Текст книги "Грядет Тьма"

Тощий адепт подошел к ним, оскалив зубы:

– Еще одно одаренное отребье использует на нас свою злокозненную силу. Твои пророки прокляли тебя, когда дали тебе Дар.

Хассан покраснел от злости – и стыда. Потому что он не был одаренным. Хотя этот факт не уменьшил его злости к свидетелям и их извращенной идеологии. Ему хотелось образумить адепта – и в то же время ему хотелось, чтобы тот его боялся, думал, что он один из одаренных.

В шести пророческих городах и за их пределами одаренных почитали за их способности. Первым из них силы были даны пророками. Хотя каждый год рождалась всего пара тысяч одаренных, многие из них занимали важные должности.

Все короли и королевы, сидевшие на троне Херата до сегодняшнего дня, имели Дар. Хассан провел большую часть жизни, мечтая, чтобы в нем открылся один из телесных даров. Способность исцелять Даром крови или предвидеть Даром взора. Он мечтал обладать, как отец, Даром разума, который был способен создавать предметы, наполненные священной эшой, творящей чудеса. Или Даром сердца матери, который сделал ее такой же сильной, как вол, и быстрой, как гадюка. Он давал способности видеть в темноте и слышать сердцебиение за сотни метров.

С ходом времени желание Хассана становилось все более отчаянным. Часто Дар открывался у людей в возрасте всего семнадцати лет, а его родители и дедушка с бабушкой осознали свой Дар до двенадцати. Теперь, в шестнадцать, Хассан уже давно похоронил надежду обрести Дар. Слова адепта только подняли на поверхность его детский стыд.

Хассан бросился на тощего адепта, все тело ломило от чистой ярости. Он вытянул руки, согнув пальцы, и приготовился схватить адепта за горло. Но что-то врезалось в него со стороны, и, повернувшись, Хассан увидел низкого круглолицего адепта над собой.

Он снова замахнулся на Хассана. Тот увернулся, опустившись на одно колено. Подняв взгляд, он увидел, что высокий тощий адепт схватил старого служителя за одеяния.

– Безупречный узнает силу моей преданности! – крикнул тощий адепт, протянув руку к ремню и вытащив сверкающий нож. – Пророков больше нет, и за ними последуют одаренные!

– Нет! – крикнул Хассан, прыгая к ним. Он с силой оттолкнул адепта с пути и пригнулся, чтобы сбить с ног тощего. Но тот отошел и повернулся к Хассану со сверкающим в руке лезвием.

Хотя Хассану не хватало скорости и силы одаренных, мать научила его защищаться. Он развернулся на пятке и выбросил руку по направлению к ножу. Лезвие попало в голую плоть под локтем. Боль обожгла его, но он не позволил ей повлиять на концентрацию. Другую руку Хассан протянул к ножу и оттолкнул его от своего тела.

Они с адептом сцепились в смертельной схватке, толкая друг друга, поднимая нож высоко над головой. Теплая кровь капала на плечо Хассана, вся его рука пульсировала и горела от боли. Он взглянул в широко распахнутые глаза адепта. Глубокий, обжигающий гнев, копившийся в Хассане последние две недели, вырвался из него, когда он вырвал нож из рук противника.

Он опустил взгляд на лезвие в руке, испытывая желание вонзить его прямо в сердце адепта. Словно мог заставить его заплатить кровью за всю ту боль, что эти люди, их лидер причинили его дому.

Но прежде чем он успел что-то сделать, атака со спины толкнула его вперед. Нож со звоном упал на землю, и мир поплыл перед глазами, когда Хассан свалился на ступеньки храма. Он выбросил руки вверх, чтобы защититься, когда на него двинулись другие свидетели с оружием наготове.

Но ударов не последовало. Хассан услышал резкий вздох и стук трех тел, падающих на мраморные ступени.

Подняв взгляд, он увидел только свет.

На ступенях посреди трех распластавшихся свидетелей стояла девушка. Она точно была хераткой. Ниже, чем Хассан, но подтянутая, с гладкой темной кожей и густыми черными волосами, собранными в пучок. По бокам волосы были коротко острижены в стиле хератских легионеров. Ослепляющий свет, как он теперь увидел, был отражением полуденного солнца в лезвии изогнутого меча, который она держала в руках.

