Текст книги "Похороны чародея"

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ

Военная флотилия уже готовилась к отплытию, когда из какого-то неизвестного источника прибыл подарок для Солдата: цветок в горшке. Чрезвычайно экзотического вида, с великолепным бутоном, который пока оставался закрытым, но вот-вот должен был распуститься. Когда развернутся лепестки, этому пунцовому бутону по красоте не будет равных.

– Да тут один горшок целого состояния стоит! – воскликнула Лайана. Горшок был отделан золотом и серебром, выложен слоновой костью и черным деревом. – Гляди, какая-то надпись…

Надпись гласила: «Подарок Богов доблестному воину Солдату, чья добродетель указывает путь каждому из нас».

– Добродетель? Никогда не подумал бы, что я особенно добродетелен, – заметил Солдат. – Да, я верен своей стране, готов за нее пойти на смерть, однако очень часто моими поступками движет обычный эгоизм.

– Кто-то считает тебя воистину уникальным, – ответила Лайана. – Не знаю, что это за цветок. Может, он и впрямь произрастает в божественных садах?

В душе Солдат был рад подарку, в особенности тому вниманию, что за ним стояло. Вообще-то Солдат не так чтобы очень любил цветы. Он знал, что в этом мире роза с росой на лепестках вызывает такой же трепет, с каким он сам смотрел на восхитительно слаженные движения бегущего леопарда. С тем же восторгом, с каким Солдат наблюдал за работой мышц прекрасного дикого зверя, житель Гутрума, Уан-Мухуггиага или Карфаги любуется бескрайней равниной, поросшей нарциссами, что танцуют в легком дуновении бриза. Ну а поскольку лично Солдату никогда не была свойственна любовь к зелени, он, ни слова не говоря Лайане, отослал цветок в драгоценном горшке султану Офирии с просьбой поместить его возле гробницы Лунны рядом с остальными экзотическими растениями.

Султан сходил с ума от горя. Он рвал на себе волосы и разрывал в клочья одежду, едва только его переодевали преданные слуги. Наконец султан вырвал себе язык собственными руками и выколол бы глаза, если бы ему не помешали.

Подарок Солдата установили в изголовье хрустального гроба. Султан сидел у гроба, когда цветок распустился – огромный пунцовый рупор, каждый лепесток которого был размером с человеческую ладонь, – и умер мгновение спустя от ядовитого аромата. Цветок относился к редкому, смертельно опасному виду, произрастающему в диких джунглях, куда может добраться лишь самый безумный искатель приключений. В естественной среде своего обитания цветок так ядовит, что его смертоносные миазмы убивают любое животное, которое по неосторожности подойдет слишком близко. Теперь его жертвой стал султан. Распластавшегося владыку нашли на крышке гроба безвременно увядшей жены. Но больше всего слуг поразило то, что их опередили воры – у султана больше не было золотой руки.

Флотилия отчалила.

Когда корабли прошли с добрую половину Лазурного моря, налетел страшный шторм. В пути потеряли семь кораблей из трехсот. Плыли в кромешной тьме, сквозь шквалы и порывистые ветры. Когда наконец добрались до другого берега, на небе по-прежнему не было звезд. Ориентироваться в море без звезд – задача непростая, но, к счастью, среди матросов были те, кто хорошо знал море. Эти люди могли с большей или меньшей точностью определить местоположение корабля по температуре, просто опустив руку в воду. В конечном итоге флот пристал к берегу материка чуть юго-западнее острова Стеллы. Это место представляло собой дикую полосу песка, а береговая линия была сплошь усеяна огромными скоплениями леса-топляка, зловонными водорослями и мертвыми моллюсками.

Лодки вытащили на берег и старательно прикрыли топляком и водорослями.

Затем армия предприняла марш-бросок на восток. По дороге Солдата навестил Ворон, который принес новости от Гидо и Сандо: близнецы со своим войском стояли лагерем у Кермерского прохода в полной готовности отправиться на юг в сторону Зэмерканда. Солдат послал ответное сообщение о приблизительном времени прибытия под стены города, с тем чтобы обе армии могли предпринять согласованную атаку: одна с востока, другая – с севера.

В предзакатные часы, когда предметы отбрасывают самые длинные тени, армия Солдата остановилась в миле от Зэмерканда. Разбили лагерь: вырыли траншеи, возвели терновые ограждения, поставили часовых. Когда все было готово, Солдат поскакал вперед, чтобы изучить поле, где скоро состоится сражение.

