайшие отличия в структуре минералов и органических пород в составе каждой песчинки и даже определить степень ее блеска. Присутствующие услышали, как эти едва заметные детали сыграли ключевую роль в деле Уильяма Хайтауэра: образцы песка, найденные в комнате Хайтауэра и на месте захоронения тела отца Хеслина на пляже Салада-Бич, с высокой вероятностью имеют единый источник происхождения. Это была важная косвенная улика.

Во время перекрестного допроса адвокат Хайтауэра попытался поставить под сомнение науку.

– Все ли песчинки в Тихом океане одинаковы? – с нескрываемым сарказмом спросил он Оскара.

– Про весь океан не скажу. Но я точно знаю, что существует несколько типов песка. И оба проанализированных образца происходят из единого источника, что свидетельствует против Уильяма Хайтауэра, – невозмутимо ответил криминалист.

«Это доказательство причастности Хайтауэра к убийству отца Хеслина стало самым серьезным оружием в арсенале обвинения»¹⁷⁴, – написал один репортер.

– Расскажите о проведенном анализе почерка записки с требованием выкупа, – обратился к Оскару прокурор. – Каким образом особая форма букв указывает на то, что Уильям Хайтауэр по профессии кондитер?

Оскар показал присутствующим крупные снимки с увеличенной буквой «D»: одна из записки с требованием выкупа, а вторая из личных бумаг Хайтауэра.

– Взгляните на букву «D», – обратился он к присяжным. – В обоих образцах есть схожий признак, который заметен не сразу: автор не способен провести ровную вертикальную черту¹⁷⁵.

Оскар вручил присяжным увеличенные фотографии, а сам перешел к следующим снимкам.

– А теперь обратите внимание на букву «S»: бросается в глаза характерное сходство в трех точках. Особенность заглавной «S» в записке с требованием выкупа в начальном и конечном штрихе. Отмечается уникальная авторская манера выводить горизонтальную дугу справа налево, – произнес криминалист.

Присяжные подались вперед, внимательно глядя на дуги, о которых говорил Оскар. Словно под гипнозом, они ловили каждое слово ученого. Выводы криминалистической экспертизы стали для Хайтауэра роковыми.

* * *

После двухдневного выступления в суде Оскар, наконец, освободился. Это было очень кстати, ведь он совершенно обессилел. Криминалист уже несколько недель не писал Бойнтону Кайзеру – неслыханное дело. Закадычные приятели регулярно обменивались посланиями – они нуждались друг в друге, заполняя общением душевную пустоту, о которой вряд ли догадывались.

Семейная жизнь, у обоих внешне счастливая, временами удручала рутиной. Зато в обществе друг друга два чопорных педанта становились раскованными – будь то при личной встрече или в переписке. Когда по прошествии месяца Кайзер так и не получил очередное остроумное послание от Оскара, он всерьез забеспокоился. Библиотекарь отправил приятелю небольшое письмо, рассчитывая, что Оскар спохватится и тут же ответит.

«Прощайте, преступники и расследования! – шутил Кайзер о своей новой должности в библиотеке. – К счастью, благодаря высланным мной материалам вы будете заняты до самой пенсии, на которую выйдете миллионером»¹⁷⁶. Библиотекарь не преувеличивал. К 1921 году Оскар получил от него сотни книг, буквально каждую из которых задействовал в работе. В течение многих лет Кайзер подбирал издания специально для друга. Оскар подозревал, что библиотекарь немного завидует его яркой с виду жизни ученого-сыщика.

«Вчера нам поступил экземпляр «Судебной химии» Лукаса, и вечером я несколько часов просматривал эту книгу, – писал Кайзер. – Как ученый могу заключить, что издание производит хорошее впечатление полнотой и ясностью изложения»¹⁷⁷.

Однако и на это письмо, пришедшее в разгар судебного процесса по делу Хайтауэра, Оскар не ответил. Молчание друга сильно задело Кайзера, который на– деялся сделать с ним серию статей о роли научных лабораторий в расследовании преступлений. Библиотекарь даже приложил список возможных названий – увы, тусклых и скучных. Создание уникального, цепляющего заголовка для статьи, нацеленной на массового читателя, было сродни искусству, которым Кайзер не обладал.