Еще два хератских мечника стояли по бокам от нее, сузив глаза и глядя на свидетелей, которые быстро отступали.

– Убирайтесь отсюда сейчас же, – сказала она свидетелям на ступенях. У нее был низкий командный голос. – Если еще раз ступите на землю этого храма, он станет последним посещенным вами местом.

Свидетели, которые казались достаточно храбрыми, выступая против служителя и невооруженных беженцев, были не готовы сражаться с одаренными хератскими легионерами с мечами в руках. Они побежали по ступеням храма прочь, оглядываясь через плечо.

Только бородатый свидетель остался позади. Он поднялся со ступенек.

– Грядет час расплаты для всех вас! – яростно заявил он, а потом повернулся и последовал за другими прочь от храма.

– Ты их испугала, – сказал девушке один из мечников.

Она покачала головой.

– Они вернутся, как крысы. Но мы будем готовы.

– О, смотрите, – сказал другой мечник, указывая на ступеньки храма. – Караульные прибыли. Как раз вовремя, чтобы пропустить все веселье.

Хассан повернулся и увидел знакомую голубую униформу городских караульных, марширующих сквозь расходящуюся толпу. Во времена пророков город и храм Палласа защищались паладинами Ордена последнего света – одаренными солдатами, служившими пророкам. Но когда пророки исчезли, то же случилось и с Орденом, теперь защита города перешла в руки караульных, созданной на скорую руку силе неодаренных наемников.

– Ты в порядке? – спросила хератка.

Хассану понадобилось мгновение, чтобы понять, что вопрос адресован ему. Он повернулся к девушке и проследил за ее взглядом до своей руки. Она была покрыта засыхающей кровью.

– Это просто порез, – ответил он. Его злость подавляла боль, но, глянув на рану, он внезапно почувствовал головокружение. На смену буре его злости пришло тихое бурление. Он почувствовал, как подкрадывается головная боль.

– То, что ты сделал, было очень глупо, – сказала она. Одним грациозным движением она убрала изогнутый меч в ножны на поясе. – Глупо, но храбро.

Желудок Хассана сделал сальто.

– Я раньше не видела тебя в лагерях, – сказала она, склоняя голову набок.

– Я не беженец, – выпалил он. – Я здесь учусь.

– Студент, – повторила девушка. – Академос достаточно далеко отсюда, не так ли?

Хассана спасло от необходимости отвечать появление старого служителя.

– Эмир! – воскликнула девушка. – Ты не ранен?

Служитель отмахнулся от нее.

– Нет-нет, со мной все в порядке, Кхепри. Не нужно волноваться. – Он повернулся к Хассану. – Кажется, вы кое-что уронили. – Он протянул руку.

– Мой компас! – Хассан потянулся к нему.

– Я не мог не заметить, что у него особое устройство, – сказал Эмир. – Он указывает на маяк Назиры, не так ли?

Хассан медленно кивнул. Маяк был символом Назиры Мудрой, пророчицы, в честь которой назвали столицу Херата и чье пророчество привело к его основанию.

Отец передал ему компас на шестнадцатый день рождения. Он сказал, что знает, Хассан сохранит компас и, когда придет время, королевство тоже. К тому моменту Хассан уже потерял надежду занять трон после отца в качестве короля Херата.

– Не могу, – запинаясь, ответил Хассан отцу. – Я не… у меня нет Дара. Даже если ученые говорят, что еще есть время ему проявиться, мы с тобой знаем, что уже слишком поздно.

Его отец провел большим пальцем по маяку, вырезанному на компасе.

– Когда пророчица Назира основала этот город, ей пришло видение этого маяка, маяка знаний и разума. Она увидела, что, пока стоит маяк Назиры, род Сэйф будет править королевством. Твой Дар может проявиться завтра. Или никогда, – сказал он. – Но с Даром или без, ты мой сын. Наследник рода Сэйф. Если ты потеряешь веру в себя, компас приведет тебя к ней.