Он приближался к шпилям, башням, стенам с бойницами и куполам Зэмерканда, и его переполняло чувство выполненного долга. На опушке леса в черной решетке теней, что отбрасывали деревья, Солдат неотрывно смотрел на древние городские стены. Вот он вернулся в свой приемный дом – маршалом; за ним – хорошо укрепленный лагерь, Красные Шатры. А ведь всего пару лет назад он чужаком попал в совершенно незнакомый ему мир. Его прошлое было стерто из памяти, и только внутренний голос подтолкнул записаться в армию. Теперь эта армия идет за ним, своим верховным главнокомандующим.

– Мой дом, – пробормотала Лайана, поравнявшись с Солдатом. – Я здесь живу.

Он обернулся в седле.

– Ты узнала?

– Да, я знаю это место.

Она взяла его за руку.

Одна из первых радостей влюбленных – нежно коснуться пальцами ладони избранника. Много восхитительных таинств и чудесных мгновений раскрывается перед ними после, но держаться за руки в первый раз, когда переплетаются пальцы, – воистину волшебный миг.

Солдата переполняли чувства. Так давно ему не доводилось испытывать столько нежности, что он едва стоял на ногах. Они снова вместе…

День стремительно приближался к закату, а влюбленные не спешили уходить и стояли, соприкасаясь ладонями, пока лошади нетерпеливо били копытами землю.

Той ночью ханнаки и люди-звери ликовали в предвкушении битвы, оглашая воздух адскими криками и громом барабанов. Множество костров горело вокруг Зэмерканда на холмах и в оврагах. И у Солдата, и у его подчиненных создавалось впечатление, что врагу неведом страх. Впрочем, вражеские армии всегда кажутся противнику более грозными, чем они есть на самом деле.

С первыми лучами солнца карфагенские лучники выпустили в небо тучи стрел. Каждая десятая стрела была огненной. Лагерь и поклажа вражеской армии запылали алым пламенем. Ханнаки и люди-звери рекой полились из мест, охваченных огнем, точно блохи, которые удирают со шкуры купающегося медведя. И вот тут-то их поджидала армия Солдата. Пешие воины стояли в три шеренги, сформировав несминаемый полукруг, ограждавший северную часть столицы. По флангам от нападения случайных отрядов врага пехотинцев защищала кавалерия.

С северо-запада наступала меньшая по численности армия, возглавляемая Гидо и Сандо. Близнецы, пятнадцатилетние мальчишки, облачились в броню: один – в белые доспехи, другой – в розовые. Гарцуя на черных лошадях, братья привели своих воинов к тому самому хребту, на котором Солдат, работавший тогда на Спэгга, обнаружил болтающееся на виселице тело великана Джанкина. Именно здесь Солдат отрубил руки Джанкина и сложил их в мешок, а потом был атакован бродячим ханнаком – первым в жизни. Теперь на этот самый хребет, навстречу маленькой бхантанской армии, поднимались пять тысяч ханнаков.

– Бежать только вперед! Смотреть вперед! Бить без пощады! – кричал Сандо.

По протоколу ему отводилась роль мирного принца, которому надлежит оставаться дома, когда брат уходит на войну. И все же он не мог усидеть на месте и в предвкушении битвы стоял бок о бок с Гидо.

Гидо обнажил меч.

– За прах ХуллуХ'а и законное право ИксонноскИ!

Один из генералов подхватил клич:

– За Сандо и Гидо! За храмы наших богов! За честь!

Первая волна ханнаков столкнулась с бхантанцами, и началась схватка.

В то же самое время первая шеренга карфаганцев стойко выдержала натиск основного удара ханнаков и людей-зверей. По рядам воинов, вооруженных длинными копьями, пробежала дрожь, построение заколыхалось, пошло рябью, встречая удар тысяч кричащих полуголых воинов. Копья вонзались в человека и зверя. Боевые молоты, мечи и секиры с оглушительным грохотом ударялись о металлические щиты. Как только первые ряды карфаганцев приняли главный удар, те из них, кто остался в живых и мог стоять на ногах, распластались на земле лицом вниз, пропуская вперед вторую шеренгу. Солдаты шагали вперед и вперед, не колеблясь, шли по спинам товарищей по оружию. Второй поток карфаганцев начал теснить неприятеля. В их глазах сиял стальной блеск, рука была тверда. Они действовали единой слаженной машиной и решительно наступали, тесня орды дикарей.