Сидя в лаборатории, криминалист читал письмо приятеля, как вдруг глаза впились в одну строчку. Теперь обиделся Оскар! Он с ненавистью смотрел на имя «Чонси Макговерн». Кайзер ненароком совершил оплошность, посоветовав другу прочесть в «Литературном вестнике» любопытную статью «Новый способ ловить фальсификаторов», написанную злейшим врагом Оскара.

«Мне пришло в голову, что вы могли бы опубликовать в «Литературном вестнике» собственные мысли на эту тему. Привести аргументы «за» и «против», а также прокомментировать работу Чонси Макговерна»¹⁷⁸, – советовал Кайзер. Видимо, он забыл, что Оскар не выносил Макговерна. Криминалист никак не отреагировал на письмо. Когда миновало более месяца, Кайзер в отчаянии послал Оскару телеграмму, на которую тот ответил со всей язвительностью.

«Ваше предложение насчет серии статей довольно интересно, – писал Оскар. – Однако заголовки откровенная дрянь. Слишком занудны и непонятны. Они не подходят для коротких рассказов. Попробуйте что-нибудь вроде “Как застрелить мужа и уйти от наказания”»¹⁷⁹.

Расследование сложных преступлений, финансовые проблемы, соперничество с Макговерном – все это отравляло дружбу Оскара с Кайзером. Неожиданное давление со стороны лучшего друга оказалось для криминалиста очень неприятным. И особенно горько, что именно Кайзер напомнил ему о Макговерне как о полноправном эксперте.

Уязвленный резким тоном Оскара библиотекарь, тем не менее, ответил тактично: «Внимательно ознакомился с вашими нелестными отзывами о предложенных мной заголовках. И все же вы совершенно не правы. Речь идет о серьезных статьях, а не о коротких рассказах»¹⁸⁰. Кайзер сумел выдержать вежливый тон почти до конца письма. Но он не мог позволить, чтобы в их «единоборстве» победа каждый раз доставалась Оскару. Несколькими неделями ранее Кайзер убедил друга приобрести диктофон для записи речи, так как Оскар часто жаловался, что его секретарь слишком медленно печатает. И теперь Кайзер не устоял перед искушением и нанес приятелю меткий и весьма ощутимый удар, ловко замаскированный под сарказм: «Похоже, вы не умеете пользоваться диктофоном. В вашем письме масса ошибок».

Подобная пикировка была между ними не в новинку, но до настоящих обид дело не доходило. И тем не менее примирение откладывалось, так как защита Хайтауэра выступила в суде с заключительной речью.

* * *

Адвокатам Уильяма Хайтауэра с самого начала пришлось нелегко. Судья отклонял большинство их прошений и часто поддерживал протест прокурора. 13 октября около часа дня присяжные удалились. Глядя им вслед, Хайтауэр неторопливо жевал жвачку. С первого же дня слушаний репортеры подметили эту его привычку: видимо, она успокаивала техасца, но не щадила слух окружающих. Защитники надеялись, что даже в случае обвинительного приговора Хайтауэра избавят от высшей меры наказания. Правда, шансы на подобный исход были мизерны – по мнению подавляющего числа американцев, убийца священника не заслуживает милосердия.

Примерно через час после того, как присяжные удалились в комнату для совещаний, они потребовали передать им записку похитителя. А еще через пятнадцать минут – фотографии почерка Хайтауэра. Присяжные разложили материалы на столе, вглядывались в них, спорили друг с другом. Затем обсуждали доказательства, представленные Оскаром Генрихом: образцы песка, палатка, волокна ткани, записка с требованием выкупа. Каждая улика в сочетании с другими свидетельствовала о том, что Хайтауэр был на месте преступления.

Не прошло и двух часов, как присяжные вернулись в зал суда с вердиктом¹⁸¹. Техасец молча встал перед судом, не переставая жевать резинку.

– Мы считаем подсудимого виновным в убийстве первой степени¹⁸², – объявил председатель присяжных.

Публика начала перешептываться. Шум нарастал, и пристав был вынужден призвать аудиторию к порядку. Техасец сохранял невозмутимость, лишь мерно двигались его челюсти. Выслушав решение присяжных, Хайтауэр повернулся к адвокатам и нескольким ближайшим репортерам.