Слова отца все еще эхом отдавались в его голове, когда Хассан убрал компас и встретился взглядом с любопытным служителем. Горел ли в его глазах простой интерес или что-то большее, догадка? Узнал ли он Хассана?

– Назира? – спросила хератка. – Ты оттуда?

– Он принадлежит моему отцу, – ответил Хассан. Не ложь. – Он там родился.

Из-за мыслей об отце на сердце Хассана стало тяжело. Что бы тот сказал, если бы увидел, как Хассан сегодня отреагировал? Стыд накрыл его из-за того, как легко он позволил ярости взять верх.

– Я… мне нужно идти.

– Тебе нужно к целителю, – сказала хератка. – В лагерях есть парочка. Уверена, они будут рады осмотреть твою руку, особенно узнав, как ты…

– Нет, – отрезал Хассан. – Спасибо. Вы очень добры, но мне нужно возвращаться.

День становился прохладнее, и Хассан знал, что у него осталось меньше часа, прежде чем слуги тети пойдут звать его на ужин и поймут, что его нет в покоях. Ему нужно было время, чтобы вернуться и замаскировать свою рану.

– Ну, – тепло сказал служитель, – возможно, ты еще придешь.

– Да, – сказал Хассан, глядя на хератку. – То есть постараюсь.

Он поспешил прочь от храма, назад к Священной дороге. Но, добравшись до ворот, он повернулся и посмотрел на агору и временный лагерь у подножия храма Палласа. Позади него солнце опускалось в блестящее бирюзовое море, и Хассан уже видел, как зажигались первые лагерные костры, вспыхивая и посылая струи дыма в небо, словно молитвы.

3
Антон

ЧТО-ТО ПРОИЗОШЛО В САДАХ ТАЛАССЫ.

На улицах всегда становилось больше караульных, когда Антон проходил через ворота, отделяющие Нижний город от Верхнего. Но сегодня их было слишком много. Десятки караульных в голубой униформе, украшенной оливковым деревом, собрались вокруг таверн и общественных бань по сторонам площади Элия. Целый отряд с мечами на поясе стоял возле Талассы.

Антон протолкнулся через толпу перешептывающихся владельцев магазинов и других любопытных зрителей туда, откуда ему было видно группку людей в одинаковой оливковой форме, такой же как и на нем.

– Наконец ты здесь! – раздался веселый голос. Кто-то схватил Антона за запястье и потащил через толпу к внешней стене садов Талассы. – Ты выбрал ужасный день, чтобы опоздать на работу.

– Стой, Козима, – сказал Антон, моргая и глядя на коллегу-официантку. – Что происходит?

Козима затянулась своей сигариллой и выдохнула густой клуб валерианового дыма прямо ему в лицо, ее светло-карие глаза засветились.

– Произошло убийство.

– Что… здесь? – спросил Антон. – Гостя?

Козима кивнула, стряхивая пепел с сигариллы.

– Священника. Армандо Курио.

– Кого?

Она закатила глаза.

– Конечно же. Забываю, что ты не отсюда. Курио один из священников храма Палласа, но у него здесь другая репутация.

В садах Талассы нередко видели представителей духовного сана с определенной репутацией. Со дня основания города игорные дома и другие нечестивые заведения должны были находиться только в Нижнем городе, где жил Антон. Верхний город, где проживали священники и представители высших сословий, был предназначен для благочестия и набожности. Возможно, когда-то так и было. Но теперь священники, казалось, были заинтересованы только в обогащении и утолении своих собственных грехов, жажде роскоши в таких местах, как сады Талассы, – местах, где такие потребности скрывались под маской респектабельности.

Козима еще раз затянулась сигариллой.

– Думаю, неудивительно, что выбрали его.

Антон резко глянул на нее.

– Что ты имеешь в виду под «выбрали»?

– Говорят, – сказала она, беззаботно растягивая слова, как тогда, когда хотела, чтобы он следил за каждым ее словом, – что его убила Бледная Рука.

– Кто говорит?

Козима лишь махнула рукой в облачке дыма.

– Стефанос говорит, что видел, как выносили тело. Бледный отпечаток руки на горле, как и на жертвах в Тарсеполисе.