Ханнаки и люди-звери начали отходить. Когда вторая шеренга карфаганцев поредела и ослабла, пошла третья шеренга воинов. Тем временем остатки первой шеренги восстановили силы и последовали за третьей. Врага постепенно теснили все дальше, до самых стен Зэмерканда. Теперь неприятелю деваться было некуда. Солдат прижал варваров к камню, как он уже сделал однажды с другим врагом в другом месте и в другом времени; то укрепление называлось Стеной Адриана – хотя воспоминания о древней битве были надежно упрятаны в потайных уголках его сознания.

Гутрумиты, занимавшие позиции на зубчатых стенах и башнях Зэмерканада, начали посыпать врагов градом камней и поливать кипящим маслом. Их так долго осаждали в умирающем городе, что теперь они с радостью истребляли тех, кто был повинен в их вынужденном заточении.

Ханнаки и люди-звери сражались отчаянно. Одни кричали, умирая, другие лаяли, кто-то выл, некоторые шипели, принимая смерть… Они оставили о себе достойную память, потому что среди них почти не было трусов, и освобожденные души карфаганцев, улетая, благодарили их.

Лайана дралась бок о бок с Солдатом. Влюбленные присматривали друг за другом и подстраховывали один другого, и ни один из них не знал, доживет ли он до победы.

В самом разгаре битвы небеса потемнели, и туманный силуэт подобно грозовому облаку пронесся над землей. Это событие наполнило страхом сердца карфаганских воинов, поскольку они знали, что ОммуллуммО однажды уже посылал свою тень, чтобы воодушевить армию. Действительно, увидев знак, ханнаки и люди-звери стали драться с особым остервенением.

Казалось, исход битвы предрешен… как вдруг Лайана, подвергая свою жизнь огромной опасности, поскакала вдоль рядов карфаганской армии, призывая продолжать бой. «Помните, кто вы? – кричала она. – Подумайте о своих предках и павших товарищах, которые взывают к вам из могил с просьбой об отмщении. Так уничтожим врага!»

Не столько громкие слова и пышные фразы сделали свое дело, сколько вид бравой воительницы, что гарцевала на горячем скакуне. Карфаганцы с новой силой пошли в бой. Слова терялись в завываниях ветра, но задор и решимость Лайаны заражали всех, кто ее видел. Карфаганцы нашли в себе мужество и встретили очередное нападение северян непробиваемой стеной щитов, мечей, боевых молотов. Спустя час тень исчезла с неба и направилась обратно в горы, оставив дикарей на неминуемую гибель.

К полудню основание городской стены было покрыто толстым слоем тел. Люди-звери и ханнаки в больших количествах бежали с поля боя, направляясь в Фальюм и Да-тичетт. Официальной капитуляции не предвиделось. Ханнаки не имели представления о таких вещах, в их языке даже не было подобного слова. А люди-звери скорее согласились бы глотать кипящую смолу, чем сложить оружие. Битва продолжалась, пока те враги, которые были в состоянии бежать, не бежали, а раненые не были обезоружены. Только наступление темноты положило конец сражению.

– Мы победили, – сказала Лайана. Она сняла шлем, и огни сторожевых костров на высоких стенах города заиграли на металле. – Все кончено.

– На время, – согласился Солдат, глядя на мерцающие в темноте лужи крови, пролитой на камни Гутрума. – Завершилась еще одна кровавая битва.

– Ты исправил свою ошибку, муж.

Солдат действительно исправил ошибку, стер с себя пятно позора. Он не ответил, но, даже несмотря на раскиданные вокруг трупы, на тошнотворный запах крови, его переполняла радость. Он повел армию в битву с врагом, который совсем недавно нещадно разгромил ее. Справедливости ради нужно отметить, что карфаганское войско было слабее неприятеля как физически, так и по духу – ведь совсем недавно оно потерпело поражение. И все-таки Солдату удалось поднять воинский дух армии тихим словом и силой характера. Он сказал своим воинам, что час пробил. И повел их – сам в первых рядах – прямо на старейшего врага. Стратегию Солдат применил простую, это даже нельзя назвать планом, – остановить врага и оттеснить его к непроходимому препятствию.