– Ну что, ребята, похоже, некоторое время вы меня не увидите¹⁸³, – печально проговорил он.

Однако далее последовала неожиданность: в качестве меры пресечения присяжные избрали техасцу не повешение, а пожизненное заключение, хоть речь шла об убийстве священника. Остаток жизни Хайтауэру надлежало провести в тюрьме Сан-Квентин, штат Калифорния. Даже Оскар Генрих, который выступал за высшую меру для серьезных преступников, согласился, что в данном случае милосердие оправданно.

«На мой взгляд, кашу заварил Хайтауэр, – писал Оскар Кайзеру, после того, как они помирились. – Когда священник сунул голову в палатку и понял, что там пусто, техасец затеял драку»¹⁸⁴. Криминалист отметил, что высокий и крупный отец Хеслин мог бы легко одолеть своего тщедушного похитителя. «Священник был очень силен, и я рад, что Хайтауэр убил его непреднамеренно, не желая причинить отцу Хеслину какой-либо вред», – заключил он.

Оскар гордился тем, что внес вклад в расследование. «Нож однозначно доказывал связь Хайтауэра с палаткой и захоронением и сыграл в следствии ключевую роль. По словам присяжных, именно эта улика определила их вердикт»¹⁸⁵.

И тем не менее в деле Уильяма Хайтауэра оставались кое-какие сомнения. Несмотря на доказательства, он продолжал настаивать на своей невиновности. И ни разу не заколебался. «Что бы ни думали присяжные и публика, я невиновен. Впрочем, я знал, что мне вынесут обвинительный приговор»¹⁸⁶, – сказал Хайтауэр.

Один из самых тревожащих вопросов касался мотива преступления: если Уильям Хайтауэр похитил священника ради выкупа, тогда зачем убивать жертву, даже не начав переговоров? Если же это было убийство из ненависти к католической церкви, то зачем посылать записку с требованием выкупа, да еще и вести полицию прямо к телу? Хайтауэра ничто не связывало с убийством до тех пор, пока он не приблизился к резиденции архиепископа. По мнению Оскара, таким образом Хайтауэр надеялся искупить вину – он хотел, чтобы его поймали. А может, и не стоило искать логичных ответов, так как все упиралось в печальный диагноз?

Едва ли Уильям Хайтауэр разрешил бы эти сомнения. Техасца заключили в Сан-Квентин, где он работал на тюремной мебельной фабрике и сочинял стихи целых сорок четыре года. Четыре десятка лет без лечения душевного расстройства. Все апелляции суд отклонил, но в 1965 году восьмидесятишестилетнего Хайтауэра, старейшего заключенного в Калифорнии, освободили.

«Я не испытываю никаких чувств, ни на кого не обижаюсь. Я выхожу на свободу»¹⁸⁷, – заявил он. Несколько месяцев спустя Уильям Хайтауэр скончался в одном из мотелей в полном одиночестве. Свою вину он так и не признал.

Желудок Оскара снова забурлил – организм реагировал на стресс. Теперь вся страна знала, что он был тем самым знаменитым экспертом на суде над Уильямом Хайтауэром. Э. О. Генрих, как называли его в газетах, не дал уйти от наказания зверю, убившему всеми любимого священника. Оскар, купавшийся в лучах заслуженной славы, не сомневался в своей правоте.

Он просмотрел массу газетных статей, в каждой из которых упоминалось его имя. Если после обеда не удавалось вздремнуть, у него могла разболеться голова. Однако сегодня головная боль возникла по другой причине.

Оскар мало кому признавался, возможно, лишь Кайзеру, что последний месяц почти доконал его. Ведь напряженная работа велась по двум расследованиям одновременно. Когда Уильяма Хайтауэра осудили, Оскар, наконец, смог сосредоточиться на самом громком деле в своей карьере. Следствие началось месяц назад, еще до процесса над Хайтауэром. Криминалист пролистал содержимое пухлой папки и вгляделся в выведенные на обложке слова: «“Толстяк” Арбакл»[29]29
  Роско Конклинг «Толстяк» Арбакл (1887 – 1933) – американский актер немого кино, комик, режиссер и сценарист.


[Закрыть].