– Стефанос идиот, – машинально ответил Антон. Но по коже побежали мурашки. Антон впервые услышал, что Бледная Рука в Паллас Атосе. Но ходили слухи о таинственных смертях, отмеченных бледным отпечатком руки, когда он жил в Тарсеполисе. Юноша слышал, что в Чарисе об этом говорили уже почти пять лет.

Все пересказывали одно и то же – что Бледная Рука убивала только тех, кто этого заслуживал.

– Как думаешь, почему она выбрала его? – спросил Антон. – Что он натворил?

– Все как всегда.

Это означало кражу богатств из городских храмов ради роскошных встреч, на которых священники могли есть, пить и утолять свои желания с мужчинами и женщинами, приглянувшимися им.

– И что хуже, – продолжила она, – у Курио был Дар разума, и все говорили, что он талантливый алхимик. Только он не создавал лекарства или снадобья удачи. Ходили слухи, что Курио специализировался на эликсирах, которые делали тебя покорным и сговорчивым. Говорят, он ходил в Нижний город, находил там мальчиков и девочек и приглашал их стать послушниками в храме. Он опаивал их этой штукой и… ну…

Желудок Антона сжался. Он знал, какие страшные вещи могущественные люди делали с уязвимыми.

– О чем вы двое шепчетесь?

Антон повернулся и увидел не кого иного, как Стефаноса, подходящего к ним. Самодовольный и полный чувства собственной важности, Стефанос работал камердинером в Талассе. Гости, кажется, любили его так же, как презирали работники. Он всегда мешался под ногами на кухне, требуя дегустации блюд, якобы чтобы убедиться, что они соответствующего качества. Мужчина всегда громко хвастался тем, какого священника или торговца он обслуживал этой ночью. Единственным качеством, за которое его можно было терпеть, было проигрывание больших сумм денег Антону во время игры в канбарру.

Антон не удивился, что Стефанос решил использовать это убийство, чтобы показаться важным.

Но ему все еще было любопытно.

– Козима сказала, что ты видел тело.

Стефанос глянул на Антона, и его полные губы растянулись в усмешке.

– Да?

– Ну? – спросил Антон, вскидывая бровь. – Это правда?

Стефанос обнял Антона за плечи.

– Слушай, я повидал всякого неприятного в своей жизни. Но это? Там? Это была самая проклятая Тарсеисом вещь, которую я видел. На том парне даже царапины не было. Всего одно прикосновение, и он… – Стефанос изобразил перерезанное горло. – Заставляет задуматься… может, пришло время открыть наши глаза на то, насколько в действительности опасны одаренные.

Антон непроизвольно поежился.

– Ты идиот, – сказала Козима Стефаносу, повторяя ранее произнесенное замечание Антона.

Стефанос повернулся к ней с усмешкой.

– Ты бы поняла, если бы увидела.

– Ты говоришь так, словно готов обрить голову, как остальные из этих фанатиков в капюшонах, – сказала Козима, выпуская еще один клуб дыма.

– Здесь больше нет пророков, чтобы сдерживать одаренных, – сказал Стефанос. – Мы видели, что священники творят здесь просто потому, что они одаренные и считают, что это делает их лучше нас. И теперь такие люди, как Бледная Рука, орудуют в городе, убивая кого хотят своими неестественными силами.

– Стой, то есть ты хочешь сказать, что Курио заслужил это или что Бледную Руку нужно остановить? – театрально переспросила Козима.

Глаза Стефаноса вспыхнули.

– Я говорю, что, возможно, свидетели правы. Может, пришло время миру наконец освободиться от одаренных.

В горле Антона внезапно пересохло. Стефанос был раздражающим, но Антон никогда раньше не боялся его. Но теперь мрачные слова мужчины заставили его похолодеть. Он не знал – не мог знать, что Антон был одним из тех людей, которых свидетели хотели стереть с лица земли. Подобно священникам Паллас Атоса и Бледной Руке, Антон был одаренным.

Козима пихнула Стефаноса в плечо.

Стефанос отшатнулся, сжимая руку.

– Ой! За что?