План сработал благодаря тому, что по природе своей дикие существа отлично сражались в чистом поле, но терпеть не могли замкнутые пространства. Загнанные в угол, они бились с отчаянием, граничащим с истерией, и основной их целью было вырваться из железных тисков, когда о победе уже и не думаешь. Побеждает обычно тот, кто действует с холодной головой, а не тот, кто с безумными глазами напропалую размахивает мечом. Воины Солдата дрались хладнокровно. Они поставили силки и предоставили врагу самому затянуть на своей шее петлю. Победа такой ценой не вызывает особого восхищения, но триумф обычно приходит к умному, а не к тщеславному.

Солдат был доволен исходом битвы.

Воины ликовали. Они вернутся в Карфагу первыми вестниками победы. Уже сейчас к берегам бегут посланцы, высматривая суда, что пересекают Лазурное море, в надежде принести на улицы Карфаги известия о победе.

– Победа!

– Отомстили!

– Победа!

Радостные люди высыпали на улицы. На площадях и в парках ставили столы. Вино потечет рекой. Будут жарить быков, будут бить в барабаны, будут трубить трубы. Весь материк узнает, что в Карфаге праздник. А такие неистовые празднества устраивают только по одному поводу: по случаю победы.

Солдат был доволен.

– Ты герой! – закричала Велион, обхватив его перепачканными кровью руками.

– Это твоя победа! – закричал Голгат. Его приветствовали усталые воины.

Солдат пошел к лагерю Гидо и Сандо, чтобы поблагодарить союзников. Это была и их победа.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ

Самым радостным событием после одержанной победы было возвращение утерянных стягов. Шатры Волка, Крокодила и Дракона стерли с себя позорное клеймо отдавших шатровое знамя врагу. Флаги снова были в руках карфаганцев, и многие воины со слезами радости на глазах подходили к знаменам.

На следующий день состоялась встреча глав двух армий.

– Приветствую, маршал Кафф.

– Здравствуй, Солдат.

Кафф вышел во главе личного состава имперской гвардии. Он стоял напротив Солдата с непреклонным выражением лица, великолепный в своих сверкающих доспехах из золота и серебра, с пышным маршальским знаком на нагруднике. В креплении на обрубленном запястье Каффа сидел голубь.

Солдат был по-прежнему в боевом облачении: нагрудник без вычурных эмблем, кожаные доспехи, оплечье лат и сандалии. Он едва успел ополоснуться после битвы. Рядом стояла Лайана в доспехах.

– Мое почтение, принцесса, – пробормотал Кафф, склонив голову. Он было потянулся за рукой Лайаны, чтобы поцеловать ее, но безуспешно. Принцесса гневно взглянула на него.

– Кто он такой? – спросила Лайана, не сводя с Каффа глаз. – Почему так вожделенно на меня смотрит?

Кафф был потрясен. Ведь он ничего не знал о том, что Лайана потеряла память. Маршал отступил на шаг и попытался найти какие-нибудь подходящие слова – эта женщина определенно считала его совершенно незнакомым человеком.

– Он на всех смотрит с вожделением, дорогая, – сказал Солдат не без злорадства. – Не обращай внимания.

Лицо Каффа вытянулось.

– Очевидно, принцессу Лайану либо околдовали, либо с ней произошел какой-то несчастный случай. Она перестала узнавать друзей. Не позволите ли сопроводить вас в Зэмерканд, ваше высочество? А ты, разумеется, – добавил он, обращаясь к Солдату, – как глава иностранной армии имеешь право входить в город лишь по специальному указу правителя. Такой указ не издан, и потому тебе надлежит остаться за городскими стенами.

– Я только что спас твой город, – прошипел Солдат. – И принцесса Лайана не пойдет туда, где она может разделить участь сестры.

– Я лично гарантирую ее безопасность.

– Вы, маршал, находитесь в полной зависимости от решений Гумбольда.

Кафф побелел от злости.

– Я сам себе хозяин!

Солдат сказал:

– Тогда приведи сюда королеву. Если ты не сделаешь этого, я пойду и сам заберу ее.

– Не посмеешь! За всю историю Гутрума карфаганская армия никогда не входила в Зэмерканд. У нас могут быть разногласия, но вы – в нашем подчинении. Мы ваши хозяева, вы – наемники. Существует негласный кодекс, по которому наемная армия не вправе входить в охраняемый город. И уж тем более входить в город с намерением вмешаться в местную политику. Это уже называется вооруженным вторжением, и мы будем противостоять силой любому враждебному действию. Я понятно излагаю?

Солдат поднял брови.

– Хочешь натравить имперскую гвардию Гутрума на Красные Шатры Карфаги? Ты не в своем уме.

– Мы несколько месяцев сдерживали напор людей-зверей и ханнаков. Сдержим и Красные Шатры. И кстати, еще неизвестно, сможешь ли ты их заставить пойти на город. Похоже, ты не понимаешь, что поставлено на карту. Введи войско в город – и навлечешь на него такой позор, какого еще не видела Карфага. Это будет пострашнее, чем проиграть в бою племенам варваров. Назад твоим солдатам дороги уже не будет. И они прекрасно это знают. Они никогда не смогут вернуться домой, к семьям. Их будут считать отступниками.

– Это правда? – спросил Солдат у Велион. – Вас объявят вне закона?

– Может, и да, – тихо сказала она, – но сейчас эти воины, не задумываясь, пойдут за тобой хоть на край света.

– Маршал Кафф, – сурово произнес Солдат, – если к рассвету следующего дня вы не выдадите Гумбольда и не выпустите за ворота королеву Ванду, мне придется брать стены штурмом. Мы не варвары, у нас есть орудия и специальные военные машины. Мы способны проложить себе дорогу силой. А когда мы поднимемся на стены и выбьем ворота, я лично отыщу вас и с удовольствием повешу рядом с Гумбольдом.

Кафф развернулся на каблуках и замаршировал прочь со свитой друзей и, солдат имперской гвардии.

Велион спросила:

– Ты на самом деле станешь штурмовать город?

– Не знаю. Честно, не знаю.

– Какое бы решение ты ни принял и каковы бы ни были его последствия, муж мой, – сказал Лайана, – Гутрум не должен терпеть деспотов, подобных Гумбольду. Я слышала, он изготовил себе меч, украшенный драгоценными камнями, как символ своих прав на королевскую власть. Если Гумбольд устанавливает здесь свои собственные правила, ты имеешь полное право поступать так же.

Спэгг, который прибыл к месту событий в числе тех, кто шел вслед за войском, хотел уже вернуться домой. Но теперь глядел на ворота Зэмерканда в нерешительности. За его спиной висел какой-то мешок.

Спэгг обратился к Солдату:

– Может, мне и не ходить туда, раз уж вы все равно собираетесь штурмовать город? Там, за городскими стенами, я тоже буду считаться врагом?

– Когда идет битва, трудно отличить друга от врага. Такая природа войны. Немудрено и ошибиться. Но все же, если мы пойдем на штурм, я намерен запретить мародерство и поджег частой собственности. Запрись в доме и не показывай носа на улицу, пока все не закончится. Тогда, думаю, наверняка уцелеешь.

Спэгг кивнул и направился в сторону ворот. Солдат окликнул его:

– Погоди-ка, а что у тебя в мешке?

Спэгг тут же насупился.

– Открой мешок.

Торговец руками неохотно размотал свою поклажу. Лайана удивленно воскликнула:

– Золотая рука султана Офирии!

– Вот позор-то, – сказал Голгат, поравнявшись с ними. – Как не стыдно красть у мертвых!

– Украли другие. А я украл у них.

– Ты их убил? – потребовал ответа Солдат.

– В некотором смысле.

– Тренировался на них в метании ножей?

– Можно сказать и так. Их было двое. Головорезы, мошенники, может, еще и убийцы в довершение всего прочего. Без них мир будет спать гораздо спокойнее… как и без деспотов вроде Гумбольда.

Солдат покачал головой, поражаясь наглости торгаша.

– Если тебя когда-нибудь поймают офирийцы, ко мне за помощью не обращайся.

– Я и не собирался, – ответил Спэгг, водружая мешок на плечи. – Теперь я богат. Ладно, пора мне, увидимся как-нибудь. Хотя не слишком-то и жажду.

Он ушел. Голгат остался. Он пришел, чтобы убедить Солдата не предпринимать против столицы никаких действий и уж тем более не пытаться ее штурмовать.

– Гумбольд не стоит того. Сами от него как-нибудь избавимся.

На рассвете следующего дня получили ответ Каффа.

По заведенному обычаю ворота города отворялись на рассвете. Сегодня они остались запертыми. Вскоре после восхода солнца через зубчатые стены перекинули сообщение. Только это был не пергамент и не грифельная доска. Ответ был завернут в грязные окровавленные лохмотья. Сверток упал на землю и отскочил от нее, как набитый песком мяч. Когда тряпку развернули, обнаружили в ней отрубленную голову.

На карфаганцев взирали мертвые глаза королевы Ванды.