– Чтобы ты перестал болтать своим тупым языком, – ответила Козима. – А что следующее? Ты сожжешь святилище, чтобы доказать свою верность Иерофану? Говорят, тот, кто присоединяется к свидетелям, должен быть жесток к одаренным.

– Они противостоят одаренным, – сказал Стефанос. – Кто-то же должен.

– Что, правда? – резко ответила Козима. – А как насчет того, что Вазия рассказала нам на прошлой неделе за игрой в канбарру? О человеке, убившем своих одаренных детей посреди ночи, чтобы доказать преданность свидетелям. Или, думаешь, те дети это заслужили, раз были одаренными?

– Это просто слухи, – фыркнул Стефанос. – Этого не происходило.

– Да ладно, – горячо возразила Козима. – Этот Иерофан заставляет людей рисовать татуировки горящих глаз на коже и убеждает их, что одаренные оскверняют мир. Ты серьезно думаешь, что эти фанатики на что-то не способны?

– Да какая разница? – сказал Стефанос. Последний раз фыркнув, он ушел, чтобы осчастливить своей историей другую группу работников Талассы. Козима смотрела на Антона, пока Стефанос уходил, в выражении ее лица промелькнула тревога.

Антон натянул фальшивую улыбку.

– Этот парень настоящий идиот.

– Кажется, он верит всей нелепице, которую проповедуют свидетели, – сказала Козима, бросив окурок сигариллы на пол. – Они точно такие же, как он, – несут бред, чтобы привлечь внимание. Из кожи вон лезут, чтобы получить благословение тех, кто заявляет, что обладает властью.

– Ага, – согласился Антон, натянуто усмехнувшись. Смех показался ему пустым, но Козима словно не заметила.

– Давай, – сказала она, игриво отвесив ему подзатыльник. – Пойдем внутрь, прежде чем на нас накричат. Или на меня накричат. Почему-то тебя это обычно минует.

Антон увернулся от ее руки.

– Потому что все меня любят.

– Не могу представить почему.

Радостный звон и звуки готовящегося ужина окутали их, пока они пробирались через кухню в ванные для слуг, чтобы помыться. Антон повернул медный кран, позволив теплой воде наполнить низ резервуара, и постарался очистить разум от мыслей о Бледной Руке или свидетелях. Они никак не были с ним связаны. Никто в городе не знал, что у него Дар. Не было причин думать, что это изменится.

– О, Антон! – радостно воскликнул голос рядом с ним. – Я тебя ждал.

– О, правда? – с напускной скромностью переспросила Козима. Круглые щеки Дариуса сразу же порозовели. Новичок и самый молодой из слуг Талассы, Дариус приклеился к Антону почти сразу же. И Антон был бы не против, если бы не тот факт, что Дариус невероятно ужасно выполнял свою работу, находясь рядом с Антоном. Не было и дня, когда Дариус не уронил бы поднос или не врезался бы в стол в присутствии Антона.

– Я… то есть тут гость, – заикаясь, сказал Дариус, избегая взгляда Антона, – спрашивает про тебя.

– Гость? – воскликнула обрадованная Козима. – Спрашивает Антона? Какой гость?

Помимо случайных клиентов, которые искали нечто большее, чем просто ужин, никто не приходил повидать Антона в Талассе. Это был бесконечный источник разочарования для Козимы, которой необходимо было совать нос в личные дела всех людей.

– Э, – сказал Дариус, покусывая нижнюю губу. – Женщина. Она выглядела богатой.

– Конечно, она богатая, – отмахнулась Козима. – Чего она хотела?

– Я не знаю. – Дариус смотрел на Антона так, словно подозревал, что у того есть ответ.

Антон глянул на пену на пальцах.

– Спасибо, Дариус. – Он повернулся и улыбнулся ему самой очаровательной улыбкой. – Тебе лучше идти. Не стоит позволять Арктусу накричать на тебя из-за меня.

Дариус кивнул, его щеки еще больше раскраснелись, и он побежал прочь, врезавшись в поднос медовых десертов на выходе.

Антон отправился вытирать руки, но Козима забрала полотенце прежде, чем он успел его взять.

– Кто эта гостья, а? Ты что-то от меня скрываешь? Занимаешься какими-то делами после смены?

– Такой респектабельный парень, как я? – спросил Антон, широко распахнув невинные глаза и забирая полотенце из рук Козимы.

– Ну ладно тебе, ты ничего не расскажешь?

Он натянул на лицо беззаботную усмешку и кинул полотенце в корзину.

– Я думал, тебе нравится моя таинственность.

– Ты перепутал меня с Дариусом, – фыркнула Козима. – Бедный влюбленный ребенок.

Антон подмигнул ей, проходя мимо.

– Увидимся сегодня вечером за канбаррой.

Прежде чем она успела ответить, юноша вернулся на кухню, увернулся от слуги с подносом, на котором стояли корзинки с лепешками, и направился к двери. Раскаленный свет горел над двором, заставленным столами и стульями. Мостики и покрытые плиткой дорожки пересекали многоуровневые, отражающие свет пруды, затененные широколиственными деревьями и навесами из нежно-розовой и золотой ткани.

Шагнув в сады, он почувствовал знакомый низкий, нарастающий гул, который всегда охватывал его в толпе. Антон приготовился к атаке эша, исходящих от всех сидящих во дворе: от торговцев, священников и иностранных видных деятелей, попивающих алхимическое вино, до слуг, которые сновали среди них с подносами глазированного ягненка, и танцоров, дразнящих их в ярких, как драгоценные камни, шелках. Через какофонию их болтовни и нежную мелодию лиры слышался пульс мира, который мог чувствовать только Антон.

Ну не только Антон. Были и другие, как он, обладатели Дара взора, хотя лишь немногие были так же чувствительны к вибрации священной энергии мира. Антон привык отключать ее, игнорируя прилив и отлив эша, но сегодня ночью, пробираясь через сады, он позволил им накатить на себя. Он искал одну определенную.

Юноша почти сразу почувствовал ее – высокий, чистый звон колокольчика внутри себя. Тот принадлежал, как он знал, женщине, сидящей за столом в дальнем углу двора, наблюдающей за ним со всем возможным вниманием.

Никто не подумал бы, что эта женщина в темно-фиолетовых элегантных одеждах в Талассе не к месту. На ее длинной шее висело ожерелье из изумрудов. Но в глазах Антона она выделялась, как туз корон в раздаче канбарры. Она выглядела точно так же, как и когда он видел ее в прошлый раз, – все те же чернильно-черные волосы, собранные в изысканную прическу, то же темное, круглое лицо, никак не отражающее возраст. Та же эша, напоминающая звон серебряных колокольчиков.

– Ужинаете одна? – спросил он, подходя к ее столу.

– Вообще-то, – ответила женщина, – мой сотрапезник только что прибыл.

Она назвалась миссис Таппан, когда они впервые встретились, но Антон помнил, как легко она меняла имена. Он не знал, как ее по-настоящему зовут, а она никогда не рассказывала. Ему было неизвестно, что именно ей нужно от него. В наиболее сентиментальные моменты он мог убедить себя, что она искренне хотела ему помочь. Чаще он думал, что ее развлекали игры.

Ему это подходило. Антону нравились игры.

– Чего вы хотите?

Она аккуратно сложила руки на мраморном столе.

– Я слышала, что здесь подают отменного ягненка.

– Вы знаете, что я имею в виду.

– Я заходила в твое очаровательное местечко прошлой ночью, – прокомментировала она, словно не услышав его. – Жаль, что не застала тебя. Должно быть, работаешь допоздна.

Антон не был удивлен, что Безымянная дама пыталась зайти к нему домой. Неверняка она знала, где он живет.

– Хотя мне интересно, почему с такой почтенной работой ты не переехал во что-то более… уютное.

– Это новая работа, – солгал Антон. – Я едва ли еще заработал достаточно, чтобы оплатить аренду за последний месяц.

По тому, как она прищурилась, Антон понял, что женщина распознала ложь, но он не хотел предоставлять ей такого удовольствия и озвучивать правду вслух. Он мог бы позволить себе комнаты получше, но держал свою крошечную квартирку в Нижнем городе, потому что в случае необходимости ее можно легко оставить. Последние шесть месяцев были самым долгим периодом, проведенным на одном месте, с самого его детства, но это не означало, что Паллас Атос стал его домом.

– Чего вы хотите? – снова спросил он.

Дама вздохнула, словно отсутствие манер с его стороны было личным оскорблением для нее.

– Принеси мне бокал вина, и мы поговорим. Что-нибудь из Эндарриона, если у вас есть. Ничего местного, вино здесь – помои.

Антон развернулся, поспешив через двор к винному погребу. На верхней ступеньке он остановился, размышляя, можно ли просто продолжить идти, прочь из дверей таверны, в лабиринт улиц, где он сможет потерять ее и себя.

Это не имеет значения. Она снова выследит его.

Впервые она сделала это больше года назад в игорном доме, в городе каналов на юге от Тарсеполиса. Антон провел шесть ночей на первом этаже за карточным столом, наполняя карманы монетами богатых людей, пришедших выпить и поиграть в азартные игры.

Но на седьмую ночь, сидя за карточным столом, Антон оказался лицом к лицу с элегантной женщиной, которую никогда раньше не видел.

Даже тогда ее эша показалась другой, отличной от хора остальных, жужжащих в наполненной дымом комнате для игры в карты. Она напомнила ему о серебре, ярком, но неуловимом. Дама налила ему напиток и раздала карты для канбарры, словно ждала его. Антону хотелось встать и сразу же уйти, но быстрый взгляд в сторону показал ему двух стражников, стоящих сбоку от него.

– Расскажи мне, – сказала тогда она, – сколько денег ты заработал за моим карточным столом за последние несколько ночей.

Он заморгал, глядя на нее.

– Я не жульничаю.

– А я такого и не говорила. Я спросила, сколько ты заработал.

– Зачем? – спросил Антон. – Хотите предложить мне нечто получше?

Она вскинула бровь в явном изумлении.

– Назови мне свое имя.

– Я никто.

Она улыбнулась ему, но Антон почувствовал, что ее взгляд раздел его догола.

– Антон, – наконец произнес он.

– И сколько тебе лет, Антон?

Семья никогда по-настоящему не отсчитывала его дни рождения. Возможно, пятнадцать? Он знал, что уже прошло четыре года с тех пор, как он сбежал из дома отца и бабушки.

– Достаточно.

Ответ позабавил ее еще больше.

– Достаточно? Для чего?

– Сомневаюсь, что вы пришли сюда, чтобы укорять меня и задавать вопросы.

– А зачем тогда? Чтобы тебя наказать?

– Нет. – Голос Антона оставался спокойным. – Чтобы использовать меня.

Он помнил, как жидкость в ее бокале блестела, словно полированная медь, когда она медленно сделала глоток.

– И для чего тебя лучше всего использовать, Антон?

– Это же игорный дом, не так ли?

– И ты предлагаешь свои услуги? – спросила она. – Соблазняя богатых, пьяных мужчин и изображая их любимчика?

– Что, – ответил он, сверкая улыбкой, – думаете, я с этим плохо справлюсь?

Она даже рассмеялась после этих слов. Ее смех напомнил Антону, какой была ее эша, чистой, как колокольчик.

– Думаю, это скорее пустая трата твоих способностей.

По спине Антона пробежал холодок.

– Ты неправильно понял. Я не хочу использовать тебя, Антон. Я хочу тебе помочь.

– Как? – спросил юноша, не веря ее словам. Никто не помогает, не желая чего-то взамен. Последние четыре года научили его этому.

– Этот игорный дом просто развлечение, – сказала она, отмахиваясь. – Мое настоящее предприятие – агентство провидцев.

– Вы охотник за головами.

Она щелкнула языком.

– Мне не нравится это название. Слишком похоже на наемника.

Охота за головами и была работой наемников. Агенты-провидцы зарабатывали, используя Дар взора, чтобы отследить преступников, и получали большие деньги за доставку их тем людям или городским правителям, которые хотели предать их правосудию. Но деньги можно было заработать, и взявшись за дела любого, кто очень хотел кого-то найти, не важно, преступника или нет. За очень высокую цену охотник за головами мог найти того, кто вам нужен, – людей, которые, как Антон, не хотели, чтобы их нашли.

– И вы здесь для того, чтобы?.. – Страх забился под его ребрами при мысли, что эту женщину послали за ним. Его бабушка была слишком бедной и несчастной, чтобы иметь дела с такой элегантной горожанкой, тем более охотницей за головами. Но это мог сделать кое-кто другой.

– Никто не давал мне твоего имени, – сказала она. – Хотя теперь мне любопытно, кого ты в этом подозреваешь? Отверженного любовника, возможно? Ты похож на того, кто небрежно обращается с чужими сердцами.

Пульс Антона успокоился.

– Так почему вы мне это рассказываете?

– Я же сказала тебе, я хочу помочь. – Поставив бокал на стол, она наклонилась к нему и произнесла голосом, похожим на дым: – Я знаю, кто ты. Пора перестать прятаться.

Эта мысль заставила его захотеть вылететь вон из игорного дома и пуститься в бегство.

Но он этого не сделал. Не той ночью.

Музыканты, играющие на лире в Талассе, уже завершали свою песню, когда он вернулся во двор с кувшином красного вина из виноградников за Эндаррионом. Аплодисменты, доносящиеся от соседних столиков, шумели в его ушах, пока он наливал вино в хрустальный бокал.

– Присаживайся, – сказала Безымянная дама, жестом указывая на пустой стул напротив нее. Антон напряженно сел, когда звон царапающих вилок, непонятный шум и яркие первые ноты новой песни наполнили тишину между ними.

– Тут явно лучше, чем на той свалке, где я видела тебя в последний раз, – одобрительно сказала она. – Можно подумать, ты можешь о себе позаботиться. Работа, крыша над головой.

Он пожал плечами. По крайней мере на бумаге Антон наконец стал действующим членом общества.

Женщина ухмыльнулась, поворачивая запястье так, чтобы свет падал на темно-красное вино в ее бокале.

– Все же нельзя не заметить, что ты зря растрачиваешь свой талант.

Антон выдохнул и почти рассмеялся.

– Снова про это?

Она была одной из четырех людей в мире, которые знали, что у Антона есть Дар взора. Она была той, что дала ему первый урок прорицания, обучала его, как сосредоточивать вибрации священной энергии вокруг него, как бросать естественный магнит в омут провидцев, чтобы найти ритм чьей-то определенной эши. Его первый и единственный урок.

– У меня для тебя работа.

– Не заинтересован, – сразу же ответил он.

– Ты даже не слышал, что это.

– Не важно, – сказал юноша. – Ты уже знаешь мой ответ.

– Знаю, – согласилась она, сделав глоток вина. – Но это не просто работа. Только ты можешь ее выполнить.

Дар взора был самым редким, и даже среди его обладателей большинство было ограничено в способностях поиска. Но прежде чем дать Антону его единственный урок прорицания, она сказала, что увидела в нем потенциал большой силы – возможно даже, большей, чем ее. То, как он мог чувствовать эшу, даже не стараясь, то, что он знал, одаренный кто-то или нет, то, с какой легкостью он определял их ритмы, – это был инстинкт.

– Только вы знаете, что я не могу, – ответил Антон. – Вы это поняли.

В тот день, когда она постаралась обуздать его возможности, Антон очутился с легкими, полными воды, и пониманием, что его сила затемнена чем-то другим – кошмарами, возвращающими его в прошлое, которое, как он думал, оставил позади. Кошмары приходили, когда Антон пытался использовать Дар. Безымянная дама видела, что они с ним сделали, вытащила его из омута провидцев и наблюдала, как он пытался восстановить дыхание.

Именно тогда Антон снова начал сбегать, даже зная, что она одаренная, как и он, и снова найдет его. Снова. И снова. И в конце концов это она и делала. В каналах Валетты, в городах на побережье Пелагоса – и теперь в Паллас Атосе. Он не сомневался, что женщина будет преследовать его по всем шести пророческим городам, если ей придется. Сейчас он уже ждал визитов Безымянной дамы. Юноша не научился по-настоящему доверять ей, но за последнюю пару лет она стала одной из тех, на кого можно положиться. До нее единственной неизменной частью его жизни был побег.